Мы не турки и не янки, Просто каски белые. По горам идем саянским И дорогу делаем. Мы всегда, всегда готовы И к удаче и к беде. Разгоняем тихим словом Подгулявших медведей. И дорога, словно сам ты, Рубит мощь любой стены. Ну-ка шляпы, экскурсанты, Скидывайте с лысины. От Тайшета к Абакану Не кончаются туманы, По туманам до Тайшета Тянем мы дорогу эту. 1962 ХАМАР-ДАБАН
Забудь про все, забудь про все, Ты не поэт, не новосел, Ты просто парень из тайги — Один винчестер, две ноги. Тайга вокруг, тайга — закон. Открыта банка тесаком, А под ногами сквозь туман Хрустит хребет Хамар-Дабан. И жизнь легка — под рюкзаком Шагай, не думай ни о ком, И нету славы впереди, А впереди одни дожди. За перевалом умер день, За перевалом нет людей, И вроде нет на свете стран, Где нет хребта Хамар-Дабан. В мешочек сердца положи Не что-нибудь, а эту жизнь, Ведь будут тысячи столиц Перед тобою падать ниц, И будут тысячи побед, А снится все-таки тебе Одно и то же: сквозь туман Хрустит хребет Хамар-Дабан. 1962 ТУРБИНЫ ТУ
Горит фонарик на крыле. Всю ночь качаются во мгле Два альпинистских рюкзака, Пять манекенщиц на показ, За орденами в Душанбе Два капитана КГБ — Сто пассажиров на борту Несут сквозь ночь турбины Ту. Звенят айсбали в рюкзаках, Пять манекенщиц на боках. А капитаны в ночь глядят, Они по должности не спят. В буфете тайно от зевак Три стюардессы пьют коньяк… Всю ночь таранят черноту Турбины Ту, турбины Ту. Никто не ждет их. Рюкзаки Переночуют у реки. Пять манекенщиц будут спать, Добыв в гостинице кровать. А капитаны, те в такси Погонят — Боже упаси! И лишь меня всё ждут в порту, Где замолчат турбины Ту. 1962 Ленинградский аэропорт «Вставайте, граф! Рассвет уже полощется…»
Вставайте, граф! Рассвет уже полощется, Из-за озерной выглянув воды. И, кстати, та вчерашняя молочница Уже поднялась, полная беды. Она была робка и молчалива, Но, ваша честь, от вас не утаю: Вы, несомненно, сделали счастливой Ее саму и всю ее семью. Вставайте, граф! Уже друзья с мультуками Коней седлают около крыльца, Уж горожане радостными звуками Готовы в вас приветствовать отца. Не хмурьте лоб! Коль было согрешение, То будет время обо всем забыть. Вставайте! Мир ждет вашего решения: Быть иль не быть, любить иль не любить. И граф встает. Ладонью бьет будильник, Берет гантели, смотрит на дома И безнадежно лезет в холодильник, А там зима, пустынная зима. Он выйдет в город, вспомнит вечер давешний: Где был, что ел, кто доставал питье. У перекрестка встретит он товарища, У остановки подождет ее. Она придет и глянет мимоходом, Что было ночью — будто трын-трава. «Привет!» — «Привет! Хорошая погода!.. Тебе в метро? А мне ведь на трамвай!..» И продают на перекрестках сливы, И обтекает постовых народ… Шагает граф. Он хочет быть счастливым, И он не хочет, чтоб наоборот. Осень 1962 ПЕСНЯ О ПОЭТАХ
Не замечая бабьего лета, Синих рассветов, теплых ветров, Служат поэты в госкомитетах, Ездят в такси, а чаще в метро. Им бы, поэтам, плавать бы в море, Лед бы рубить им на ледниках, Знать бы им счастье, мыкать бы горе, Камни таскать бы им в рюкзаках. Ни за какие крупные деньги Им не ужиться в этих стенах, Шапка в меху — да вот не по Сеньке, Всем хорошо, да только не нам. Видно, поэтам кто-то накаркал: Жить — не дожив, идти — не дойдя, Плакать медведем из зоопарка По перелескам в серых дождях. 1963 КОМАНДИРОВКА
Никто не ждет меня, Не курит у огня, Не дышит на окно, Не бережет вино. Стараюсь быть постарше, Ведь знаю наперед — Лишь Женя-секретарша Отметит мой приход. Ботиночки пылят, В кармане ни рубля, Спускаюсь с синих гор Судьбе наперекор. Печалью не окован, Вдоль речки голубой Иду, командирован В себя самим собой. А если вдруг песок Не сдержит колесо, Наследники мои Не ринутся в бои. Под нос мурлыча марши, Несу я под плащом Для Жени-секретарши Финансовый отчет. 1963 «Не устало небо плакать…»
Не устало небо плакать Над несчастьями людей. Мы идем сквозь дождь и слякоть, Через грохот площадей. Мы идем, несем печали, Бережем их под пальто. Ни хирурги, ни медали — Не поможет нам ничто. Мы с тобой уедем в горы, К перевалам голубым И к вершинам тем, с которых Все несчастья — просто дым, Все законы — незаконны! Ну, а память — заживет. Только жены будут — жены Даже с этаких высот. Там сойдет одна лавина, Встанет новая заря, И на солнечных вершинах Наши бедствия сгорят. Горы, мудры и туманны, Встанут выше облаков И залижут наши раны Языками ледников. 1963 «А распахнутые ветра…»
