Помоги проекту - поделись книгой:
«Книгу Мертвых» можно подразделить на четыре части. Последняя есть смесь всевозможных рецептов магии; три первые провожают покойника от земли до неба по различным путям и с помощью различных поучений. Чтобы исправить несвязность, неизбежную для таких компиляций, в заголовке каждого отдела помещали синтетические главы I, XVII и LXIV, где символически излагаются судьбы души и дается как бы схема «Книги».
Первая часть. Заставки над главами от I до XVI рисуют погребение. Жрецы и плакальщицы суетятся около гроба; шествие с мумией, готовое переправиться через Нил, размещается в лодке вперемешку с жертвенными животными и приношениями. У могилы люди ставят мумию стоймя на кучу песку и рассекают быка; жрец в маске собачьей головы, играющий роль Анубиса, отверзает уста умершему по ритуалу, делающему его богом живым; а по другую сторону гроба умерший воскресает и освобождается от повязок: он преклоняет колена перед Ра и садится в небесную ладью.
Действительно, заглавие первой главы указывает на то, что ее читают в день погребения. Чтобы добиться благосклонного приема Осириса, мертвый без всякого зазрения совести заявляет, что он Тот, Хор или один из тех, кто сражался за бога в день, когда вырвали по частям тело его у тифоновых чудовищ. Покойный называет себя жрецом разных храмов: он прошел все степени посвящения, его чистота, его святость очевидна, «не найдется греха его на весах» в день суда, ему откроются врата рая и будет накрыт для него стол богов. Здесь, как и в «Текстах пирамид», явно выставляется стремление обмануть богов того света путем наглых заявлений. Следующие главы даруют мертвому жизнь после смерти и свободу проходить землю, область кладбищ (Аменти), восходить на небо; не остановят его ни враги, ни змей Апоп, чье коварство заклинали над восковой фигуркой и кого победоносная душа попирала ногами. В заключение душа запевает гимн Ра: «Я достиг страны вечности… я прохожу по небосклону, я преклоняю колена посреди звезд… Почет тебе, отец богов, да будет благосклонен ко мне лучезарный лик твой!»
Мы у ворот мира запредельного. Глава XVII, важнейшая из всего сборника, служит введением ко второй части. Заставка показывает мертвого в обществе великих богов; текст имеет целью ни больше ни меньше как «воскресить тени усопших». Как и в I главе, слово дается покойному. Он объявляет себя Творцом Вселенной во всем ее многообразии, он открывает нам происхождение мира и судьбы людей, приводящие их от земли к небу, если в день последнего Суда они доставят торжество правде и добру. Изложение каждой фразы этой главы краткое и точное. На нескольких гробницах XI династии изречения эти повторяются без дальнейшего развития; но в те отдаленные времена точный смысл слова превосходил понимание простолюдина; теологи снабдили формулы пояснениями в форме вопросов и ответов, приложенных к каждому члену предложения. Будучи темным, само толкование требовало иногда второго и даже третьего пояснения; вот с такими-то научными сооружениями тройного толкования дошел до нас Саисский список XVII главы.
Посвященный в тайны, мертвый собирает все свои силы для будущих борений и великого испытания Суда. Он умоляет Тота даровать ему магический голос, который звучал бы правильно, говорил правду, уничтожал заблуждение. Эта сила будет дарована ему, если возложить ему на голову «венец творческого голоса». Вместе с тем, боги отверзают ему уста священными орудиями, которые разомкнули уста и очи Осириса; последовательно получает он в дар магические чары, сознание, волю, сердце. И тотчас же возникает борьба с животными Тифона – крокодилами, змеями, черепахами, красными ослами, стремящимися поглотить талисманы мертвого, дабы обезоружить его и уничтожить; но он потрясает копьем и ударяет им крокодилов, которые с трепетом уклоняются; он пригвождает к земле черепах и змей и преследует гадов вплоть до спины осла, куда они спрятались. Один из приемов борьбы с этими чудовищами – это обмануть их: обращаясь к крокодилу, умерший кричит ему: «Стой, крокодил! То, что ты ненавидишь, у меня в животе: я съел шею Осириса, я Сет!» В другом случае приходится утверждать обратное: «Я Ра, я Осирис», и заявить, что каждая часть его тела есть бог живой, который сумеет постоять за себя: «Нет ни одного члена тела, который бы не был богом… его нельзя схватить за локоть, удержать за руку; ни люди, ни боги, ни тени, ни мертвые – никто не может произвести над ним насилия» (гл. XLII). Он также удачно спасается от тех, кто хочет обезглавить его или отравить нечистотами: «Нечистот не вкушаю я; нечистоты – скверны, я не ем их; я живу хлебом и пивом!» (гл. LII).
