Две недели спустя явился маркиз Бонифаций Монферратский, который пока еще не присоединился к армии, вместе с Матье де Монморанси, Пьером де Брасье и многими другими доблестными рыцарями. А спустя еще пятнадцать дней, в свою очередь, возвратились послы из Германии, которые прибыли от короля Филиппа и от юного наследника Константинопольского. Сеньоры собрались во дворце, где тогда расположился дож Венеции, и здесь послы передали доставленное ими послание.
«Сеньоры, – сказали они, – нас послал к вам король Филипп и сын императора Константинопольского, который приходится братом его жене. Сеньоры, – просил передать король, – я посылаю к вам брата моей жены и отдаю его на милость десницы Божей – да убережет Он его от смерти! – и в ваши руки. Так как вы отправляетесь сражаться за Божье дело, за право и за справедливость, то должны, коли можете, возвратить наследственное достояние тем, у кого оно было неправедно отобрано. Принц Алексей заключит с вами соглашение на наилучших условиях, которые когда-либо предлагались кому-либо, и окажет вам самую щедрую помощь, чтобы помочь вам отвоевать заморские земли.
Первым делом, коли Богу будет угодно позволить, чтобы вы возвратили принцу его наследие, он отдаст всю свою империю в подчинение Риму, от которого она некогда отложилась. Далее, поскольку он знает, что вы поизрасходовались, и сейчас у вас ничего нет, он даст вам 200 тысяч марок серебром и провизию для всей вашей армии, начальникам и рядовым воинам. Более того, он сам отправится с вами в Египет с десятью тысячами воинов за свой счет или, если вы пожелаете, пошлет с вами такое же количество своих людей. И более того, все дни своей жизни он будет содержать в заморских землях на свой счет пятьсот рыцарей.
Сеньоры, – добавили послы, – мы имеем все полномочия, чтобы заключить такое соглашение, если вы со своей стороны готовы принять его условия. И знайте, что столь щедрое соглашение никогда не предлагалось кому-либо и что тот, кто откажется заключить его, тот, значит, вовсе не имеет большой охоты к завоеваниям».
Предводители крестоносцев сказали, что обсудят суть дела. На другой день было назначено всеобщее собрание; и, когда все собрались, им были изложены условия соглашения.
Возникло большое расхождение во мнениях. Говорил и аббат-цистерцианнец из Во, поддерживая тех, кто хотел роспуска войска. Они заявили, что ни в коем случае не дадут своего согласия, потому что это значило бы выступить против христиан. Они не для того оставили свои дома и, со своей стороны, хотят идти в Сирию.
Другая же сторона отвечала им: «Почтенные сеньоры, в Сирии вы ничего не сможете сделать, и вы скоро убедитесь в этом сами, если оцените судьбу тех, кто оставил нас и отплыл в другие гавани. И мы должны настоять, что только на пути через Египет и Грецию мы можем надеяться отвоевать заморские земли, если вообще это когда-нибудь случится, а коли мы откажемся от этого соглашения, то навсегда будем покрыты позором».
Вот так пошел разлад в войске. И не стоит удивляться, что в раздорах были миряне, если даже монахи из ордена цистерцианцев, сопровождавшие армию, тоже не соглашались друг с другом. Аббат из Лоса, муж весьма святой и праведный, а также и другие аббаты, которые держали его сторону, проповедовали и взывали к войскам под угрозой отлучения от церкви – во имя Бога удержать войско в целости и заключить это соглашение, ибо, как они предупреждали, «нам предлагают наилучшую возможность отвоевать заморские земли». А аббат из Во и те, кто держал его сторону, многократно обращались к армии, утверждая, что план другой стороны – сущее зло и что надо бы отправиться в Сирию и содеять там то, что сумеют.
И тогда маркиз Монферратский и Балдуин, граф Фландрии и Эно, и граф Луи де Блуа, и граф Гуго де Сен-Поль, вместе со своими сторонниками вмешались в диспут и сказали, что заключат это соглашение, ибо будут опозорены, коли отвергнут его. Они отправились во дворец дожа, куда были вызваны послы, и заключили договор на условиях, о которых уже упоминалось, скрепив его подписями и печатями.
Должен поведать вам, что только двенадцать человек принесли клятву со стороны французов, а больше никого не удалось убедить. Первым поклялся маркиз Монферратский, а после него – граф Балдуин (Бодуэн) Фландрский, граф Луи Блуаский и Шартрский, и граф Гуго де Сен-Поль, и восемь других, которые держали их сторону. Так заключено было соглашение, и подписаны грамоты, и назначен срок, когда прибудет молодой наследник; и сроком этим был определен пятнадцатый день после Пасхи.
Всю эту зиму французское войско провело в Задаре, будучи настороже в ожидании действий короля Венгрии. Могу заверить вас, что в сердцах у людей не было покоя, ибо одна из сторон постоянно вела дело к распаду войска, а другая старалась сохранить его в целости.