А распахнутые ветра Снова в наши края стучатся. К синеглазым своим горам Не пора ли нам возвращаться? Ну, а что нас ждет впереди? Вон висят над чашей долины Непролившиеся дожди, Притаившиеся лавины. Снова ломится в небо день, Колет надвое боль разлуки, И беда неизвестно где Потирает спросонья руки. Ты судьбу свою не суди — Много раз на дорогу хлынут Непролившиеся дожди, Притаившиеся лавины. Звезды падают нам к ногам. Покидаем мы наши горы, Унося на щеках нагар Неразбившихся метеоров. Так живем и несем в груди По московским мытарствам длинным Непролившиеся дожди, Притаившиеся лавины. 1963 ГОРНОЛЫЖНАЯ
А кто там в сером свитере И в шапочке такой, Подобно искусителю, Нам знак дает рукой? А взмах руки со склона, Со склона, со склона, Как будто бы с балкона Испанского дворца. А горы, как сеньоры, Сеньоры, сеньоры, Глядят на нас с укором, Судачат без конца. А кто там в красной курточке Собой не дорожит? Рисует, словно шуточки, На склонах виражи. Лечу по краю тени я, По краю синих льдов, Через переплетения Сверкающих следов. Найду себе другую жизнь У северной воды — Там не такие виражи Откалывают льды. 1965 ДОЧКА БОЛЬШОЙ МЕДВЕДИЦЫ
Ночью вершины светятся, Влез на Домбай Сатурн, Чаша Большой Медведицы Черпает черноту. Странная невесомая Синяя бирюза. Над ледниками сонными Видятся мне глаза. Звезды по небу мечутся, Словно их кто зовет. Дочка Большой Медведицы Свита из света звезд. Звякает полночь струнами, Гаснет огонь в печи. Под проливными лунами Мы всё молчим в ночи. Дочка Большой Медведицы, Можешь спросить ребят: Через года и месяцы Выдумал я тебя. Вот уж рассветом метится Розовый небосвод — Дочку Большой Медведицы Мама домой зовет! Март 1963 СИНИЙ ПЕРЕКРЕСТОК
Ищи меня сегодня среди морских дорог, За островами, за большой водою, За синим перекрестком двенадцати ветров, За самой ненаглядною зарею. Здесь горы не снимают снегов седых одежд И ветер — лишь неверности порука. Я здесь построил остров — страну сплошных надежд С проливами Свиданье и Разлука. Не присылай мне писем — сама себя пришли, Не спрашивая тонкого совета. На нежных побережьях кочующей земли Который год всё ждут тебя рассветы. Пока качает полночь усталый материк, Я солнце собираю на дорогах. Потом его увозят на флагах корабли, Сгрузив туман у моего порога. Туман плывет над морем, в душе моей туман, Все кажется так просто и непросто… Держись, моя столица, зеленый океан, Двенадцать ветров, синий перекресток! 1963 ОКЕАН
А мы сидим и просто курим… Над океаном снег летит. Мы перешли вот эти бури, Которых вам не перейти. Мы сквозь такие мчались беды, Что отрывались от земли. Мы не попали в домоседы, Но и в пираты не пошли. Лежит на скалах неудачник, Вспоров обшивку о туман. Листает ветер наш задачник — Непостижимый океан. И все мы знаем: вон оттуда, Из-за причального плеча, Встает бесформенное чудо И семафорит по ночам. Быть может, утро нам поможет Дороги наши выбирать, Искать дороги в бездорожье, Неразрешимое решать. Не утонуть бы нам сегодня! Стакан грохочет о стакан, И, как подвыпивший подводник, Всю ночь рыдает океан. 1963 ОСТРОВ ПУТЯТИН
Снова плывут на закате Мимо него корабли — Маленький остров Путятин Возле Великой земли. Плаваем мы не от скуки, Ищем не просто тревог: Штопаем раны разлуки Серою ниткой дорог. Нам это все не впервые — Письма с Востока писать. Тучи плывут грозовые По часовым поясам. Свистнут морские пассаты По городским площадям, В старых домах адресаты Почту опять поглядят. Все мы, конечно, вернемся — Въедут в закат поезда, Девушкам мы поклянемся Не уезжать никогда. Только с какой это стати Снятся нам всё корабли? Маленький остров Путятин Возле Великой земли… 1963 КУРИЛЬСКИЕ ОСТРОВА
Замотало нас невозможно, Закрутило туда-сюда, Оттоптали в ночи таежной Забайкальские поезда. А вообще-то все трын-трава — Здесь Курильские острова, Что являют прекрасный вид Бессердечности и любви. Здесь дымит вулкан Тятя-яма. Только черти и дураки Не готовятся постоянно Каждый час откинуть коньки. Над вошедшим в гавань «японцем» Пароходов несется крик, Утро нас угощает солнцем, Самолетами — материк. Но сюда неизбежно манит Это буйствие всех стихий, И отсюда бредут в тумане Наши песни и наши стихи. Здесь не Рио и не Москва, Здесь Курильские острова, Что являют прекрасный вид Бессердечности и любви. 1963 ПЯТНАДЦАТЬ ПРОЦЕНТОВ ОКЛАДА
А большего нам и не надо, Пусть большее будет потом. Пятнадцать процентов оклада Нам платят за Дальний Восток. За тайные слезы разлуки, За явную прядь с серебром, За наши шершавые руки Над нашим неярким костром. Небрежно бросая окурки, Мы утром уходим в туман, Мы носим потертые куртки И любим дразнить океан. И нет никаких фармацевтов На праздниках наших ребят, Все те же пятнадцать процентов Прислали они за себя. Ах, шуточки эти не просты — Нам крепко бы спать по ночам, Но слышится тяжкая поступь Седого как лунь трубача. Он верность трубит, только верность И нам выдает вновь и вновь Пятнадцать процентов за серость И только тоску за любовь. 1963 КОМАНДИР ПОДЛОДКИ
