Три гроба

— Не хочу прерывать вас, но это выглядит очень странно и очень многозначительно. Габриэль Добрентеи, «Yorick és Eliza levelei», два тома. «Shakspere Minden Munkái», девять томов в разных изданиях. А здесь чье-то имя… — Он сделал паузу. — Хмф. Ха! Вы знаете что-нибудь об этих книгах, мистер Миллс? Только на них нет пыли.

Миллс отвлекся от своего повествования:

— Кажется, эти книги из стопки, которую доктор Гримо хотел отправить на чердак. Мистер Дреймен нашел их позади других книг, когда мы вчера вечером убрали из комнаты несколько полок, чтобы освободить место для картины… На чем я остановился, мистер Хэдли? Ах да! Когда доктор Гримо сообщил мне, что этим вечером может прийти посетитель, у меня не было причины предполагать, что это человек из «Уорикской таверны». Он так не сказал.

— А что именно он сказал?

— После обеда я работал в большой библиотеке внизу. Доктор Гримо предложил, чтобы в половине десятого я поднялся в свой кабинет, сидел там с открытой дверью и… и присматривал за этой комнатой в случае…

— В каком случае?

Миллс прочистил горло.

— Он не стал уточнять.

Хэдли фыркнул.

— Выходит, он сказал вам это, а вы все еще не подозревали, кто может прийти?

— Думаю, — вмешался доктор Фелл, — я могу объяснить, что имеет в виду наш молодой друг. Должно быть, в душе у него происходит борьба. Наш юный бакалавр наук, несмотря на крепкий щит с девизом «х2 + 2ху + у2», обладает достаточно развитым воображением, чтобы испугаться сцены в «Уорикской таверне». И он не желает знать больше, чем предписано его обязанностями. Это верно, не так ли?

— Я этого не признаю, сэр, — отозвался Миллс тем не менее с явным облегчением. — Мои мотивы не имеют ничего общего с фактами. Обратите внимание, что я в точности выполнил полученные инструкции. Я поднялся сюда ровно в половине десятого…

— А где тогда были остальные? — спросил Хэдли. — Не говорите, что точно не знаете — просто скажите, где, по-вашему, они находились.

— Насколько мне известно, мисс Розетт Гримо и Мэнген играли в карты в гостиной. Дреймен сказал мне, что собирается уходить, — я его не видел.

— А мадам Дюмон?

— Я встретил ее, поднимаясь сюда. Она вышла с послеобеденным кофе доктора Гримо, точнее, с его остатками… Я отправился в свой кабинет, оставил дверь открытой и придвинул стол с пишущей машинкой таким образом, чтобы видеть коридор во время работы. Ровно… — он закрыл глаза и тут же открыл их, — ровно без пятнадцати десять я услышал, как позвонили в парадную дверь. Электрический звонок находится на втором этаже, и я четко его слышал.

Через две минуты мадам Дюмон появилась со стороны лестницы. Она несла поднос для визитных карточек и собиралась постучать в дверь, когда я внезапно увидел… э-э… высокого мужчину, поднявшегося следом за ней. Мадам Дюмон повернулась и тоже увидела его. Она произнесла несколько слов, которые я не берусь повторить точно, спрашивая, почему он не подождал внизу. При этом она казалась возбужденной. Э-э… высокий мужчина не ответил. Он подошел к двери, не спеша опустил воротник пальто и снял шапку, которую сунул в карман. По-моему, он смеялся. Мадам Дюмон что-то крикнула, отшатнулась к стене и открыла дверь. На пороге появился раздосадованный доктор Гримо. «Что здесь за шум?» — сердито спросил он, но при виде высокого мужчины застыл как вкопанный и воскликнул: «Господи, кто вы такой?»

Монотонный голос Миллса ускорил темп, а его улыбка стала жутковатой.

— Вы хорошо разглядели этого мужчину, мистер Миллс?

— Достаточно хорошо. Когда он проходил под аркой, поднявшись по лестнице, то посмотрел в мою сторону.

— Ну?

— Воротник его пальто тогда был поднят, а на голове была островерхая шапка. Но я обладаю тем, что именуют дальнозоркостью, джентльмены, и смог четко разглядеть контуры и цвет носа и рта. На нем было фальшивое лицо — вроде детской маски из папье-маше. У меня сложилось впечатление, что лицо было длинным, розоватым и с широко открытым ртом. И насколько я успел заметить, он не снял его. Думаю, я могу утверждать это.

— Вы абсолютно правы, — послышался спокойный голос в дверях. — Это было фальшивое лицо. И к сожалению, он его не снял.

