Дожди оставили следы: Кадушки, полные воды, Песок размытый во дворе, Промокший столб на пустыре. И, вылив порцию свою На нас, дожди ушли на юг. К тебе дожди ушли скорей, Где нет морозов в сентябре, Где в октябре еще цветы, Где без меня не мерзнешь ты. Дожди оставили следы, Но к низу каменной гряды В конце концов стекут ручьи, И солнце в небо постучит И перестанет заходить. Пришла весна, прошли дожди, А в сердце северном моем Они открыли водоем И собираются сюда. Дожди, ночные холода, Залив наш в ветреные дни, Далеких городов огни И уходящие суда — Все собираются сюда… Пройдут дожди по городам, По крышам и по проводам, И над вечернею Москвой. Они отыщут домик твой. Ты праздно выглянешь в окно И вдруг подумаешь: «Давно Мне с севера привета нет…» И не поймешь, что этот дождь Как раз и есть тебе привет. Весна 1956 «Я в прихожей оставил рюкзак…»
Я в прихожей оставил рюкзак, На минутку зашел, чтоб снова Заглянуть в голубые глаза И услышать одно лишь слово. Ведь тебя я все-таки люблю Той любовью твердой, О любви тебя я не молю, Я ведь парень гордый. Бьется в скалах горная река, В берегах суровых. Я уеду к синим ледникам, Так скажи лишь слово. До гранитных холодных камней Понесет меня поезд снова, На востоке в таежной стране Буду ждать я одно лишь слово. Июль 1956 СИНИЕ ГОРЫ
Я помню тот край окрыленный, Там горы веселой толпой Сходились у речки зеленой, Как будто бы на водопой. Я помню Баксана просторы, Долины в снегу золотом… Ой горы, вы синие горы, Вершины, покрытые льдом. Здесь часто с тоской небывалой Я думал, мечтал о тебе. Туманы ползли с перевалов Навстречу неясной судьбе. Звенели гитар переборы, И слушали их под окном Ой горы, ой синие горы, Вершины, покрытые льдом. Пусть речка шумит на закатах И блещет зеленой волной. Уходишь ты вечно куда-то, А горы повсюду со мной. Тебя я увижу не скоро, Но счастлив я только в одном: Ой горы, ой синие горы, Вершины, покрытые льдом. 1956 МАЛЕНЬКИЙ РАДИСТ
В архангельском порту Причалил ледокол, В работе и в поту Он дальний путь прошел. В эфире тихий свист — Далекая земля. Я маленький радист С большого корабля. Тяжел был дальний путь И труден вешний лед, Хотят все отдохнуть, А я хочу в поход. На скальном островке, Затерянном в морях, Зимует вдалеке Радисточка моя. И там среди камней Стояли мы часок, Но объясниться с ней, Представьте, я не мог. Но я сказал: скорей Волну мою лови — Пусть точки и тире Расскажут о любви. Радиограммы лист Подписываю я. Я маленький радист С большого корабля. 1956 «Чад, перегар бензиновый…»
Чад, перегар бензиновый. В воздухе вой висит Девяноста пяти лошадиных И пяти человеческих сил. Словно мы стали сами Валами, цепями, поршнями, Ревущими на рассвете В этом проклятом кювете. Словно с машиной братья мы, Как корабль кораблю. Бревна вместе с проклятьями Падают в колею. Падают, тонут, скрываются, Захлебываются в снегу. Шофера голос срывается: — Крышка! Кончай! Не могу! Видели мерзлые ветви, Как мы легли на настил, Как остывали под ветром Сто измученных сил. Как умирали снежинки, Падая на капот, Как на щеках морщинки Перепрыгивал пот. Но кто-то плечо шинели Вдруг деранул с плеча — Долго ли, в самом деле, Будем мы здесь торчать? И, сокрушив законы, Вечных устоев курсив, Вдруг поднялись миллионы Нечеловеческих сил. Стали огромными плечи, Лес лег травой к ногам… Ясно, что крыть было нечем Этим густым снегам. Долго еще под ветром Нам трястись и курить. ЗИЛ глотал километры, Мы — свои сухари. Мимо неслись селения, Мотор вперед уносил Обычнейшее явление — Пять человеческих сил. Осень 1956 «Вот я снова готов идти…»
Вот я снова готов идти По ревущему, как прибой, По немереному пути До тебя и до встреч с тобой. Вон уходит в море звезда, Переделанная в строку, Вот дымятся сзади года, Переплавленные в тоску. Солнце, вскинув рассветный луч, Землю вновь идет открывать, Обещая в морях разлук Возвращений и встреч острова. Но уж видно, как ни верти, Что за этим рассветом алым Есть конец одного пути И другого пути начало. Так ликуй на острой воде Ночи близкое пораженье! Здравствуй, день, синеглазый день! Мой поклон твоему рожденью. 20 ноября 1956 НЕ ГРУСТИ, СЕРЖАНТ
