Нет пути назад

– Про деньги? – Я решил с ходу идти ва-банк.

Кордава недоуменно посмотрел на меня.

– Они самые. Кстати, для чего вы воспользовались услугами хакеров? Могли бы прийти ко мне, я и так бы сделал все что надо. Но если желаете…

– Желаю, сударь, желаю.

Думай, думай! Момент истины рядом, надо только его не спугнуть. Одно лишнее слово, одно неосторожное замечание – и все кончено.

Думай!

Всем известно, что вы состоите в партии Ксении Александровны.

В принципе, как нельзя логично. А в какой еще партии я могу состоять, как не в партии Ксении Александровны Романовой, моей бывшей (подчеркну) морганатической супруги и матери моего ребенка? Конечно, она та еще… но ее я знаю с пяти лет. Правда, с пяти. А когда ей было семь, я вдруг осознал свою к ней симпатию. У меня ведь не было отца. А у Его Величества Александра Пятого и его супруги не могло быть больше детей: у Александра Четвертого было аж семеро, а у Александра Пятого только двое – проклятый балет[59]. И теперь-то я понимаю, что я, Володька Голицын, наверное, был для императора таким же своим ребенком, как Ксения и Николай. Летом мы обедали за общим столом в Ливадии, и никто не делил нас на своих и чужих. И синематограф смотрели, и наказывали нас за проделки. Я это помню. И то, что между нами было, тоже помню. Предать не могу. В какой еще партии я могу состоять?

Партия? Да, партия. Она существует. Партия Ее Высочества Ксении Александровны Романовой, которая считает, что она должна стать не Регентом Престола, а полноправной императрицей, наподобие Екатерины Второй. Партия Павла, которому еще слишком мало лет и который слишком рыцарь, чтобы быть настоящим императором. Но это не мое дело, и я считаю, что нельзя менять порядок ради каких-то сиюминутных выгод. Потеряем намного больше. К тому же я знаю: Ксения ненавидит трон, она устала от него, как от тяжелой и не слишком любимой работы. И я ее понимаю – совсем не женское это дело.

Граф Толстой приходил. Как будто это для вас новость…

Толстой та еще мразь. Точнее, даже не мразь, он просто слизняк. Может, в нем и есть что-то хорошее. Может, он искренне любит Ксению – ее есть за что любить, даже если учесть, что граф Толстой на десять лет моложе. Может, если Ксения приказывала ему что-то сделать, он без разговоров шел и делал это. Но при этом он был, есть и будет слизняком. И как слизняк никогда не сможет выполнять мужскую работу.

Но послать его проверить что-то или передать Ксения вполне может. Равно как и он может действовать, прикрываясь ее именем, – подлости хватит. Надо помнить: самые плохие вещи делают самые мелкие и подлые люди. Победить честно они не способны – потому побеждают грязно…

Они самые. Кстати, для чего вы воспользовались услугами хакеров? Могли бы прийти ко мне, я и так бы сделал все, что надо.

Речь про деньги. Господи, ведь Кордава думает, что я имею право на эти деньги. Он не обвиняет меня в краже, даже не пытается – и хорошо, что я не сболтнул лишнего. Оказывается, он знает о переводе денег и, более того, предполагает, что я был в своем праве, переводя их. Господи, он ведь считает меня членом кабульской банды. А для чего я, как член кабульской банды, мог его навестить? Толстой уже передал ему все необходимые инструкции. Для чего теперь к нему могу прийти я?

Он же думает, что я пришел его убить…

– …я полагаю, вы должны знать еще кое-что. Я не хочу предпринимать никаких резких действий и не уполномочен на это. Я просто хочу разобраться в ситуации и сделать это чисто. Понимаете, о чем я?

Кордава усмехнулся все понимающей усмешкой опытного человека.

– Добрый полицейский – злой полицейский? Полноте, сударь, я все-таки государев человек.

Ключ, получается, Толстой. Надо давить на него. Единственная произнесенная фамилия, единственная, которую я знаю. Ей и надо играть.

– Начнем сначала. Когда к вам приходил Толстой?

– Позавчера. Как будто сами не знаете.

