Отмщённый

Он шевельнулся, и женщина обнаружила у него на коленях маленький вороненый автомат с длинной рукояткой, из которой торчал рожок с патронами. Она хотела что-то сказать, но не смогла. Она закрыла глаза в последней надежде, что мракобесие рассосется. Спустя минуту надежда умерла. Последней.

– О чем молчите? – поинтересовался незнакомец. Довольно странно – он пока не прикасался к женщине. Наверное, растягивал удовольствие. Ей хотелось съежиться, накрыться одеялом, забраться внутрь софы. Но приказ был категоричен – не шевелиться.

– Эй, вы живы? – В голосе прозвучала усмешка. – Вы какая-то вялая и неразговорчивая.

– Заглохла, – прошептала женщина. – Закончилось физическое и умственное развитие… Мне плохо думается и соображается… Я пытаюсь вспомнить, как сюда попала…

– Вы еще спросите, что было вчера. Мне кажется, вы преувеличиваете.

Она открыла глаза. Самое время начать бороться со страхом. Нельзя ему все время потакать. Бродяга исподлобья поедал ее глазами.

– Вы кто? – простонала женщина.

– Метрдотель. – Он криво ухмыльнулся. – Чего изволите, мадам? Помимо того, что вам сегодня запрещено.

– А если серьезно?

Он пожал плечами:

– Человек.

– Что-то не похоже… О, господи… Вы грабитель, насильник?

– Нет, я точно не насильник. – Он, возможно, улыбался, за бородой не поймешь. – Мадам, вы можете немного расслабиться, я пока не питаю по вашу душу циничных планов, связанных с насилием. Вы просто оказались не в то время и не в том месте. Будете правильно себя вести, и с вами ничего не случится. Понятие «правильно себя вести» означает беспрекословное подчинение и никакого шума. Предлагаю вдуматься в эти слова. По моим первичным наблюдениям, вы имеете склонность к побегу.

Вот черт… Она закашлялась. Это кто тут имеет склонность к побегу?

– Вы позволите? – Незнакомец встал, не спуская взгляда с лежащей женщины, подошел к столу и открыл сумочку. Какое-то время он мрачно созерцал ее нутро, покачал головой: – Как вы сами в этом хаосе можете что-то найти? – Он помешкал и высыпал содержимое «ридикюля» на стол. Женщина поморщилась. Бродяга с интересом ковырялся в ее аксессуарах. Большинство вещей он сразу же отодвинул на край стола, сунул в карман газовый баллончик, взялся за паспорт.

– Посмотрим ваши конфиденциальные личные данные… Екатерина Андреевна, стало быть… Хорошее у вас имя, Катя. Правда, фамилия грустная. Что вы здесь делаете, гражданка Одинокова?

Женщина чуть не поперхнулась:

– Это я у вас хотела спросить…

– Отвечайте.

– Да идите вы к черту, – разозлилась она. – Это мой дом!

– Неужели? – изумился незнакомец. – В таком случае, поздравляю, вы не склонны к чистоте и порядку.

– Я здесь впервые… Бумаги, на которые вы смотрите, – документы на право собственности. Можете почитать – если умеете это делать.

– Умею, Катя. Ведь смог прочесть ваш паспорт… – Впрочем, документы на дом мужчину не интересовали, он отбросил их в сторону, туда же отправил ключи от машины, косметичку, сотовый телефон, тюбики с кремами, набор гигиенических салфеток. – Я вижу, вы не курите?

– Счастливые не курят, – фыркнула Екатерина.

– Серьезно? – удивился незнакомец и открыл кошелек. Денежных знаков там было немного, женщина скорбно поджала губы. – Не бойтесь, – успокоил ее мужчина. – Ваши деньги меня не волнуют. Как и ваш богатый внутренний мир. Я бы предпочел, чтобы вы сюда не приехали, но раз уж вы здесь…

– Вы взяли меня в заложницы?

Он не удостоил ее ответом. Взгляд незнакомца переместился к бумажному пакету. Он забросил автомат на плечо. Одним глазом продолжал контролировать пленницу. Другой направил на более приятные вещи. В пакете было много всего интересного. Первым делом извлек початый коньяк и одобрительно крякнул:

– Браво, Екатерина Андреевна. Зачем вам в путешествии коньяк? Вы же за рулем.

– Я алкоголичка.

– Простите, не знал. – Он оставил бутылку в покое и с умилением начал извлекать из пакета упаковки с едой – сыр с «гастрономической» плесенью, сырокопченую колбасу, сухие хлебцы, ветчину. – Какая прелесть, Екатерина Андреевна. В этом доме ничто не предвещало еды. Оголодал, как тамагочи. В холодильнике – пустота, – он неудачно пошутил. – Помимо пакетов с фрагментами женского тела. Он даже не подключен. В подвале тоже шаром покати. Надеюсь, вы поделитесь хлебом насущным с оголодавшим странником?