Вот что я видел: курит командир. Он командир большой подводной лодки, Он спичку зажигает у груди И прикрывает свет ее пилоткой. Подлодка, скинув море со спины, Вновь палубу подставила муссонам, С подветренной цепляясь стороны Антеннами за пояс Ориона. Глядит он в море — в море нет ни рыб, Нет памяти трагических походов, Нет водорослей, нет солнечной игры На рубках затонувших пароходов. Глядит он в море — в море есть вода, Скрывающая черные глубины, А под водой — подводные суда: Чужие лодки — черные дельфины. Глядит на берег — нет цветов на нем, Нет девушек, нет хариусов в реках. Он видит там чужой ракетодром, Чужую власть чужого человека. Мой командир не молод, но не сед. Он каждый день бывает в отделенье, Где на сигарах атомных торпед Ребята спят, поют, едят варенье. Антенны ожидания полны, Приказ несет нелегкую заботу, Смыкаются две черные волны Над кораблем, дежурящим по флоту. И снова нет ни неба, ни земли, И снова ситуация такая: Дежурные по флоту корабли Россию по ночам оберегают. 1963 КАРИБСКАЯ ПЕСНЯ
А начиналось дело вот как: Погасла желтая заря, И наша серая подлодка В себя вобрала якоря. И белокурые морячки Нам машут с бережка платком: Ни происшествий вам, ни качки, И девять футов под килем. А потопить нас, братцы, — хрен-то И в ураган, и в полный штиль Мы из любого дифферента Торпеду вмажем вам под киль. Мы вышли в море по приказу И по приказу — по домам. Мы возвращаемся на базу, А на дворе уже зима. Мы так обрадовались стуже, Мы так соскучились по ней — И пьют подводники на ужин Плодово-выгодный портвейн. 1963 ДЕСАНТНИКИ СЛУШАЮТ МУЗЫКУ
Извиняюсь, но здесь не табор И не кони на водопой — Самоходки сошлись у штаба Посреди метели слепой. А десантники слушают музыку, А у них за плечами у всех Сорок пять километров мужества, Перемноженного на снег. Старшине бы сказать: «Курсанты, Скоро утро, и нам спешить. Парашюты после десанта Надо тщательно просушить». А десантники слушают музыку, А у них за плечами у всех Сорок пять километров мужества, Перемноженного на снег. Не из сказки и не из легенды — С неба прыгнул курсантский взвод. Разрывает «Спидолу» Гендель, С автоматов капает лед. Так десантники слушают музыку, И у них за плечами у всех Сорок пять километров мужества, Перемноженного на снег. 1963 КАРАУЛЬНАЯ СЛУЖБА
Мы снова курим рыжую махорку, Идем походным строем, где-то спим И у костров глотаем дым прогорклый — Путей далеких вековечный дым. Двадцатый век. Осенняя суббота. Пехота. Марш. Бессонные глаза… Бредем мы по заржавленным болотам, Как будто семь веков ушло назад. И время повернулось. И упрямо, Пожаров шапку сдвинув набекрень, Пылают исторические драмы На черных пепелищах деревень. И на закатах вороны хлопочут, И конь везет боярские дары, И в пустоте большой осенней ночи Мигают половецкие костры. Но все не так — взамен кольчуги строгой Имеются в наличии у нас До бездорожья павшая дорога, Две лычки, плащ-палатка и припас. Тридцатый век, тебя б сюда — в двадцатый, В махоркой закопченное житье, В окопы, в Кандалакшу бы, в солдаты — Измерил бы ты мужество свое. Здесь круг Полярный днем закаты тушит, Здесь служба караульная идет И здесь веселый старшина Сивушин Наряды знаменитые дает. 1963 ДОКЛАД
Разрешите войти, господин генерал. Ваших верных солдат я всю ночь проверял: По уставу ли сложены их рюкзаки, Как побриты усы, как примкнуты штыки. Они очень годны для атаки ночной, Для удара в пустыне и в дождь проливной, На горящую крышу и в полуподвал Они очень годны, господин генерал. Они могут из космоса бить по земле, Они могут из города сделать скелет, Но секретная служба доносит в досье: Господин генерал, они думают все. Они думают все о девчонках в цветах, Они думают все о весенних садах И о том, как бы вас уложить наповал… Разрешите идти, господин генерал! 1963 ДАВНЫМ-ДАВНО
На Востоке, на Востоке Сосны низкие растут. Был там порт один далекий, И бывало в том порту Флагов пестрое ветрило, Золотое полотно. Как давно все это было, Давным-давно… И бывало, и бывало — Океанская заря На рассвете поднимала Золотые якоря, Флагов пестрое ветрило, Золотое полотно. Как давно все это было, Давным-давно… Капитаны, капитаны Приходили в ресторан И ругали рестораны, Проклинали океан, Флагов пестрое ветрило, Золотое полотно. Как давно все это было, Давным-давно… Промелькнули, промелькнули Целый век и целый год. Капитаны утонули, Только в памяти живет Флагов пестрое ветрило, Золотое полотно. Как давно все это было, Давным-давно… Мой дружище, мой дружище, Мой товарищ дорогой, Пусть тебя везде разыщет, Будет пусть всегда с тобой Флагов пестрое ветрило, Золотое полотно. Как давно все это было, Давным-давно… 1963 БАЗУКА