– Давайте поворотим обратно, давно уже ушли от машины. Нестор Пантелеймонович… – сказал я, выделяя каждое слово, – я пытаюсь донести до вас уже десять минут, что граф Толстой приходил не от меня, не от Ее Высочества и если и приходил, то только от себя. Второе, что я хочу до вас донести…

Второй мой козырь – это деньги. Уже понятно: Кордава и понятия не имеет, что мне о них известно. Это сильнейший козырь и отличное объяснение всем моим вопросам и действиям. Зайдем же с него…

– …именно в денежных вопросах я и хочу разобраться. Дело в том, что мы…

Отличное слово, главное, не конкретизировать, и пусть каждый расшифровывает его в меру своей паранойи.

…обнаружили, что денег… несколько меньше, чем мы ожидали. Сами понимаете, ситуация очень… сомнительная. Поэтому я вынужден был действовать неофициально, чтобы денег не стало вдруг… еще меньше. Или чтобы их совсем вдруг… не стало.

– Так Толстой действует сам по себе? – неверящим голосом переспросил Кордава.

– Либо так, либо в компании столь же неблагонадежных личностей. Но он… не оправдал доверия, скажем так. И смею вас заверить: сотрудничество тех, кто поможет мне вывести эту компанию… на чистую воду, не будет забыто…

В следующую секунду произошла катастрофа.

В Москве – дома строят в русском стиле, а это значит, что в доме есть двор и туда выходят двери парадных… в Москве они называются «подъезды». Если парадное выходит прямо на улицу, это признак богатого дома, да и то такое принято в исключительных случаях, обычно парадное выходит в сад и из сада уже есть выезд на дорогу. Здесь же какой-то идиот-модернист или постмодернист… но в любом случае идиот построил дом, в котором парадные выходят прямо на тротуар, как в Британии и некоторых старых городах Европы. А сада здесь не было вовсе, только крохотные газончики с типично московской геранью.

Приметой нового времени было то, что дверь только снаружи из дорогого дерева, а изнутри – из стали, а закрывалась она на кодовый замок. Изнутри кнопка, когда хочешь открыть, нажимаешь, и она издает такой мелодичный звук, после чего можно открывать. Этот звук услышали и я, и Кордава – просто у меня голова была забита совсем другим: я примерял известные части головоломки, пытался понять, какими могут быть отсутствующие детали и как выглядит картина в целом. А вот Кордава сделал из услышанного совсем другие выводы.

Вышла женщина. Из серии… прошу прощения за столь неприкрытый цинизм, «я такая как есть, и это жесть». От тридцати пяти до сорока пяти, примерно с меня ростом, но едва ли не вдвое больше весом. Все это упаковано во французский шелк и тончайший, невесомый газ красного цвета, в левой руке сотовый телефон, по которому дама изволит общаться на ходу, в правой – брелок автомобильной сигнализации, и еще сумочка на руке висит. Полная самоуверенности, неотразимости и наплевательского отношения к окружающему миру, она сделала шаг вперед, не обращая внимания на копошащихся рядом букашек, и даже не поняла, что произошло потом.

Кордава бросился вперед. С недюжинной силой толкнул женщину на меня и проскользнул в закрывающуюся под действием автодоводчика дверь. Стараясь не упасть и не быть погребенным под сотней с лишним килограммов женской привлекательности, я тоскливо подумал: приплыли. Все же мне не удалось его обмануть.

Зато удалось устоять на ногах. Несколько невежливо отстранившись от женщины, я проскочил следом за Кордавой к двери, рванул ручку. Заперто.

– Хам! Негодяй…

Я обернулся, выдернул из кармана пистолет Кордавы:

– Код! Какой код двери?!

Женщина замерла, тупо глядя на пистолет. Господи… он, наверное, через черный ход уже проскочил…

Повернулся к двери, выстрелил в косяк – раз, другой. Дверь-то стальную поставили, а косяки оставили старые, не усилили. Если в стальное полотно стрелять или в язычок замка, или не пробьет, или отрикошетит… в тебя же, так что надо стрелять в косяк. Сорок пятый калибр оглушил прилично, а через долю секунды к грохоту пистолетных выстрелов добавился женский визг почти на ультразвуке…

Изо всех сил рванул дверь – и она поддалась, язычок замка вырвало из искалеченного косяка с корнем. Район мирный, но минут через пять-семь тут полиции будет море. И вся моя маскировка с могендовидом – псу под хвост…

Уже проскочил к двери черного хода, как вдруг понял: слышу шаги. Точнее, топот наверху на лестнице, звуки бегущего человека. Кордава не побежал к черному ходу, он поднимался наверх, бегом!

