Болотная революция

В восьмом часу на Болотной активисты попытались установить пронесенные туда палатки. ОМОН разогнал их и поломал палатки. Некоторые активисты пытались сооружать баррикады из туалетных кабинок. Но к 21:00 сопротивление было подавлено. Более 600 человек были задержаны. Несколько сотен человек получили травмы разной степени тяжести.

Как минимум, 6 человек были госпитализированы. Локальные вспышки протеста — и задержания — происходили до середины ночи в разных местах города. Сотни активистов отправились к отделениям полиции по всей Москве встречать своих задержанных товарищей. Власти сохранили контроль за столицей, но обстановка накалилась до предела.

В результате столкновений 6 мая стало ясно, что «ничего не кончилось». Слишком большим шоком оказался опыт прямого столкновения с полицией для тысяч людей. Слишком бросались в глаза произвол и жестокость властей.

На следующий день утром тысячи москвичей и активистов из провинции отправились поучаствовать в акции «Белый город», чтобы продемонстрировать едущему на инаугурацию Владимиру Путину свое отношение к его режиму. Но мало кому удалось даже увидеть кортеж. Город был блокирован силами полиции и внутренних войск. ОМОН вытеснял всех прохожих с тротуаров улиц, по которым проезжал кортеж избранного президента. Вместе с активистами страдали простые прохожие и местные жители.

Даже на кадрах, снятых для государственного телевидения, бросается в глаза, что кортеж президента следует по абсолютно, неестественно пустым улицам. Город словно вымер[136]. В это время в переулках, ведущих к улицам, по которым ехал Путин, цепи полиции едва сдерживали возмущенных активистов, выкрикивавших антиправительственные лозунги. Мертвенная тишина, сопровождавшая кортеж Путина, своей оборотной стороной имела рев возмущенных толп и крики очередных задержанных.

В Кремле уже началась церемония инаугурации, а тысячи активистов оппозиции и примкнувшие к ним граждане не собирались расходиться по домам. Накопившаяся энергия протеста требовала выхода наружу. В Москве начались стихийные «гуляния» протеста. Люди скапливались то здесь, то там по несколько сотен или тысяч человек. Координация происходила через Твиттер, Фейсбук и от активиста к активисту.

Задержания снова приобрели массовый характер. На Никитском бульваре было задержано, по данным полиции, 120 человек. Гще несколько десятков были арестованы на углу Тверской и Охотного ряда. Задержания происходили на Пушкинской площади, в арбатских переулках, на Цветном бульваре и на Чистых прудах. Полицейские входили в кафе и закусочные, и начинали допрашивать посетителей — что они здесь делают в это время?[137] ОМОН ворвался в кафе «Жан Жак» и стал задерживать оппозиционных лидеров (Борис Немцов), журналистов (Лев Рубинштейн, Владимир Корсунский), рядовых активистов и просто посетителей заведения. Это прославило кафе, его посещаемость в следующие месяцы выросла на 15–20 % [138]. Некоторые активисты оказывались в полиции, выходили оттуда через несколько часов и вновь отправлялись протестовать. И снова попадались. Страх перед полицией был преодолен.

Число «гуляющих» не падало. Поздним вечером 7 мая многие протестующие собрались на Китай-городе возле памятника героям Плевны. Их было около тысячи. У них были гитары, пенки, картонки, примусы, термосы и другие атрибуты «Майдана». На Китай-город приехали Алексей Навальный и Сергей Удальцов. В три часа ночи собравшихся разогнали с помощью поливальных машин со словами «вы мешаете проезду поливальной машины» и ОМОНа.

Однако протестующие не разошлись, а колонной двинулись к Чистым прудам. По дороге они звали своих знакомых и просто граждан присоединиться к ним. В Твиттере появились хэштеги «#ЧистыеПруды» и «#Китайгород». В какой-то момент люди подошли к памятнику Абая Кунанбаева на Чистопрудном бульваре. Но и оттуда активистов разогнали. До утра они кочевали по Москве: Цветной бульвар, Арбат, Кудринская площадь, Патриаршие пруды. На Патриарших вновь арестовали Удальцова и Навального. Когда они вышли из отделения, большинство протестующих вновь собрались на Чистых прудах. «Нас с Удальцовым выпустили, едем на #чистыепруды к памятнику непонятному казаху», — написал Навальный в Твиттере[139].

Чистопрудный бульвар идеально подходил для продолжения «гуляний». Активистка РСД Изабель Магкоева вспоминала: «Там был концерт ветеранов, а от памятника героям Плевны людей быстро выдавили. Мне показалось, что на Чистых прудах, где гуляют старики и дети, нас никто не тронет» [140]. Кочевка кончилась. Возле памятника Абаю Кунанбаеву 7 мая возник стихийный лагерь протеста, а хэштег ЮккупайАбай взлетел на первую строчку по популярности в русскоязычном сегменте социальной сети twitter.com.

Действительно, целых восемь дней активистов по большому счету никто не трогал. Власти постарались лишь изолировать лидеров — Навальный и Удальцов 9 мая были арестованы на 15 суток[141]. Но это лишь прибавило им популярности. Мобилизация от нейтрализации «вождей» не снизилась.

В мае 2012 г. гражданское общество в России существовало на Чистопрудном бульваре Москвы и вокруг него. ОккупайАбай стал площадкой, на которой подводились итоги эволюции предшествующего периода, и создавалось новое качество гражданского движения.

Даже опытных активистов поразил уровень самоорганизации, достигнутой в лагере ОккупайАбай. Уже в первый день участники организовали там сбор денег, ими был создан информационный центр, который аккумулировал и распространял информацию о протестных акциях, судьбе задержанных, а также обо всем, что происходило в самом лагере. На собранные средства были арендованы туалеты. Активисты организовали кухню, которая готовила и бесплатно раздавала еду и чай. В лагере работал бесплатный wi-fi. Порядок поддерживала созданная его участниками дружина. Очень скоро начала развиваться культурная жизнь лагеря: каждый день проходило 5-10 и более семинаров, выступали барды и музыканты, был поставлен спектакль Театра. док. Лекции на ОккупайАбай читали: историк Ярослав Леонтьев, профсоюзный активист Андрей Демидов, политолог Станислав Белковский, создатель книжного магазина «Фаланстер» Борис Куприянов, заслуженный учитель России Тамара Эйдельман, философ Борис Гройс и другие. 11 мая вышел первый номер периодического бюллетеня «ОккупайАбай», в интернете были созданы сообщества в Живом Журнале, в Facebook, Vkontakte и т. д.[142].

