Три гроба

— Не знаю. Но думаю, что закрыта, иначе в холле было бы больше света.

— Пожалуйста, продолжайте.

— Когда этот человек передал мне карточку, я собиралась сказать: «Пожалуйста, войдите, и я узнаю», но вспомнила о Флее и побоялась остаться наедине с сумасшедшим. Поэтому я сказала: «Подождите на крыльце, и я узнаю» — и захлопнула дверь у него перед носом, чтобы пружинный замок защелкнулся, и он не мог войти. Потом я отошла к лампе и посмотрела на карточку. Она была пустой.

— Пустой?

— На ней ничего не было написано или напечатано. Я поднялась наверх, чтобы показать ее Шарлю и попросить его спуститься. Но бедный маленький Миллс рассказал вам, что произошло. Я собиралась постучать в дверь, когда услышала, что кто-то поднимается по лестнице позади меня. Повернувшись, я увидела его. Но я готова поклясться на кресте, что заперла входную дверь. Я его не испугалась! Нет! Я спросила, зачем он поднялся. Но я снова не увидела маску, так как он стоял спиной к яркой лампе на лестнице, которая освещает этот конец холла и дверь комнаты Шарля. «Мадам, вы не можете держать меня на крыльце», — сказал он по-французски, потом опустил воротник пальто и сунул шапку в карман. Я открыла дверь, так как знала, что он не осмелится причинить вред Шарлю, который одновременно открыл дверь изнутри. Тогда я увидела маску розоватого цвета, похожего на телесный. Прежде чем я опомнилась, он прыгнул внутрь, захлопнул дверь и повернул в замке ключ.

Женщина сделала паузу, словно завершила худшую часть повествования и теперь могла дышать свободнее.

— А затем?

— Я отошла, как велел мне Шарль, не суетясь и не устраивая сцен. Но далеко я не отходила — только спустилась на несколько ступенек, откуда могла видеть дверь этой комнаты, и не покидала свой пост, как бедный Стюарт. Это было ужасно! Я ведь уже не молода. Я стояла там, когда раздался выстрел, когда Стюарт подбежал к двери и стал колотить в нее, даже когда вы начали подниматься по лестнице. Но я больше не могла этого выносить. Я знала, что произошло. Когда я почувствовала, что теряю сознание, то успела добраться до моей комнаты у подножия лестницы. С женщинами иногда такое бывает. — Дрожащие бледные губы на лоснящемся лице раздвинулись в улыбке. — Но Стюарт сказал правду — никто не выходил из комнаты. Не знаю, как этот ужасный человек оттуда выбрался, но только не через дверь… А теперь, пожалуйста, разрешите мне пойти в лечебницу и увидеть Шарля!

Глава 5

ТАИНСТВЕННЫЕ СЛОВА

Ей ответил доктор Фелл. Он стоял спиной к камину, словно феодальный барон, в черной накидке, под рапирами и гербом, с книжными полками и белыми бюстами по обеим сторонам. Но доктор не походил на ужасного Фрон де Бефа.[12] В съехавших на нос очках, он откусил кончик сигары, повернулся и бросил его в очаг.

— Мэм, — заговорил доктор Фелл, снова повернувшись, — мы не задержим вас надолго. Справедливость требует добавить, что я нисколько не сомневаюсь в ваших словах, как и в показаниях мистера Миллса. Прежде чем перейти к делу, я докажу, что верю вам… Вы помните, мэм, в котором часу прекратился снегопад?

Женщина с вызовом посмотрела на него. Очевидно, она слышала о докторе Фелле.

— Думаю, около половины десятого. Да, я помню это, так как когда я поднималась забрать кофейную посуду Шарля, то посмотрела в окно и увидела, что снег больше не идет. Разве это имеет значение?

— Очень большое, мэм. В противном случае ситуация была бы только наполовину невозможной… Но вы абсолютно правы — снегопад прекратился примерно в половине десятого. Верно, Хэдли?

— Да, — согласился суперинтендент, с подозрением глядя на доктора Фелла. Он привык не доверять его рассеянному взгляду. — Ну и что из того?