Но вот конец испытаниям: появляется Атум, несущий в руке надутый парус – символ дыхания жизни; Нут, прекрасная богиня сикомор, выступает из дерева, протягивая ему воду и хлеб: «О, сикомора Нут, – восклицает мертвый, – дай мне воды, которая заключается в тебе», и, получив напиток: «Я отверзаю врата небес, я перешел врата земли!»
Глава LXIV в начале третьей части обещала дать «в одной главе обряды предстания перед ликом Дня»; эта попытка синтеза, вероятно, позднейшего происхождения. Туманно и без пояснительных комментариев в ней высказаны общие истины, уже изложенные в XVII главе: происхождение Вселенной, назначение человека. «Протяните мне руку, – восклицает умерший, – о, боги, исшедшие из уст моих; я поднимаюсь обновленный, я возношусь к небу, парю каждый день над землей… я вступил в святилище и выхожу из него Лучезарным, я созерцаю формы людей вовеки. Тот, кто знает эту главу, владеет творческим голосом на земле и в другом мире; он принимает образы всех живущих… Эта глава найдена в Гермополе на плите из алебастра и железа, написанной ляпис-лазурью, у ног бога (Тота) во времена царя Менкаура царским принцем Джедефхором, который путешествовал, чтобы сделать подсчет в храмах; там был написан гимн, который привел принца в восторг. Он снес его царю, исполненный изумления, едва лишь познал эту великую тайну…»
То, что открыл людям Тот при посредстве одного святого, впавшего в экстаз, это была возможность «предстать перед ликом Дня», т. е. пережить после смерти все формы жизни. Ворота неба и земли открыты для мертвого; вот он с золотой тростью в руке идет среди богов и людей. Ряд очень старинных глав (LXXVI–LXXXVIII) дает нам названия целого цикла популярных божеств, чьи формы принимал умерший; это сокол, феникс, цапля, ласточка, гусь, змея, крокодил среди животных, а также и лотос. Ожить в одном из этих образов значило уподобиться местным богам, преемникам тотемических животных первобытного Египта; здесь мы, может быть, сталкиваемся с очень древним представлением, значительно предшествовавшим осирийским и солнечным учениям. [178] Будущая жизнь есть еще лишь метемпсихоз, переселение души в существа и предметы. Но книга спешит вернуть нас к более современным богам.
Обращаясь к богам Гелиополя и Абидоса, мертвый не представляет себе больше будущей жизни в виде переселения в божественные формы: он возвращается к человеческому идеалу рая, среди плодородных нив Елисейских полей. Тот и Анубис помогают ему не сбиться с дороги. Вот он на берегу адской реки; он находит там лодку, готовую к переправе, но сидящий у реки Харон* и сама ладья подвергают его допросу; мертвый должен назвать бога и каждую из частей судна по имени, своими ответами он доказывает, что ему известны необходимые для его спасения изречения. «О, страж таинственной ладьи, я спешу, я пришел увидать отца моего, Осириса». – «Назови меня по имени», – говорит остов ладьи. «Потемки имя твое». – «Назови меня по имени», – говорит мачта. «Тот, который ведет великую богиню по пути ее, имя твое». – «Назови меня по имени», – говорит парус. «Нут (небо) имя твое…» «…Кто знает эту главу, вступает в Елисейские поля, получает там хлеб, напитки, вкушает там ячмень и пшеницу семи локтей высоты, которую собирают слуги Хора… и покидает Елисейские поля во всех образах, какие пожелает» (гл. XCIX).