В тупик!

– Нестор Пантелеймонович! – закричал я со всей силы. – Подождите! Стойте! Подождите, я просто хочу…

Этажей здесь было пять, и лестница – старого образца, с колодцем. А в колодце был лифт, тоже старый. Он не открывает двери сам – надо вызвать кабину, как только она прибудет, самому открыть двери и кабины, и лифта. А если открыть двери кабины… я был уже на втором, когда мимо с шорохом, через зарешеченную шахту лифта пролетело человеческое тело. И грохнулось – как раз на кабину лифта, стоящего на первом этаже…

Взметнулась пыль, и что-то омерзительно хрустнуло. Я стоял на втором, слушал приближающиеся звуки сирены и думал, что доказать, что я не убивал Нестора Пантелеймоновича Кордаву, будет очень и очень сложно. Дадут показания и дама, и половой из ресторана… может, и тот подгулявший купчик. И мотив есть, если хорошо поискать.

Справа открылась дверь.

– Что происходит?!

Я сам не помню, как оказался в квартире этой бабушки – интеллигентки, которой, наверное, просто нечего было делать, которую покинули давно выросшие дети и внуки и которая коротала старость, смотря бесхитростные интермедии, которые перед ней ежедневно разыгрывала жизнь на экране окна.

– Черный ход есть?!

– Вон там… Ноги вытирайте, молодой человек… по паркету же…

Да, для нее я наверняка молодой. А по сути, старый как мир…

Проскочил к черному ходу, загремел по ступенькам, перепрыгивая через три, вырвался в засаженный сиренью дворик. Пробежал мимо каких-то мешков, наверное, оставшихся после ремонта, который делал кто-то из жильцов, да так и не вывезенных, перевалился через кованую чугунную решетку ограды, вывалился в типично московский полупустой проулок. Увидев в одном его конце мерное движение машин, побежал туда, на ходу пряча пистолет. Вспугнутый, как заяц, воем полицейских сирен.

Успеть бы… Опередить…

Вывалился в переулок – аккурат на таксомотор, который затормозил, чтобы меня не сбить. Сам Бог послал.

– Куда, барин…

– Гони на Николаевский… Не обижу…

Достал из кармана десятку, таксист принял, обиженно фыркнул:

– Это называется – не обижу, барин?

Совсем обнаглели. Таксерами в Москве обычно были тамбовцы. Это такая же традиция, как и то, что половые в лучших заведениях – обязательно ярославцы. Видать, неплохо живут, если десятка для них – повод для обиды.

Дал еще две. Шофер повеселел:

– Это другое дело… Домчим в лучшем виде, господин хороший…

Приводя себя в порядок, понял: он же меня за еврея принял! И содрал три шкуры…

Ладно, нет худа без добра. Таксист запомнит еврея, значит, полицейские ориентировки изначально будут с грубейшей ошибкой. И у меня будет немного времени… а потом все это не будет иметь никакого значения…

Мы выехали на Садовое, до Николаевского было совсем немного – и тут я понял, что совершаю немалую ошибку. Есть куда лучший способ совершить путешествие из Петербурга в Москву, чем поездом, на который надо покупать билет, да и на входе на вокзал – автоматические камеры. Зададут поиск с распознаванием и… приехали.

– Что-то я передумал, братец…

– Передумали, господин хороший?

– А отвези-ка ты меня туда, где машину можно купить. Хорошую и недорого. Знаешь такие места?

– Как не знать, господин хороший. Этим и живем.

– Вот и поехали. А подскажешь, к кому обратиться – еще хуцпу малую получишь. Только езжай не торопясь.