Вечерами в лагере и вокруг него ежедневно собирались от 1500–2000 до 5000 человек. Ночью оставались несколько десятков активистов, которые спали на пенках в спальниках. Уезжавшие домой возвращались с едой, книгами, газетами. Некоторые приглашали к себе в гости иногородних активистов — помыться и отдохнуть от борьбы.

В лагере царила атмосфера доброжелательности и всеобщего единства. Многим казалось, что у памятника казахскому поэту образовалась новая страна, так не похожая на скучные будни путинской России. Один из участников лагеря написал в своем Живом Журнале: «я хочу рассказать, как встречал праздник Девятого Мая за границей Эрефии. Чтобы попасть в это государство не нужно делать себе загранпаспорт, потому что здесь нет удостоверений личности, а есть живые и добрые человеческие лица. Сюда не надо получать визу, надо лишь чуть-чуть смелости, что бы выйти за флажки и оказаться в кругу друзей. Все просто, Чистые пруды — чистые лица и белые ленты! Никаких других документов тут не требуется, потому что привычной армии чиновников здесь нет. Они здесь просто не нужны. Эта страна появилась накануне Дня Победы и надеюсь, не исчезнет никогда. Она будет менять местоположение и размеры, но в сердцах ее граждан не исчезнет никогда. В нее легко войти, но иногда очень трудно выйти потому, что ее всегда окружает целая армия. Это армия — ОМОН, армия другой страны, страны, которая очень боится граждан с белыми лентами и поэтому готова отправить в заключение любого из обитателей республики Чистые пруды» [143].

По воспоминаниям участников, любая информация, возможность подискутировать или послушать аргументы оппонентов оказывалась более чем востребованной. Люди с удовольствием включались в семинары, покупали газеты и литературу, делали пожертвования и обменивались контактами. Менее опытные участники гражданского движения открывали для себя много нового:

«На том же Оккупае, на Абае, подходит человек в пиджаке солидном, дорогом, кидает тебе пожертвование на газету „Социалист “ 5 тысяч и нагребает целую кипу литературы, все, что есть, со словами: „Б**, вот это левые!“ — и уходит. Потом приходит и говорит: „Классно! Я не знал, что есть левые, а не КПРФ “.»

Жизнь лагеря регулировалась на общем собрании его участников — Ассамблее. Инициаторами ассамблеи стали левые активисты — Артем Темиров, Максим Санников, Изабель Магкоева, Марина Попова и другие. Их вдохновляли образцы всемирного движения Occupy. Ассамблея представляла собой общее собрание, на котором с отчетами и предложениями выступали представители рабочих групп. Их доклады обсуждались — высказаться мог любой желающий. По ним принимались решения. Когда людей собиралось слишком много, использовалась технология «живого микрофона», когда стоящие вокруг оратора повторяют вслух сказанное им, чтобы слышали задние ряды.

Изабель Магкоева вспоминала, как рождалась первая Ассамблея:

«Когда начиналась ассамблея, я была совершенно одна, меня никто не поддерживал. В принципе, это я придумала. Ну, не придумала, запрос-то висел в воздухе, но я знала, что есть такой инструмент, и, может быть, он сработает. И когда на меня начали набрасываться Яшины и Митюшкины, мне было очень плохо и одиноко, товарищей рядом не было. Все через травмы».

В целом, Ассамблея довольно успешно справлялась с организационной работой. Именно ее рабочими группами в лагере собирались деньги (хотя был эпизод, когда некоторая сумма пропала), проводились культурные и дискуссионные мероприятия, издавалась агитационная продукция, функционировала кухня, wi-fi, отряд самообороны, информационный центр и т. д. Делались попытки принимать на Ассамблее и решения по тактике и стратегии протеста: как реагировать, если полиция приступит к разгону лагеря? Какие требования выдвигать? Планировать ли дополнительные акции протеста за пределами лагеря? Следует ли запретить/допускать в лагере националистическую риторику?

Вообще, особую роль в лагере играли активисты левых организаций и шире — люди левых взглядов. Многие из них были ориентированы на культ разных форм самоорганизации и самоуправления. Леваки были носителями международного опыта, в том числе опыта кампаний Occupy Wall Street и других аналогичных кампаний во всем мире, многие из них участвовали в европейских и мировых социальных форумах, и были знакомы с теорией и практикой разных форм политического участия.

Помимо собственно Ассамблеи, левые активисты создали Информационный центр (преимущественно анархисты, некоторые активисты Российского социалистического движения и Комитета за рабочий интернационал); активисты «Левого фронта» создали группу самообороны, из которой выросла дружина лагеря; кухню создали близкие к анархистам активисты из волонтерского проекта «Food Not Bombs» и левофронтовцы. В издательской и агитационной работе, в организации и проведении семинаров были люди самых разных взглядов, но левых среди них было непропорционально много. Они делали семинары про рабочее движение и независимые профсоюзы, про современное искусство и марксистскую философию, про западные антибуржуазные массовые движения и т. д. Сам формат самоорганизующегося демократического движения оказался оптимальным для подъема левых движений. Их активисты чувствовали себя как рыба в воде.

Не забывали активисты и про агитацию более узкого «партийного типа». Члены «Левого фронта» собрали несколько тысяч подписей под открытым письмом Сергею Удальцову с просьбой прекратить вновь объявленную им в тюрьме сухую голодовку. Также они сделали стенды, рассказывающие про других политических заключенных организации, про свою работу в социальных движениях. В лагере распространялись листовки с призывом вступать в «Левый фронт».

Не менее, а может и более активную агитацию и вербовку вели другие левые. Активисты Комитета за Рабочий Интернационал раздали громадные тиражи своих листовок и газет. Члены их организации приходили с «партийной» символикой. Российское социалистическое движение также распространяло свои материалы, но упор делало на пропаганду через «нейтральные» издания, выходящие не под шапкой их организации. Например, один из лидеров РСД, Илья Будрайтскис, фактически организовал выпуск бюллетеня лагеря.

Левые организации пытались координировать свои действия между собой. Были выпущены и распространялись в лагере две листовки, подписанные большинством активных групп и движений.

Эта агитация не прошла бесследно. Большинство левых организаций ощутило сильный приток новых активистов. Да и настроение в протестном движении в целом сильно изменилось. Сдвиг влево на ОккупайАбай бросался в глаза. Заметила его и Изабель Магкоева: «Сейчас это люди, которые не были левыми до Оккупая, но они стремительно полевели», — резюмировала она свои наблюдения в интервью, собранном в ходе данного исследования.