— Снегопад прекратился не только за сорок минут до того, как посетитель выбрался из этой комнаты, — задумчиво продолжал доктор, — но и за пятнадцать минут до его прихода в этот дом. Не так ли, мэм? Он позвонил в дверь без четверти десять? Отлично!.. Вы помните, Хэдли, когда мы прибыли сюда? Вы обратили внимание, что прежде, чем вы, Рэмпоул и молодой Мэнген вбежали в дом, на ступеньках крыльца и даже на тротуаре под ними не было ни единого следа? Я специально задержался, чтобы убедиться в этом.

Хэдли резко выпрямился.

— Верно! — воскликнул он. — Снег на тротуаре был нетронутым. Но… — Он бросил взгляд на мадам Дюмон. — И поэтому вы верите рассказу мадам? Должно быть, вы тоже спятили, Фелл! Мы слышали историю о том, как человек позвонил и вошел через запертую дверь через пятнадцать минут после прекращения снегопада, и все же…

Доктор Фелл открыл глаза и усмехнулся:

— Почему вы так удивлены, сынок? Если он вышел отсюда, не оставив следов, то почему не мог войти таким же образом?

— Потому что, по своему опыту с убийствами в запертых комнатах, я знаю, что войти туда и выйти оттуда — две большие разницы. Если бы я столкнулся с ситуацией, когда преступнику удалось и то и другое, это опрокинуло бы все мои представления о мироздании!

Мадам Дюмон побледнела и стиснула зубы.

— Клянусь Богом, я говорю чистую правду! — заявила она.

— И я вам верю, — отозвался доктор Фелл. — Не позволяйте суровому шотландскому здравомыслию Хэдли запугать вас. Он тоже вам поверит, когда я все ему объясню. Но я хочу предупредить вас, чтобы вы не пытались уничтожить эту веру. Я не сомневаюсь, что до сих пор вы говорили правду, но очень сомневаюсь, что вы скажете ее сейчас.

Хэдли прищурился:

— Этого я и боялся. Меня всегда пугает, когда вы начинаете выступать с вашими чертовыми парадоксами.

— Продолжайте, — сказала женщина.

— Хмф! Благодарю вас. Скажите, мэм, сколько времени вы были экономкой Гримо? Нет, я изменю вопрос. Сколько времени вы пробыли с ним?

— Более двадцати пяти лет. Когда-то я была больше чем экономкой.

Эрнестина Дюмон вскинула голову. Ее взгляд был настороженным, словно она смотрела из-за угла на врага, готовая к немедленному бегству.

— Надеюсь, вы дадите мне слово хранить это в тайне, — продолжала она. — Розетт Гримо — моя дочь. Она родилась здесь, так что вы можете найти запись в иностранном отделе на Боу-стрит. Но ни Розетт, ни кто другой об этом не знают. Могу я рассчитывать на ваше молчание? Это не имеет никакого отношения к делу.

Женщина не повышала голос, но в нем послышались умоляющие нотки.

Доктор Фелл наморщил лоб:

— Не думаю, чтобы это касалось нашего расследования, мэм. Нам незачем разглашать это.

— Вы говорите правду?

— Я незнаком с молодой леди, — мягко произнес доктор, — но готов держать пари, мэм, что все эти годы вы напрасно беспокоились. Она, вероятно, уже все знает и пытается скрыть это от вас. С детьми всегда так. Все неприятности в мире происходят оттого, что мы думаем, будто люди моложе двадцати и старше сорока лет не имеют никаких эмоций. Давайте забудем об этом, ладно? — Он улыбнулся. — Я хотел спросить вас, когда вы впервые встретили Гримо? До приезда в Англию?

— Да. В Париже, — рассеянно отозвалась женщина, словно думая о другом.

— Вы парижанка?

— Что? Нет, я родилась в провинции. Но я работала в Париже, когда встретила Шарля. Я была костюмером.

Хэдли оторвал взгляд от записной книжки.

— Костюмером? — переспросил он. — Вы имеете в виду, портнихой?

— Нет-нет. Я была одной из женщин, которые изготовляли костюмы для оперы и балета. Мы работали в театре «Гранд-опера» — можете проверить. И чтобы сэкономить вам время, скажу, что я никогда не была замужем и Эрнестина Дюмон — мое девичье имя.

