Призрак и гот

— Вы говорите подобное всем больным детям?

Он помолчал, чувствуя, что от нового поворота в разговоре веет неприятностями. Государственные школы не допускают дискриминацию… в любом случае.

— Ты не болен, Киллиан. Возможно, у тебя психологические проблемы и ты так отчаянно нуждаешься во внимании, что готов манипулировать собственной матерью и копаться в моем мусоре, выискивая что-то о моей личной жизни. Но ты не болен.

Я закатил глаза. Почему люди всегда думают, что я копаюсь в их мусоре? Как будто бы они не заметили человека, роящегося в одном из их мусорных баков. Я уже даже не помню, сколько раз мне ставили это в вину.

— А что такого вы могли выбросить, что бы дало мне понять, что ваш отец — гей и…

— Считаешь себя очень умным? Моя работа донести до тебя, что это не так, подготовить тебя к реальному миру.

Брюстер бросил мне заполненный рюкзак, но я успел поймать его прежде, чем тот ударил меня по животу.

— А что, если я говорю правду? Вы когда-нибудь допускали такую мысль?

— Рассказывай эти сказки шарлатану, к которому водит тебя мать.

На самом деле доктор Миллер поставил мне диагноз «шизофрения» — это настоящая медицинская болезнь, но я ей совершенно точно не болен. Голоса, которые я слышу, и вещи, которые я вижу, реальны, даже если их не слышат и не видят другие. Насколько я знаю, медицина не признает подобное. Массовая культура признает, благодаря разным сериалам типа «Медиум» и «Говорящая с призраками» (Дженнифер Лав Хьюитт классная, но сам сериал — говно) и фильмам. Но попробуйте сказать одному из трех подростковых психиатров в дрянном городишке Декатуре о том, что вы видите мертвых. Знаете, что будет? Принудительная двадцати четырех часовая госпитализация.

— Убирайся отсюда. — Брюстер вышел из-за стола и резко распахнул дверь. — Бегом в класс.

Как бы я не ненавидел его кабинет, но здесь было гораздо безопаснее, чем в коридоре или учебных классах. Чем меньше живых людей в помещении, тем меньше мертвых с ними рядом. Здесь со мной был только дед Брюстера, а снаружи меня окружит, захватит, затопит море людей, до смерти жаждущих быть услышанными. И один из них, в частности, готов даже убить меня, лишь бы получить желаемое.

От мысли о встрече с ним без Марси или чего-то отвлекающего мои ладони покрылись потом. Если он найдет меня здесь и сейчас, совершенно беззащитного, то мне повезет, если после этого я не окажусь в психушке.

— Послушайте, мне осталось учиться здесь всего несколько недель, — выдавил я, приклеившись взглядом к белому пятну на ковре, которое очевидно кто-то оставил, пытаясь оттереть грязь. Мне невыносимо было видеть, как Брюстер злорадствует. — Я хочу убраться отсюда так же сильно, как вы желаете вышвырнуть меня. Только верните мне мой айпод. Пожалуйста.

— Ты так сильно нуждаешься в нем?

Его начищенные до блеска черные туфли в поле моего зрения качнулись назад, встав на пятки, и вперед.

— Да, — я поморщился, вынуждая себя произнести следующего слово: — сэр.

— Хорошо. Тогда эта дисциплинарная мера пойдет тебе на пользу.

Оторвав взгляд от пола, я в шоке уставился на него.

— Ублюдок.

— Следи за словами, малыш! — в ухо мне проговорил дед Брюстера.

Губы директора расплылись в самодовольной улыбке. Не отводя от меня взгляда, он снова крикнул секретарше:

— Миссис Паджет, позаботьтесь также о том, чтобы Киллиан остался на дополнительные занятия после уроков.

— Ох… хорошо, — раздался приглушенный и слегка растерянный ответ.

Брюстер махнул рукой в ​​сторону распахнутой двери.

— Время пожинать плоды своих трудов, малец.

Я закидывал на плечи рюкзак и, услышав его слова, встал как вкопанный. Изо всех глупых названий он выбрал именно это…

— Не называйте меня так.

— Что? — секунду Брюстер непонимающе смотрел на меня, а потом до него дошел смысл моих слов и его глаза зло сверкнули. Я знаю, что нельзя давать оружие в руки обидчику, но не смог сдержаться. Не смог.