После воззвания к Духам Востока и Заката умерший вступал в рай; заставки изображают его плодородными нивами, невозделанными или покрытыми богатой жатвой; по ним извивается река; солнце и вода там повсюду, они неиссякаемо оплодотворяют землю (гл. СХ). «Там не водится ни гадов, ни вредных рыб и ничего нечистого. Избранники садятся на мягкую траву на берегу реки, под вечнозеленой сенью больших дерев, и вдыхают свежее дуновение севера. Они ловят удочкой рыбу среди лотосов, садятся в лодку, и их тянут бечевой их слуги, или же иногда сами они удостаивают взяться за широкое весло и медленно катаются по каналам; они охотятся в зарослях на птицу или удаляются в расписные шатры читать сказки, играть в шашки, навещать своих жен, вечно юных, вечно прекрасных.» [179]
По древнейшим представлениям, мертвый прерывал свой досуг некоторыми работами: он держал ручки плуга, запряженного парой волов, косил хлеб, вырывал пучками лен. Одно изречение «Книги» освобождало его и от этих легких трудов: оно произносилось над одной из тех статуэток, деревянных или из глазированной глины, какие мы тысячами встречаем на кладбищах. Они изображают стоящего человека, окутанного саваном мумии, с поднятыми до груди руками; в них он держит, как солдат, делающий на караул, мотыгу, лопату и мешок с зерном для полевых работ. Это были изображения слуг, которых всякий, даже самый бедный, мог призвать на тот свет; их называли «ответствующими» (
Некогда, во времена Мемфисской цивилизации, доступ к раям и материальным благам был открыт для всякого, доброго или злого, кто знает формулы. Моральное понимание судьбы в загробном мире находит почти полное развитие в следующих главах. Мертвый направляется к Абидосу; он стучится в ворота Царства Правосудия и перед лицом «присяжных Осириса» должен исповедать чистоту своей совести. «Я прихожу как совершенная тень, дабы взошло Правосудие к тому, кто его любит» (гл. CXXIV). Он вступает тогда «в чертог двойного Правосудия, где человек расстается со своими грехами, чтобы заслужить лицезрение богов».
Таков заголовок знаменитой CXXV главы, важнейшей из всей «Книги», наряду с главой XVII, где смотря по заслугам судьба ведет людей к раю или к аду. Мертвый целует землю у порога чертога Суда. Там, под ковчегом, увенчанным фризом из свернувшихся змеев, заседает Существо Благое, Осирис, искупитель и судия, ожидая сына своего, «приходящего с земли». На середине стоят большие весы; около них Маат, владычица Правды и Правосудия, готова взвешивать сердце умершего. Неподалеку ужасающее животное, Амамат, Пожирательница, полукрокодил, полугиппопотам, обращает свою пасть к Осирису, как бы испрашивая позволения растерзать прибывшего. Кругом, по восточному обычаю на корточках, сидят 42 божества в саванах; это суд, состоящий из выборных 42 провинций Египта. Умерший подает смиренное прошение: он только что оправдал себя в 42 канонических грехах; каждому из 42 судей подлежит один из грехов и соответствующее наказание. «Привет вам, владыки Правосудия, привет тебе, бог великий, владыка Правды и Правосудия. Я пришел к тебе, мой повелитель, я призван созерцать красоты твои! Ибо я знаю тебя, я знаю имя твое, я знаю имена 42 божеств, находящихся с тобой в чертоге двойной Правды, питающихся останками грешников, насыщающихся кровью их в тот день, когда они дают отчет Существу Благому. Я несу вам Правду, и для вас уничтожил я грехи.»
Следует перечень этих грехов, совершение которых мертвый отрицает; эта Исповедь Отрицания является для нас моральным кодексом. Мертвый опять дает общий и безличный их перечень, а потом оправдывается перед каждым из судей:
«Я не сотворил зла; я не совершал насилия; я не украл; я не повелел предательски убить человека; я не умалил приношений (богам); я не говорил неправды; я не заставил пролить слезы; я не был нечистым; я не убивал священных животных; я не портил возделанных полей; я не был клеветником; я не впадал в гнев; я не творил прелюбодеяния; я не отказывался услышать слова правды; я не изрекал проклятий ни царю, ни отцу своему; я не загрязнял воду; я не допускал дурного обращения хозяина с рабом; я не давал клятвы (напрасно); я не подделывал коромысла весов; я не отнимал молока ото рта младенцев; я не ловил птиц богов в сети; я не отверг воду в пору ее; я не перерезал оросительную канаву; я не загасил огня в час его; я не поносил бога в сердце своем. Я чист, я чист, я чист!»
Прошение услышано, ибо Тот и Анубис вопросили весы, положив на одну чашу сердце мертвого, на другую изображение Правды; равновесие обеих чаш свидетельствует об искренности исповеди. Тот заносит на свои таблицы результаты взвешивания и говорит Осирису: «Умерший подвергнут взвешиванию на весах; нет в нем никакой вины; правда в сердце его, стрелка показывает равновесие, сомнения нет, все члены его совершенны». Осирис выносит приговор, который мы находим иногда на гробницах записанным на таблицах, как подлинный документ. «Да взойдет усопший победителем, дабы направиться, куда пожелает, в близость духов и богов. Он не будет отвергнут блюстителями ворот Края Закатного» (рис. 29).