Из других политических групп столь активной и всесторонней работы в лагере больше никто не проводил. Хотя отдельные семинары были организованы активистами «Солидарности». В последние дни существования лагеря некие иногородние люди очень странного и неопрятного вида, утверждавшие, что они представляют националистические организации (в основном, этнополитическое движение «Русские») взяли на себя охрану лагеря, повязав повязки дружинников (что вызывало многочисленные протесты со стороны других активистов). Но в целом, преобладание левых сил оставалось вне сомнения.

Чем это можно объяснить? С одной стороны, невооруженным взглядом был виден сдвиг влево всего протестного движения. С другой стороны, левые в отличие от своих политических оппонентов в собственной теоретической традиции обнаружили образцы, позволившие им гораздо больше повлиять на жизнь лагеря и его обитателей, чем более именитым людям из либерального лагеря. Вот, например, показательные слова одного из наших респондентов (активист РСД):

«Я был одним из инициаторов создания инфоцентра. Если бы не было инфоцентра, я считаю, то не было бы и Абая. Потому что была каша с лекциями. Старые представления… Это еще было сминских событий, минского майдана, когда люди ночью оборонялись в лагере, днем отсыпались, туда просто приходили студенты и тусовались, просто стояли на месте, кричалки кричали. Здесь же понимание ситуации, что это неправильно, что у лагеря должна быть жизнь, а не просто прийти пожрать и организовать вывоз туалетов, — Яшин это делал и очень гордился, — а организовать внутреннюю жизнь лагеря. И этим занимался инфоцентр… А далее — творческая часть людей приходили, видели расписание, спрашивали, а можно ли прочитать лекцию. Так вот это все работало, и в итоге превратилось в свой генератор, стол с компьютерами, расписанием, распланированным на недели вперед, лекторов, выступлений, организацию реального досуга и жизни лагеря».

Известный историк и журналист Григорий Ревзин, человек либеральных взглядов, стал свидетелем и отчасти участником кампании «ОккупайАбай» в мае 2012 г. Он обобщил свои наблюдения и размышления в большой статье в «Коммерсанте». При всей ее публицистичности, она основана на «полевых исследованиях» и фиксирует серьезнейший поворот в политической эволюции современного гражданского общества: мощный сдвиг настроений и ценностей влево. Причем речь идет именно об активной части общества и о доминирующих, по мнению Г. Ревзина, тенденциях.

Анализируя «Оккупай», либеральный журналист пишет с глубоким сожалением:

«И вот тут для меня какая-то загадка. Советская интеллигенция, в общем-то, смогла воспроизвестись с какой-то обескураживающей полнотой, со всеми своими достоинствами и недостаточками — кроме одного качества. Мы не смогли сохранить правые взгляды. А ведь это были настолько правые взгляды, что их можно было бы не обсуждать, они были просто интуитивно правые, и отвратительность любой левизны была так же очевидна, как необходимость уступать пожилому человеку место в метро. Это был просто признак порядочного человека. От этого ничего не осталось. Люди классических либеральных убеждений, люди, признающие не только право человека на равенство, но и право на первенство, не то чтобы перевелись, но фактически превратились в начетчиков, повторяющих прописные истины, которые никто не слушает, да и им самим, кажется, противно это произносить — что есть право на богатство, на хорошее образование для детей, на платную медицину, на качественные машины, — потому что если мы этих прав не признаем, то люди не хотят зарабатывать деньги, а образование, медицина и автопром перестают развиваться вовсе. Все люди с живым мышлением стали левыми»[144].

Фактически, говоря об интеллигенции, Г. Ревзин имеет в виду гражданское общество, активистскую среду. Он, конечно, преувеличивает и драматизирует. Но в главном он все же прав. В момент наивысшего подъема гражданского движения очевидным стал громадный поворот общества к левым ценностям, а активистских сообществ, и к левым организационным моделям.

Чувствуя, что общественный подъем возобновился, но уже вне их контроля, активизировались и «звезды». 13 мая лагерь активистов у памятника Абаю Кунанбаеву стал финальной точкой «Контрольной прогулки» — акции, организованной московскими писателями и представителями интеллигенции. От 10 до 20 тысяч москвичей присоединились к Дмитрию Быкову, Людмиле Улицкой, Борису Акунину, Льву Рубинштейну, Андрею Макаревичу и другим мастерам пера. Если в лагере ОккупайАбай принимали участие, преимущественно, наиболее вовлеченные активисты, ядро гражданских движений (просто их число в Москве выросло за прошедшие месяцы в разы), то «гулять» вышли рядовые участники протестных акций.

Прогулка писателей не согласовывалась с московскими властями. Наоборот, было объявлено, что ее главная цель, установить «можно ли все-таки москвичам свободно гулять по собственному городу или нужно получать какой-то специальный пропуск?». Спикер Мосгордумы Владимир Платонов из «Единой России» накануне акции призывал москвичей не участвовать в ней, во избежание «массовых беспорядков с неопределенными последствиями для всех». Но писатели и их читатели не вняли советам народного избранника, и пошли гулять по московским бульварам. Люди шли сплошным потоком по проезжей части Бульварного кольца, и полиция не препятствовала им[145].

Финальным пунктом прогулки был, разумеется, памятник Абаю. Здесь был организован сбор денег на нужды лагеря, активисты раздавали желающим агитационные и информационные материалы лагеря и представленных в нем организаций. Люди делились друг с другом мнениями о дальнейшем развитии протестного движения, дискутировали, обменивались контактами. Было очевидно, что лагерь превратился в неформальный, но абсолютно реальный штаб протестного движения. Причем на этот раз в нем заседала не узкая группа политиков, а сотни и даже тысячи активистов демократического протеста.

Еще 11 мая пресс-секретарь нового президента Владимира Путина Дмитрий Песков в интервью журналисту Олегу Кашину заявил, что лагерь активистов у памятника Абаю Кунанбаеву незаконен, и должен быть ликвидирован полицией[146]. Песков в этот момент превратился в крайне одиозного для протестующих персонажа. Депутат Илья Пономарев предал гласности свой частный разговор с пресс-секретарем президента, в котором тот заявил, что за сопротивление полиции «печень митингующих должна быть размазана по асфальту»[147]. Поэтому на его воинственные обещания не обратили особого внимания. Но 14 мая жители одного из домов по Чистопрудному бульвару подали в суд коллективный иск с требованием разогнать шумный и несанкционированный лагерь, который «мешает им жить». До этого обитатели лагеря несколько раз общались с местными жителями и обнаружили среди них немало сторонников лагеря. Но иск его противников был удовлетворен. Суд принял решение разогнать активистов.