Я смутно помню огни вокзала, В ночном тумане гудки дрожат. Ты улыбнулась и мне сказала: — Не надо слишком грустить, сержант. А поезд дальше на север мчится, Толкуют люди: забудь о ней. А мне улыбка твоя приснится И две полоски твоих бровей. Наверно, скоро устанет осень — Давно в Хибинах снега лежат. И там, наверно, никто не спросит: О чем ночами грустишь, сержант? 28 ноября 1956 ЗАКУРИ
Закури, дорогой, закури. Может, завтра с восходом зари Ты на линию выйдешь опять Повреждение где-то искать. Или в сумерках в наш батальон Зазвонит полевой телефон, И прикажет зеленая нить: Связи нет, отправляйтесь чинить. Ты на лыжах укатишь туда, Где оборванные провода. Может, ветер порвал, может, снег Или, скажем, чужой человек. И на склоне с покатой горы Ты найдешь тот проклятый обрыв, Про который дежурный сказал, Про который узнал генерал. На столбе, превратившемся в лед, Ветер пальцы твои обожжет, Будет губы твои леденить — Не придется тебе закурить. Но оттуда доложишь ты нам: Неисправность устранена! Ты вернешься к восходу зари. Закури, дорогой, закури. 25 января 1957 «Сделана в дымных больших городах…»
Сделана в дымных больших городах И охраняется в темных складах Пуля, которая в первом бою С треском шинель продырявит мою. Мало. Сработан рабочим седым Взрыв, заключенный в осколки и дым, Взрыв, что, ударив по пыльной листве, Бросит меня на рассвете в кювет. С юга и севера плещет вода. Спущены в воду стальные суда, Ждущие часа и ждущие дня Кинуть ревущий десант на меня. И наконец, сотни тысяч людей Трудятся порознь, неведомо где Лишь для того, чтобы ночью иль днем Был я низвергнут небесным огнем, Чтобы я был размозжен и разбит, Полностью выжжен и насмерть убит. …Лапник сырой. Вся палатка в дыму. Что я им сделал? Никак не пойму. Апрель 1957 «Не знаю, сможет ли ель расти…»
Не знаю, сможет ли ель расти — Уж больно она стара, Наверно, ей хочется погрустить В осенние вечера. Она стоит на серой скале И вечно смотрит туда, Откуда приходят в желтый лес Белые холода. Но ей иногда не по себе, И она опускает взгляд: В нее влюблен голубой хребет Северных горных гряд. Весна 1957 ДОРОГА НА ГРАНИЦУ
Не осуди, товарищ строгий, Мое молчание, когда По колеям крутой дороги Бежит весенняя вода. Бежит, сама того не зная, Что нет движенья без следа. Озера синью набухают, И синевой сияет даль. Сияет даль… Не оттого ли Нам нашу песню не разжечь, Что из-под снега в этом поле Выходят спины блиндажей? Выходят черные бойницы И обгорелые столбы, Как обгоревшие страницы Далекой бешеной борьбы. Так не спеши вперед, дорога, — Мы тоже путники твои, Как те, которым так немного Прожить отмерили бои, Как те, которые не в силах Ответить на свинец свинцом, Не погребенные в могилы И не опознаны в лицо… Но жизнь строга и неизбежна, И на прибрежные кусты Ложится пламенная нежность Рассветов редкой красоты. Весна дотошная, лихая, Воды неистовой страда, Озера синью набухают, И синевой сияет даль, И снег стареет на вершинах. А под высоким, звонким днем Ревут военные машины, Взбираясь на крутой подъем, Взбираясь на такие кручи, Где оступиться — и не жить! И где на валунах могучих Стоят все те же блиндажи… 2 мая 1957 «Пустое болтают, что счастье где-то…»
Пустое болтают, что счастье где-то У синего моря, у дальней горы. Подошел к телефону, кинул монету И со Счастьем — пожалуйста! — говори. Свободно ли Счастье в шесть часов? Как смотрит оно на весну, на погоду? Считает ли нужным до синих носов Топтать по Петровке снег и воду? Счастье торопится — надо решать, Счастье волнуется, часто дыша. Послушайте, Счастье, в ваших глазах Такой замечательный свет. Я вам о многом могу рассказать — Пойдемте гулять по Москве. Закат, обрамленный лбами домов, Будет красиво звучать. Хотите — я вам расскажу про любовь, Хотите — буду молчать. А помните — боль расстояний, Тоски сжималось кольцо, В бликах полярных сияний Я видел ваше лицо. Друзья в справедливом споре Твердили: наводишь тень — Это ж магнитное поле Колеблется в высоте. Явление очень сложное, Не так-то легко рассказать. А я смотрел, завороженный, И видел лицо и глаза… Ах, Счастье, погода ясная! Я счастлив, представьте, вновь. Какая ж она прекрасная, Московская Любовь! 1957 ПРОСТЫЕ СЛОВА