В полуночном луче С базукой на плече Иду я посреди болот, А в городе Перми, За сорок восемь миль, Меня моя красотка ждет. Ах, как у ней тепло, И тихо, и светло, И харча всякого полно, А нам до рубежа, Как говорит сержант, Еще метелиться всю ночь! В лунищах вся земля, И в синих журавлях, И в черных зеркалах озер, И в атомных судах, И в танковых следах, И в дырочках от лисьих нор. Я на святую Русь Базукой обопрусь, По планке выверю прицел… Вот это красота — Поджег один я танк, Ничуть не изменясь в лице. Но где-то, черт возьми, За десять тысяч миль, Другой солдат, в других местах В полуночном луче С базукой на плече Шагает поджигать свой танк. 1963 «Взметнулась вверх рука…»
Взметнулась вверх рука: «Прощай! Пока!» Покачивают ночь На спинах облака. Мужчина, не дури — Кури, кури До синих петухов, До утренней зари. А утром был таков — Шагай легко И мимо петухов, И мимо облаков. Задышит горячо В твое плечо Распахнутый рассвет, Разрезанный лучом. 1963 «„Якоря не бросать“ — мы давно знаем старую заповедь…»
«Якоря не бросать» — мы давно знаем старую заповедь: Не бросать их у стенок, где эти сигналы горят. Якоря не бросать… Не читайте нам длинную проповедь — Мы немножечко в курсе, где ставить теперь якоря. Мы бросаем их в море, в холодную льдистую воду, Мы выходим в эфир, и среди этой всей кутерьмы Нам пропишут синоптики, словно лекарство, погоду, А погоду на море, пожалуй что, делаем мы. Мы бросаем потом якоря в полутемных квартирах, Где за дверью растресканной тени соседей снуют. Не галантной походкой — привыкли ходить по настилам — Прогибаем паркет никуда не плывущих кают. Словно малые дети, кричат по ночам пароходы, Им по теплым заливам придется немало скучать. И волнуются чайки от неудачной охоты, И всю ночь якоря на шинели сурово молчат. Но потом им блистать под тропическим солнцем и зноем, На военных парадах, на шумных морских вечерах. Якоря не бросать — это дело довольно простое, Ну, а что оставлять нам — об этом подумать пора. Мы не бросим и осень, не бросим и топких, и снежных, Голубых, нескончаемых, вечно любимых дорог. На чугунных цепях опустили мы наши надежды У глухих континентов еще не открытых тревог. 1963 «Удел один — иди вперед…»
Удел один — иди вперед, Дождят дожди, хрустит ли лед. По параллелям по седым — Твои костры, твои следы. Устанет осень моросить, Дождей у просек не спросить. Но, как цветы, идут сквозь льды Твои костры, твои следы. Шагай, дружище, по горам, Не приезжай ты в город к нам: В толпе ни цели, ни цветов, Ни параллелей, ни следов. 1963 МОСКВА СВЯТАЯ
О Москва, Москва святая! В переулочках кривых Тополиный пух летает Вдоль умытых мостовых. Может, есть красивей страны, Может, лучше есть житье, Я настаивать не стану — Видно, каждому свое. Я бродил по Заполярью, Спал в сугробах, жил во льду, Забредал в такие дали, Что казалось — пропаду. На высоких перевалах В непутевом том краю Ты мне руку подавала, Руку сильную свою. О Москва, Москва святая, Я встречал тебя везде: В синих просеках Алтая И в далекой Кулунде. Ты не просто город где-то, Ты видна в любой ночи — Развезли тебя по свету, Словно песню, москвичи. 1963 ПОДМОСКОВНАЯ ЗИМА
По старинной по привычке Мы садимся в электрички. Ветры падают с откосов И поземку теребят, Про метель стучат колеса, Только песня не про это, Не про лето, не про осень — Про меня и про тебя. Будет утро греть на печке Молоко в здоровых кружках, Нарисует ночь русалку Под Дейнеку на окне. Будет все, как ты хотела, Будет долгий звон хрустальный, Если стукнуть лыжной палкой Ровно в полночь по луне. Вот и вся моя отрада. Мне навстречу сосны, сосны И такие полустанки, Что вообще сойти с ума. Вот и вся моя программа — Не комедия, не драма, А сплошные снегопады — Подмосковная зима. Декабрь 1963 ТЫ У МЕНЯ ОДНА
Ты у меня одна, Словно в ночи луна, Словно в году весна, Словно в степи сосна. Нету другой такой Ни за какой рекой, Нет за туманами, Дальними странами. В инее провода, В сумерках города. Вот и взошла звезда, Чтобы светить всегда, Чтобы гореть в метель, Чтобы стелить постель, Чтобы качать всю ночь У колыбели дочь. Вот поворот какой Делается с рекой. Можешь отнять покой, Можешь махнуть рукой, Можешь отдать долги, Можешь любить других, Можешь совсем уйти, Только свети, свети! 1964 «Заканчивай, приятель, ночевать…»