— А Гримо? — спросил доктор Фелл. — Откуда он родом?

— Думаю, с юга Франции. Но он учился в Париже. Все его родственники умерли, так что это вам не поможет. Он унаследовал их деньги.

В ее голосе чувствовалось напряжение, которого вроде бы не подразумевали эти обычные вопросы. Однако следующие три вопроса доктора Фелла были настолько необычными, что Хэдли снова оторвался от своих записей, а взгляд Эрнестины Дюмон, успевшей взять себя в руки, опять стал настороженным.

— Какого вы вероисповедания, мэм?

— Я унитарианка.[13] А что?

— Хм, да. Гримо когда-нибудь посещал Соединенные Штаты или имел там друзей?

— Никогда не посещал. И друзей у него там не было, насколько я знаю.

— Слова «семь башен» означают что-нибудь для вас, мэм?

— Нет! — крикнула Эрнестина Дюмон, внезапно побелев.

Доктор Фелл, кончив зажигать сигару, посмотрел на нее сквозь облачко дыма. Потом отошел от камина и указал тростью на гряду белых гор на заднем плане картины.

— Я не стану спрашивать, знаете ли вы, что здесь изображено, — продолжал он, — но спрашиваю, рассказал ли вам Гримо, почему он купил эту картину. Какими она обладает чарами, способными уберечь от пули или дурного глаза? Какая сила… — Не договорив, доктор Фелл с трудом поднял картину и стал двигать ее из стороны в сторону. — О, моя шляпа! — воскликнул он. — О боже! О, Бахус! Bay!

— В чем дело? — встрепенулся Хэдли. — Вы что-то обнаружили?

— Нет, я ничего не обнаружил, — отозвался доктор Фелл. — В том-то все и дело. Ну, мадам?

— По-моему, вы самый странный человек, какого я когда-либо встречала, — дрожащим голосом сказала женщина. — Нет, Шарль ничего мне не рассказывал — только посмеивался. Почему бы вам не расспросить художника? Картину написал Бернеби — он должен знать. Похоже, здесь изображена какая-то несуществующая страна.

Доктор Фелл мрачно кивнул:

— Боюсь, вы правы, мэм. Не думаю, что эта страна существует. И если там были похоронены три человека, их могилы будет нелегко найти, не так ли?

— Перестаньте болтать вздор! — рявкнул Хэдли, но тут же умолк, ошеломленный тем, что этот «вздор» подействовал на Эрнестину Дюмон как удар. Она поднялась с кресла, чтобы скрыть эффект этих кажущихся бессмысленными слов.

— Я ухожу, — заявила женщина. — Вы не можете задерживать меня. По-моему, вы все безумны. Сидите здесь и порете чушь, позволяя Пьеру Флею убежать. Почему вы не преследуете его? Почему вы ничего не делаете?

— Потому что, мэм, сам Гримо сказал, что Пьер Флей не стрелял в него. — Доктор Фелл со стуком опустил картину на пол и прислонил к дивану. Изображение несуществующей страны с тремя надгробиями среди скрюченных деревьев внушало Рэмпоулу необъяснимый ужас. Он все еще смотрел на картину, когда на лестнице послышались шаги.

Было истинным утешением увидеть продолговатое прозаичное лицо сержанта Беттса, которого Рэмпоул помнил по делу о лондонском Тауэре.[14] За ним следовали двое в штатском, неся фотографическое и дактилоскопическое оборудование. Полисмен в униформе стоял позади Миллса, Бойда Мэнгена и девушки, которая была в гостиной. Она протиснулась сквозь группу и шагнула в комнату.

— Бойд сказал, что вы хотели меня видеть, — заговорила девушка тихим, дрожащим голосом. — Но я настояла на том, чтобы поехать в «скорой помощи». Лучше поторопитесь, тетя Эрнестина. Они говорят, что он… уходит.