15 мая на Ассамблее обсуждался план действий. Было решено не подчиняться решению суда самим и оставаться у памятника до того момента, пока полиция не начнет силовой разгон лагеря. После чего уступить силе. Однако на всякий случай часть лагерного реквизита была эвакуирована и потом долго хранилась в помещениях «Солидарности» и «Левого фронта». Ранним утром 16 мая ОМОН разогнал активистов. Чистопрудный бульвар был оцеплен полицией, в течение нескольких дней туда никого не пускали (включая жителей окрестных домов, даже тех, кто был недоволен гайд-парком под своими окнами). Власти заявили, что активисты вытоптали газоны на бульваре и повредили деревья, нанеся городу ущерб на миллион рублей[148].

Впрочем, история московского «Оккупая» на этом не закончилась. Разогнанные с Чистых прудов активисты днем того же дня собрались на Кудринской площади. Там полиция с самого начала вела себя намного агрессивнее. Попытки установить баннеры, информационные стенды, организовать выставку, кухню, сбор пожертвований и т. д. безжалостно пресекались. Некоторых активистов задерживали. Вечером произошла попытка разгона акции. Впрочем, активистам удалось удержать площадь за собой до 19 мая, когда новый лагерь был вновь разогнан.

На Кудринской площади продолжала действовать Ассамблея, но появилась небольшая группа активистов, которые не просто не участвовали в ее работе, но демонстративно отказывались подчиняться общим решениям и вели активную пропаганду против Ассамблеи как института. Среди них была группа националистов и несколько активистов «Стратегии-31».

Дело в том, что левые активисты, преобладавшие среди организаторов Ассамблеи (среди активных деятелей Организационной группы Ассамблеи можно назвать Изабель Магкоеву, Артема Темирова, Максима Санникова, Аслана Мамедова, Женю Отто, Веру Ройтер, Алексея Сахнина и др.) время от времени проводили через Ассамблею решения, направленные против националистов. Это касалось, например, запрета на пропаганду ксенофобии в лагере. Но еще больше противоречий вызывала денежная политика левацкого ядра Ассамблеи. Националисты, вошедшие в состав дружины лагеря и постепенно выдавившие оттуда большинство других активистов, требовали выдавать дружинникам деньги из кассы. Это требование мотивировалось тем, что большинство из них — не москвичи и им нужно время от времени снимать комнаты, чтобы отдохнуть и помыться. Орггруппа Ассамблеи и ее бюджетный комитет отказывались оплачивать «труд» правых активистов, утверждая, что все в лагере делается на волонтерских основаниях.

В условиях полицейского прессинга лагерь существовал в экстремальных условиях, и противоречия привели к появлению трещины в рядах активистов. Когда после разгона лагеря на Кудринской площади активисты вновь собрались на Старом Арбате около памятника Окуджаве, раскол усилился.

Общее число участников лагеря сократилось. Культурная программа, семинары и дискуссии были свернуты из-за постоянной угрозы разгона. Многие не выдержали жизни наперегонки с полицией. В общем, в уменьшившемся численно лагере обе фракции — правые охранники и сторонники Ассамблеи — оказались сопоставимы. Сторонники Ассамблеи требовали найти такое место, где будут возможны прежние практики — семинары, дискуссии Ассамблеи — даже если для этого потребуется отказаться от круглосуточного формата существования лагеря. Их оппоненты говорили, что все это — ерунда и развлечение, главное мужественно стоять на одном месте. Этого, де, власти и боятся. В результате лагерь распался. На Арбате, где возможности проводить постоянные мероприятия не было, остались лишь националисты и те активисты, которые разделяли предложенную ими тактику. Зрелище получилось довольно мрачное: несколько десятков неблагополучных, не выспавшихся и не очень дружащих с гигиеной людей сидели на земле или прогуливались возле памятника Окуджаве. Они сливались с традиционными завсегдатаями Арбата — представителями молодежных субкультур. Сторонники Ассамблеи еще какое-то время продолжали встречаться и даже проводили «малые Ассамблеи» (на большие явно не хватало народу) на Чистых прудах и в других местах столицы. Но к началу июня движение фактически сошло на нет.

24 мая Удальцов и Навальный вышли из спецприемника, где они отбывали свои 15 суток. Их встречали восторженные толпы активистов. Каждый из них еще успел побывать на пепелище активистского лагеря, который в это время базировался на Арбате (Ассамблея проходила на Чистых прудах). Но особого впечатления лагерь уже не производил. Хотя они успели столкнуться с интересным феноменом, получившим за короткую историю столичных оккупаев определенное развитие: с движением против «лидеров».

Фобия по поводу того, что любые медийные лидеры, публичные персоны, депутаты и вообще те, кого на активистском сленге называли «ВИПами», узурпируют протест и станут использовать его в своих интересах, получила среди обитателей лагеря довольно большое распространение. Ее носителями были, в первую очередь, анархисты (для политической культуры которых крайний эгалитаризм вообще характерен) и часть левых активистов из других групп.

Неприятие лидерского типа организации движения было осознанной позицией для многих из организаторов Ассамблей:

«Я думаю, этот опыт прямой демократии был для нас очень важен. И, думаю, я сыграла большую роль в том, что у нас появились ассамблеи и так далее. Это была настоящая политизация людей. Что было до этого? До этого власть нас довела до такой ситуации, что мы могли протестовать только своим телом, только присутствуя где-то в каком-то месте, без политической агенды, без лозунгов, без акций, просто телом. И люди даже не решали, где это тело должно находиться, потому что за них решали какие-нибудь Маши Бароновы. А тут люди вдруг поняли, что они хотятрешатъ сами, что они хотят построить какое-то микросообщество, в котором тоже хотят что-то решать сами».

Однако порой борьба с угрозой «вождизма» приобретала гротескные формы. Взрывы недовольства случались, когда кто-то из медийных персонажей давал интервью или выступал в СМИ от лица активистов. Однажды под удар гнева попал депутат Дмитрий Гудков. На одной из Ассамблей его уполномочили вести переговоры с полицией об освобождении очередных задержанных и об условиях прекращения арестов. О своих переговорах Гудков рассказал журналистам. Но кто-то распустил слух, что Гудков назвал себя лидером и чуть ли не комендантом лагеря (как выяснилось позже, это не соответствовало действительности). Несколько сот человек окружили Гудкова с криками «уходи!» и другими гораздо менее литературными претензиями. Депутат вступил в полемику. Ситуация накалилась. Выйти из нее без потерь удалось только благодаря вмешательству людей из организационной группы Ассамблеи.

