Призрак и гот

Но я так же, как никто другой, должен был понимать, что за смехом над кем-то всегда следует кармическая расплата.

— Киллиан, — приветствовал меня директор Роберт Сонни Брюстер, как только я переступил школьный порог. — Рад, что ты соизволил присоединиться к нам сегодня. Хотя ты, кажется, опаздываешь… снова.

— Я не… — начал возражать я.

Брюстер указал на потолок, и, словно по его велению, прозвенел звонок.

— …опаздываю, — тихо закончил я.

Позади меня Эриксон с Джуни протиснулись в двери и поспешили в класс, оставив меня на съедение Брюстеру. Джуни бросила на меня через плечо извиняющийся взгляд, но я не винил ни ее, ни Эриксона. Они радовались, что директор сегодня ограничился мной, не тронув их. Они ведь тоже опоздали, но, видимо, на них не сработал «фрик-детектор» Брюстера, как он это называл. Мне в это как-то слабо верилось, учитывая количество пирсинга на лице Джуни и налитые кровью глаза Эриксона. Просто по какой-то причине именно я был «любимчиком» директора.

Брюстер улыбнулся. Улыбка не тронула его глаз и ничуть не смягчила жесткость черт. Бывший военный от мозга до костей — в этом весь Брюстер. О, и не забудьте еще едва сдерживаемую гомофобию, тестостерон, вызывающий жестокость, и стояк при следовании правилам — оттого, что они — ПРАВИЛА.

— Думаю, пришло время для очередного разговора о твоем будущем, Киллиан. — Брюстер сложил руки за спиной и качнулся на пятках.

— Опять? Люди начинают болтать.

Его рука взметнулась, ладонь сжалась в кулак, комкая ткань толстовки на моем плече. От резкости движения меня дернуло вперед. Темные глаза Брюстера сверкали от ярости.

— Валяйте, — сказал я. Если он ударит меня, его уволят. Он это знал. Все это знали. Своим вспыльчивым характером он уже заслужил несколько жалоб. Почему бы мне не помочь ему немного? Моя жизнь станет гораздо проще, если он уйдет.

Брюстер отпустил меня и вытер руку о пиджак, будто испачкался, прикоснувшись ко мне. — В мой кабинет, немедленно.

Он прошел через главный коридор к административным кабинетам, даже не обернувшись посмотреть, иду ли я за ним. Было заманчиво сбежать и оставить его сидеть своем кабинете в гордом одиночестве, но мне осталось учиться всего несколько недель. Всего двадцать восемь дней и мне исполнится восемнадцать, и я окончу школу, после чего получу доступ к тому небольшому количеству денег, что оставили мне отец и бабуля. Как только я до них доберусь, смотаюсь отсюда в такое местечко, где будет лишь небольшая кучка человек и, следовательно, еще меньше призраков. Например, на какой-нибудь необитаемый остров… или Айдахо.

Если Брюстер исключит меня из школы, это будет концом всего плана.

Поэтому я шел за ним, как он приказал. Только вразвалочку и не спеша.

Я могу рассказать вам обо всей той лживой херне, которой нас пичкают в школе, у меня было достаточно времени, чтобы подумать над этим. Учителя, родители, школьные консультанты… все они кормят нас дерьмом о том, что это нормально — отличаться от других, быть самим собой. Не поддаваться давлению сверстников, бла, бла, бла. На деле же, можно оставаться собой лишь в том случае, если ты находишься в пределах допустимой «нормы». Тебе нравится футбол вместо баскетбола, Джонни? Ну, ладно, по крайней мере тебе нравится спорт. Что-что, Сьюзи, ты хочешь носить синий свитер вместо красного? Знаешь, мы все здесь за то, чтобы каждый выражал свою индивидуальность… пока это касается только свитера.

Как мы можем поверить в то, что отличаться от других — нормально, когда взрослые сами в это не верят? На популярных детей, так называемую элиту первого яруса, никто даже косо не посмотрит, потому что они выглядят «нормально» и говорят «правильные» вещи. Бен Роджерс поставляет травку для большинства наших школьников, но его хоть раз обыскивали? Меня же только в этом году вызывали в кабинет Брюстера двенадцать раз, а шкафчик обшаривают раз в неделю.