Она стянула перчатки, стараясь выглядеть решительной, но это ей не удавалось. Подобные властные манеры свойственны перешагнувшим двадцатилетний рубеж, но они являются результатом отсутствия опыта и противодействия. Золотистые волосы девушки были завиты за ушами. Квадратное скуластое лицо не отличалось красотой, но приковывало к себе внимание. Широкий рот с темно-красными губами контрастировал с мягкими карими глазами. Быстро оглядевшись, девушка отошла назад к Мэнгену, кутаясь в меховую шубку. Она явно пребывала на грани истерики.

— Пожалуйста, скажите поскорее, что вам от меня нужно! — вскрикнула девушка. — Неужели вы не понимаете, что он умирает? Тетя Эрнестина…

— Если эти джентльмены закончили со мной, — спокойно сказала женщина, — я ухожу.

Она внезапно стала покорной, но в этой покорности ощущался вызов. Обе женщины искоса посмотрели друг на друга — в глазах Розетт Гримо мелькнуло беспокойство. Хэдли молчал, словно на очной ставке между двумя подозреваемыми в Скотленд-Ярде.

— Мистер Мэнген, — заговорил он наконец, — пожалуйста, отведите мисс Гримо в комнату мистера Миллса в конце холла. Благодарю вас. Мы вскоре к вам присоединимся. Одну секунду, мистер Миллс… Беттс!

— Сэр?

— Хочу поручить вам важную работу. Мэнген передал, чтобы вы захватили веревки и фонарь?.. Отлично. Поднимитесь на крышу и обыщите каждый дюйм на предмет любых следов — особенно над этой комнатой. Потом спуститесь на задний двор и поищите следы там и в соседних дворах. Мистер Миллс покажет вам, как пройти на крышу… Престон! Он здесь?

Востроносый молодой человек вбежал из холла. Сержант Престон был специалистом по обыскам, обнаружившим тайник за панелью в деле о часах смерти.[15]

— Проверьте, нет ли из этой комнаты какого-нибудь потайного выхода, — приказал суперинтендент. — Если понадобится, разберите все на кусочки. Посмотрите, не мог ли кто-нибудь выбраться через дымоход… А вы, ребята, займитесь отпечатками и фотографиями. Перед съемкой отметьте мелом каждое пятно крови. Но не трогайте обгоревшую бумагу в камине… Констебль! Где он, черт побери?

— Здесь, сэр.

— На Боу-стрит выяснили адрес человека по имени Пьер Флей?.. Отлично. Отправляйтесь по этому адресу и доставьте Флея сюда. Если его там нет, подождите. Уже послали в театр, где он работает?.. Хорошо. Это все. Приступайте.

Хэдли вышел в коридор, бормоча себе под нос. Доктор Фелл последовал за ним.

— Слушайте, Хэдли, — обратился он к суперинтенденту, — идите вниз и займитесь опросом. Думаю, я принесу больше пользы, если останусь здесь и помогу этим тупицам с фотосъемкой.

— Будь я проклят, если позволю вам испортить еще несколько фотопластинок! — огрызнулся Хэдли. — Они стоят немалых денег, а кроме того, нам нужны улики. А теперь я хочу поговорить с вами начистоту. Что означает весь этот бред о семи башнях и людях, похороненных в странах, которые никогда не существовали? Я и раньше видел ваши приступы мистификаций, но они никогда не выглядели так дико. Давайте обменяемся информацией. Что вы… Да, в чем дело?

Он сердито повернулся, когда Стюарт Миллс потянул его за рукав.

— Прежде чем проводить сержанта на крышу, — невозмутимо произнес секретарь, — я хочу сообщить вам на тот случай, если вы захотите повидать мистера Дреймена, что он дома.

— Дреймен? Когда он вернулся?

Миллс нахмурился:

— Насколько я могу судить, он вообще не уходил. Недавно я заглянул к нему в комнату…

— Зачем? — осведомился доктор Фелл с внезапным интересом.

— Из любопытства, сэр, — спокойно ответил секретарь. — Я обнаружил, что он спит, и разбудить его будет нелегко. Полагаю, мистер Дреймен принял снотворное — это его привычка. Я не имею в виду, что он наркоман, но снотворное он любит.

— Самый сумасшедший дом, о каком я когда-либо слышал! — заявил Хэдли. — Что-нибудь еще?