Заканчивай, приятель, ночевать, Настало время зиму зимовать, Настало время бросить свой верстак И просто так подумать, просто так. Загадывай желание-звезду, Упавшую на скальную гряду, Где ветры, парусами шевеля, Колышут вересковые поля. Огонь в своей лампаде пригаси, Задумчивые думы пригласи, Измученный, у ночи на краю Выдумывай любимую свою. По черным тропам горестных задач, По синим рельсам радостных удач Мотается по космосу Земля, Колышет вересковые поля. 1964 НОЧНОЙ ПОЛЕТ
Пошел на взлет наш самолет, Прижал к земле тоскливый вереск. Махнул рукой второй пилот На этот неуютный берег. А на земле не то чтоб лес, А просто редкие березы. Лежат на штурманском столе Еще не пройденные грозы. Летим всю ночь по курсу «ноль». Давным-давно нам надоело Смотреть на жизнь через окно И делать дело между делом. А я не сплю. Благодарю Свою судьбу за эту муку, За то, что жизнь я подарю Ночным полетам и разлукам. Ночной полет — тяжелая работа, Ночной полет — не видно ничего, Ночной полет — не время для полетов, Ночной полет — полночный разговор. 1964 «Да обойдут тебя лавины…»
Да обойдут тебя лавины В непредугаданный твой час! Снега со льдом наполовину Лежат, как будто про запас, По чью-то душу, чью-то душу… Но, я клянусь, не по твою! Тебя и горе не задушит, Тебя и годы не убьют. Ты напиши мне, напиши мне, Не поленись и напиши: Какие новые вершины Тебе видны среди вершин, И что поделывают зори, Твой синий путь переходя, И как Домбай стоит в дозоре, Подставив грудь косым дождям. А мне все чудится ночами От твоего тепло плеча. Вот, четырьмя крестясь лучами, Горит в ночи твоя свеча. Дожди пролистывают даты, Но видно мне и сквозь дожди — Стоишь ты, грузный, бородатый, И говоришь: «Не осуди!» Ах, пустяки — какое дело! И осужу — не осужу. Мне лишь бы знать, что снегом белым Еще покрыта Софруджу. Мне лишь бы знать, что смерть не скоро И что прожитого не жаль, Что есть еще на свете горы, Куда так просто убежать. 1964 РАССКАЗ ТЕХНОЛОГА ПЕТУХОВА
о своей встрече с делегатом форума
Сижу я как-то, братцы, с африканцем, А он, представьте, мне и говорит: В России, дескать, холодно купаться, Поэтому здесь неприглядный вид. Зато, говорю, мы делаем ракеты И перекрыли Енисей, А также в области балета Мы впереди, говорю, планеты всей, Мы впереди планеты всей! Потом мы с ним ударили по триста, Он, представьте, мне и говорит: В российских селах не танцуют твиста, Поэтому здесь неприглядный вид. Зато, говорю, мы делаем ракеты И перекрыли Енисей, А также в области балета Мы впереди, говорю, планеты всей, Мы впереди планеты всей! Потом залили это все шампанским. Он говорит: вообще ты кто таков? Я, говорит, наследник африканский. Я, говорю, технолог Петухов. Вот я, говорю, и делаю ракеты, Перекрываю Енисей, А также в области балета Я впереди, говорю, планеты всей, Я впереди планеты всей! Проникся, говорит он, лучшим чувством, Открой, говорит, весь главный ваш секрет! Пожалуйста, говорю, советское искусство В наш век, говорю, сильнее всех ракет. Но все ж, говорю, мы делаем ракеты И перекрыли Енисей, А также в области балета Мы впереди, говорю, планеты всей Мы впереди планеты всей. 1964 ХАЛА-БАЛА
Заблестели купола — Глядь, страна Хала-бала: Отворяют ворота, Выплывают три кита, А на них Хала-бала. У страны Халы-балы Невеселые делы: Ни прописки, ни угла, Ни рекламного села — Лишь одна Хала-бала. В той стране Хале-бале Сорок восемь королей. С ними всеми, весела, Королева там жила, Но и та — Хала-бала. Зато уж мужики там молодцы, Все они халабальцы: Начищают купола И звонят в колокола — Вот и все у них дела. 1965 ВОДНЫЕ ЛЫЖИ
А ну-ка попробуй, подобно стреле, Лететь не по небу и не по земле — По солнечным граням, под лунным лучом И ветер таранить упрямым плечом! А водные лыжи летят по воде, А водные лыжи приводят к беде, Но только не к той, за которой ЦИТО, А к той, что косыночкой машет с плотов. Запрятавшись между прибрежных ракит, Тоскуют над этой рекой рыбаки, Суровые все, как Иван Калита: Родились рыбачить, не могут летать. Бросай же ракетку, бросай же багор И дуй в нашу секцию — племя богов! Из древних писаний известно ведь нам, Что могут лишь боги летать по волнам. 1966 ЛИРИЧЕСКАЯ-ДИАЛЕКТИЧЕСКАЯ
А была она солнышка краше. Каждым утром по-царски легко Выпивала стакан простокваши, Отвергала пятьсот женихов. Бились ядра о черные скалы, Гренадеры топтали жнивье… Три великих страны воевало За прекрасные губы ее. Пусть профессоры тут не скрывают Про ужасное наше житье: Ведь шестая война мировая Получилася из-за нее. По ракетам и антиракетам Антиантиракеты неслись, В синих бликах землянского света На луне пять дивизий дрались. После этой ужасной батальи Женихам изменился подсчет, Кто хотел бы за нежную талью И касался наследства насчет. На останках огромных пожарищ Питекантроп готовил копье… Шесть родов кровожадных сражались За прекрасные губы ее. 1964 ОКРАИНА ЗЕМНАЯ