Солдатский поэт написал стихи, Хорошие и простые, — О том, как рассветы на речке тихи В весенние дни золотые, Как провода над полями гудят, А вдаль убегают ряды столбов — К селу, где раскинулся новый сад, А в саду том — любовь. Один солдат прочитал газету (Он был в стихах профан). Он взял стихотворение это И положил в карман. Газете лихая досталась судьбина — Газету протерло ремнем карабина, Потом от горячего сильного тела Газета потела, потела, потела. Потом уж в сугробе, на склоне покатом, Газета промокла вместе с солдатом. Но встал на ночевку усталый отряд — Просохла газета, просох и солдат. И вспомнились парню родные места — Река, луговая трава… И он молчаливым друзьям прочитал Хорошие эти слова: Про осень в далеком краю лесном, Про сад и ряды столбов. И каждый вздохнул — у каждого дом, У каждого где-то любовь. Беседа сама собой полилась, А за беседой — шутки. И газета, конечно, вся разошлась На нужные очень закрутки. Газета сгорела. С рассветом отряд Ушел за далекий увал. Газета сгорела. Но в сердце солдат Остались большие слова. Сентябрь 1957 ПИНОЗЕРО. СЕНТЯБРЬ
Здравствуйте! Я снова прибыл к вам, Чтоб сказать вам теплые слова. Я пришел, отделавшись от дел, Вечерком на горы поглядеть, С речкой глаз на глаз потолковать, Разузнать, как чувствует трава, И, оставив позади леса, Поклониться этим небесам. Здравствуйте! Уже в который раз Я вот не могу уйти от вас. Многие говаривали мне, Что пустыня в этой стороне. Место заключения. Тайга. Север. Невозможные снега. В тех словах, конечно, есть резон. Вот я прибыл в местный гарнизон. Ветер в сопках. Синева долин. Белый замороженный залив. Здесь учился жизни боевой: Песни петь, чеканить строевой, Надо — обходиться без воды, Лес пилить и понимать следы, Понимать значенье рубежа, Сутками не спавши, связь держать, Находить желанным дым костра И прекрасным — отдых до утра. И, шагая по глухим лесам, Без наук я научился сам, Чувствуя, что дело горячо, Подставлять усталое плечо, Резать гимнастерку на бинты В неких положениях крутых И смеяться через боль, когда Нестерпимы больше холода. И в ночах, далеких от Москвы, Солнечных, дождливых, снеговых, Я любовь, потерянную мной, Вновь нашел нелегкою ценой. Как же мне тебя благодарить И какой подарок подарить, Как же расплатиться мне с тобой, Край мой, бесконечно голубой? Я — не гость, считающий часы, Я, москвич, представь себе — твой сын. Сентябрь 1957 РОМАНТИКИ
У романтиков одна дорога: Обойдя все страны и моря, Возвратясь, у своего порога Отдавать навеки якоря. И смотреть нездешними глазами, Коротать с соседом вечера, Слушать леса древние сказанья, Подпевать бродяге у костра. По глухой проселочной дороге Он придет, минуя города, Чтобы здесь, на стареньком пороге, Доживать последние года. Постоит он у забитой двери, Никому ни слова не сказав: Все равно рассказам не поверят, Не поверят старческим слезам. Много нас скиталось по чужбине, Баламутя души на пути, Много нас осталось там и ныне, Не прийти им больше, не прийти, Не смотреть нездешними глазами, Не сидеть с соседом до утра И не слушать древние сказанья, И не петь с бродягой у костра. 1957 «Зимний вечер синий…»
Зимний вечер синий Лес закутал в иней, Под луною ели Стали голубей. Замели снежинки Все пути-тропинки, Замели метели Память о тебе. Я и сам не знаю, Рядом с кем шагаю По путям вечерним, По глухим ночам. Лес стоит, как в сказке, И нехитрой ласки Хочется, наверно, И тебе сейчас. А с тобою в паре Ходит статный парень, Отчего же часто Ты вздыхаешь вновь? В этот вечер синий Слишком нежен иней, Слишком больно гаснет Старая любовь. Январь 1958 «Ветер в соснах высоких качается…»
Ветер в соснах высоких качается, Мелкий дождик стучит по спине. Где-то в Арктике шторм начинается, Мокнут спины холодных камней. Часовой у обрыва прибрежного Закрывает от брызг автомат, Молча смотрит на море мятежное, Вспоминая знакомых девчат. А в землянке сырой и нетопленой, Где вповалку солдаты лежат, Что-то пишет в тетрадке потрепанной Никогда не писавший сержант. Пишет он с перекурами частыми, Тень коптилки скользит за рукой. Говорят, что ночами ненастными И любимым без нас нелегко. Ветер в соснах высоких качается, Мелкий дождь по пилотке стучит. Это ясно, что песня кончается, Но любовь никогда не молчит. Февраль 1958 «Прощай, Москва, не надо слов и слез…»