— А что не так со словом «малец», малец? — В голосе Брюстера звучало торжество. Он нашел оружие, способное причинить мне боль, и с радостью воспользовался им.

— Не надо этого делать.

— Но почему же… малец?

Я бы мог сказать ему правду — что так называл меня мой отец и, когда я слышу это прозвище от него, произносимое с таким пренебрежением и снисхождением, мне хочется набить ему морду. Но это бы только подлило масла в огонь. Я мог бы толкнуть речь о правах человека — о том, что у меня есть имя и нечего называть меня какими-то прозвищами, но ему на это плевать. Поэтому я пошел другим, касающимся его лично путем.

— Не называйте меня так, или я расскажу вам такое, что вы страшно пожалеете о том, что выбросили табельное оружие в реку Сангамон вместо того, чтобы пристрелить себя из него.

Брюстер беспомощно двигал губами, но из его рта не доносилось ни звука.

Он чуть не застрелился тридцать лет назад, через несколько лет после возвращения из Вьетнама — молодой мужчина, слишком много повидавший и сделавший в джунглях на другом конце света. Он выбросил пистолет в реку, стыдясь самих мыслей о суициде, выходе, который выбирают трусы. Его дед, умерший за пару лет до этого, каждую минуту был рядом с ним. Мертвые видят все, хочешь ты этого или нет, и многое рассказывают мне, даже если не знают, что я их слышу и слушаю.

— О таких вещах нельзя говорить, малыш, — произнес дед Брюстера, в его голосе слышалась тревога.

Не обращая на него внимания, я прошел мимо директора, забрал у сочувственно улыбнувшейся мне миссис Паджет допуск на урок с заявлением на задержку после занятий и открыл дверь в коридор.

Брюстер еще не пришел в себя, чтобы кинуться за мной. Он стоял в кабинете, сжимая ладони в кулаки и бешено сверкая глазами.

— Посмотрим, как ты переживешь оставшиеся дни без своих особенных привилегий, маленький урод, — процедил он, но не двинулся за мной. Спасибо и на этом.

— Роб! — пораженно повернулась к нему миссис Паджет.

Ха. Будет чудом, если я переживу этот час. Успокаивает лишь то, что когда меня будут отсюда выносить, он не будет звать меня «мальцом». Я кивнул.

— Что ж, смотрите.

Глава 3

Алона

Я почувствовала, что поверхность подо мной жестче, чем моя кровать, и уж точно далека от мягкости облака. Не открывая глаз протянула руку, и мои пальцы коснулись… что это, гравий?

Открыв глаза, я обнаружила себя — где же еще? — слева от желтой полосы на Хэндерсон-стрит. Не во сне, не в раю, а в том месте, откуда все и началось. Мертвой, на середине дороги.

Я села, подавляя желание заплакать. Это ад, да? И я обречена жить в нем, невидимая для всех, в то время как моя лучшая подруга поступит в университет, продолжит встречаться с моим парнем, а потом и выйдет за него замуж. От одной мысли об этом мне хочется тут же, на дороге, свернуться в клубок.

Я так и сделала, опустившись щекой на нагревающийся асфальт. А что еще мне оставалось? Мне не куда и не к кому идти. Меня никто не видит. И тут мне вспомнилось, как часто всякие деревенщины, покурив, харкают из окон машин по дороге в школу. Фу! Я передвинулась на тротуар.

Теннисные корты за моей спиной полнились звуками жизни: людским смехом, прыгающими мячами, лязгом сетчатого забора. Я пораженно обернулась. Это был первый школьный час, и миссис Хиггинс проводила урок физкультуры. Обычно я наблюдала за тем, как ребята направляются через игровое поле к кортам, сидя на уроке, со скуки пялясь на улицу и всей душой желая находиться где угодно, только не в классе.

Уже середина первого урока? Это что-то новенькое. Последние три дня, когда бы я не почувствовала себя уставшей — а такое все еще случается со мной, — я шла домой, сворачивалась калачиком на диване в кабинете отца и закрывала глаза. Затем — бац! — открывала глаза и оказывалась в семь утра снова на дороге, а мимо проезжали автобусы. В буквальном смысле. Как будто кто-то каждый день нажимал кнопку возврата.