Обращусь я, конечно, совсем к другому, не к тому, что скажет шофер. Но если шофера задержат и он расскажет про меня, он расскажет и про то, кого он мне рекомендовал. Задержат его, начнут допрашивать, а люди, торгующие хорошими машинами незадорого, не имеют обыкновения откровенничать с полицией. Полицейские подумают, что означенный господин врет, и начнут выбивать из него правду… и потратят немало времени, прежде чем поймут, что это ложный след. А я отыграю еще немного времени. День-два. Но счет наверняка идет на дни, если не на часы…

Российская империя

Дорога Санкт-Петербург – Москва

Ночь на 1 марта 2017 года

Дорогу Санкт-Петербург – Москва, дорогу между двумя столицами страны воспел еще А. Н. Радищев, за свое сочинение, профинансированное британцами, приговоренный к смертной казни, но потом помилованный, а при англофиле Александре Первом даже снова призванном ко власти. Уже потом по этой железной дороге, первой железной дороге в России любил кататься и Николай Некрасов, еще один поэт и радетель за благо народное, по совместительству карточный шулер и почти миллионщик. Была у Николая Александровича такая страстишка – в карты поиграть, да, несомненно, с прибылью. Всякие страстишки бывают у людей…

Сейчас дорога Санкт-Петербург – Москва представляла собой десятиполосную бетонную трассу, по пять отличных полос в каждую сторону. Дорога была забита транспортом, хотя на крайней полосе разрешалось гнать на всю железку, то есть без ограничения скорости. Приземистые суперкары со свистом проскакивали мимо, обходя нас, как стоячих, и исчезали на горизонте. А мы так не поедем. Мы аккуратненько поедем. По дороге подумаем. Человек – существо мыслящее. Я дополню: ЖИВОЙ человек – существо мыслящее.

Прикинем, что к чему.

Кордава покончил с собой. Покончил с собой совершенно диким способом, бросившись в шахту лифта. Почему он это сделал?

Нет, не так.

Почему Кордава в это ввязался? На чем они его взяли?

Нет, снова не так.

Когда все это началось и с чего?

И еще вопрос. Какое отношение, по мнению Кордавы, к этому имел я? Спросить нельзя – он уже мертв. А понять надо.

Ответ на крайний вопрос – из трех – прост. Что-то началось в Тегеране. Возможно, до меня. Возможно, еще при мне. Тогда все шили на живую нитку, хватали людей, которые могли работать, – и бросали в работу, которые могли воевать, – и бросали в бой. Самая главная битва, которую мы вели, – битва со временем, нам все не хватало двадцати четырех часов. Я тогда вполне что-то мог пропустить и подпустить к делам кого-то, кого не стоило подпускать. Тогда любой адекватный, вменяемый русский человек был нужен, и директором завода можно было стать, просто сказав «да, согласен», при этом понимая, что тебя запросто могут убить. Веселые тогда были деньки, веселые…

Второй вопрос из трех. Как они к нему подкатились. На чем взяли?

Чем больше я это обдумываю, тем больше мне приходит в голову очень неприятная схема вербовки. Работа под чужим флагом.

Представьте себе, господа: сидите вы в Берлине, в кафе на Унтер-ден-Линден, флиртуете с очаровательными немецкими фроляйн и не замечаете, как флирт заходит слишком далеко. Слишком далеко, учитывая, например, тот факт, что вы генеральный конструктор нового поколения истребителей и ударных беспилотников. А наутро неприметный господин показывает вам непристойные фото и угрожает, что завтра вся страна сможет смотреть ваши подвиги в Интернете. И говорит, что фирма «Мессершмидт-Бельков-Блом» была бы рада ознакомиться с русскими наработками по последним моделям радаров с АФАР (активной фазовой адаптивной решеткой). Или двигателями тягой по восемнадцать тонн с поворотными соплами. В конце концов, это всего лишь бизнес, верно? А русские слишком много хотят за лицензию, мы лучше вам заплатим. Наконец, это чисто коммерческое дело, неужели вы думаете, уважаемый, что Россия и Германия будут когда-либо воевать? Вы тоже украли у нас наработки по закритическим профилям, надо и честь знать. А если вы будете нам полезны, мы вас на работу в Германию пригласим. И вот бедняга инженер принимает деньги и выдает информацию, успокаивая себя тем, что все-таки продает технологии дружественной стране и в чисто коммерческих целях. А потом выясняется, что в качестве непотребных дев использовались парижские проститутки, и использовал их агент британской разведки высокого класса. Который забыл представиться. И получается, что это уже не чисто коммерческое дело, а сотрудничество с главным противником. Примерно поняли, что есть «работа под чужим флагом»?