Глава 4

НЕВОЗМОЖНОЕ

Она стояла в дверном проеме, переводя взгляд с одного на другого. У Рэмпоула создалось впечатление, что это незаурядная женщина, хотя он сам не знал почему. Внешне в ней не было ничего примечательного, кроме блестящих черных глаз, слегка покрасневших скорее от горя, чем от слез. Женщина была невысокой, с крепкой фигурой, широким скуластым лицом, лоснящейся кожей и свисавшими на глаза каштановыми локонами, но Рэмпоул испытывал странное ощущение, что она могла бы быть красивой, если бы постаралась. На ней было простое темное платье с белыми вставками на груди, однако она не выглядела одетой убого.

Что же в ней было необычным — поза, осанка? Слово «наэлектризованная» кажется бессмысленным, тем не менее оно в точности характеризовало исходившее от нее ощущение внутренней силы. Женщина направилась к ним, скрипя туфлями, ища взглядом Хэдли и нервно потирая ладони. Рэмпоул был убежден, что убийство профессора Гримо нанесло ей удар, от которого она никогда не сможет оправиться и который оставил бы ее опустошенной и плачущей, если бы не жажда мести.

— Я Эрнестина Дюмон, — сказала женщина, словно прочитав его мысли. — Я пришла помочь вам найти человека, который стрелял в Шарля.

Она говорила почти без акцента, но с нечеткой дикцией и без всякого выражения, продолжая потирать ладони.

— Когда я услышала об этом, то сначала не могла подняться. Потом я хотела поехать с Шарлем в лечебницу в машине скорой помощи, но врач запретил мне. Он сказал, что полиция захочет поговорить со мной. Полагаю, он был прав.

Хэдли поднялся и придвинул женщине кресло:

— Пожалуйста, садитесь, мадам. Вскоре мы выслушаем ваше заявление. А сейчас я прошу вас внимательно послушать мистера Миллса на случай, если понадобится подтвердить его показания.

Эрнестина Дюмон поежилась от холода, и доктор Фелл, наблюдавший за ней, приковылял к окну, чтобы закрыть его. Потом она бросила взгляд на камин, где под слоем горелой бумаги огонь едва тлел. Осознав смысл слов Хэдли, женщина кивнула и посмотрела на Миллса с подобием улыбки.

— Да, конечно, он славный дурачок, и у него добрые намерения. Не так ли, Стюарт? Продолжайте, а я послушаю.

Если Миллс рассердился, то ничем этого не проявил. Его веки слегка дрогнули, и он скрестил на груди руки.

— Раз пифии[9] нравится так думать, я не возражаю, — отозвался он. — На чем я остановился?

— Вы сказали, что доктор Гримо при виде посетителя воскликнул: «Господи, кто вы такой?» Что было потом?

— Ах да! Профессор был без очков — они висели на шнурке, — а зрение у него так себе, поэтому у меня создалось впечатление, что он принял маску за настоящее лицо. Но прежде чем он смог надеть очки, незнакомец быстро метнулся в комнату. Доктор Гримо пытался преградить ему дорогу, но не успел, и я услышал смех незнакомца. Когда тот вошел в комнату… — Миллс оборвал фразу с озадаченным видом. — Это очень странно, но мне показалось, что мадам Дюмон, хотя и отшатнулась к стене, закрыла за ним дверь. Помню, что она держалась за ручку.

Эрнестина Дюмон вспыхнула.

— Что вы под этим подразумеваете, глупый мальчишка? — осведомилась она. — Думайте, что говорите! По-вашему, я намеренно оставила этого человека наедине с Шарлем? Он захлопнул за собой дверь и повернул в замке ключ…

[Иллюстрация «План верхнего этажа»[10] ]

— Минутку, мадам… Это правда, мистер Миллс?

— Я хочу, чтобы вы понимали, — отозвался Миллс, — что я всего лишь стараюсь сообщить о каждом факте и даже о каждом своем впечатлении. Я ничего под этим не подразумевал и согласен с поправкой. Как говорит пифия, он повернул в замке ключ.

— Ему кажется, что «пифия» — это остроумная шутка! — нервно произнесла женщина.

Миллс улыбнулся:

— Не сомневаюсь, что пифия была возбуждена. Она начала звать доктора Гримо по имени и дергать дверную ручку. Я слышал голоса внутри, но находился достаточно далеко, а дверь, как видите, прочная. — Он указал на дверь. — Я ничего не мог разобрать, пока секунд через тридцать, во время которых высокий мужчина, очевидно, снял маску, доктор Гримо не крикнул пифии сердитым голосом: «Убирайся, дура! Я сам могу во всем разобраться».

— Понятно. Он казался… испуганным?

Секретарь задумался.