– У вас имя есть? – прошептала женщина.

– Павел.

– Спасибо… Как вы вошли в мой дом?

– Огородами. Запертый дом означает, что хозяев нет. Выставил оконную раму вместе со стеклом на задней стороне, а когда забрался, вставил ее обратно. Это очень просто. Можете попробовать на досуге. В этом доме все держится на честном слове.

– Господи, я, кажется, понимаю… – Она задрожала, со страхом уставилась на автомат за спиной бродяги. – Вы тот самый опасный преступник, о котором говорили полицейские, стоящие в оцеплении. Это по вашу душу они ввели в действие план «Вулкан»…

– Что вы видели, въезжая в деревню? – насторожился Павел. Его глаза как-то странно заблестели, стали испускать мерцающий свет. «У него такие же глаза, как у меня», – с удивлением подумала Катя. Но мысль ушла, придавленная ворохом других.

– Вокруг деревни куча полицейских. Они никого не выпускают. Но меня впустили, предупредив, что обратно не выпустят… Какая же я дура, не догадывалась, что все так серьезно…

– В деревне их нет?

– Ни одного не видела… Нет, правда, Павел, или как вас там… В полях и на дороге они везде, а в Нахапетовку не суются…

– Все правильно. Ждут специалистов по зачистке, которые почему-то задерживаются. Каждый должен заниматься своим делом. Прибудут спецы – и тогда полиция начнет обшаривать каждый дом.

– Господи, и я тут в заложниках… Вы кого-то убили? – Она опять со страхом мазнула взглядом автомат.

– Нет. – Он решительно отверг ее подозрения. – Я никого не убивал. Пугал, избивал, калечил – но смертного греха на мне нет.

– Лжете…

– Я не лжу. – Он хрипло засмеялся. И вдруг сморщился, прижал руку к животу. Бродягу передернуло. Похоже, смеяться ему было противопоказано.

– Болеете? – насторожилась Катя.

– Немного. Ерунда. Серьезно, Катя, не знаю, станет ли вам от этого легче, но я не убийца. Пока, во всяком случае, не убийца…

За окном послышался шум. Павел напрягся, снял с плеча автомат. Шторки за софой были задернуты. Ему пришлось втиснуться между простенком и боковиной софы, чтобы дотянуться до занавески. Катя отвернулась – бродяга благоухал отнюдь не по-французски. По улице Салуяна протащился старенький пикап, груженный пакетами с углем. Обрюзгший водитель не походил на переодетого спецназовца. Пикап прошел без остановки, шум затих. Павел сплющил нос о стекло. На улице все было спокойно. Накрапывал мелкий дождик, облака на небе формировались в сложные многоэтажные конструкции. Он всего лишь на миг утратил контроль над ситуацией! Взвыли пружины, чертова девка слетела с софы, как будто ей фитиль в попу вставили! Она успешно сманеврировала вокруг стола, кривоногой табуретки и пулей помчалась к выходу. Собственные кудряшки за ней не поспевали! Павел ахнул, бросился в погоню. Какие мы подвижные и прыгучие! Он бы упустил свою заложницу, если бы она не врезалась плечом в косяк. Оба вывалились в сени, рухнули на груду скрученных ковриков и ржавых ведер, стали яростно в ней возиться, издавая сдавленные звуки. Повалился ржавый инструментарий, прислоненный к стене, – Павлу перепало лопатой по лбу, Катю зацепило граблями – хорошо, что черенком. Он зажимал ей рот, чтобы не орала. А она делала огромные глаза, извивалась, норовила укусить. Финальным аккордом стало падение дырявого корыта, которое накрыло обоих, и пришлось избавляться от него совместными усилиями.

– Ну, все, все, справился со слабой женщиной, вставай, уже не сбегу… – хрипела Катя. Ее тошнило и едва не рвало. – Какой же ты вонючий, ты хоть когда-нибудь в жизни мылся?… С тобой общаться нужно в защитном скафандре и перчатках…

– И что, теперь я должен переселиться в отдельный домик? – хрипел Павел. – Никто не предлагал со мной общаться, сама начала. А я, между прочим, предупреждал, так что не обессудь, это ты виновата… Лежи смирно, мать твою… Кстати, почему мы перешли на «ты»? – запоздало сообразил он.

– Это я перешла, – выплюнула ему в лицо Катя. – А тебе никто не разрешал.

Они уселись, тяжело дыша – у разбитого корыта. Павел крепко держал ее за руку. Девушка догадывалась, что при первой же попытке учинить крик он снова зажмет ей рот своей вонючей дланью, поэтому благоразумно помалкивала. Она с презрением смотрела на Павла, норовила от него отодвинуться.