Впрочем, нельзя не признать, что цели и задачи большинства активистов, с одной стороны, и многих из тех политиков, которые поддерживали протест, с другой, — действительно расходились. Например, тот же Дмитрий Гудков изложил свое видение задач оппозиции в опубликованной в «Ведомостях» статье «Чего хотят революционеры». В ней он вместе со своими соавторами описал оптимальную, на его взгляд, стратегию. «Оппозиции придется сделать так, — писал Гудков и его коллеги, — чтобы ее требования начали восприниматься элитой как заманчивые предложения».

Для этого авторы предлагали отказаться от обсуждения социальных и экономических проблем, которые лишь раскололи бы оппозицию. Кроме того, по их мнению, следовало дать правящей элите убедительные гарантии личной безопасности и неприкосновенности ее собственности. «Сегодня крупные собственники консолидированы вокруг режима во многом потому, что опасаются пост революционного передела собственности и массовых расследований сомнительных экономических практик предшествовавшего периода. Значительная часть бюрократии высшего и среднего звена, которая, может быть, внутренне готова поддержать политические изменения, также поддерживает режим из опасения масштабных антикоррупционных расследований. Если снять подобные опасения, многие из этих людей смогут открыто поддержать оппозицию или, по крайней мере, саботировать выполнение неправомочных указаний в случае развития политического кризиса», — писали они и делали вывод: «В связи с этим ради бескровной эволюционной трансформации политической системы оппозиция должна открыто признать необходимость широкого набора недемократических гарантий действующей элите».

Гудков и его коллеги понимали, что «осуществление подобной амнистии будет весьма непопулярно, особенно в кругах радикальной оппозиции». Поэтому в своей статье, адресованной тем самым представителям элиты, про которых и шла речь, они прямо писали: «Представляется, что общественный договор о новых правилах политической жизни должен достигаться между умеренными представителями власти и умеренными представителями оппозиции». Среди прочего в статье вновь называлось имя Алексей Кудрина как идеального посредника в переговорах между сторонами[149].

Для контраста приведем цитату из одного из наших интервью с активистами Оккупай Абая, в котором речь шла о возможности сотрудничества гражданских движений с властью: «На Оккупае для меня было неожиданно, что и люди сами не хотят сотрудничать. Я ожидала, что люди захотят что-то требовать законными методами, договариваться тайно. А они вообще шли в отказ». Эта цитата вполне релевантна тем настроениям, которые господствовали в майских лагерях оппозиции и в активистских сообществах вообще в том виде, в котором они оказались зафиксированы в собранной нами базе интервью и в других доступных источниках.

Стихийное недоверие активистов к публичным политикам и «ВИПам» возникло не на пустом месте.

Демонстрация 6 мая, столкновения и последовавшая за ними эпопея «оккупаев» стали высшей точкой в истории протестного движения 2011–2012 гг. Это был момент наибольшего подъема гражданских инициатив, который продемонстрировал очень большой потенциал самоорганизации гражданского общества и выявил тенденции его политической и организационной эволюции. Однако реализоваться этот потенциал не успел: полицейское давление на активистов вернуло инициативу в руки политиков, выступавших как на стороне власти, так и бывших ее умеренными оппонентами.

«За нашу и вашу свободу»: репрессии и реакция активистов

27 мая прямо на улице была арестована левая активистка, анархистка Александра Духанина. Ей предъявили обвинения в сопротивлении полиции в ходе событий 6 мая. По версии следствия она являлась участником беспорядков и бросала куски асфальта в бойцов ОМОН, которые прибыли на место для урегулирования конфликта. Через несколько дней суд выбрал для нее меру пресечения — домашний арест.

На следующий день, 28 мая, были задержаны и 30 мая арестованы судом другие участники «Марша миллионов»: Андрей Барабанов и Максим Лузянин. В первой декаде июня к ним присоединились активисты Степан Зимин, Михаил Косенко, Ярослав Белоусов, Денис Луцкевич, Владимир Акименков, Федор Бахов, Александр Каменский, Рихард Соболев, Артем Савелов. Из них двое были националистами (Рихард Соболев и Ярослав Белоусов), двое левыми активистами (Степан Зимин, Владимир Акименков), Олег Архипенков был сторонником «Другой России». Позже будут арестованы другие участники Марша миллионов (Леонид Ковязин, Сергей Кривов и левые активисты Николай Кавказский и Алексей Полихович). Аресты продолжались целый год, и к концу апреля 2013 г. по делу проходили уже 28 обвиняемых.

В то же время власть демонстрировала, что никаких мер в отношении ОМОНовцев, применявших явно непропорциональное насилие против протестующих, применено не будет. Наоборот, 31 мая московское правительство заявило, что оно выделит полицейским и омоновцам, участвовавшим в разгоне шествия 6 мая, квартиры в столице[150]. Трудно было неправильно понять этот жест.

В сфере большой парламентской политики тоже появилась новая интрига, связанная с массовым протестным движением. Уже 11 мая депутат от фракции «Единая Россия» Александр Сидякин предложил принять поправки в закон о митингах и демонстрациях, в соответствии с которыми штрафы за любые нарушения в ходе массовых акций должны были быть увеличены в сотни и даже тысячи раз — до 1,5 млн рублей. С необычайной оперативностью эти поправки были приняты в первом и (с некоторыми изменениями) во втором чтениях. Несмотря на протесты парламентской оппозиции, правозащитников и даже советника президента по правам человека, принятие нового одиозного закона было запланировано на начало июня — перед очередным «Маршем миллионов» 12 июня. Тогда фракция «Справедливая Россия» объявила о проведении «итальянской забастовки», направленной на саботаж обсуждения законопроекта (поскольку у ЕР было парламентское большинство, оппозиция просто не могла провалить ее законопроект). 5 июня, когда законопроект был принят голосами партии власти, справедливороссы и коммунисты попробовали сорвать его окончательное утверждение сотнями мелких, порой абсурдных поправок (например, штрафы предлагалось исчислять исходя из среднерыночной стоимости полицейской каски). Всего они вынесли на отдельное обсуждение 359 поправок. Но депутаты от «Единой России» наловчились отвергать поправки буквально за 10 секунд и таким образом отвергли все предложения оппозиции. Елубокой ночью законопроект был все-таки принят. На следующий день его проштамповал Совет Федерации, а 8 июня закон был подписан Путиным и вступил в силу[151]. В знак протеста против принятия закона из президентского Совета по правам человека вышли девять общественных деятелей и правозащитников.