Многие из рядового состава дезертировали и скрылись на купеческих кораблях. На одном бежали почти пятьсот человек, но все расстались с жизнью, утонув. Другая группа бежала сушей и собиралась безопасно пройти через Склавонию (Хорватию); но жители ее напали на них и многих поубивали; а те, что уцелели, прибежали обратно в крестоносное войско. И таким образом, с каждым днем наши силы уменьшались. В это самое время Гарнье де Борланд, который прибыл к нам из Германии и занимал высокий пост в войсках, договорился с каким-то купеческим судном и оставил армию, за что его сильно хулили.
Несколько погодя один из знатных французских сеньоров Рено де Монмирай, при поддержке графа Луи, упросил, чтобы его отправили в посольство в Сирию на одном из кораблей нашего флота. И он сам, и его рыцари на святом Евангелии поклялись, что все, кто с ним отправятся, не позже чем через пятнадцать дней после того, как прибудут в Сирию и выполнят свое поручение, вернутся к войску. С этим условием он и уехал, а вместе с ним его племянник Эрве де Шатель, Гийом, наместник епископа Шартрского, Жоффруа де Бомон, Жан де Фрувиль, его брат Пьер и многие другие. Но все они не сдержали своих клятв, ибо в войско так и не вернулись.
В это время в войска пришла весть, которая очень обрадовала всех. Флот из Фландрии, о котором я уже говорил, прибыл в Марсель. Жан де Нелль, шателен Брюгге, который командовал этими силами, вместе с Тьерри, сыном графа Филиппа Фландрского, и Николя де Майи сообщили графу Балдуину Фландрскому, своему сеньору, что зазимуют в порту Марселя. Они попросили сообщить им свои указания и заверили его, что исполнят все, что он им повелит. И по совету дожа Венеции и других сеньоров он приказал им в конце марта отправиться в путь и прибыть для встречи с ним в гавань Медони (совр. Метони на юго-западе Пелопоннеса в Греции. –
На протяжении зимы предводители крестоносцев переговорили между собой и решили послать депутацию в Рим к папе, который был серьезно огорчен взятием Задара (город, подчинявшийся католическому королю Венгрии! И хорваты католики. –
Трое скрупулезно сдержали свою клятву, а вот четвертый, Робер де Бове, доказал, что верить ему нельзя. Он исполнил обязанности посла хуже некуда и, нарушив клятву, вслед за другими уехал в Сирию. А трое остальных исполнили поручение очень хорошо, все сделав, как им поручили сеньоры. «Ваше святейшество, – сказали они папе, – сеньоры просят вас простить их за взятие Задара, ибо они не могли поступить лучше и из-за отсутствия тех, кто уехал в другие гавани, и потому, что иначе не могли сохранить войско в целости. Посему они взывают к вам как к своему милостивому отцу, чтобы вы высказали им свое повеление, которое они готовы исполнить».
Папа сказал послам, что хорошо знает, как именно из-за прегрешений других им пришлось действовать таким образом, и что он испытывает к ним глубокое сочувствие; он послал свой привет графам и другим крестоносцам, дал свое благословение и сказал, что отпускает им прегрешения как чадам своим. Он и попросил и повелел им удерживать войско в целости, ибо хорошо знает, что иначе ему невозможно сослужить службу Богу. К тому же и он предоставил Невелону, епископу Суасонскому, и мэтру Жану де Нуайону право исповедовать и отпускать грехи пилигримам, пока в войско не прибудет его кардинал.
Между тем прошло много времени, и уже наступил Великий пост; крестоносцы стали снаряжать свой флот, чтобы отплыть на Пасху. После того как корабли были нагружены, наши войска встали лагерем поближе в гавани, а венецианцы разрушили город Задар, сровняв с землей его башни и стены (Задар был торговым конкурентом Венеции, как и Восточная Римская (Византийская) империя. –
Корабли и транспорты начали выходить в море. Было решено, что они причалят в гавани Корфу – острова, принадлежащего Константинополю, – и что первые обождут остальных, пока не соберутся все вместе. Так они и сделали.
Прежде чем дож и маркиз де Монферрат с галерами отплыли из гавани Задара, сюда прибыл Алексей, сын императора (свергнутого. –
Оставив Драч, принц Алексей и его спутники прибыли на Корфу и застали там войско, которое разместилось перед городом, раскинув палатки и шатры, а кони были выведены из трюмов, чтобы они подышали свежим воздухом и попаслись. Как только пилигримы узнали, что в гавань прибыл сын императора Константинопольского, множество добрых рыцарей и верных оруженосцев, ведя в поводу надежных боевых коней, поспешили встретить его. Армия приняла его с великой радостью и большими почестями. Принц приказал поставить свой шатер посреди войска, рядом с маркизом Монферратским, покровительству которого его вверил германский король Филипп, чьей женой была сестра Алексея.
Армия оставалась три недели на этом острове, который был весьма богат и плодороден. Во время этого пребывания случилась огорчительная и тяжкая беда: большая часть тех, кто хотел, чтобы войско распалось, и которые уже до того злоумышляли против него, посоветовались между собой и сказали, что дело это кажется им чересчур долгим и весьма опасным. И что они останутся на острове – пусть остальная часть армии отбывает без них. А когда войско отчалит, они через жителей Корфу отправят послание графу Готье де Бриену, который в то время занял Бриндизи, чтобы он прислал суда, на которых они присоединятся к нему.