Однако в этот раз… я даже не знала, что думать. Никогда до этого меня не «возвращали» в середину утра. Хотя до этого я и не исчезала. Меня охватила дрожь. Куда я уходила? Не помню. Это имеет значение? Да вроде нет. Одно ясно — я все еще торчу здесь. Абсолютно беспомощная.

Я посмотрела через корты на окна, где сейчас без меня проходил урок политологии. Сейчас я убила бы за шанс поскучать на уроке мистера Клопински. За то, чтобы быть живой. За то, чтобы унизить Мисти на глазах у всего кафе. Тогда бы я поглядела, кто посмеет посмеяться над Алоной Дэа. Никто, вот кто.

Ну, может быть, кроме Уилла Киллиана.

Нахмурившись, я поднялась и направилась к школе. В этот момент прямо сквозь меня пронесся на своей зеленой отвратной развалюхе Джес Макгаверн, выехавший со стоянки и спешащий в город на занятия в профессиональном училище. Я проигнорировала охватившие тело холод и дрожь, пытаясь сфокусироваться на всплывающем в памяти, но ускользающем расплывчатом воспоминании. Я отчетливо помнила, как меня поливали грязью Лиэн и Майлз, как целовались Мисти с Крисом. А вот после этого все было словно в тумане. Прозвенел звонок, ребята пошли на занятия, затем…

В сознании появились насмешливая улыбка и бледно-голубые глаза Уилла Киллиана. Он смеялся надо мной! Он смотрел прямо на меня и скалился, наслаждаясь моими мучениями. В любой другой день я бы распереживалась из-за того, что такой как он глумится надо мной, но сегодня я думала лишь об одном: он меня видит! Даже слышит!

Если меня видит и слышит Киллиан, то другие люди тоже, возможно, смогут. Может быть, я и не умерла вовсе. Во всяком случае, не совсем. Хотя увиденное на похоронах говорит об обратном. Я видела своими глазами, как гроб опускают в могилу и…

Я покачала головой, разметав волосы по лицу. Нет. Я не буду думать об этом сейчас. Застрять здесь навечно, мертвой, не в силах что-то с этим сделать — это будет несправедливо.

Этому должно быть какое-то объяснение, и такой фрик как Киллиан, возможно, знает на это ответ. Нужно лишь заставить его рассказать мне об этом.

Проще простого. Он же видит меня, да? Фрик он или нет, он при этом все еще остается парнем.

Я перекинула через плечи и пригладила волосы, приспустила шорты (после «встречи» с автобусом они вечно врезались между ягодиц) и готова была идти. С пересекающим белую футболку следом от шины — ненавижу его! — я ничего поделать не могла, и моя любимая помада, скорее всего, все еще лежала в ящичке, который мы делили с Мисти на двоих. Если она и ее не прибрала к рукам.

Для мертвой девушки я выглядела довольно неплохо. Я, конечно, никак не могла видеть свое отражение, но, очнувшись несколько дней назад, первым делом проверила руки и ноги — нет ли на них рваных ран и не торчат ли из кожи и мяса поломанные кости. Я не нашла ничего, кроме парочки царапин, сошедших на следующий же день. Лицо я ощупала пальцами и никаких повреждений не обнаружила. Да и вообще, согласно судмедэксперту, я умерла от множественных внутренних повреждений. То есть, от того, чего снаружи не видно. Клево. У Киллиана нет ни единого шанса устоять.

Второй раз за день я, обогнув теннисные корты, двинулась к школе. К сожалению, в этот раз мне не удалось дойти так же далеко, как в первый. Главный вход перекрывали двойные стеклянные двери с мелкой проволочной сеткой между панелями. Перед занятиями они обычно распахнуты настежь, чтобы каждый мог беспрепятственно зайти, но во время уроков директор Брюстер закрывает все двери на замки — чтобы не забрел какой-нибудь случайный псих. А ничего, что в школе своих психов хватает?

Я потянулась к металлической ручке — повернуть ее и посмотреть, откроется ли дверь, но моя рука прошла сквозь нее. Отдернув руку, я прижала ее к груди, ощущая холодное покалывание. Бред какой-то. Да, машины и люди проходят сквозь меня, но я же спокойно хожу по земле, сидела на стуле на похоронах и…

Двери передо мной неожиданно сместились и стали выше. Какого?..

Я глянула вниз и обнаружила, что мои ноги тонут в тротуаре — так на пляже кажется, что у тебя нет ступней, когда зарываешь пальцы в песок, и накатывающие на берег волны наносят еще слой за слоем. Вот только сейчас так не казалось, а было на самом деле.