Появились данные о том, что следственные органы оказывают давление на арестованных активистов, принуждая их давать показания против публичных лидеров протестного движения — Сергея Удальцова и Алексея Навального. Например, адвокат Артема Савелова, Фарид Муртазин, заявил, что его подзащитного принуждали дать показания, что 6 мая он выполнял распоряжения Навального[152], аналогичное заявление сделал и адвокат Дениса Луцкевича, Сергей Леонов[153]. Становилось ясно, что готовится громкий политический процесс против активистов и лидеров протестного движения.

11 июня, накануне согласованного с властями очередного марша протеста, были проведены обыски у тех, кого власти сочли лидерами оппозиции. Ранним утром следователи и ОМОН наведались в гости к Алексею Навальному, Сергею Удальцову, Борису Немцову, Илье Яшину и Ксении Собчак, Алексею Сахнину, Марии Бароновой, Михаилу Маглову. Все жертвы обысков проходили свидетелями по делу 6 мая, но следствие подозревало их в организации беспорядков. Им всем выдали повестки о необходимости на следующий день явиться в Следственный комитет для дачи показаний. Обыски у оппозиционных активистов взволновали общество и стали темой номер один в СМИ накануне нового «Марша миллионов» 12 июня.

Вектор поведения власти определился вполне. Она пошла по пути силового давления на активистов протестного движения, репрессий и ужесточения законодательства.

Активистские сообщества отреагировали на репрессивную кампанию сразу. Уже в день задержания Александры Духаниной на Петровке, 38 (куда ее привезли) собрались 150–200 активистов, требовавших освободить ее. Эта акция получила название «ОккупайМУР». Впоследствии она повторялась неоднократно. Проводились и другие аналогичные акции.

Постоянный характер приобрела кампания «ОккупайСК», в ходе которой сотни гражданских активистов регулярно приходили к зданию Следственного комитета, чтобы выражать свой протест против политических репрессий и антимитингового законодательства. В российских регионах в мае-июне прошли сотни небольших акций солидарности с политзаключенными. Некоторые из этих акций проводились в форме художественных перфомансов и получали большой общественный резонанс. Например, нижегородские активисты «Левого фронта» 21 июня провели акцию, которая заключалась в подаче заявки на массовую акцию «Шествие в магазин за батоном». В заявке им было отказано, но симпатии горожан и активистов во многих городах осталось за ними[154].

Протестная кампания переживала очередной поворот своей истории. На рубеже мая и июня вновь оживился Оргкомитет, работа которого прервалась из-за майских событий и ареста Навального и Удальцова. На его заседаниях левые пытались развить свой успех и настаивали на расширении повестки протеста за счет социальных требований. Только включение в программу движения насущных для миллионов людей социальных вопросов — об остановке коммерциализации образования и здравоохранения, о моратории на тарифы ЖКХ и естественных монополий, о гарантиях трудовых прав, о повышении реальных заработных плат, об остановке новой волны приватизации и т. д. — способны привлечь к демократическому движению симпатии миллионов пока не участвующих в нем граждан, — утверждали они. Но Борис Немцов, Александр Рыклин, Иван Тютрин и другие участники Оргкомитета выступали категорически против подобного подхода. В узких организационных коллегиях рост влияния левых сил отставал от того, что происходило на улицах в мае-июне 2012 г.

Когда в конце мая лидеры «Солидарности» предложили принять «Манифст свободной России», который бы стал программой объединенной оппозиции, левые настаивали, чтобы их требования в него попали. Александр Рыклин, Андрей Пионтковский и Алексей Сахнин подготовили проекты этого документа. Вокруг них шли долгие и острые споры. В результате появился текст, в котором политические требования протестующих увязывались с решением социальных проблем.

В нем говорилось: «Защита политических свобод неразрывно связана с борьбой за социальные и экономические права.

Ведь фальсификации на выборах нужны путинской диктатуре, чтобы проводить политику, направленную против интересов большинства. Поэтому мы стремимся к переменам на всех уровнях — политическом, культурном, социальном, экономическом — переменам в интересах всех граждан». Но конкретные социальные требования названы не были. Документ адресовался трудящемуся большинству страны: «Мы, сотни тысяч, выходящих на площади, обращаемся к вам, миллионы тех, кто пока еще молчит. Мы — один народ, мы 99 % — против 1 процента, узурпировавшего власть и собственность. Мы сможем изменить нашу жизнь только вместе»[155].

Однако остальные предложения левых были отклонены. «Манифест» исходил из необходимости диалога с «наиболее ответственной частью правящего класса» и предлагал довольно умеренную программу трансформаций: отставка президента Владимира Путина; принятие действующим парламентом (легитимность которого протестанты, вроде бы, не признавали) нового законодательства о выборах; новые выборы; принятие проекта новой Конституции страны демократически избранным парламентом. Представители левых движений — Сергей Удальцов, Анастасия Удальцова, Илья Пономарев, Алексей Сахнин и Леонид Развозжаев — поставили под этим документом свои подписи, за что их впоследствии жестко критиковали товарищи по левому движению.

Еще перед 6 мая Совет «Левого фронта» обязал своих представителей в Оргкомитете провозгласить социальную программу с трибуны митинга. Теперь, когда либералы отказались поддержать социальные требования, левые сочли, что у них развязаны руки. Они решили настаивать перед лицом протестного движения на более жесткой и конкретной социальной программе, которую решено было озвучить (и легитимировать голосованием) на «Марше миллионов» 12 июня.

Когда начались обыски у активистов и лидеров оппозиции, и стало понятно, что многие из них могут не попасть на трибуну митинга 12 июня, была достигнута устная договоренность о том, что пропорции представительства разных флангов протеста на трибуне будет сохранена. В частности, вместо Алексея Сахнина выступать должен был Илья Будрайтскис из Российского социалистического движения. Пресс-секретарь «Солидарности» Ольга Шорина заверила, что, учитывая форс-мажорные обстоятельства, она обеспечит выполнение этой договоренности. В реальности 12 июня никто из левых, кроме Удальцова, на трибуну допущен не был. Вместо них выступали умеренные либералы.