Я не могу назвать вам всех, кто споспешествовал этому делу. Но назову часть главных предводителей. Это были Эд де Шамплитт, Жак д’Авень, Пьер Амьенский, Гюи, шателен де Куси, Ожье де Сен-Шерон, Гюи де Шапп и его племянник Кларембо, Гийом д’Онуа, Пьер Куазо, Гюи де Песме и его брат Эмон, Гюи де Конфлан, Ришар де Дампьер и Эд, его брат. Кроме них были и многие другие, которые втайне обещали им принять их сторону, но из чувства стыда не решались объявить об этом открыто. На самом деле более половины армии было согласно с раскольниками.
И когда об этом узнали маркиз Монферратский, равно как и Балдуин Фландрский, и граф Луи, и граф де Сен-Поль, и бароны, которые держали их сторону, они пришли в сильное смятение и сказали: «Сеньоры, дела наши плохи. Если эти люди уедут от нас вслед за теми, которые многажды оставляли нас, то войско обречено, и мы ничего не сможем завоевать. Так почему же не пойти к ним и не умолить их, Бога ради, чтобы они прониклись жалостью к самим себе и к нам, не обесчестили себя и не лишили нас возможности помочь заморским землям».
Такое решение и было ими принято, и все они разом двинулись в долину, где собрались отступники. Они привели с собой сына императора Константинопольского, всех епископов и аббатов, оставшихся в войске. И когда они туда явились, то спешились, а другие, видя их приближение, тоже спешились и двинулись им навстречу. И вожди крестоносцев припали к их стопам, обливаясь слезами, и сказали, что они не уйдут, покуда те не дадут обещания не покидать их.
И когда возможные дезертиры увидели такое, они были глубоко тронуты и тоже облились слезами, когда их сеньоры, их родичи и друзья преклонили перед ними колени; они сказали, что посоветуются, отошли в сторону и стали говорить меж собой. И итог их совета был таков: они останутся до Михайлова дня при условии, что им поклянутся, как положено, на святом Евангелии, что начиная с этого дня в любое время, как только они того потребуют, в течение двух недель им честно и без всяких хитростей предоставят флот, на котором они отправятся в Сирию.
Этот договор был скреплен клятвою. И тогда воцарилось ликование во всем войске. Все поднялись на корабли, а лошади заняли места на транспортах.
Глава 7. Поход в Скутари (май–июнь 1203 года)
Войско отплыло из гавани Корфу накануне Пятидесятницы, в год от рождения Господа нашего Иисуса Христа 1203-й. Тут собрался весь флот – все корабли, транспорты и все галеры для войска, а также довольно много купеческих кораблей, которые сопровождали наши силы. День был ясный и солнечный, дул легкий попутный ветер, и корабли поставили паруса по ветру.
И Жоффруа Виллардуэн, маршал Шампани, автор этого труда, который ни разу ни единым словом не солгал умышленно о том, что ему было ведомо, – а он бывал на всех советах – свидетельствует, что никогда еще не было столь прекрасного зрелища: и флот этот был именно таковым, который непременно должен завоевать земли, ибо, насколько видел взгляд, все пространство было заполнено парусами, и сердца людей преисполнились радости.
Корабли двинулись в путь через широкое водное пространство, пока не достигли мыса Малиа на дальнем конце узкого перешейка, за которым простиралось открытое море. Здесь им довелось встретить два корабля с рыцарями и оруженосцами, которые возвращались из Сирии; они были из тех, которые ушли из гавани Марселя. Увидев нашу армаду, столь прекрасную и богатую, они устыдились так, что не осмелились показать свои лица. Граф Балдуин Фландрский и Эно выслал лодку узнать, что это за люди, и ему поведали, кто они такие.
Оруженосец с одного из кораблей спрыгнул в лодку графа и сказал тем, кто оставался: «Можете пользоваться моим имуществом, что на корабле, а я поеду с ними, потому что, как сдается мне, они должны завоевать землю». Этого человека встретил самый сердечный прием. Недаром говорят люди, что, сколько бы человек ни ошибался, он всегда может вернуться на праведный путь.
Продолжая путь, флот дошел до острова Негропонта (о. Эвбея в Греции. –
Тем временем другие корабли, которые не взяли курс на юг, вошли в канал Абидоса, где пролив Святого Георгия соединяется с открытым морем. (Основанный древними греками г. Абидос располагался на восточном, азиатском берегу пролива Дарданеллы, его развалины находятся примерно в 5 км к северу от современного Чанаккале; вышеупомянутые канал Абидоса и пролив Святого Георгия – части пролива Дарданеллы. –
Войска стояли тут целую неделю, дожидаясь подхода остальных кораблей. За это время они приобрели зерно, потому что подошло время жатвы; оно было им очень необходимо, ибо у них почти не осталось припасов. К концу недели, поскольку Господь даровал хорошую погоду, в Абидос пришли все оставшиеся суда и предводители крестоносцев.