Прощай, Москва, не надо слов и слез, Скажу тебе сегодня по секрету: Не знаешь ты, что я тебя увез, В душе своей ношу тебя по свету. Не знаешь ты, что, если у костра Глаза подернет дым воспоминаний, По длинным, одиноким вечерам К тебе ходить я буду на свиданья. Мне здесь знаком, наверно, каждый дом, Тебе на память подарил я детство, А молодость и солнечный задор Ты, город мой, оставил мне в наследство. Прощай, Москва, в сиянье гордых звезд, Прими слова прощального привета. Не знаешь ты, что я тебя увез, В душе своей ношу тебя по свету. Февраль 1958 ВЕСЕЛЫЙ РЕПОРТЕР
Нет на земле человека такого, Радио кто б не слыхал. Но вам никто не расскажет толково О том, как собрать материал. Рассказать вам про жизнь репортера — Это будет долгий разговор. Под сырой землей, на гребнях диких гор Он бывал — веселый репортер. Мчатся экспрессы, автобусы мчатся, Всюду нам надо поспеть. И недоспать нам приходится часто, И песен своих недопеть. Если однажды ракета украсит Лунный унылый простор, Будет на ней не из песни «мой Вася», А будет наш брат — репортер. Покажи мне того репортера, Кто прожил спокойно жизнь свою, Он найдет приют, конечно, не в раю, Но возьмет у черта интервью. Февраль 1958 ЖАК ЛОНДРЕЙ
Жак Лондрей, уроженец Парижа, Переехал в другие края. Жак Лондрей перебрался поближе К лучезарным французским морям. Он идет по шикарному пляжу, А вокруг красота, красота: Толигэ, толигэ, дювуляже, Тра-та-та-та, та-та-та, тра-та-та. Он, вниманием женским согретый, Никогда и нигде не скулил, Он блондинок любил и брюнеток, А шатенок он тоже любил. Только солнце за скалами ляжет, И к устам примыкают уста: Толигэ, толигэ, дювуляже, Тра-та-та-та, та-та-та, тра-та-та. Жак Лондрей кончил жизнь очень просто — Он родною женой был убит. И за это огромного роста Ему памятник вечный стоит. Он стоит, возвышаясь над пляжем, А на бронзе написано так: Толигэ, толигэ, дювуляже, Тра-та-та-та, та-та-та, тра-та-та. 1958 «Он идет по кривому переулку…»
Он идет по кривому переулку, Он с работы возвращается домой. Облака, как потолок, Гонит ветер на восток, Тащит пыль по грязной мостовой. Вот стоит большой кирпичный корпус, Пляшет в окнах городской закат. Там в квартире в два окна Приготовила жена Из одной картошины салат. А когда погаснут в небе звезды И покажется, что жить уже невмочь, Курит он во тьме ночной Над промокшей мостовой И о чем-то думает всю ночь. Он идет по кривому переулку, Он с работы возвращается домой. Облака, как потолок, Гонит ветер на восток, Тащит пыль по грязной мостовой. 28 мая 1956–1958 ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ
Вечер спрятался на крышу, В тишине шаги звенят. Может, ты меня услышишь, Может, ты поймешь меня. Облаков вечерних пятна Наплывают на зарю. Неужели непонятно То, что в песне говорю? Подобрать мне трудно сразу В песню нужные слова, Потому что я ни разу Никого не целовал. С крыши ночь зарю снимает И спускается с небес. Эта песня, понимаешь, Посвящается тебе! Лето 1958 МАМА, Я ХОЧУ ДОМОЙ
Снова нас ведут куда-то, И не ясен нам маршрут. Видно, горы виноваты — Не сидим ни там, ни тут. Снова в горы и по тропам С рюкзаками за спиной. Груз под силу лишь циклопам! Мама, я хочу домой! Дома все же как-то лучше, Ну а здесь придется нам Целый день бродить по кручам, По ужасным ледникам. Будем ползать постоянно По веревке основной И питаться кашей манной, — Мама, я хочу домой! Не хочу я каши манной, Мама, я хочу домой! Склоны круче, ближе тучи, Камни сыплются гурьбой. На пожарный всякий случай Мы связались меж собой. Мы идем по ледопаду, Где, представьте, путь такой: Хочешь, стой, а хочешь, падай, — Мама, я хочу домой! Не хочу я что-то падать. Мама, я хочу домой! Снова нас ведут куда-то, Снова я несу рюкзак. До чего же мне, ребята, Надоело жить вот так! Телеграмма уж готова, Ни одной в ней запятой, В ней всего четыре слова: «Мама, я хочу домой!» 1958, Тянь-Шань ВЕРЕВОЧКА
Ты ножкой двинула Чуть на вершок, Какао вылила На мой мешок. Спустила с высоты Ты град камней, Разбила ногу ты И сердце мне. Я ногу щупаю На леднике. Какао хлюпает В моем мешке. Всю смену я больной — Хожу, томлюсь. Наверно, я с тобой Не развяжусь. Связал нас черт с тобой, Связал нас черт с тобой, Связал нас черт с тобой Веревочкой одной. 1958 Тянь-Шань «Ах, дорога, дорога, знакомая синяя птица!..»