– Страх и ненависть в Нахапетовке, – не без юмора заметил Павел и сам от нее отодвинулся – благоухание, впрочем, не уменьшилось. – Меня сразу в твоем характере что-то насторожило.

– Да, меня тоже в моем характере что-то настораживает, – огрызнулась Катя. – Но речь не обо мне, а о тебе. Ты мужлан. Твои добродетели раскрываются в полной красе.

– Ты ничего не знаешь о моих добродетелях, поэтому помолчи, – отрубил Павел. – Пройдемте, гражданка. – Он взял ее за руку и решительно потащил в горницу. – Надеюсь, ты понимаешь, что я должен тебя связать?

Она дергалась, возмущалась, но теперь он был решителен и бескомпромиссен. Бросил женщину на диван и стянул ей руки за спиной обрывком проволоки из сеней. Она брыкалась, норовила врезать пяткой по бедру, но он умело увертывался.

– А будешь кричать, – на всякий случай предупредил он, – засуну в тебя кляп. Скрученный из моих трусов.

Ее чуть не вырвало. Павел уселся на табуретку, отдышался. Дискомфортные ощущения в районе живота усилились. Терпеть становилось все труднее. Он разорвал упаковку ветчины, принялся жадно вгрызаться в нее зубами, громко чавкал и вполне отдавал себе отчет, что в эту минуту выглядит дикарем. Боль становилась тупой, расползалась по животу. Женщине надоело грызть софу, она с усилием перевернулась и вперилась в мучителя презрительным взглядом. Она его просто уничтожала своим взглядом! А Павел жадно ел, не обращая на нее внимания. Он съел до последней крошки, достал коньяк, открутил крышку и собрался махнуть из горлышка. Катя протестующе замычала. Он хмуро на нее воззрился, поколебался, потом прогулялся до навесного шкафа и вернулся с кружкой, покрытой налетом накипи. Он плеснул немного в кружку, выпил и сыто срыгнул. Осталось рукавом утереть уста, но Павел воздержался.

– Что делаешь? – обратил он внимание на девушку.

– По дереву выжигаю, – процедила она, не сводя с него пронзительного взгляда. – Попутно охреневаю. Может, мне плеснешь?

– Чтобы ты совсем тут впала в буйство? Позднее. Если будешь хорошо себя вести.

Она задергалась. Сделала маховое движение ногами и села.

– Лежать, – сказал он. Катя призадумалась, пофыркала и легла.

– Хорошая девочка, – похвалил Павел.

– Послушай, – Она усердно воевала со своим лицом, придавая ему нейтральное выражение. – Я понимаю, что вела себя неправильно, и мне очень жаль. Может, развяжешь меня? Я не убегу. Честное слово.

– Ищи дурака, – фыркнул он. – Сама виновата. Вот и терпи теперь – этот режим полного благо…препятствования. Будь ты умнее, – начал он разглагольствовать, – я давно бы прекратил агрессивную политику, и мы бы с тобой подружились. Мне нужно от тебя совсем немного – не орать, относиться уважительно и не пытаться сбежать. Да, я чуть сожалею о случившемся, – смягчился Павел. – Понимаю, что доставляю тебе неудобства. Но с другой стороны, – его глаза хитровато заблестели, – тебе ведь не хватало по жизни сильных эмоций, верно?

– Ты психолог? – ощерилась она.

– Я беглый зэк.

– Вижу, что не по классу виолончели… Боже мой… – Екатерина картинно взмолилась. – Ну, почему я такая невезучая по жизни? В деревне пятьдесят дворов, так нет, сбежавший из заключения матерый зэк поселяется именно в моем доме, куда я приехала именно сегодня впервые в жизни! Чем не злая ирония? Кстати, что ты со мной собираешься делать, если я буду орать и звать на помощь? – Она вонзила в него уничтожающий взор. – Убьешь?

– Повторяю для бестолковых, – вздохнул Павел. – Я не убиваю. Как бы ни хотелось это правоохранительным органам. Просто вырублю.

– Лучше бы убил…

– Хорошо, я подумаю.

Она сокрушенно вздохнула и замкнулась. А Павел отошел от женщины подальше и начал снимать с себя зловонные обноски. Глаза у женщины тревожно забегали, впрочем, успокоились. Он не собирался к ней приставать. И нарциссизмом попутно с эксгибиционизмом не страдал. Он скинул на стул хламиду и остался в пропотевшей майке, покрытой живописными соляными разводами. У мужчины были неплохие мышцы, и не просматривалось ни одной татуировки. Лишней растительности на теле тоже не было – за исключением головы.

– Прошу меня простить за внешний вид, – пробормотал Павел и как-то смутился. – В обычной жизни я не похож на запущенного бомжа. Но обстоятельства сложились так, что в последние месяцы пришлось кое-кого отслеживать, я перестал стричься, бриться и не так уж часто мылся. Все, что ты видишь – камуфляж. Я был вынужден стать бомжом. Так было легче заниматься делом. Именно поэтому я такой пахучий и имею соответствующий экстерьер. А в последние двенадцать часов мне интенсивно приходилось бегать, валяться и потеть. Это не добавило привлекательности моему имиджу. Прошу простить, – повторил он.