Объединившийся флот вышел из его гавани, и в момент расставания пролив Святого Георгия, тянувшийся к востоку, казалось, весь был расцвечен флагами кораблей, галер и транспортов, и воистину это было великолепное зрелище. Суда шли по проливу, пока в канун Дня Иоанна Крестителя не достигли монастыря Святого Стефана, который был в четырех или пяти милях от Константинополя (Сан-Стефано, совр. Ешилькей, по прямой до Константинополя около 20 км. –
Могу заверить вас, что все они, кто никогда раньше не видел Константинополь, пристально разглядывали его, ибо и представить себе не могли, что на свете может существовать такой прекрасный город. А когда они увидели эти высокие стены и могучие башни, которыми он был огражден, и богатые дворцы, и церкви, которых там было столько, что никто не мог бы поверить, не увидь он все это своими глазами, они оценили длину и ширину города, который превосходил все другие города. И знайте, что не было такого храбреца, который не содрогнулся бы при виде этого зрелища. Да это было и неудивительно; ибо с тех пор, как сотворен мир, люди никогда не предпринимали столь великое дело. (Автор, по своей простоте, видимо, не знал об осадах Константинополя иранцами, арабами, руссами и др. –
После того как бароны и дож Венеции сошли на берег, в монастыре Святого Стефана собрался совет, в ходе которого было высказано много разных мнений и предложений. Все слова, которые были там сказаны, я не могу вам передать, но думаю, лучше всего рассказать, что ближе к концу совета дож Венеции встал и сказал собравшимся: «Сеньоры, я знаю положение в этой части света лучше, чем вы, ибо некогда я бывал здесь. Вы взялись за самое великое и самое опасное дело, которое люди когда-либо предпринимали; поэтому действовать нужно мудро и благоразумно. Знайте, что коли мы сойдем на сушу, то перед нами предстанет великая и обширная страна, а у наших людей не осталось денег, у них мало провизии. Соответственно, они разбредутся по всей стране в поисках припасов. А эти места очень густо населены, и мы не можем обеспечить всем защиту, не понеся потерь, что для нас недопустимо, поскольку у нас и так очень мало людей для того замысла, который ждет нас.
Неподалеку отсюда имеются острова – вы их можете увидеть отсюда, населенные жителями, хозяйства которых обильны хлебом, мясом и всяким другим добром. Я предлагаю – давайте поставим наши корабли в тамошней гавани, нагрузим их зерном и другими припасами, которые острова смогут нам поставить; и когда у нас будет достаточно запасов провизии, то встанем под городом и свершим то, что предначертал наш Господь и Спаситель. Ибо гораздо уверенней воюют те, у кого есть пропитание, нежели те, у которых пустота в желудке». Графы и другие крупные феодалы согласились с этим советом, и собрание разошлось по своим кораблям.
Таким образом, эту ночь армия отдыхала; а на следующее утро, которое начинало День святого Иоанна Крестителя, знамена и штандарты были подняты на башни кораблей, а щиты вынуты из чехлов и подвешены к бортам. Каждый осматривал свое оружие, поскольку все хорошо знали, что скоро оно понадобится.
Моряки подняли якоря и поставили паруса по ветру; Бог послал им попутный бриз, который был им нужен. Флот прошел перед Константинополем – так близко от стен и башен, что многие корабли едва не касались их. На укреплениях стояло столько народу, что казалось, будто в городе больше никого не осталось.
И тогда наш Господь Бог внушил им отринуть решение о том, чтобы двинуться к островам, которое было принято накануне вечером, будто никто никогда и не слышал, как об этом говорилось. Они прямиком устремились к твердой земле, вошли в гавань перед дворцом императора Алексея в том месте, что называлось Халкедон (совр. Кадыкей. –
После высадки графы и другие предводители крестоносцев расположились во дворце или в городе поблизости от него. Многие раскинули свои шатры. Когда все было готово, коней вывели из транспортов, а рыцари, оруженосцы и другие сошли на сушу при всем своем оружии, так что на корабле остались лишь моряки. Земля в окрестностях Халкедона была плодородна и красива и изобиловала всяким пропитанием. Из снопов сжатого хлеба, которые стояли на полях, каждый взял себе, сколько хотел, ибо все испытывали большую нужду.
Весь следующий день предводители крестоносцев провели во дворце. А два дня спустя, когда Бог послал попутный ветер, моряки подняли свои якоря и, поймав попутный ветер, поставили паруса по ветру и поднялись по проливу на добрую лигу (около 5 км) севернее Константинополя, пока не подошли к другому дворцу императора Алексея в том месте, что называлось Скутари (совр. Ускюдар. –
Таким образом, французское войско встало лагерем на берегу пролива Святого Георгия в Скутари и еще выше по берегу (на берегу Мраморного моря у входа в пролив Босфор. –
Глава 8. Приготовления к штурму (26 июня – 4 июля 1203 года)
Во время этого стояния в Скутари отряд весьма добрых и надежных рыцарей, в обязанности которых входило охранять лагерь от неожиданного нападения и защищать фуражиров, как-то отправился исследовать окружающую местность. В этом отряде были Эд де Шамплитт и его брат Гийом, Ожье де Сен-Шерон, Манассье де л’Иль и граф Жерар из Ломбардии, вассал маркиза Монферратского. С ними были около восьмидесяти стойких рыцарей.