Ах, дорога, дорога, знакомая синяя птица! Мне давно полюбилась крутая твоя полоса. Зной пустынь, шум тайги, золотые степные зарницы У истоков твоих основали свои полюса. По лицу твоему проползают ночные туманы, Караваны машин топчут шинами тело твое, Над твоей головой зажигаются звезд караваны, А в ногах твоих солнце, как путник твой вечный, встает. Ах, дорога, дорога, куда же летишь ты, куда ты? — Я лечу по горам, удивляюсь, куда ж занесло. Я беру и швыряю бубновые масти заката На твое ветровое, видавшее виды стекло. Как веселые зайцы, выпрыгивают повороты, Развеваются ветры, как плащ за моею спиной. Дорогая дорога, живущего мира ворота, Отворись предо мной, отворись предо мной. Октябрь 1958 «Вот вы тоже плавали когда-то…»
Вот вы тоже плавали когда-то. Сделав ряд «решительных шагов», Протирали свой иллюминатор, Ожидая новых берегов. По ночам мигали города, Новых стран красивые названья. Плыли мы неведомо куда По путям надежды и познанья. И когда вокруг полно огней И не кончен рейс, на корабле Мы не слишком помнили о ней — Нами позаброшенной земле. Мы ушли, и каждый — за своим. Вот корабль форштевнем воду режет К берегам пока еще глухим И, наверно, к милым побережьям. Но, причалив к вымышленным далям, Перейдя условные мосты, Мы однажды с горечью познали Фикцию кричащей красоты, Слабость деревянных пьедесталов, Пустоту, ненужность громких фраз. Господи! Какой нам показалась Нами позабытая земля! Мы рванулись к ящикам почтовым, Мы в бреду курили по ночам, Мы на все, на все были готовы, Лишь бы увидать ее причал. И ворвался ветер — чист и свеж, Дней закуролесила вода. Я держусь за поручни надежд И до боли вглядываюсь вдаль. Вот она — знакомая земля. Стукнет дверь подъезда. Час настал. Я схожу на берег с корабля, Про который слышали — пропал. Про который думали — ушел, Может быть, придет, а может, нет, И который связи был лишен Целый ряд серьезных долгих лет. 1958 «Бегут, бегут, бегут колеса…»
Бегут, бегут, бегут колеса В тумане ночном. Давай закурим папиросу И песню начнем — Про то, как горные отроги Блестят под луной, Про то, как разные дороги Приводят к одной. Холодный ветер шебуршится В предутренний час. Кому-то в эту ночь не спится И снится про нас. Про нас, про наши разговоры, Про горный поток, Про то, как ходят через горы Две пары сапог. У нас другой дороги нету — Уж так повелось: Встречать холодные рассветы Под рокот колес. И длинных писем в час прощанья Ты не обещай. Ну что ж, товарищ, до свиданья, А может, прощай! Декабрь 1958 РАЗЛУКА
Вот флаг на мачте бьется, Горит в ночи звезда. Механик наш смеется И курит, как всегда. Смеется, смеется, А пламя в топке бьется, И кто-то расстается С судьбою навсегда. И каждому придется Измерить этот путь, Где песня не поется И негде отдохнуть. Придется, придется, А сердце к сердцу рвется, И флаг на мачте бьется — Тяжелый долгий путь. Но кто-то вновь вернется, Полсвета исходив, Волна на берег рвется Припасть к его груди. На берег, на берег, В который свято верят, Который, как надежда, Синеет впереди. Разлука, разлука, Дрожит в окне звезда. Разлука, разлука, Ночные поезда. 1958 СИНИЕ СНЕГА
Ты уйдешь усталая, Слов не говоря, И погаснет алая Зимняя заря. И дорогу ровную Заметет пурга, Злые подмосковные Синие снега. Будут ночи черные Мчаться без следа, Как туманы горные, Будут плыть года. Но любовь зачалена Навсегда моя На крутых, отчаянных Мертвых якорях. Ты не пишешь писем мне, Телеграмм не шлешь, В неизвестной стороне Без меня живешь. Но однажды вечером, Сердце потеряв, Ты поймешь, как мечется Алая заря. Мой характер ангельский Ты тогда поймешь. Прилетишь с Архангельска, С Воркуты придешь. На дорогу ровную Не мети, пурга, Стайте, подмосковные Синие снега. 1959 ДОЛИНА МЕЧТЫ
Есть долина мечты В отдаленных горах, Там сверкают цветы На альпийских лугах. Там рассветы роняют на сосны Первый блеск золотого луча, Там веселые горные весны По ущельям ручьями звучат. Это так высоко, Что оттуда, С этих гор кувырком Три тысячи лет Падает эхо. А под боком вот тут, Где хожу и живу, Я встречаю мечту Каждый день наяву. Нам не нужно ни ссоры, ни встречи, Нам все ясно без жестов и слов. И копеечной маленькой свечкой Где-то теплится наша любовь. Это так далеко, Что оттуда Сквозь туман ледников Три тысячи лет Тянется эхо. 4 февраля 1959 ЗДРАВСТВУЙ, ОСЕНЬ