Брюстер ждал у двери своего кабинета, когда я, наконец, дошел до стола секретаря. Я видел, как на его щеках ходили желваки.

Я кивнул миссис Паджет, школьному секретарю, и, улыбнувшись мне в ответ, она быстро отвела взгляд. Я всегда нравился ей — возможно, она сочувствовала мне, перевидав то количество справок от врачей, что я приносил, но она прекрасно знала, что лучше не показывать этого Брюстеру.

Как только я вошел в кабинет, Брюстер захлопнул дверь, чуть не оттяпав мне при этом плечо.

— Рюкзак, — потребовал он, протянув руку.

Да пожалуйста. Я едва поборол желание засмеяться над ним. Я уже давно понял, что наши рюкзаки рассматриваются как школьное имущество. И вы бы никогда не нашли ничего противозаконного в моем.

Я снял рюкзак с плеч и протянул ему, затем уселся на один из синих пластмассовых стульев для посетителей перед столом.

— Кто сказал, что ты можешь сесть? — спросил Брюстер.

Я пожал плечами, но не шелохнулся. Его же больше волновало содержимое моего рюкзака, чтобы препираться со мной по поводу того, можно мне или нельзя сидеть. Я знаю это, так как подобное повторялось каждый раз.

Брюстер расстегнул рюкзак и вывалил все, что в нем было, на безупречно отполированную поверхность деревянного стола. Судя по тому, как та блестела, Брюстер надраивал его не покладая рук — видать, боролся так с сексуальным неудовлетворением.

Я откинулся на спинку стула и качнулся, поставив его на задние ножки. — Вы полируете стол сами? Должно быть, руки после этого сильно устают.

Его взгляд взметнулся от сваленных в кучу тетрадей, бумаг и книг к моему лицу.

Я широко распахнул глаза, демонстрируя саму невинность.

— Что?

Я давно уже достиг мастерства в искусстве скрытия своих истинных чувств. Поверьте, если бы вы видели мертвых вокруг, то очень быстро бы научились не кричать, не смеяться и не мочиться в штаны.

— Считаешь себя умным, Киллиан?

— Да нет, — пожал я плечами.

Я знал, что раздражаю его, так как он видел результаты моих тестов. Тридцать два балла из тридцати шести в прошлом году, и я не хило так подпортил кривую результатов всех стандартных текстов, что у них были. Я в этом не виноват — это всего лишь одно из немногих преимуществ, идущих в комплекте с даром. В конце концов, совсем не трудно знать историю, когда ты окружен людьми, которые ее прожили, да и вечно бродящие по школе призраки от скуки частенько стоят за плечом и вслух комментируют выполнение заданий, даже когда их никто не слышит. Никто, кроме меня, конечно же.

— Тебе осталось учиться всего один месяц, после чего ты выйдешь в мир, далеко за пределы моей досягаемости. — Брюстер начал копаться в моих вещах, что-то ища. Чувак, я мог бы сразу сказать, что там абсолютно нечего искать. — И все же, Киллиан, я буду чувствовать, что провалился как педагог…

— Не будьте так строги с собой, мистер Брю, все иногда терпят неудачу. — Невероятно, что он признается в этом мне. — Хотя одни — чаще других, мне так кажется.

Он стиснул зубы, и костяшки пальцев, сжимавших мой учебник по физике, побелели. — Я и, правда буду чувствовать себя неудачником, если ты покинешь школу, а я так и не преподам тебе хотя бы одного урока. — Он бросил учебник на стол и снова полез в рюкзак — на этот раз в маленький карман спереди. — А, вот он где.

Он небрежно швырнул на стол мой айпод, за которым тянулись крошечные наушники.

— Эй, поосторожней!

Я с грохотом поставил стул на четыре ножки. Айпод (я назвал его «Марси», в честь умной цыпочки из мультфильмов Peanuts) был моим спасательным кругом.

— Урок будет заключаться в том, — продолжил Брюстер, будто не слыша меня, — что не всегда все будет по-твоему. — Он сгреб Марси, обернул вокруг нее наушники и бросил в верхний ящик своего стола. — Никакой музыки неделю.