Во время этой разведки они заметили у подножия горы, примерно в трех лье (здесь, видимо, старинное лье = 4444,44 м; морское лье = 5555,55 м) от лагеря, палатки. Те принадлежали командующему флотом императора Алексея III, при котором было около пятисот греческих воинов. Когда наши увидели их, то построили своих людей в четыре боевых отряда и решили сразиться. Греки, в свою очередь, выстроили своих людей в боевые порядки перед палатками и стали ждать. Наши воины яростно атаковали их.
С помощью нашего Господа Бога бой этот продолжался недолго. Греки повернулись спиной и пустились в бегство. Они были разбиты в первой же схватке, и наши преследовали их чуть не целую лигу. В этой стычке победителям досталось немалое количество боевых коней, молодых жеребцов, мулов, кобылиц и прочей добычи, которая бывает в подобных случаях. Они возвратились в лагерь, где были весьма радостно встречены сотоварищами, с которыми, как и полагалось, поделили добычу.
На другой день император Алексей III прислал в наш лагерь с письмом к графам и другим некоего Никола Руа. Посланник этот был родом из Ломбардии. Он нашел вождей крестоносцев в богатом дворце Скутари, где они держали совет. Посланник приветствовал их от имени императора Алексея III Константинопольского и вручил его письмо маркизу Бонифацию Монферратскому. Тот принял его и зачитал письмо вслух перед всеми участниками совета. Оно содержало много разных вещей, о которых книга эта не может поведать, разве что речь шла о просьбе верить тому, кто доставил грамоту, Никола Руа, и с доверием отнестись к его словам.
«Прекрасный сеньор, – сказал маркиз, – мы ознакомились с содержанием вашего письма. В нем говорится, чтобы мы с доверием приняли все ваши слова, и мы вам вполне доверяем. Так что говорите совершенно свободно и дайте нам знать, что у вас на уме».
И вестник, стоя перед графами и другими, ответил так: «Сеньоры, император Алексей послал меня сказать вам – он хорошо знает, что вы являетесь лучшими людьми из тех, кто не носит корону, и что вы происходите из лучшей земли на свете, и он сильно недоумевает, почему и с какой целью вы пришли на эту землю, где он правит. Ведь вы христиане, и он тоже христианин, и хорошо знает, что вы отправились в поход, чтобы вернуть Святую землю за морем, и Святой Крест, и Гроб Господень. Если вы бедны и нуждаетесь в припасах, он охотно выдаст вам из своих запасов провизии и денег из своей казны, чтобы вы могли уйти из его страны. Если вы откажетесь, он бы очень не хотел причинять вам вред, хотя это в его силах. Если бы даже у вас было в 20 раз больше людей, то, коль скоро он захотел бы причинить вам зло, вы не смогли бы уйти отсюда без того, чтобы не потерять много ваших людей и потерпев поражение».
С согласия и по желанию других участников совета и дожа Венеции для ответа встал Конон Бетюнский, который был не только добрым и мудрым рыцарем, но и весьма красноречивым[1]; «Прекрасный сеньор, – ответил он вестнику, – вы сказали, что ваш государь очень удивлен, почему наши сеньоры вступили в пределы его царства. Наш ответ таков: мы не вступали в
Графы и другие вожди крестоносцев, потолковав между собой, решили показать Алексея, сына законного императора Константинополя, жителям города. Они издали приказ всем галерам взять на борт оружие. Дож Венеции и маркиз Монферратский, а также многие рыцари и сеньоры, кто пожелал, взяв с собой Алексея, сына свергнутого императора Исаака II, взошли на одну из них.
Они подошли едва ли не вплотную к стенам Константинополя, показывая юношу грекам. «Вот ваш законный государь, – говорили они. – Просим поверить нам, и знайте, мы явились не для того, чтобы причинять вам зло, а чтобы ограждать и защищать вас, если вы поступите, как вам надлежит поступать. Ибо тот, кому вы повинуетесь как своему господину, царствует над вами неправедно и греховно, против Бога и против справедливости. Вы хорошо знаете, как предательски бесчестно поступил он с человеком, который был его сеньором и братом, ведь он выколол ему глаза, гнусно и греховно отнял у него царство. Вот ваш законный государь и властитель. Если вы признаете его своим государем, то поступите, как и должно, но если вы отступитесь от него, то мы причиним вам наихудший вред, который только сможем». Тем не менее ни один человек в этой земле и в этом городе из страха и боязни императора Алексея III не осмелился перейти на сторону молодого принца. Так что сеньоры и рыцари вернулись в лагерь и разошлись по своим жилищам.
На другой день, отслушав обедню, они верхами посреди поля собрались на совет. Вы могли там увидеть много боевых коней и смелых рыцарей, восседавших на них. Цель встречи была в том, чтобы определить, сколько они сумеют выставить отрядов и каких именно. Немало велось там споров о том и о сем; но в конце концов совет решил поручить авангард графу Балдуину Фландрскому, потому что у него было множество добрых воинов, а лучников и арбалетчиков больше, чем у кого-либо в войске.
Было решено, что второй боевой отряд составят Анри, его брат Матье де Валенкур, Балдуин де Бовуар и многие другие добрые рыцари из их земель и из их стран.
Третий боевой отряд возглавил граф де Сен-Поль со своим племянником Пьером Амьенским, Эсташ де Кантелэ, Ансо де Кайо и многие достойные рыцари из их провинции.