Я на земле бываю редко, Ты адрес мой другой имей: На карте маленькая клетка, Вся в голубом, в цветах морей. Там ветры волны нагоняют, Там в шторм работают суда. Гремит окраина земная — Пересоленная вода. Под самой северной звездою И без луны, и при луне Здесь тралы ходят под водою, Разинув пасти в глубине, И рыбы длинные не знают, Какая движется беда. Гремит окраина земная — Пересоленная вода. С бортов, ветрами иссеченных, Мы зорче вроде бы вдвойне. Вот фотографии девчонок Качают штормы на стене. Приснись мне, женщина лесная, По облакам приди сюда… Гремит окраина земная — Пересоленная вода. Мы словно пахари на поле, И тралы родственны плугам, Но только снегом дышит полюс, Сгоняя штормы к берегам. То вечный день, то ночь без края — Свидетель нашего труда. Гремит окраина земная — Пересоленная вода. И даже там, на теплом юге, Где вроде создан рай земной, Качают сны мои фелюги, Качают койку подо мной. Что красота мне расписная? Мне корешей своих видать. Гремит окраина земная — Пересоленная вода. Весна 1965 ТРАЛФЛОТ
Ты думаешь так: капитанская кепка, Прощальный гудок, в море вышел рыбак. Ты в этом во всем ошибаешься крепко, — Все вроде бы так, а вообще-то не так. Я в рубке стою, я ору беспрестанно, Я чистый пират: пистолет и серьга. Матросов своих, наименее пьяных, Я ставлю на вахту — стоять на ногах. Держитесь, ребята, пока не отчалим! Тралмейстер толкнул сапогом материк. Два дня нас качали земные печали, Теперь успокоит нас Север-старик. По белой ладони полночного моря Плывет мой корабль — представитель земли, И Кольский залив нам гудками повторит Слова, что нам жены сказать не могли. Слова, что любовницы недошептали, Слова, что текли по подушке слезой, И даже слова, о которых молчали Спокойные девушки, что на разок. А нам-то чего — мы герои улова, Нам море пахать поперек изобат. Мы дали начальству железное слово — Превысить заданье, судьба не судьба. Вот так мы уходим, мой друг, на рыбалку, Вот так будет завтра и было вчера. И вахту ночную с названьем «собака» Стоим и хватаемся за леера. И если осудит нас кто за усталость — Пожалуйте бриться, вот мой пароход. Ты с нами поплавай хоть самую малость, Потом же, товарищ, сердись на тралфлот. Весна 1965 «Штили выметая облаками…»
Штили выметая облаками И спускаясь с этих облаков, Штормы ходят с мокрыми руками И стучатся в стекла маяков. Это все не очень-то красиво — Вечера уходят без следа. Огонек лампады керосинной Светит на ушедшие года. Разорви сомнительные путы, Как ты есть, предстань перед грозой. Линия страдания как будто Тянется за черный горизонт. И как будто страшную потерю Океан оплакивает мой, Как несостоятельный истерик Бьется все о камни головой. Мы переживем все эти муки, Мы вернемся к синим чудесам, Тяжкую замедленность разлуки На кострах мы пустим к небесам. Белым чайкам сухари мы скормим, Песням продадимся мы в рабы, Будем понимать мы эти штормы Как желанный повод для борьбы. Весна 1965 БОСАНОВА
Ни шагов, ни шороха… И снова Тишина гремящая стоит. Грустные напевы босановы Кружатся над вечером твоим. Грустные сгорают сигареты, Дальние уходят поезда, К южным городам увозят лето, Чтобы осень привезти сюда. Только я прошу тебя — ни слова! Видишь, месяц спрятался в стогах. Южным странам песни босановы, Северным — напевы о снегах. Вот как получается все странно — Слышу я на этом берегу Через невозможные пространства Все, что песни в сердце берегут. Просека уходит в поднебесье, Как тропа до края облаков. То ли мне слышна вот эта песня, То ли близко, то ли далеко? Яхты заворачивают в гавань, Птицы укрываются травой. Только нам с тобой, как листьям, плавать На опушке счастья моего. Весна 1965 УТРЕННИЙ РЕЙС МОСКВА — ЛЕНИНГРАД
Горит лампада под иконой, Спешит философ на экзамен. Плывут по Охте полусонной Трамваи с грустными глазами. И заняты обычным делом Четыре ветра над верстами По городам заледенелым, По белым ставням. Поземка бьет в стальные двери, Приказы свернуты петлею, Турбины Ту ревут, как звери, И мы прощаемся с землею. На целый час сплошного неба, На шестьдесят веков горячих. И под крылом земные недра Открыты зрячим. Вот пехотинец роет снова Окопы маленькой лопатой. На черных просеках сосновых Лежат немецкие гранаты. Лежат, разложены по нишам, Под голубой звездою Вегой, По черным ящикам, прогнившим Под талым снегом. Лежат на сопках отдаленных Во тьме лихие командиры, Лежат работники района В своих протопленных квартирах. Лежит провинция глухая, Встают строительные роты, И долго песня затихает За поворотом. Лежат заботы на мужчинах, На их плечах тяжелым небом. Пылает ножик перочинный, Очнувшись рядом с черствым хлебом. Лежит поэт на красных нарах, И над его стоят постелью Заиндевелые гитары Поморских елей. Лежат торжественные думы, На облаках найдя спасенье. Вот набираем высоту мы По тыще метров за мгновенье. Летим, как Божие созданье — Неповторимое, слепое, — На невозможное свиданье С самим собою. 1968 ТРИ МИНУТЫ ТИШИНЫ