— Напротив, я бы сказал, что в его голосе звучало облегчение.

— А вы, мадам, сразу повиновались и ушли?

— Да.

— Хотя, полагаю, — вежливо заметил Хэдли, — к вам в дом нечасто являются шутники в «фальшивых лицах», которые ведут себя столь дико. Вероятно, вы знали об угрозах вашему хозяину?

— Я повиновалась Шарлю Гримо более двадцати лет, — спокойно ответила женщина, хотя слово «хозяин» явно задело ее. — И я никогда не видела ситуации, с которой он не мог бы справиться. Конечно, я повиновалась, как всегда. — Презрение сменилось полуулыбкой. — Но интересно с психологической точки зрения, как сказал бы Шарль, что вы не спрашиваете Стюарта, почему он повиновался и не поднял тревогу. Очевидно, вы думаете, что он просто испугался. Благодарю за подразумеваемый комплимент. Пожалуйста, продолжайте.

Рэмпоулу казалось, что он наблюдает за ловкими выпадами фехтовальщика. По-видимому, Хэдли чувствовал то же самое, хотя обратился к секретарю:

— Вы не помните, мистер Миллс, точное время, когда высокий мужчина вошел в комнату?

— Было без десяти десять. На моем столе с пишущей машинкой стоят часы.

— А когда вы услышали выстрел?

— Ровно в десять минут одиннадцатого.

— Вы имеете в виду, что все это время наблюдали за дверью?

— Разумеется. — Миллс откашлялся. — Несмотря на трусость, которую приписывает мне пифия, я первым подбежал к двери, когда раздался выстрел. Она все еще была заперта изнутри, как вы сами видели, джентльмены, прибыв вскоре после этого.

— В течение двадцати минут, когда профессор и незнакомец оставались наедине, вы слышали голоса, движения или какие-нибудь звуки?

— Один раз мне показалось, что разговор идет на повышенных тонах и что-то стукнуло. Но я был слишком далеко… — Он опять начал раскачиваться под холодным взглядом Хэдли, и на его лбу снова выступил пот. — Конечно, я понимаю, что моя история звучит невероятно. Тем не менее, джентльмены, я готов поклясться… — Его голос стал пронзительным.

— Все в порядке, Стюарт, — мягко произнесла женщина. — Я могу подтвердить ваши слова.

— Думаю, это было бы очень кстати, — мрачно сказал Хэдли. — Последний вопрос, мистер Миллс. Можете вы хотя бы поверхностно описать визитера, которого видели?.. Минутку, мадам! — Он быстро повернулся к женщине. — Всему свое время. Ну, мистер Миллс?

— Я могу с уверенностью заявить, что на нем были длинное черное пальто и остроконечная шапка из какой-то коричневой ткани, а также темные брюки. На обувь я не обратил внимания. Его волосы, когда он снял шапку… — Миллс оборвал фразу. — Странно! Не хочу казаться фантазером, но теперь я помню, что его волосы выглядели неестественно, как будто вся голова была сделана из папье-маше и раскрашена.

Хэдли, ходивший взад-вперед мимо большой картины, повернулся к Миллсу с таким видом, что тот испуганно ойкнул.

— Вы же сами просили меня, джентльмены, рассказать вам, что я видел. А я видел именно это!

— Продолжайте, — мрачно буркнул Хэдли.

— По-моему, на нем были перчатки, хотя он держал руки в карманах, так что я не могу быть абсолютно уверен. Он был высоким — на добрых три-четыре дюйма выше доктора Гримо — и средней… э-э… анатомической структуры.

— Он походил на Пьера Флея?

— Ну… В каком-то смысле да, а в каком-то — нет. Я бы сказал, что этот человек был еще выше Флея и не таким худым, но не могу в этом поклясться.

Во время опроса Рэмпоул наблюдал уголком глаза за доктором Феллом. Доктор в мятой накидке и с широкополой шляпой под мышкой бродил по комнате, ковыряя тростью ковер. Он то и дело наклонялся к разным предметам, пока очки не съехали с носа. Его взгляд скользил по картине, рядам книг, жадеитовому буйволу на письменном столе. Потом доктор Фелл склонился к камину и снова выпрямился, изучая герб над ним. Но Рэмпоул заметил, что он все время посматривает на мадам Дюмон, словно она его приворожила. Женщина видела это. Она пыталась его игнорировать, но то и дело на него поглядывала. Казалось, между ними происходил невидимый поединок.

— Есть и другие вопросы, мистер Миллс, — сказал Хэдли. — В частности, о происшествии в «Уорикской таверне» и этой картине. Но они могут подождать своей очереди… Не возражаете спуститься и пригласить сюда мисс Гримо и мистера Мэнгена, а также мистера Дреймена, если он вернулся?.. Спасибо. Погодите! У вас есть вопросы, Фелл?