Граф Луи Блуаский и Шартрский взял на себя ответственность за четвертый боевой отряд, который был весьма многочислен, силен и грозен, ибо в нем имелось множество добрых рыцарей и добрых воинов.
Пятый боевой отряд составили Матье де Монморанси и люди из Шампани. В нем были Жоффруа, маршал Шампани, Ожье де Сен-Шерон, Манассье де л’Иль, Милон ле Бребан, Макэр де Сент-Менеу, Жан Фуанон, Гюи де Шапп с племянником Кларембо и Робер де Ронсуа; все эти люди составили пятый боевой отряд, в котором имелось множество добрых рыцарей.
Бургундцы составили шестой отряд. В нем были Эд де Шамплитт и его брат Гийом, Ришар де Дампьер с братом Эдом, Гюи де Песме и его брат Эмон Оттон де ла Рош, Гюи де Конфлан и люди из их провинции и из их отдельных поместий.
Седьмым боевым отрядом, самым большим, командовал маркиз Монферратский. В нем были ломбардцы, и тосканцы, и германцы, и все люди, что жили в землях, которые лежат от перевала Мон-Сени до Лиона на Роне. Было решено, что этот отряд составит арьергард.
Был назначен и день, когда войска поднимутся на корабли, чтобы штурмовать берег и либо остаться в живых, либо погибнуть. Заверяю вас, что им предстояло совершить одно из самых опасных деяний, которые когда-либо предпринимались. Епископы и духовенство обращались к войскам и увещевали, чтобы каждый исповедался и составил завещание, ибо никто не знал, какую судьбу уготовал ему Бог. И каждый человек в армии исполнил это весьма охотно и с большим благочестием.
Глава 9. Первая осада Константинополя (5–17 июля 1203 года)
И вот настал назначенный день. Все рыцари со своими боевыми конями поднялись на борт транспортов, все были в полном вооружении, с опущенными забралами шлемов, а кони под седлами и в чепраках. Воины же более низшего ранга, на которых не лежала такая ответственность за исход битвы, разместились на больших кораблях. Все галеры были вооружены и готовы к бою.
Вскоре после восхода солнца выдалось чистое ясное утро. На другой стороне пролива император Алексей III с множеством вооруженных воинов ждал начала атаки. Зазвучали трубы. Каждый корабль вел на буксире галеру, чтобы легче было добраться до берега. И никто не спрашивал, кому выступать первым; кто мог, тот раньше и причаливал. Высаживаясь, рыцари прыгали в море, погружаясь по пояс в воду; все они были в полном вооружении, с опущенными забралами и с копьями в руках. Точно так же лучники, и арбалетчики, и оруженосцы высаживались, едва только их судно касалось земли.
Казалось, что греки готовы дать серьезный отпор, но едва наши рыцари опустили копья, как они пустились наутек, оставив берег нашим людям. Никогда еще, могу сказать я вам, ни одна гавань не была взята столь решительно. Тогда моряки начали отворять люки в бортах транспортов, перекидывать мостики и выводить коней. Рыцари садились в седла, и отряды выстраивались в должном порядке.
Балдуин, граф Фландрии и Эно, который командовал авангардом, поскакал во главе его, а за ним в обговоренном порядке двинулись другие боевые отряды. Так они домчались до того места, где прежде стоял лагерь императора Алексея. Он отступил к Константинополю, побросав раскинутые палатки и шатры, в которых мы взяли большое количество добычи.
Наши предводители решили расположиться вдоль гавани, фронтом к башне Галата, к которой крепился конец цепи: натягиваясь, она перекрывала вход в гавань Константинополя (бухту Золотой Рог). И всякому, кто хотел войти в порт, нужно было миновать эту цепь. Наши вожди отлично понимали, что если они не возьмут эту башню и не разорвут цепь, то окажутся в такой ужасной ситуации, что уж лучше им было бы погибнуть. Этой ночью они расположились перед башней в еврейском гетто, которое называется Эстанор; на самом деле оно образует целый маленький город, очень красивый и богатый.
На ночь они выставили надежную стражу; а утром следующего дня те, кто находился в башне Галата, произвели вылазку при поддержке барж, которые пришли из Константинополя. Наши люди схватились за оружие. Жак д’Авень и его пешие воины первыми бросились на врага. Он встретил яростное сопротивление, был ранен копьем в лицо и оказался в смертельной опасности, но один из его рыцарей, Никола де Жанлен, вскочил на коня и мужественно спас своего сеньора, за что и был удостоен великой похвалы.
В лагере прозвучал призыв к оружию, и со всех сторон сбежались наши люди; они столь решительно отбросили врагов, что немало из них были убиты или взяты в плен. Кое-кто из греков, вместо того чтобы отступить к Галате, кинулся к баржам, на которых они приплыли. Многие утонули, а части удалось спастись. Тех же, которые повернули к башне, наши преследовали по пятам, и они не успели запереть ворота. У входа разгорелся тяжелый бой, но наши штурмом отбили ворота, и всех, кто был в башне, взяли в плен. Там было убито много греков, и многие были пленены.