По судну «Кострома» стучит вода, В сетях антенн качается звезда, А мы стоим и курим — мы должны Услышать три минуты тишины. Молчат во всех морях все корабли, Молчат морские станции земли, И ты ключом, приятель, не стучи, Ты эти три минуты помолчи. Быть может, на каком борту пожар, Пробоина в корме острей ножа? А может быть, арктические льды Корабль не выпускают из беды? Но тишина плывет, как океан. Радист сказал: «Порядок, капитан». То осень бьет в антенны, то зима, Шесть баллов бьют по судну «Кострома». Весна 1965 «КОСТРОМА»
То ли снег принесло с земли, То ли дождь, не пойму сама. И зовут меня корабли: «Кострома», — кричат, — «Кострома»! Лето мне — что зима для вас, А зимою — опять зима, Пляшут волны то твист, то вальс, «Кострома», — стучат, — «Кострома»! И немало жестоких ран Оставляют на мне шторма, Что ни рейс — на обшивке шрам. «Кострома», держись, «Кострома»! Но и в центре полярных вьюг, Где, казалось, сойдешь с ума, Я на север шла и на юг — «Кострома», вперед, «Кострома»! Оставляю я след вдали, Рыбой тяжки мои трюма, И антенны зовут с земли: «Кострома» моя, «Кострома»! Привезу я ваших ребят И два дня отдохну сама, И товарищи мне трубят: «Кострома» пришла, «Кострома»! Весна 1965 Норвежское море ТРЕТИЙ ШТУРМАН
Я родился на волжском просторе И, конечно, в душе капитан. Шла ты, Волга, в Каспийское море, А пришла в мировой океан. Во дворе, меж военных развалин, Где белье, где стучит домино, Паруса путешествий вставали И вставала страна за страной. То на «Бигле», а то на «Палладе» я Вез в мечтах романтический груз. И явилась однажды Исландия. Покачнуло корабль «Златоуст», И не вышел я к ней на свидание. Я лежу — кандидат в мертвецы. Трое суток лежу без сознания. Только слышу: аппендицит. Только вижу: фельдшер-милаха Все меняет на мне белье, Лед заталкивает под рубаху, Над термометром слезы льет. И лежит рядом кореш мой, Мишка, Говорит, как на Страшном суде: «Нам обоим, выходит, крышка. Оперировать надо. А где?» Но на грани бреда и яви Слышим — будто с самих облаков, Что согласен город Рейкьявик Попытаться спасти рыбаков. Нас с Мишаней перегружали — Осторожно, не расплескать! Тормоза у машин визжали, И трубил «Златоуст»: «Пока!» Умирал. Воскресал опять я. Падал с солнца на снежный наст. В госпитальном лифте распятие Очень грустно смотрело на нас. Операция. Утро. «Можете Их кормить». И томатный сок Нам давали из чайных ложечек, Причитая: «Храни вас Бог!» Нам идут и идут послания От чужих людей, от дружков. Нам здоровья желает Исландия, Край потомственных рыбаков. Но приходит конец печали — «Полежал, браток, на боку!» Мы по русскому хлебу скучали И по русскому языку. И не можете вы представить Это чувство: опять спасен! До свидания, город Рейкьявик, И спасибо тебе за все! Май 1965 Норвежское море СТАРМЕХ
На море снег, на море снег, Вот две воды собрались вместе. Вздыхая на крутой волне, Наш «рыбачок» квадрат свой крестит. И чей-то плач и чей-то смех В радиограммы проникает, Голубоглазый мой стармех Экзюпери всю ночь читает. На море снег, на море снег. Ночной полет. И почта срочна. Ты приготовься, мой стармех: Пилот погибнет. Это точно. Стармех бросает коробок И курит «Солнце» — сигарету. К стеклу прильнув широким лбом, Глядит на мокрую планету. Ты сам мне лучше расскажи, Как ты в ночи неразрешимой Метелей белые ножи Разламывал своей машиной. Как, пробиваясь через льды, Где — помнишь? — винт свое не дожил, Корабль твой вышел из беды, На айсберг с мачтами похожий. И как вставали корабли Поверх волны — и зло, и круто. И Антуан Экзюпери Вот здесь скрестил с тобой маршруты. На море снег, на море снег, И не видать в погоде сдвига. Рукой замасленной стармех Сжимает маленькую книгу. Издалека, издалека, У океанов в изголовье, Запрятав мачты в облака, Идет наш тральщик. Рыбу ловит. Май 1965 Норвежское море КАПИТАН
У рыбаков повсюду Примета из примет: Корреспондент на судно — Улова нет как нет. Конечно, это шутки — Работаешь, не ждешь. Бывает, что за сутки Недельный план возьмешь. Бывает и другое. Но труд везде один. Судьба — она судьбою, А ты вперед гляди… И под конец резонно Добавил капитан: — У рыб — свои законы, У рыбаков — свой план. Май 1965 Норвежское море РЕКА НЕГЛИНКА