– Да ладно извиняться, – проворчала Катя. – Какое мне дело, почему ты пахнешь и куда ты бегаешь.

Он приподнял, скривившись, майку и, словно к оголенному проводу, прикоснулся к страшноватому пятну, расплывшемуся в правой части живота. Не так давно из раны шла кровь. Она почернела, запеклась и смотрелась крайне неаппетитно.

– Мы еще и ранены… – проворчала Катя.

– Это не пуля. ОМОН палил из леса, когда я лез через плетень. Неловко упал – и на штакетину. А из нее гвоздь торчал. Сначала не очень болело, да и времени не было обращать на это внимание. Полз по огородам, прятался от местных жителей, которые тут у вас периодически растут на грядках… – Он побледнел от боли. Потом поднялся, держась за бок, доковылял до стола, где были разбросаны женские вещи из сумочки. Он начал их раздраженно перебирать, надеясь отыскать что-нибудь полезное.

– Анальгин есть, – подсказала Катя.

– Спасибо, перебьюсь, – проворчал он. – Вот скажи, зачем тебе столько кремов? – Он переворошил упитанные тюбики. – Что ты с ними делаешь?

– Я ими себя… кремирую, – объяснила Катя. – Это утренний крем, дневной и вечерний. Для сухой и шелушащейся кожи.

– А если перепутаешь? – Он криво усмехнулся. – Что-то произойдет?

– Наверное. Боюсь представить, что. Пока не путала. Крем тебе не поможет. Нужно продезинфицировать рану, приложить к ней что-нибудь похожее на мазь Вишневского и затянуть бинтами. Само пройдет – если избежишь заражения крови. В машине есть аптечка – в ней много бинтов и какие-то мази.

– Я понял, – кивнул Павел. – Я должен тебя развязать, ты сходишь в машину и принесешь аптечку.

– Плохая идея, да? – вздохнула Катя.

– Да, непродуманная.

– Тогда сам сходи. Ключи перед тобой на столе. Боишься?

– Скажем так, опасаюсь… – Он, покряхтывая, словно дряхлый дед, добрался до окна, отогнул шторку и тоскливо уставился на красную «Хонду», прикорнувшую к ограде. Чтобы добраться до багажника, нужно пересечь калитку, поковыряться в салоне. А если в багажнике такой же порядок, как в ее сумочке, то искать эту аптечку можно до ужина.

– Посмотри в шкафах за печкой, – посоветовала Катя. – Приятных открытий не обещаю, но вдруг?

Он так и сделал. При этом постоянно приходилось подглядывать за женщиной, лежащей на диване, что сильно отвлекало от работы. В какой-то миг она напряглась, готовая сорваться в бега с завязанными руками, но перехватила его предостерегающий взгляд, обиженно надула губы. Он гремел шкафами, ковырялся в заплесневелых банках, формочках.

– Можно вопрос? – подала голос Катя.

– Валяй. – Он покосился на нее одним глазом.

– Если дом окружат и выбьют дверь, что ты будешь делать?

– Странный вопрос, – удивился он. – Сдамся.

– Ты не станешь отстреливаться, прикрывать меня собой… то есть наоборот, требовать вертолет и миллион долларов?

– Нет.

– Почему?

– Во-первых, мне будет стыдно перед тобой. Во-вторых, если я тобой прикроюсь, то нас убьют обоих, и какой в этом смысл? Тогда мне будет стыдно перед тобой вдвойне. Люди, проводящие операцию по моей поимке, меньше всего заинтересованы в том, чтобы сохранить мою жизнь. Я опасен для них, понимаешь? Потому что знаю такое, что разрушит их карьеру, налаженную жизнь и все, что они так долго выстраивали. Долго объяснять. Тебе это надо?

– Тогда зачем сдаваться? – задавала каверзные вопросы Катя. – Если все равно убьют? Бросайся грудью на танк, захвати с собой хоть горстку своих врагов…

– Во-первых, – терпеливо разжевывал Павел, – я прекрасно понимаю твою иронию, за которой ты прячешь свой страх и горечь по несложившейся жизни. Во-вторых, повторяю для недоразвитых – я не убийца. В-третьих, хрупкий ОМОН, который будет нас штурмовать, всего лишь выполняет свою работу, убивать его грешно вдвойне. В-четвертых, мы не должны ему противостоять – мы должны спрятаться. Чтобы не нашли. Одному мне было бы проще. С тобой – сложнее. В-пятых – заткнись…

– А если я дам слово, что тебя не выдам, ты меня отпустишь?