Так силой оружия была взята Галата и захвачен вход в Константинопольскую гавань. Войска были сильно обрадованы этим успехом и от души благодарили Господа. А жители города, с другой стороны, были сильно расстроены. И на следующий день весь наш флот – и корабли, и галеры, и транспорты – вошел в гавань.
Командиры войска собрались на совет, чтобы решить, какого плана действий стоит придерживаться – нападать на город с моря или с суши. Венецианцы горячо ратовали за то, чтобы погрузить на корабли лестницы и вести приступ с моря. Французы же говорили, что они не умеют воевать на море так хорошо, как венецианцы, но на суше, при конях и при своем надежном оружии, им будет сражаться куда сподручнее. В завершение совета было решено, что венецианцы пойдут на приступ с моря, а графы и их войска – с суши.
Следующие четыре дня войска оставались в лагере. На пятый день вся армия вооружилась, и боевые отряды поскакали в том порядке, какой был определен, в северо-восточную часть гавани, пока не оказались у дворца Влахерн. В то же время корабли прошли в самый дальний конец гавани и остановились прямо напротив своих войск. Там впадала в море река (там впадают в Золотой Рог две реки, современные Кялытхане и Алибей. –
Бароны решили расположиться лагерем между Влахернским дворцом и замком Боэмунда, который являл собой монастырь, обнесенный стенами. Здесь они и раскинули свои палатки и шатры. Отсюда открывался вид, наполнявший сердце гордостью, ибо Константинополь тянулся в глубь суши на добрых шесть или семь миль (почти на 10 км), а все наше войско могло осаждать лишь одни из его ворот. Тем временем венецианцы на своих кораблях подготовили лестницы, поставили баллисты и катапульты и очень хорошо подготовились к приступу. И предводители крестоносцев, со своей стороны, тоже поставили свои камнеметы и баллисты и были готовы штурмовать с суши.
Все это время наша армия не имела покоя, ибо не было ни одного часа ни ночью ни днем, чтобы какой-нибудь из боевых отрядов не стоял вооруженным у ворот Влахерна, дабы охранять осадные орудия и препятствовать вылазкам из города. Несмотря на все эти предосторожности, греки не оставляли постоянных попыток предпринимать вылазки то через эти, то через другие ворота; они совершали их так часто, что шесть или семь раз на дню всему лагерю приходилось браться за оружие. Более того, никто не имел возможности отходить от лагеря в поисках провизии далее чем на четыре арбалетных выстрела; и провизии было очень мало, за исключением разве что муки и солонины; да и этого было почти ничего. Свежего мяса войска вообще не получали, если не считать конины от убитых лошадей. Всего у войска оставалось съестного не больше чем на три недели. Наша армия была просто в отчаянном положении, потому что никогда еще столь малое число людей не осаждало какой-либо город.
В это время предводители крестоносцев разработали прекрасный план защиты. Они укрепили весь лагерь, окружив его надежной оградой из толстых деревянных брусьев и поперечин, за которыми было и надежнее и безопаснее. Все же греки устраивали вылазки так часто, что не давали войскам передохнуть. Тем не менее, едва только враги выходили из города, наши люди живо отбрасывали их прочь, и всякий раз греки несли тяжелые потери.
Однажды, когда охрану несли бургундцы, греки частью своих лучших воинов совершили против них внезапную вылазку. Наши же люди, что были в лагере, ринулись на врага с такой решительностью, что отбросили его. В ходе преследования они прижали греков вплотную к воротам, так что люди на стенах были вынуждены осыпать их градом тяжелых камней. В этой стычке был взят в плен один из лучших греческих воинов Константин Ласкарис – Готье де Нюлли взял его прямо на коне. В ходе боя Гийому де Шамплитту ударом камня сломало руку, и это было большой потерей, ибо он был весьма храбрым и доблестным рыцарем.
Я не могу назвать вам все нанесенные и полученные удары, всех раненых и всех убитых в этом бою. Тем не менее упомяну, что, когда сражение заканчивалось, на поле боя прибыл рыцарь из окружения Анри, брата графа Балдуина Фландрского и Эно; а на нем была только кожаная безрукавка, металлический шлем и щит. Но все же дрался он так хорошо, что ему была воздана великая честь.
Не проходило дня, чтобы не предпринималось вылазок, но я не могу рассказать вам обо всех. Достаточно сказать, что греки так давили на нас, что наши люди не могли ни спать, ни отдыхать, ни есть иначе как держа при себе оружие. Наверно, могу упомянуть еще одну стычку у других ворот, что были выше, где греки потеряли многих людей, но там был убит и рыцарь Гийом де Жи. В том же бою прекрасно выказал себя Матье де Валенкур, но он потерял своего коня, который был убит под ним на мосту у ворот. Многие, кто участвовал в этой стычке, держались очень доблестно. У ворот с другой стороны Влахернского дворца, откуда греки больше всего производили вылазок, как никто другой, отличился Пьер де Брасье, ибо он расположился ближе всего к воротам и чаще всего участвовал в схватках.