Трактора стоят среди дороги, Замерзают черти на ветру, И размеров сорок пятых ноги Жмутся к придорожному костру. На снежинку падает снежинка, Заметая дальние края. Как ты далеко, река Неглинка — Улица московская моя. Здесь другие реки, покрупнее, Прорубей дымятся зеркала. Тросы на морозе каменеют, Рвутся тросы, словно из стекла. Ой, да что столица мне, ребята, Мне шагать бы с вами целый век, Чтоб сказали где-то и когда-то: «Вот москвич — хороший человек». И любая малая былинка Мерзнет посреди сибирских льдов. Реки, реки — ни одной Неглинки, Только лишь названья городов. На снежинку падает снежинка, Заметая дальние края. Как ты далеко, река Неглинка — Улица московская моя. Весна 1965 «…Как песни, перетертые до дыр…»
…Как песни, перетертые до дыр, Свистали над колышущимся строем! И запевала — младший командир, — Горланил я про самое простое. И тем те песни были хороши, Что музе в них присутствовать не нужно, Но можно было крикнуть от души. Бессмысленно. Всем вместе. Очень дружно. Пропахли дни дыханьем костровым Смолистых дней в полуночном сожженье И запахом болотистой травы, Меж валунов наполненной движеньем. Спешит и обжигается солдат — Таранит котелок горячей каши. На ель свой крест повесил медсанбат, А вот торчат антенны роты нашей. И часовой выспрашивал пароль, И ветер жмет в ущелье непогоду, И слышен сквозь морзянку рок энд ролл, Тогда еще входивший в моду. Радисты мы. Таинственная связь Рождается под нашими руками: К столу сражений подаем мы связь — Напиток драгоценный. Пить глотками. Но нет войны. Мы курим на подножке Моей радиостанции. И вот Рассвет луну засовывает в ножны Ущелья каменистого того. Выходит день на праздничную сцену, И ветры, парусами шевеля, Качают одинокую антенну, Колышут вересковые поля. А в южных городах встают девчонки И в институты разные спешат, И крестят, как детей, свои зачетки, И с ужасом шпаргалками шуршат. А в северных морях от юта к баку Штормище ходит, ветрами ревет, И вахту под названием «собака» Стоит, упершись в палубы, тралфлот. Играют зорю юные горнисты, Чиновник появляется, надут, И сильные ребята-альпинисты По гребню пика Башкара идут. И мир стучит в ладони и в ладошки, И, кум, как говорится, королю, На вытертой дорогами подножке Я — вскоре вольный человек — курю. В двери темнеет рыльце автомата… Ах, связь! То перекур, то перегон, И дорог дружбы воинский закон, И все же тяжко. На душе — заплата. Три долгих года. Связи батальон. А если вдруг они… а мы… ах, если… Мы бы — три года строили дома Иль тискали б девчонок, сидя в кресле, Или кино пристроились снимать, Или неслись бы лыжником на фирне, Или копали важный водоем… Но все три года я бубню в эфире: «Цирконий, я Коллекция — прием!» И слышится мой голос вдохновенный По всей стране — от Колы до Курил, Что нам, непритязательным военным, Выплачивают золотом зари. Три года. Речка бьет по перекатам. Горох морзянки сыплется в ночи. Поет певец. И через все закаты Мне молодость затворами стучит. Весна 1965 ПОМИНКИ
Памяти А. Сардановского
— Ну вот и поминки за нашим столом. — Ты знаешь, приятель, давай о другом. — Давай, если хочешь. Красивый закат. — Закат — то, что надо, красивый закат. — А как на работе? — Нормально пока. — А правда, как горы, стоят облака? — Действительно, горы. Как сказочный сон. — А сколько он падал? — Там метров шестьсот. — А что ты глядишь там? — Картинки гляжу. — А что ты там шепчешь? — Я песню твержу. — Ту самую песню? — Какую ж еще… Ту самую песню, про слезы со щек. — Так как же нам жить? Проклинать ли Кавказ? И верить ли в счастье? — Ты знаешь, я пас. Лишь сердце прижало кинжалом к скале… — Так выпьем, пожалуй… — Пожалуй, налей… 1965 «В горах дожди, в горах седое небо…»
В горах дожди, в горах седое небо, В горах грохочут горы по горам, Гремит поток, вчера лишь бывший снегом, Грохочут глины, твердые вчера. А нам легко! Над нами солнца желоб И облаков веселые стога, И лишь река с известием тяжелым, Как скороход, бежит издалека, И если я надолго умолкаю, А вроде солнце светит впереди, Не говори: «С чего река такая?» А просто знай — в горах идут дожди. 1965 РЕПОРТАЖ С ТРАССЫ ХОРОГ — ОШ
Дорог на свете много, Но выше не найдешь — От города Хорога В далекий город Ош. По кручам каменистым, Смотри, не оборвись! Машины — альпинисты Карабкаются ввысь. Бензин имей, во-первых, Резиной дорожи И главный козырь — нервы, — Смотри, не растранжирь. Держи баранку строго, Иначе не пройдешь От города Хорога В далекий город Ош. И, скуку не приемля, Кричу я на пути: «Остановите Землю, Я здесь хочу сойти!» Но прыгает дорога, Трясет машину дрожь От города Хорога В далекий город Ош. И мерзли мы, бывало, И ветер нас сгибал, И много перевалов Дарила нам судьба. Ну что ж, приятель, трогай! Костер наш был хорош. В Хорог твоя дорога, А наша — в город Ош. 1965