— Вы не можете этого сделать, — немедленно возразил я. Мои ладони начали потеть — мне необходимо было ощущать в руке успокаивающую прохладу Марси. — У меня заболевание…

— О да, Киллиан, я знаю все о твоей «болезни». — Брюстер улыбнулся, невероятно довольный тем, что добился от меня хоть какой-то реакции. — Обязательное двухразовое посещение психиатра в неделю во время школьных занятий. Разрешение покидать класс по мере надобности. Право слушать музыку во время уроков, чтобы «голоса», — он помахал руками около своей головы, — не беспокоили тебя. Но знаешь, что я думаю? — Брюстер закрыл ящик и вытащил из внутреннего кармана пиджака связку ключей. — Ты — гнилое семя. В один прекрасный момент ты понял, как легко и просто идти по жизни, дурача всех своей «болезнью». — Он отделил маленький серебряный ключ от остальной связки и запер ящик. — Но тебе не одурачить меня.

Без Марси мне будет туго. Мертвые все время говорят, даже если считают, что их никто не слышит. Поднимаемый ими шум невыносим, не говоря уже о том, что мне приходится прилагать усилия, чтобы им не отвечать.

Мне вдруг стало трудно дышать. Присутствовать на занятиях, ходить по коридорам без музыки… Да я забьюсь в угол меньше чем через час. В ту неделю, что я провел без Марси, отдав ее в починку, мама чуть не подписала документы на мою принудительную госпитализацию.

Я не мог позволить случиться этому снова. Я готов был идти на риск.

Брюстер покачал головой, цокнув языком.

— Ты слишком долго торчал дома, предаваясь полетам фантазии. Если бы твоя мать отправила тебя в военное училище, как меня в свое время…

— Как ваш дедушка, который отправил вашего отца в военную школу, надеясь, что там выбьют из него гомосексуальные наклонности? — спросил я, сам не веря в то, что слова вырвались на волю, хотя я зарекался их произносить. Брюстер не должен был отбирать у меня Марси.

Лицо Брюстера побелело, затем стало красным.

Я напрягся, но мой голос звучал ровно:

— На какое-то время это помогло, — продолжал я. — Пока ваша мать не умерла, и он не уехал во Флориду, где встретил хорошенького соседа-паренька Чарли…

Брюстер не удосужился даже выйти из-за стола. Вскочив на ноги, он попытался схватить меня рукой за горло.

Я мгновенно оттолкнул стул назад, и его пальцы сомкнулись в пустоте.

— Ты слышишь меня. — Мертвый дед Брюстера, вновь молодой и одетый в форму времен второй Мировой Войны, изумленно уставился на меня со своего места на отполированном до блеска деревянном комоде рядом со столом. Зажженная сигарета без фильтра выпала у него из-за рта и покатилась к моей ноге.

Я игнорировал деда Брюстера и сигарету — привык к ним за время своих многочисленных визитов в кабинет директора. Дед Брюстера проводил здесь большую часть времени, разговаривая со своим любимым внуком и желая, чтобы тот укрепил дружеские отношения с отцом, пока еще у них было на это время, чего он сам уже был лишен.

С мертвыми главное не обращать на них внимания. Долго игнорируешь их, и они сдаются. Нет, они никогда не прекращают говорить, но они перестают ожидать от тебя ответа, предположив, что ты услышал их чисто случайно.

— Ты умственно отсталый маленький извращенец, — выплюнул Брюстер. — Ты ничего не знаешь. Мой отец — хороший человек. — Он бросился из-за своего стола ко мне.

Я весь подобрался, готовый к действиям, и деланно пожал плечами.

— Уверен, что это так. И он, наверное, будет ужасно разочарован, услышав, что его сын был уволен за попытку задушить ученика.

Брюстер замер.

— Что ты делаешь, малыш? — требовательно спросил дед Брюстера. Он достаточно оправился от первого шока, чтобы соскользнуть с края комода и встать передо мной. — Валяешь дурака с моим сыном?

Я, не дрогнув, встретил горящий злобой взгляд Брюстера.

— Верните мой айпод, и будем считать, что здесь ничего не произошло.

Я рисковал, но у меня не оставалось выбора — он загнал меня в угол.

Брюстер яростно сжал зубы. Я прямо видел, как он перебирает в уме варианты выхода из этого положения.

— Никто ничего не видел. На тебе нет следов. Мое слово против твоего? Тебе никто не поверит.