— Да, сэр. Внизу друг доктора Гримо. Он только что прибыл и хочет повидать вас. Не думаю, что это очень важно, но он член клуба в «Уорикской таверне». Его зовут Петтис — мистер Энтони Петтис.

— Петтис? — переспросил доктор Фелл, поглаживая подбородки. — Интересно, тот ли это Петтис, который составляет сборники историй о привидениях и пишет к ним отличные предисловия? Хм, да. Как он оказался в этом замешанным?

— А как все остальные? — отозвался Хэдли. — Сейчас я не могу повидаться с ним, если у него нет важной информации. Узнайте его адрес и скажите, что я загляну к нему утром. Спасибо. — Он повернулся к доктору Феллу: — А теперь расскажите о семи башнях и несуществующей стране.

Доктор дождался момента, когда Миллс повел сержанта Беттса по коридору к двери в противоположном конце. Тишину нарушали только приглушенные звуки в комнате Гримо. Яркий желтый свет все еще струился через арку лестницы, позволяя видеть весь коридор. Доктор Фелл окинул его взглядом и подошел к тремя задрапированным окнам. Отодвинув коричневые портьеры, он убедился, что все окна надежно заперты изнутри, потом подозвал к лестнице Хэдли и Рэмпоула.

— Признаю, что было бы неплохо сравнить наши данные перед опросом следующих свидетелей, — сказал он. — Но пока я не буду говорить о семи башнях. Я подойду к ним постепенно, как герой английской сказки Чайлд Роланд. Несколько бессвязных слов Хэдли — единственная реальная улика, которой мы располагаем, так как она исходит от жертвы, — могут оказаться самым важным ключом. Я имею в виду слова, которые пробормотал Гримо, прежде чем потерял сознание. Надеюсь, мы все их слышали. Помните, вы спросили, стрелял ли в него Флей? Гримо покачал головой. Тогда вы спросили его, кто это сделал. И что же он ответил? Я хочу спросить по очереди каждого из вас, что, по вашему мнению, вы слышали.

Доктор посмотрел на Рэмпоула. Мозги американца пребывали не в лучшем состоянии. Он помнил отдельные слова, но целое заслоняло слишком четкое видение окровавленной груди и изогнутой шеи Гримо.

— Первое слово, — неуверенно сказал Рэмпоул, — показалось мне похожим на «хор»…

— Чепуха! — прервал его Хэдли. — Я записал всю фразу. Первым словом было «вата», хотя пусть меня повесят, если я понимаю…

— Спокойно, — сказал доктор Фелл. — Ваш бред почище моего. Продолжайте, Тэд.

— Ну, я не могу в этом поклясться, но мне показалось, что следующими словами были «не самоубийство» и «он не мог использовать веревку». Далее упоминались «крыша», «снег» и «лисица». Последнее, что я слышал, звучало как «слишком много света». Опять же не могу ручаться за последовательность…

— Вы все перепутали, даже если уловили кое-что правильно, — снисходительно произнес Хэдли. — Впрочем, должен признаться, что в моих записях смысла не больше. После слова «вата» он сказал «соленый» и «окоп». Вы правы насчет веревки, хотя я ничего не слышал о самоубийстве. Крыша и снег тоже фигурировали, потом он сказал «слишком много света» и «заполучил оружие». Далее следовало что-то насчет лисицы, а под конец — я едва это расслышал из-за кровотечения — что-то вроде «не вините беднягу…». И это все.

— О боже! — простонал доктор Фелл, переводя взгляд с одного на другого. — Это ужасно! Я собирался одержать над вами верх — объяснить, что сказал Гримо. Но вы меня посрамили. Я не расслышал и половины того, что расслышали вы, хотя осмелюсь предположить, что вы оба достаточно далеки от истины. Bay!

— Ну и какова же ваша версия? — осведомился Хэдли. Доктор прошелся взад-вперед.

— Я разобрал только первые несколько слов. Они достаточно осмысленны, если я прав. Но остальное просто кошмар. Мне представляются лисицы, бегущие по крышам в снегу, или…

— Ликантропия?[16] — предположил Рэмпоул. — Кто-нибудь упоминал оборотней?