И все же Сергей Удальцов с трибуны озвучил социальные требования левых движений. «Вот наша повестка дня, и пусть никто не говорит, что у нас нет конкретной программы, — провозгласил он, — … я убежден, мы должны говорить и о насущных социальных проблемах, которые сегодня заботят миллионы простых граждан. Мы должны доказывать, что выходим не только для того, чтобы сменить Путина на кого-то другого, а чтобы создать в России климат реальной социальной справедливости! Вы за?» Толпа с восторгом ответила: «Да!». Удальцов обратился к жителям регионов. Он потребовал поставить доходы от «наших нефти, газа, золота» на службу всему народу. Он призвал бороться за реальное повышение зарплат и пенсий (вместо «жалких подачек, которые мы видим сегодня»); против «безудержной коммерциализации» бюджетной сферы; «мы будем добиваться реального права на свободную профсоюзную деятельность и права на забастовку», — пообещал он. «Вы за?» — спрашивал он после каждого требования. И митингующие единодушно поддерживали его[156].

С этого момента, «социальный пакет» вошел в повестку гражданского протестного движения. «Марш миллионов» 12 июня формально зафиксировал сдвиг протеста влево.

В целом акция 12 июня, несмотря на начало лета — традиционно «мертвого сезона» для общественно-политической активности, собрала не меньше людей, чем 6 мая. Важнейшей темой митинга стали, конечно, политические репрессии, аресты активистов и обыски у лидеров оппозиции. Большинство из них на митинг не пришли, поскольку были на допросе в Следственном комитете. Нарушил это правило лишь Сергей Удальцов, который проигнорировал повестку и пошел на шествие и митинг оппозиции.

После марша главным сюжетом для гражданских движений вновь стала правозащитная деятельность, кампании солидарности с арестованными после 6 мая активистами. Большим этапом в этой борьбе стало создание 29 июня «Комитета 6 мая», в который вошли гражданские активисты разных взглядов: Сергей Давидис, Игорь Гуковский («Солидарность»), Алексей Сахнин, Мария Доброхотова («Левый фронт»), Изабель Магкоева, Александр Иванов (Российское социалистическое движение), Марина Попова, Антон Быков («Автономное действие»), Руслан Садчиков («Гражданин Наблюдатель»), Елена Тихонова («Белая Лента»), а также «беспартийные» активисты — Вадим Мощалков, Андрей Кедров и другие.

«Комитет 6 мая» в качестве своих задач провозгласил необходимость:

— обеспечивать агрегацию информации о задержанных, и предоставление ее общественности;

— организовывать публичные акции в защиту задержанных, и участвовать в акциях, организованных другими объединениями;

— содействовать координации юридической и финансовой помощи задержанным;

— взаимодействовать с «группой риска» — людьми, задержанными б мая по административным статьям;

— содействовать независимым расследованиям, мировой огласке — всему, что может помочь прекращению уголовных дел, освобождению и реабилитации обвиняемых [157]

Фактически речь шла не только о правозащитной работе и помощи самим арестованным, но и о широкой общественной кампании солидарности с ними. Ее пиком стал День единых действий в защиту политзаключенных, который прошел 26 июля. В Москве, несмотря на летний сезон отпусков и узкую тематику, на митинг пришли около 3000 человек. Аналогичные акции (хотя и гораздо более скромные по масштабам) прошли в Санкт-Петербурге, Воронеже, Пензе, Магнитогорске (Челябинская обл.), Красноярске, Волгограде, Иваново, Таганроге, а также в Лондоне и ряде других городов[158].

Продолжались акции в духе «оккупай что-нибудь». Обычно активисты выбирали какое-нибудь силовое или репрессивное ведомство: ФСБ, прокуратуру, Следственный комитет, — и пикетировали ее, либо «оккупировали тротуар» возле входа. Параллельно с этим в интернете собирались подписи под многочисленными петициями, воззваниями и письмами в поддержку арестованных. Начался сбор денег на помощь политзаключенным. Его вели одновременно проект Алексея Навального, Росузник, и Комитет 6 мая. Совместными усилиями они обеспечили всех арестованных адвокатами, организовали сбор вещей и отправку передач, газет и писем узникам. Так или иначе, в подобных кампаниях приняли участие несколько тысяч человек.

Но помимо правозащитных кампаний, вышедших на первый план летом 2012 г., активисты протестного движения приняли активное участие в волонтерских проектах помощи жителям города Крымска, где 6–7 июля произошло трагическое наводнение, унесшие жизни десятков людей. Когда в Москве стало известно о трагедии, несколько активистов начали призывать в Твиттере собираться на Воробьевых горах, чтобы организовать сбор гуманитарной помощи пострадавшим. Один из них, Митя Олешковский, рассказывал журналистам «Новой газеты»: «Утром приехали — и обалдели от того, сколько людей захотело помочь! У меня пять тонн воды, тонны макарон — и я не знаю, что с этим делать» [159]. За несколько дней в кампании сбора пожертвований и гуманитарных грузов приняли участие несколько тысяч человек. Были собраны десятки и сотни тонн грузов. Активисты договорились, чтобы транспортные кампании бесплатно помогли перевезти собранные вещи в Крымск. Интрига была в том, что костяк организаторов этого волонтерского проекта был представлен теми же героями, которых можно было встретить на Оккупай Абае и других акциях протестной кампании. Практика самоорганизации во время протестных акции принесла свои плоды: «Нам и государство уже не нужно», — говорили активисты, прошедшие через опыт прямого контакта с российской государственной машиной 6 мая и после него[160].

Сотни волонтеров из Москвы и других регионов сами отправились в Крымск. Они разгребали завалы, искали погибших, помогали раненым. В числе прочих туда отправились активисты «Солидарности», «Сопротивления», «Левого фронта», экологические активисты. В Крымск ездили Илья Пономарев, Алена Попова и другие медийные деятели протестного движения.

В самом Крымске возникли два лагеря добровольцев. Первый был организован, в основном, сторонниками прокремлевских движений. Его координатором выступал депутат от «Единой России» Роберт Шлегель. Второй, «добрый лагерь», создали преимущественно активисты протестного движения. Впрочем, надо признать, что по свидетельству большинства участников обитатели обоих лагерей сотрудничали и вместе помогали МЧС, армии и полиции приводить город в порядок после трагедии. Были случаи, когда активисты движения «Наши», участвовавшие вместе с оппозиционерами в раздаче гуманитарной помощи пострадавшим, отрывали наклейки «Единой России» от собранных волонтерами ящиков с гуманитарной помощью, на въезде в зону бедствия наклеенными их начальством[161].