О нет! Нет, нет, нет! Я крепко зажмурилась. «Асфальт твердый, асфальт твердый». Я все твердила и твердила это себе, пока снова не почувствовала под ногами твердую поверхность.

Приоткрыв один глаз, я убедилась, что стою на тротуаре, а не в нем. Увы, но мои кеды и носки не пережили погружения. Из-под легкого слоя асфальтовой пыли поблескивали ногти, покрытые ярко-розовым лаком. Зашибись.

Ладно, пофиг. По крайней мере, я чему-то научилась.

— Асфальт твердый, а дверь — нет. Асфальт твердый, а дверь — нет. — Я шагнула вперед, приготовившись по-идиотски ткнуться лбом в стеклянную дверь. Вместо этого все мое тело, как до этого руку, охватило холодное покалывающее ощущение.

Затем я вдруг очутилась по другую сторону дверей в чересчур жарко отапливаемом вестибюле между внешними и внутренними дверями. Я стояла на резиновом коврике, оставшемся здесь с тех пор, как лили дожди. Да! Ну, хоть что-то получается по-моему.

Используя ту же технику, я прошла через вторые двери и уже через пару секунд стояла босой на холодном линолеуме главного коридора.

— Класс! — На радостях я как дурочка бросилась в пляс и несколько секунд дрыгалась, тряся головой. Мы отплясывали так с моей бывшей вероломной подружкой, оставаясь одни и смотря клипы по MTV. Было ново и приятно делать, что хочется, не волнуясь о том, что тебя кто-то увидит.

— Рад, что хоть у кого-то сегодня хороший день, — раздался слева от меня мрачный голос.

Вздрогнув от неожиданности, я обернулась и увидела уборщика, одетого в темно-синий комбинезон. Он медленно приближался ко мне, толкая перед собой ведро на колесиках. Наша школа построена в форме гигантской буквы «Н». Главный коридор, где я стояла, в этой букве был перекладиной, а уборщик шел из первого левого прохода — там располагались библиотека и классы английского.

— Вы видите меня? — прошептала я, не смея в это поверить.

— Конечно, вижу. — Он остановился, опустил швабру в расположенную наверху ведра штуковину и отжал. В ведро полилась грязная противная вода. — Ты заляпала своими следами весь мой прекрасный чистый пол.

Оглянувшись, я не увидела позади себя ничего, кроме блестящего кафеля.

— Эм… ну ладно. Как скажете. — Я покачала головой. — Если и вы можете меня видеть, то, должно быть, я не мертва. По крайней мере, не полностью мертва. Так ведь? — Я аж подпрыгнула от волнения. И начхать на то, что я говорю с уборщиком — мужиком за тридцать, с плохой кожей, так и не закончившим среднюю школу. Блин, да весь его вид говорит о том, что он неудачник. Теперь-то я вижу, что у меня дела еще не так плохи, как у некоторых других.

Он громогласно засмеялся, обнажив кривые зубы, которым не помешали бы отбеливающие полоски. — Милая, ты совершенно точно мертва. Просто ты не одна здесь такая.

Он вытащил швабру из ведра и, плюхнув ее на пол, принялся протирать пол. Только главный коридор был выложен кафелем. Все остальные коридоры-переходы, включая тот, в котором он все еще стоял, были покрыты отвратительными ковровыми дорожками фиг-его-знает-какого цвета.

— Я не понимаю, — промямлила я.

Уборщик, водил шваброй туда-сюда по полу, не обращая на меня внимания.

— Чертовы дети, вечно все тут грязнят.

Ковровое покрытие не промокало — во всяком случае, я этого не видела.

— Осторожно, — уборщик прошелся шваброй возле моих ног.

Я отпрыгнула, ожидая, что пальцев коснется грязная холодная вода, однако она, кажется, оставалась только под шваброй. Странно.

— Никогда не думают о том, что делают, о том сколько нам после них приходится убирать, — пробормотал уборщик, толкая ведро с водой мимо меня.