— Верно, — согласился я, делая вид, что серьезно рассматриваю возможность такого исхода. — Но на данный момент, я думаю, школьному совету потребуется нечто посущественнее одних ваших слов. В прошлый раз, я слышал, на голосовании было почти равное количество голосов «за» и «против» вас.

Брюстер сверлил меня взглядом, но я не отводил от него глаз. Затем я почувствовал резкий запах гари.

Я машинально глянул на пол, ища сигарету деда Брюстера, и обнаружил, что одна из резиновых подошв моих высоких кед тлеет и уже загорелся крошечный огненный язычок. — Черт!

Я вскочил и принялся тереть ногой по ковру, чтобы потушить огонь.

— Вы только взгляните на это! — пораженно произнес дед Брюстера. — Ну ничего себе!

— Да уж, — пробормотал я.

Когда подошва перестала дымить, я растоптал сигарету пяткой. Сигарету, которую директор Брюстер не мог видеть.

Я бросил на него взгляд. На его лице читалось отвращение.

— Жалкое зрелище, — усмехнулся он. — Думаешь, я куплюсь на твои выкидоны?

Ну конечно. Что он видел? Как я ни с того ни с сего вскочил со стула и стал остервенело тереть ногой о ковер? История моей жизни.

Брюстер покачал головой.

— Можешь говорить школьному совету все, что угодно. Тебе никто не поверит.

К сожалению, тут он был прав. В последние дни я как-то не вызывал у людей особого доверия.

— Я могу позвонить матери, — сказал я, внутренне поморщившись. Боже, разве можно произнести подобное хоть с каплей достоинства?

— Ты знаешь, что если сделаешь это, то она тут же заберет тебя отсюда и отправит в психбольницу. — Брюстер опустил взгляд на мои ноги и ковер. Кеды реально были подпорчены, но не дотронувшись до подошвы, нельзя узнать, что она все еще теплая и горела минуту назад, а не когда-то раньше. — И я начинаю думать, что именно там тебе и место.

— Тогда верните мне мой айпод. Музыка мне… помогает. — Я искоса кинул взгляд на деда Брюстера, стоявшего рядом со мной и, как это не удивительно, молча слушавшего наш разговор. Не к добру это.

Брюстер улыбнулся — по опыту знаю, что эта его улыбка не предвещает ничего хорошего. н развернулся («Кругом!») и, прошагав к двери, распахнул ее.

— Миссис Паджет! — гаркнул он.

Что-то с грохотом упало, и я услышал как ручки и карандаши посыпались на стол и скатились на линолеум.

— Ох… да, сэр?

— Выпишете мистеру Киллиану допуск на урок. И напишите, что на занятиях ему запрещено на что-либо отвлекаться и слушать музыку. Потом поставьте об этом в известность всех учителей.

— Но, сэр, у него же…

— Это не обсуждается. — Он захлопнул дверь.

— Я могу прогулять уроки, — заметил я, когда Брюстер вернулся за свой массивный стол.

Мне не впервой. Я все равно получу высокий балл успеваемости.

— А я могу подать на твое исключение, — ответил он.

Доктор Миллер, мой психиатр, будет в восторге. Это ему развяжет руки, и он сможет предпринять все меры для того, чтобы я находился, по его мнению, «в безопасности». Перевожу: начал принимать успокаивающие пилюли и заполучил жующего гравий соседа по комнате.

— Да что с вами такое? — раздраженно спросил я. — Я же ничего вам не сделал. — Разумеется, до сегодняшнего дня. Но он точит на меня зуб с самой первой нашей встречи.

— Разве это не очевидно, Киллиан? — Брюстер стал беспорядочно запихивать мои книги, тетради и папки в рюкзак, комкая страницы и разрывая бумагу. — Ты — оскорбление для каждого студента, отдающего все свои силы учебе. Ты оказываешь плохое влияние на таких ответственных и воспитанных ребят, как юная Тернер.

Упоминание о Лили было все равно что удар под дых, но я постарался не показать своих чувств. — Это была вечеринка для элиты.

Я бы ни за что на свете на такую не пошел. И она не должна была.

Брюстер проигнорировал меня.

— Не говоря уже о том, что ты отвлекаешь всех своими «особыми нуждами».