Снова просеки костром горят. Здравствуй, осень, милая моя, — Полустанки и полутона, Заплутавшие во снах. В легкой грустности твоих шагов, В ожидании твоих снегов Ветром сорванные облака На моих лежат руках. Понимаешь ли — в глаза гляжу, Понимаешь ли — такая жуть… У лесного черного ручья О любви поют друзья. В этом свет какой-то заключен. Я касаюсь до луны плечом, Я плащом черпаю синеву, Звезды падают в траву. Дорогая осень, ты сама Покажи свои нам закрома, Золотые сундуки зари Перед нами отвори. За опушку спрячь ты облака, За опушкой погаси закат, За опушкой, где живет луна, Бродит девочка — Весна. 1959 РОССИЯ
Любовь моя, Россия, Люблю, пока живу, Дожди твои косые, Полян твоих траву, Дорог твоих скитанья, Лихих твоих ребят. И нету оправданья Не любящим тебя. Любовь моя, Россия, Ты с каждым днем сильней. Тебя в груди носили Солдаты на войне, Шинелью укрывали И на руках несли, От пуль оберегали, От горя сберегли. Любовь моя, Россия, Немало над тобой Невзгоды моросили Осеннею порой. Но ты за далью синей Звездой надежд живешь, Любовь моя, Россия, Спасение мое! 1960 ОХОТНЫЙ РЯД
Нажми, водитель, тормоз наконец, Ты нас тиранил три часа подряд. Слезайте, граждане, приехали, конец — Охотный ряд, Охотный ряд! Когда-то здесь горланили купцы, Москву будила зимняя заря, И над сугробами звенели бубенцы — Охотный ряд, Охотный ряд! Здесь бродит Запад, гидов теребя, На «Метрополь» колхозники глядят. Как неохота уезжать мне от тебя, Охотный ряд, Охотный ряд! Вот дымный берег юности моей, И гавань встреч, и порт ночных утрат, Вот перекресток ста пятнадцати морей — Охотный ряд, Охотный ряд! Нажми, водитель, тормоз наконец, Ты нас тиранил три часа подряд. Слезайте, граждане, приехали, конец — Охотный ряд, Охотный ряд! 1960 ПОДМОСКОВНАЯ
Тихим вечером, звездным вечером Бродит по лесу листопад. Елки тянутся к небу свечками, И в туман уходит тропа. Над ночной рекой, речкой Истрою, Нам бродить с тобой допоздна, Среднерусская, сердцу близкая, Подмосковная сторона. Шепчут в сумерках обещания Губы девичьи и глаза… Нам ли сетовать на скитания, В сотый раз покинув вокзал? Вот вагон качнул звезды низкие, И бежит, бежит вдоль окна Среднерусская, сердцу близкая, Подмосковная сторона. За Звенигород тучи тянутся, Под Подлипками льют дожди, В проливных дождях тонут станции, Ожидая нас впереди. И пускай гроза где-то рыскает — Мне с тобой она не страшна, Среднерусская, сердцу близкая, Подмосковная сторона. Где-то плещется море синее, Мчатся белые поезда, А на севере тонут в инее Предрассветные города. По земле тебя не разыскивать, Изо всех краев ты видна, Среднерусская, сердцу близкая, Подмосковная сторона. 1960 ШХЕЛЬДА
Кончилось лето жаркое, Шхельда белым-бела. Осень, дождями шаркая, В гости ко мне пришла. Снова туманы, вижу я, Свесились с гор крутых… Осень — девчонка рыжая, Ясная, словно ты. Что ты так смотришь пристально, — Толком я не пойму. Мне, словно зимней пристани, Маяться одному, Тихие зори праздновать, Молча грустить во тьме… Наши дороги разные, И перекрестков нет. Ты ж ведь большая умница — Вытри с лица слезу. Горы снегами пудрятся, Вот и сидим внизу. Снова дожди тоскливые, А наверху метет… Песни, как версты, длинные Парень один поет. 1960 Кавказ СОЛНЦЕ ДРОЖИТ В ВОДЕ
Солнце дрожит в воде, Вечер уходит вдаль. Вот уж который день Я прихожу сюда — Слышать, как ты поешь, Видеть, как ты плывешь. Парус крылом взмахнет, Сердце на миг замрет. Но вот пришла зима, Речка белым-бела, Свернуты паруса, Хмурятся небеса. Снег и печаль кругом Кружатся в ноябре, И не махнет крылом Парусник на заре. Вот и любовь прошла, Речка белым-бела, Свернуты паруса, Хмурятся небеса. Снег и печаль кругом Кружатся в ноябре, И не махнет крылом Парусник на заре. 1960 АСТРОНОМЫ
Ночами долго курят астрономы, Колышет космос звезды-ковыли, Там в океане пламя неземного, Вскипают бури неземной любви. Какой корабль, надеждой окруженный, Рванется разузнать, что там в огне? Какие убиваться будут жены Сгоревших в неразгаданной стране? И долго это горе будет плавать И голосить у ветра на крыле, И долго свет созвездий будет плакать Над памятью сгоревших кораблей. Но кто-нибудь опять начнет атаки, Чтоб засветить открытий фонари… Но ты держись подальше этой драки, Но ты не открывай меня — сгоришь! 1960 «Что ж делать нам? Железный путь великий…»