— Подождите. — Я повернулась, чтобы пойти за ним. — Что вы имели в виду, говоря, что я не одна здесь такая? Я, конечно, не единственный умерший на земле человек, но… О боже! — Прямо на моих глазах он прошел через шкаф с призами, продолжая мыть пол и ворчать себе под нос. Зачем он это сделал? За этой стеной нет ничего, кроме двора и…

Я судорожно вздохнула. Старый спортзал. Когда-то там был вход в него. Прежде, чем построили новую пристройку… в далеком, по-моему, 1992 году. Это было так давно, что я бы и не знала об этом, если бы подхалимка Маура Седжвик не подготовила однажды большой проект об истории нашей школы. Жутко нудный, но с прикольными старыми фотографиями. Вы бы видели, как люди в то время начесывали волосы! Полный отстой. Моя мама… Не буду о ней. В общем, мне как-то сказали, что в шестидесятые годы женщины вместо лака использовали сахарную воду и, просыпаясь утром, находили в своих волосах тараканов. Фууу.

Ладно, забудем о трагических прическах и насекомых… Это что же значит, что уборщик тоже мертв? Он может, как и я, проходить сквозь стены и прочее, и при этом видит и слышит меня, как Киллиан? Но Киллиан то жив. Он просто выглядит как мертвец.

Я нахмурилась. Ответы на эти вопросы были бы очень кстати. К сожалению, все, что приходили мне в голову, были бессмысленны. Так что мне оставалось лишь следовать первоначальному плану. Найти Киллиана и заставить его сказать мне, что происходит.

Я не успела решить, в каком направлении идти, как из системы громкой связи на стене послышался шорох. Грымза миссис Паджет — ей было за сорок, и она ненавидела меня за то, как я выгляжу; да, елки-палки, немного увлажняющего крема не убило бы ее, — вышла на связь, чтобы сделать объявление. Черт. Это означало, что у меня осталось всего несколько минут до того, как окончится второй час занятий и ученики заполонят коридоры. Учитывая неприятные ощущения, охватывающие меня, когда сквозь мое тело проходил один или парочка человек, мне совершенно не хотелось оказаться в ловушке в коридоре с несколькими сотнями учащихся.

— Внимание, внимание, — прогремел в коридоре голос миссис Паджет. — Марк Якобсен и Тони Бриггс, пожалуйста, зайдите в учительскую до начала третьего урока.

Я в панике побежала в сторону спортзала к автосервису — небольшой пристройке, соединенной с противоположной стороной спортзала через временный проход, постоянный они так и не построили. Я слышала, этот проход вечно заливает во время дождя, сама я редко здесь бывала. В пристройке обитали все отбросы и отщепенцы, которым учитель мистер Кореш (это, естественно, кликуха) давал разрешение на пропуск уроков для завершения чьего-либо «проекта».

Я пронеслась мимо учительской, находящейся в главном коридоре, и услышала какую-то суматоху и шум. Кто-то кричал, плакал и даже о чем-то умолял. Ооо! Может, там драчка поднялась? Нет ничего забавнее, чем наблюдать за дракой девчонок. Хотя спроси вы мое мнение об этом, когда я была живой, я бы рьяно это отрицала.

Заинтригованная помимо своей воли, я резко тормознула, скользнув ступнями по кафельному полу, и выглянула во второй левый проход нашей школьной «Н». Оттуда, кажись, весь шум и доносился. Там я увидела похожего на вытащенную в суд хип-хоп звезду Уилла Киллиана — ссутулившегося, с натянутым на голову капюшоном толстовки. Он шел по коридору пошатываясь, опираясь на помогавшую ему идти Джуни Трэвис — странную и ненормальную девчонку-гота с выкрашенными черным волосами, у нас с ней совместный урок по психологии.

Их окружала толпа людей, которых я до этого ни разу не видела. Мужчина в военной форме старого образца, какая-то цыпочка в (буээ) розовом в горошек бальном платье, молодой человек в светло-голубом смокинге с гофрированной рубашкой (может быть, бойфренд цыпочки в платье в горошек?), какой-то парень в баскетбольной форме — только вот в чересчур коротких шортах и гольфах, натянутых аж до самых колен, две девчонки в юбках солнце-клеш (я не шучу!) и черно-белых туфлях. И это всего лишь те, кого я смогла хорошо рассмотреть. Вся эта людская масса колыхалась и двигалась вокруг Уилла Киллиана, создавая невыносимый гам.

— Скажи моей внучке, что…

— … мои родители должны знать, что это был несчастный случай.

— Прости, малыш, я не знал, что все так получится. Но, послушай, если ты можешь передать моему сыну…