В данном случае могло быть так: кто-то подошел к Кордаве в Тегеране и сказал, что есть некая работа. И представился как человек, говорящий от моего имени. И сказал, что эта работа совершенно секретного характера, настолько секретного, что я, как человек, облеченный публичной властью, не могу отдавать такие приказы и даже вынужден буду их отрицать, дойди дело до огласки. Но эта работа важна и должна быть сделана, потому что делается во имя и в интересах России. Как говорят англичане, только джентльмены способны делать такую грязную работу.

Поверит этому генерал контрразведки, прошедший Висленский край, где много всякого было? Еще бы не поверить, вот как раз он-то и поверит. Согласится ли? Ну, судя по всему, согласился.

Что было потом? Понял ли, что его завербовали под чужим флагом? Наверное, понял, иначе я слишком хорошо думал о Несторе Пантелеймоновиче. Но к этому времени – наверняка его солидно втянули в это дело, и он не мог из него выйти. Либо судебное преследование, либо и вовсе вперед ногами. В Персии это просто, и объяснение имеется железное – террористы. Кто еще может убить начальника контрразведки, как не террористы?

Что еще? Наверняка в какой-то момент ему сказали, что я тоже действую не от своего имени. И назвали имя Ксении Александровны. Правильно, я же договорился с Николаем, испортил себе карьеру и в опале отъехал в Штаты. Рано или поздно у такого человека, как Кордава, должен был появиться вопрос: а что теперь? И кто теперь? Простым ответом генерала контрразведки было не удовлетворить. Тогда к нему подвели Толстого, который и объяснил: все в порядке, князь Воронцов теперь работает на другом направлении, не надо переживать. Теперь ответственным за все будет другой человек, вот этот.

Кто?

Толстой – ключ ко всему. Его имя назвал сам Кордава, и больше он вряд ли бы поверил кому-то. Толстой до сих пор жив, здоров и что-то знает. Надо выяснить все до конца.

Еще вопрос. Насколько во все это замешана Ксения?

Дурак поставил бы Ксению во главе всего. Конечно, кому еще интриговать, как не сестре Его Величества, в определенной среде имеющей бешеную популярность, а в другой ставшей целью для лютой ненависти. Я уже понял, в чем дело, что в целом происходит… заговор «черной гвардии». Осталось только понять, участвует ли в нем Ксения. Или граф Николай Толстой – человек с двойным дном… что очень даже может быть. Из слов Кордавы следовало, что с Ксенией Александровной он не виделся лично ни разу, контактировал с ним всегда Толстой, и он же, похоже, отдавал приказы на совершение противозаконных, содержащих в себе измену присяге и Престолу действий.

Как я пойму, говорит ли Толстой правду или нагло врет? Интуиция, судари мои любезные, интуиция. Ваш покорный слуга не становится моложе, но становится хитрее и проницательнее, подобно змию… я уже и не помню, каким я был в двадцать лет, когда занялся всем этим. А что будет, если Толстой обвинит Ксению и если я пойму, что он не лжет?

Знаете… спросите что-нибудь полегче, а? И так неприятно на душе…

Катить от Москвы в Санкт-Петербург было приятно. Играет мелодия в недорогом нижегородском «Форде», высвеченная фарами дорога летит под колеса…

Когда идет дождь… Когда в глаза свет Проходящих Мимо машин, И никого нет… На дорожных столбах венки – как маяки Прожитых лет… Как ты – в пути[60]…

«Ты не один», – поет Юра Шевчук. Наверное, хорошо, когда ты не один. Просто я выбрал профессию, когда это невозможно…

Еще одно. Толстой на каком-то этапе смог служить подтверждением того, что все, что происходит, нормально. Но не постоянно. Он никогда не был близок к Тегерану, никогда не ездил в Кабул, никогда не пользовался никаким авторитетом ни в армии, ни в спецслужбах. Должен был быть еще один человек. Скорее всего, тот, который во все это вовлек Кордаву. Возможно, и других. Тот, кто был тогда ко мне настолько близко, что другие могли воспринимать его приказы как приказы, исходящие от меня. Человек, настолько ко мне близкий, что даже генерал контрразведки не заподозрил неладное.

Кто?

Практически все мертвы. И это само подтверждение того, что что-то было неладно.