Что ж делать нам? Железный путь великий Трясет теплушку множество часов. Закат распял оранжевые блики В окне, за краем северных лесов. Что ж делать нам? Мы курим папиросы. Сидим. Лежим на разные лады. Решаем наболевшие вопросы: Как скучно. Как достать ведро воды. Какие бабы есть теперь на свете В балете, скажем, или в оперетте. Кого напоминают облака И как от жестких нар болят бока. Гремит состав по сопкам по горбатым, Лежат на полках наши автоматы. Лежат, пока черед их не настал. Ведь через час — условленный сигнал! Ведь через час — прыжок на талый снег. Противник справа (справа же успех!). Ура, ура! Беги, мой друг, беги, Пусть хвоя приглушит твои шаги, Шаги-прыжки по странным облакам, Как будто ты — сплошной невеликан — Бежишь на великанский пулемет, — Захочет он — Галактику убьет! Но в прорези прицела — не звезда, А в прорези — травинка-лебеда, А над травой — вершина бытия: В зеленой каске голова твоя. Стальной боек грохочет исступленно В пустые окна холостых патронов, И гильзы вылетают. Мы — шутя! Играются два малые дитя — Армейская дивизия с полком. Армейская коллизия с дымком. Потом, с врагом обнявшись, мы поем, Петрозаводскую мы водку пьем И, пулеметы вытащив из рва, Потом с врагом прослужим года два И демобилизуемся. И скоро — Живет в нас город. И мы сами — город. Мы ходим на гражданскую работу, Мы водку пьем за северную роту, Которая в густых снегах потела И, в общем, воскресала всякий раз. …И в прорезь нешутейного прицела Внимательно рассматривала нас. 1960 В ТВОЕЙ ДУШЕ
Глухим путем геологи шагают, Немым камням давая имена, А я сто лет в душе твоей плутаю И не могу никак тебя узнать. Вот я иду по тем исканьям длинным, Готовый встретить радость иль печаль. Я выхожу на синие вершины И вижу даль опять, сплошную даль. Привет, друзья, из лабиринтов улиц — Я ухожу с надеждой на крыле. Давно домой геологи вернулись, А мне тебя искать еще сто лет! 1961 ПАРЕНЬ HOC
Он возвращался с работы поздно, Он пас на полянах овец и коз. Звали его пастухом колхозным Иль просто парень по кличке Нос. Носу его старики удивлялись: Вот если бы хлеб на полях так рос! Девушки с фермы обидно смеялись: Вот едет парень по кличке Нос! Парень уехал, и мы допустим: Была обида, но только всерьез. Нос не причина особой грусти — Решил наш парень по кличке Нос. И как-то однажды на тихую пристань Кто-то приехал и весть принес: Стал знаменитым в стране машинистом Наш славный парень по кличке Нос. В колхозе собралось собранье. Не скрою, Что был на повестке один лишь вопрос: Можно ли стать настоящим героем, Имея, скажем, нормальный нос? И тут же собрание весть облетела: Приехал герой, и он речь произнес. «Нос, скажем прямо, не первое дело», — Сказал наш парень по кличке Нос. И снова составы по шпалам шпарят, И парень ведет свой электровоз. Вот он каким оказался, парень, Вот этот парень по кличке Нос. 1958 2. Синий перекресток (1961–1969)
«На плато Расвумчорр не приходит весна…»
На плато Расвумчорр не приходит весна, На плато Расвумчорр все снега да снега, Все зима да зима, все ветров кутерьма, Восемнадцать ребят, три недели пурга. Мы сидим за столом, курим крепкий табак. Через час вылезать нам на крышу Хибин И ломиться сквозь вой, продираться сквозь мрак, Головой упираясь в проклятье пурги. А пока мы сидим за дощатым столом. Курит старший механик столичный «Дукат», Привезенный сюда сквозь жестокий циклон В двух карманах московского пиджака. Он сидит и грустит неизвестно о чем, Мой милейший механик, начальник дорог. Через час ему биться с плато Расвумчорр, По дороге идя впереди тракторов. Потому что дорога несчастий полна И бульдозеру нужно мужское плечо, Потому что сюда не приходит весна — На затылок Хибин, на плато Расвумчорр. По сегодняшний день, по сегодняшний час Мы как черти здоровы, есть харч и табак, Мы еще не устали друзей выручать, Мы еще не привыкли сидеть на бобах. Нас идет восемнадцать здоровых мужчин, Забинтованных снегом, потертых судьбой, — Восемнадцать разлук, восемнадцать причин, Восемнадцать надежд на рассвет голубой. Что вам снится, девчата, в неведомых снах? Если снег и разлука, то это не сон… На плато Расвумчорр не приходит весна — Мы идем через вьюгу, надежду несем. 1961 ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ
Ну так что же рассказать о зиме? То она как серебро, то как медь. Это холодно, когда без огня, А кому-то холода без меня. Синий вечер два окна стерегут, В черной просеке две сказки живут, И нанизано рожденье луны На хрустальное копье тишины. Ну так что же рассказать о зиме? Поднял оттепель февраль на корме, Выгибает облаков паруса, И качаются в ночах полюса. И восходит над дорогой звезда, И уходят из Москвы поезда… Зря сидишь ты по ночам у огня — Не согреет он тебя без меня. 1961 Пос. Турист ДОМБАЙСКИЙ ВАЛЬС