Доктор Фелл дружелюбно покачал головой. Рэмпоул видел, как побелели костяшки пальцев на стиснутых руках женщины.

— Вашему другу обязательно расхаживать по комнате?! — внезапно воскликнула она пронзительным голосом. — От этого с ума можно сойти!

Хэдли посмотрел на нее:

— Понимаю, мадам. К сожалению, это его давняя привычка.

— И вообще, кто вы такие? Вы явились в мой дом…

— Я суперинтендент отдела уголовного розыска. Это мистер Рэмпоул. А это доктор Гидеон Фелл, о котором вы, возможно, слышали.

— Кажется, да. — Она кивнула и хлопнула ладонью по столу. — Даже если так, почему при этом нужно забывать о хороших манерах? Зачем вымораживать комнату, открывая окна? Нельзя хотя бы развести огонь, чтобы согреться?

— Не советую, — сказал доктор Фелл. — Пока мы не разберемся, что за бумаги сожгли в камине. Похоже, там был настоящий костер.

— Почему вы ведете себя так глупо? — устало промолвила Эрнестина Дюмон. — Почему сидите здесь? Вы отлично знаете, что это сделал Флей, так почему не ищете его?

В ее взгляде мелькнула ненависть. Казалось, она пребывала в трансе и видела Флея, поднимающегося на эшафот.

— Вы знаете Флея? — резко осведомился Хэдли.

— Нет, я никогда его не видела. Я имею в виду, что не видела до сегодняшнего вечера. Но я знаю то, что рассказывал мне Шарль.

— И что же он вам рассказывал?

— Этот Флей — сумасшедший! Шарль не был с ним знаком, но этот человек вбил себе в голову безумную идею, что Шарль высмеивает оккультизм. У него есть брат — такой же… — Она покрутила пальцем у виска. — Шарль сказал мне, что Флей может прийти в половине десятого и чтобы я его впустила. Но когда я в половине десятого принесла Шарлю поднос с кофе, он засмеялся и сказал, что если этот человек не пришел до сих пор, то не придет вовсе. «Люди, одержимые злобой, не опаздывают», — добавил он. — Женщина расправила плечи. — Но Шарль ошибся. Без четверти десять раздался звонок, и я открыла дверь. На крыльце стоял мужчина. Он протянул визитную карточку и сказал: «Передайте ее профессору Гримо и спросите, примет ли он меня».

Хэдли прислонился к краю кожаного дивана, разглядывая Эрнестину Дюмон.

— А как же фальшивое лицо, мадам? Вам это не показалось немного странным?

— Я не видела никакого фальшивого лица! Вы заметили, что в нижнем холле горит только одна лампа? Позади него был уличный фонарь, и я могла видеть только его силуэт. Он говорил так вежливо и передал карточку, поэтому я не сразу поняла…

— Одну минуту. Вы бы узнали этот голос, если бы услышали его снова?

Женщина шевельнула плечами, словно передвигая ношу на спине.

— Думаю, да. Но голос звучал приглушенно — очевидно, из-за маски. Ах, почему мужчины такие… — Она откинулась на спинку стула, и ее глаза без видимой причины наполнились слезами. — Я не понимаю таких вещей! Я обыкновенная женщина. Если кто-то причинил вам вред, вы подстерегаете и убиваете его. Потом ваши друзья идут в суд и клянутся, что вы были в это время в другом месте. Но вы не станете надевать размалеванную маску, как старый Дреймен с детьми в ночь Гая Фокса,[11] протягивать визитную карточку, подниматься наверх и убивать человека, а потом исчезать через окно, как это пугало! Это похоже на легенды, которые нам рассказывали в детстве… — Ее сдержанность сменилась истерикой. — Господи, Шарль! Мой бедный Шарль!

Хэдли терпеливо ждал. Женщина быстро взяла себя в руки, став такой же отчужденной и непроницаемой, как картина, стоящая напротив. Эмоциональная вспышка принесла ей облегчение, хотя она тяжело дышала. Было слышно, как ее ногти царапают подлокотники кресла.

— Значит, — заговорил Хэдли, — посетитель попросил вас передать карточку профессору Гримо и спросить, примет ли он его. Отлично. Насколько мы поняли, мисс Гримо и мистер Мэнген находились в гостиной возле парадной двери?

Женщина с любопытством посмотрела на него:

— Странный вопрос. Почему вы его задаете? Думаю, что да, я не заметила.

— А вы помните, дверь гостиной была открыта или закрыта?