Эти опасности и эти пробы сил нашего войска длились около десяти дней, пока в четверг утром всё, включая и лестницы, не было готово для решающего приступа. Венецианцы тем временем готовились штурмовать с моря. Три боевых отряда из семи будут прикрывать лагерь, четыре же пойдут на приступ. Маркиз Монферратский охранял лагерь со стороны открытого пространства при поддержке отряда воинов из Шампани и Бургундии во главе с Матье де Монморанси. Граф Балдуин Фландрский и Геннегау повел своих людей на приступ; вместе с ним на штурм со своими силами двинулись также Анри, его брат, граф Луи Блуаский и Шартрский и граф Гуго де Сен-Поль.
Французы приставили две лестницы к башне (барбикану) у подъемного моста, что выходила к морю. Стена была усеяна англичанами и датчанами, и разгорелся тяжелый и продолжительный бой. Мощным рывком два рыцаря и два сержанта взобрались по лестницам и захватили стену. На нее же поднялось около пятнадцати наших человек, которые тут же вступили в рукопашную схватку, разя противников секирами и мечами. Греки же из города, собравшись с силами, так яростно бросились в атаку, что отбросили наших, а двоих взяли в плен. Этих пленников привели к императору Алексею III, и он был очень рад увидеть их. Так со стороны французов приступ прекратился. Было много раненых и покалеченных, и предводители крестоносцев были этим очень раздосадованы.
Но дож Венеции не забыл своих обязанностей, он расположил свои корабли и транспорты в боевом порядке, который вытянулся в длину примерно трех арбалетных выстрелов. Затем венецианцы начали приближаться к той части берега, что лежала под стенами и башнями. Можно было видеть, как катапульты с палуб метали камни, как летели стрелы из арбалетов, как непрерывно стреляли из луков, и как греки со своей стороны, что были на укреплениях, отважно защищали стены и башни, и как лестницы с кораблей приближались к стенам настолько вплотную, что во многих местах разгорелся бой на мечах и копьях; стоял столь великий грохот и звон, что казалось, будто земля и море раскалываются. Все же галеры не отваживались подходить к берегу.
А теперь позвольте мне рассказать о примере удивительной доблести. Дож Венеции, хотя был старым человеком и совершенно слепым, стоял на носу своей галеры, держа перед собой знамя Святого Марка. Он закричал своим людям, чтобы его вывели на сушу, или же он поступит с ними, как они того заслуживают. Те безропотно подчинились ему, и галера пристала к берегу. Команда выскочила на сушу, неся с собой знамя Святого Марка, которое водрузили перед дожем.
И когда другие венецианцы увидели на суше этот стяг и галеру своего сеньора, который высадился на берег прежде них, каждый из них почувствовал глубокий стыд, и все они устремились к берегу. Те, кто был на транспортах, выскочили за борт и пошли вброд, а команды на судах покрупнее расселись по шлюпкам, и все торопили друг друга, чтобы скорее выбраться на сушу. Так начался великий удивительный штурм города. И Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани, автор этой хроники, свидетельствует, что более сорока человек торжественно заверяли его, что видели, как знамя Святого Марка развевается на одной из башен, но никто не знал, кто его туда водрузил.
А теперь разрешите поведать вам о событии столь удивительном, что его можно было бы назвать чудом. Те, кто был в городе, побежали, оставив стены венецианцам. Все хлынули через ворота, каждый старался опередить остальных, чтобы его люди скорее вступили в город и захватили все двадцать пять башен. Дож потребовал лодку и незамедлительно послал гонцов к предводителям крестоносцев сообщить им, что все башни (со стороны Золотого Рога) захвачены и никогда не будут отданы обратно. Сеньоры же так обрадовались этому, что не могли поверить, будто это правда. Венецианцы же начали отсылать во французский лагерь корабли с конями и боевыми скакунами, которые стали их добычей в городе.
Когда император Алексей III увидел, что венецианцы все же ворвались в город, он начал высылать против них свои войска в таком великом множестве, что венецианцы сочли невозможным выстоять против такого врага. Тогда они подожгли дома между собой и греками. А так как в то время ветер дул со стороны венецианцев, огонь заполыхал так сильно, что греки не могли различить своих противников, и те смогли отойти под прикрытие захваченных башен.
В это время император Алексей вывел свои силы из города через другие ворота, что были от нашего лагеря примерно в одной лиге. Через них хлынуло столько, что казалось, будто там собрался весь свет. Выстроив в поле свои боевые отряды, император во главе их поскакал к нашему лагерю. И когда наши французы их увидели, то повсюду схватились за оружие. В этот самый день на страже у осадных орудий были Анри, брат Балдуина, графа Фландрского и Эно, Матье де Валенкур, и Балдуин де Бовуар, и люди из их отрядов. Прямо на виду у них император Алексей развернул множество своих воинов, которые должны были, выйдя из трех ворот, напасть на лагерь с другой стороны.
И тогда в соответствии с планом из лагеря выступили шесть наших боевых отрядов и выстроились перед оградой. Оруженосцы и конюшие пешими стояли позади крупов их коней, лучники же и арбалетчики впереди. Вместе с ними были и двести пеших рыцарей, которые потеряли своих коней. Они неподвижно и настороженно застыли перед своим ограждением, и это было весьма мудро, ибо коль скоро они атаковали бы врага в долине, то греков было такое множество, что наши воины, так сказать, потонули бы в них.