Правда, 18 июня власти все-таки восстановили привычную планку отношений с «общественниками»: они разогнали лагерь добровольцев (из числа оппозиционеров и других неравнодушных граждан) в центре города, заставив волонтеров перебраться на окраину. Если бы не предыдущий опыт общения с отечественными чиновниками, активисты были бы вне себя от ярости. Сейчас же это воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Подумаешь, «избавляются от свидетелей» и «не сказали даже спасибо»[162]. Точно также в активистских сообществах восприняли и традиционную практику партии власти использовать очередное стихийное бедствие для рекламы своей партии, расклеивая повсюду ее символику. Для большинства активистов оппозиции было с самого начала ясно: в трагедии виновата власть, и ждать от нее сколько-нибудь адекватной реакции не приходится.

Все лето продолжалась кампания в защиту «Pussy Riot». Ее пик наступил 17 августа, когда был объявлен приговор трем участницам акции в храме Христа Спасителя. Девушки получили по два года колонии общего режима (Екатерине Самуцевич впоследствии приговор заменили на условный). Вокруг здания суда собрались сотни сторонников панк-группы, начался стихийный митинг. Полицейские выдергивали людей из толпы подростков в цветных балаклавах, старух с плакатами, видных оппозиционеров — и закидывали их в автозаки. В числе прочих были задержаны Сергей Удальцов и Еарри Каспаров. Но толпа все равно продолжала скандировать: «Позор!», «Свободу Pussy Riot!», «Люстрацию!», «Богородица, Путина прогони» и т. д.[163]. Кампания приобрела международный размах. Акции в поддержку активисток проходили в Киеве, Париже, Нью-Йорке и других городах по всему миру. В их защиту выступили звезды эстрады мировой величины, такие как Мадонна, Стинг, Элтон Джон и другие.

В июле-августе 2012 г. было сделано немало попыток продолжить «экспорт революции» из Москвы в регионы. 22 июля в городе Касимове состоялись громкие выборы городской думы. Собственно, громкими их сделали два обстоятельства. Во-первых, выборы были внеочередными, для их проведения специально была распущена прежняя Дума города.

Причиной этому послужило то обстоятельство, что в выборах решил принять участие один из идеологов «Единой России» Алексей Чеснаков, который рассматривал городскую думу в качестве трамплина к посту сенатора. Во-вторых, вся кампания, а особенно день голосования, сопровождалась скандалами. В центре скандалов были наблюдатели от трех оппозиционных партий, в большинстве своем москвичи и рязанцы, прошедшие школу «Колоса» и «Еражданина Наблюдателя». Для неподготовленных провинциальных чиновников толпы московских наблюдателей оказались сюрпризом, и значительную часть вбросов осуществить не удалось. «Единая Россия» все-таки выиграла выборы (49,6 %), но совсем не так триумфально, как рассчитывала. Около полутора сотен активистов участвовали в «наблюдательном десанте» в Касимове.

Другим направлением экспорта московского опыта стали активистские лагеря и автопробеги, организованные столичными оппозиционерами и их товарищами в регионах.

Летом многие общественные организации традиционно проводили лагеря для своих активистов. На этот раз было организовано еще несколько общегражданских лагерей — под Воронежем, около Новосибирска, под Питером и под Москвой. Правда, мотором вновь стали левые активисты, у которых был опыт организации таких лагерей в прошлом. Но в сами лагеря приехало большое число гражданских активистов самых разных взглядов. В лагерях шли дискуссии, туда приглашались лекторы, которые рассказывали о перспективах протестного движения и его составных частей (например, о будущем либерального движения под Воронежем рассказывал Сергей Давидис), а также о том, как издать газету, как провести протестную кампанию, как защитить свои права.

В августе-сентябре 2012 г. по инициативе Ильи Пономарева были организованы два автопробега, оба под названием «Белый поток». Один стартовал в Москве и финишировал на юге страны в Астрахани, другой пересекал страну с востока на запад, из Красноярска до столицы. В автопробеге участвовали почти все оппозиционные лидеры и многие известные активисты из Москвы: Илья Пономарев, Сергей Удальцов, Алексей Навальный, Евгения Чирикова, Борис Немцов и другие.

В каждом городе по пути следования участники автопробега останавливались и принимали участие в уличных акциях протеста и/или во встречах с местными активистами в помещениях. Москвичи делились опытом, а заодно звали провинциалов в Москву на следующий «Марш миллионов», намеченный на 15 сентября.

К середине сентября была проделана большая техническая работа. В ней приняли участие сотни и даже тысячи активистов. Казалось, можно ожидать, что провинция активнее включится в демократическое движение. Была только одна проблема: выборы остались далеко позади, власть продемонстрировала, что сумеет устоять перед натиском уличного протеста, а новых идей по стратегии развития движения оппозиция предложить пока не могла.

Тем не менее, 15 сентября в Москве вновь прошло массовое шествие противников правящего режима. По численности оно было приблизительно равно июньскому маршу или немногим меньше. Но настроение было не таким боевым, как в начале лета: новых причин для возмущения пока не было (произошедшее в начале сентября лишение мандата депутата Ееннадия Гудкова такой роли в полной мере не сыграло), а старые казались уже привычными и нерешаемыми проблемами.

По данным социологов «Левада-центра», 49 % участников сентябрьского марша считали главной проблемой протестного движения — отсутствие четкой программы действий. Каждый четвертый указал на разногласия между лидерами и организаторами протестной кампании (25 %), а еще 16 % отметили разобщенность между лидерами вообще и основной массой протестующих[164].

Идейная эволюция оставалась в пределах прежнего тренда. Сдвиг влево продолжался, хотя в массе протестующих он был заметен не так сильно, как в активистском ядре. Тем не менее, людей левых взглядов оказалось уже 41 % (в декабре 2011-го было лишь 30 %). Больше всех выросла доля тех, кто причислил себя к «новым левым»- той политической силе, которая заявила о себе в лагере «Оккупай Абай» — с декабря она выросла почти вчетверо, до 7 %. Помимо левых, увеличился также процент «зеленых». Их теперь было 10 % от протестующих. Доля «демократов» и либералов продолжала сокращаться, хотя все еще оставалась сравнительно высокой — 29 % и 23 % соответственно.

Самым популярным из лидеров протеста остался Алексей Навальный. Ему доверял 31 % участников опроса. Вторым (если не считать отошедшего от протестов писателя Бориса Акунина с его 25 % доверия) по уровню доверия стал Сергей Удальцов (22 %). Затем шли Илья Яшин, Ееннадий Еудков, Еарри Каспаров (19–21 %). Среди проблем, наиболее болезненных с точки зрения митингующих, лидировали разложение власти и коррупция (39 %), а также беззаконие и произвол в стране (35 %). Но на этот раз социальные проблемы, такие, как расслоение на богатых и бедных, поднялись на третью строчку с 30 %.