Лыжи у печки стоят, Гаснет закат за горой. Месяц кончается март, Скоро нам ехать домой. Здравствуйте, хмурые дни, Горное солнце, прощай! Мы навсегда сохраним В сердце своем этот край. Нас провожает с тобой Гордый красавец Эрцог, Нас ожидает с тобой Марево дальних дорог. Вот и окончился круг — Помни, надейся, скучай! Снежные флаги разлук Вывесил старый Домбай. Что ж ты стоишь на тропе, Что ж ты не хочешь идти? Нам надо песню запеть, Нам надо меньше грустить. Снизу кричат поезда — Правда, кончается март… Ранняя всходит звезда, Где-то лавины шумят. 19 апреля 1961 Кавказ СЛАЛОМИСТЫ
Три тыщи лет стоял Кавказ, И было грустно так без нас, Ходили барсы по тропе, Не опасаясь КСП. Слаломисты, слаломисты — Ленинградцы, москвичи. Снег пушистый, воздух чистый, Принял старт — быстрее мчи! Но вот на склоне новички, На грудь повесили значки И нацепили «мукачи» — Они не едут, хоть кричи. Туман спускается с вершин, На склоне ночью ни души, Лишь метеоры за окном Горят на спуске скоростном. Живем мы в разных городах, Где нету снега, нету льда, Но лето — это ж ведь не век, Опять услышит Алибек: Слаломисты, слаломисты — Ленинградцы, москвичи. Снег пушистый, воздух чистый, Принял старт — быстрее мчи! 1961 ВОЛЧЬИ ВОРОТА
Через скальные Волчьи ворота Мы прошли по высокой тропе. В них самих было мрачное что-то, И хотелось идти и не петь. Вверх ушли мы по снежному следу, И остались ворота вдали. Мы прошли через многие беды, Через эти ворота прошли. Снова ветры нас горные сушат, Выдувают тоску из души. Продаем мы бессмертные души За одно откровенье вершин. Все спешим мы к тому повороту, Где пылает огонь без причин. Так заприте ж вы Волчьи ворота И в ломбард заложите ключи. Дружбой мы, слава Богу, богаты И пока еще крепки в беде. Но смотри — поднял руки заката К небесам умирающий день. Все зовет он на помощь кого-то, Ну, а кто-то не может помочь. Открываются Волчьи ворота, Пропуская к созвездиям ночь. 1961 ХИЖИНА
Лучами солнечными выжжены, Красивые и беззаботные, Мы жили десять дней на хижине Под Алибекским ледником — Там горы солнцем не обижены, А по февральским вечерам Горят окошки нашей хижины, Мешая спать большим горам. Известные своей решимостью, Несемся мы по склонам солнечным, И лишь одной непогрешимостью Мы держимся в крутых снегах. Пускай в долинах будет хуже нам, Но не привыкли мы сутулиться. Всегда верны мы нашим хижинам И не завидуем дворцам: Там горы солнцем не обижены, А по февральским вечерам Горят окошки нашей хижины, Мешая спать большим горам. 1962 ЗИМНИЙ ЛАГЕРЬ «АЛИБЕК»
Не бубни ты эту фразу: «Будь счастливым целый век». Нагадай мне лучше сразу Зимний лагерь «Алибек», Зимний лагерь, за которым Синих гор не сосчитать. Кто хоть раз увидел горы — Тот вернется к ним опять. Солнце рыжее на лыжах, Солнце лижет наши лбы, И в глазах твоих я вижу Два светила голубых. От такого кругозора Как же дров не наломать? Кто хоть раз увидел горы Тот вернется к ним опять. Догорает наша песня, Как вечерняя свеча, И свисают два созвездья С перевального плеча. И заснуть нам всем не скоро, И потом еще не спать. Кто хоть раз увидел горы — Тот вернется к ним опять. 1962 «Спокойно, дружище, спокойно!..»
В. Самойловичу
Спокойно, дружище, спокойно! У нас еще все впереди. Пусть шпилем ночной колокольни Беда ковыряет в груди — Не путай конец и кончину: Рассветы, как прежде, трубят. Кручина твоя — не причина, А только ступень для тебя. По этим истертым ступеням, По горю, разлукам, слезам Идем, схоронив нетерпенье В промытых ветрами глазах. Виденья видали ночные У паперти северных гор, Качали мы звезды лесные На черных глазищах озер. Спокойно, дружище, спокойно! И пить нам, и весело петь. Еще в предстоящие войны Тебе предстоит уцелеть. Уже и рассветы проснулись, Что к жизни тебя возвратят, Уже изготовлены пули, Что мимо тебя просвистят. 1962 СЛЕДЫ
Оставь свою печаль до будущей весны — На север улетают самолеты. Гремит ночной полет по просекам лесным, Ночной полет — не время для полета. Мы бросили к чертям пшеничные хлеба, Сменили на махорку сигареты. Выходит, что у нас попутная судьба, Один рассвет, ладонями согретый. Таятся в облаках неспелые дожди, И рано подводить еще итоги: У этих облаков метели впереди, Да и у нас — дороги да дороги. Ни мартовские льды, Ни вечная жара, Ни обелиски под звездой жестяной Не оборвут следы К пылающим кострам, К непройденным вершинам безымянным. 1962 АБАКАН — ТАЙШЕТ