О наказании не могло быть и речи для «того, кто обладал этой главой, написанной на плитке из чистого мергеля, взятого с поля, по которому ни разу не прошел плуг». А следующая глава приводит оправданного мертвого к огненному бассейну, который охраняют четыре павиана: «О вы, четыре обезьяны, что судите и бедного и богатого, что питаетесь правдой, уничтожьте во мне всякую скверну, уничтожьте грехи мои!» «Мы уничтожаем все твои скверны, мы уничтожаем все грехи твои», – отвечают стражи огня. Не есть ли этот огненный бассейн чистилище, преддверие обители праведных? Выйдя победителем из испытания, мертвый становится равен богам Абидоса или Гелиополя; его голос раздается повсюду, ибо он исповедует Истину; «приказ отдает, чтобы мог он совершать все свои перевоплощения» (гл. CXXVIII), и он «переступает врата неба, земли, ада, подобно душе Ра». Избирая свой удел по собственному желанию, он садится в солнечную ладью, где становится воплощенным Ра, «ибо двойник бога соединился с тем, кого он любит» (гл. CXXXIII); он может поселиться и в раю Осириса. Он должен узнать имена всех богов, его братьев (у одного Осириса около сотни имен, которые читаются в молитвословиях), и названия семи чертогов рая, четырнадцати ворот, четырнадцати обителей и их стражей. Кто знает имя вещей или существ, владеет их тайной и подчиняет их себе. Проникший в эти высшие тайны умерший познал все то, что должны ведать боги; он чувствует себя членом их семьи: «боги окружают его и любуются им, ибо он стал одним из них» (гл. CXLVIII).
Покончив с эти разбором, попытаемся глубже проникнуть в тайны, обучением которым похвалялись египетские жрецы и знание которых делало человека подобным богам. «Очи ваши отверзнутся, и будете вы как боги, познав добро и зло», – говорит змей Бытия.
«Книга Мертвых» не только, согласно обычному изречению, путеводитель странника в краях запредельных, руководство безупречного покойника; она хочет дать ключ к важнейшим загадкам мира богов и людей; она хочет удовлетворить «жаждущего религиозных верований, желающего познать свое происхождение, пекущегося о своей судьбе» [180] ! Откуда пришел человек, куда он идет – таков главный вопрос, на который «Книга» стремится ответить своими формулами; с этой точки зрения двумя полюсами сборника являются главы XVII и CXXV; одна – Бытие, другая – Евангелие священной Книги египтян. Разоблачать эти тайны было страшно; они передавались от отца к сыну как ритуал семейного культа, но с какими предосторожностями! «Не показывай этих глав ни одному человеку за исключением самого себя, твоего отца или твоего сына…» [181] ; «Пусть не взглянет на это никто, кроме тебя…» [182] ; «Это истинная тайна, которой не знает никто нигде…» [183] ; «Эта книга есть величайшая из тайн. Не показывай ее никому. Ужасно показать ее…» [184] ; «пусть никто не видит ее, кроме тебя и того, кто научил тебя ей» [185] .
Как произошла Вселенная? Этот вопрос рано приходит на ум детям и народам во младенчестве. «Эта Книга научит тебя познать то, что произошло в Начале» (гл. CXLVIII).
В начале мира не существовало ничего, кроме бездны первобытных вод, чье имя Нун. В те времена, говорят «Тексты пирамид», «не было еще ни неба, ни земли, ни людей, боги еще не родились, и не существовало смерти [186] ». В воде плавал Дух первобытного бога Атума; он носил в себе животворящую силу существ и предметов. Атум от неподвижности перешел к действию, произнеся слово: «Гряди ко мне» [187] , – воскликнул он; и, раздвоившись, Атум создал Солнце Ра. Были ли Атум и Ра отец и сын? Вовсе нет; вдвоем они образуют единое лицо, «ибо бог есть атом неделимый, в самом себе носящий творческую силу собственного бытия» [188] . Итак, в начале времен раздалось творческое Слово, и был Свет. Относительно сущности учения среди богословов было полное единомыслие, но имя творца менялось, смотря по городам. Жрецы Абидоса приписывали «Гряди ко мне», вступление к мирозданию, Осирису; духовенство же Гелиополя приписывало эту честь Атуму. Что народу трудно было понять, это каким образом свет мог существовать в инертном состоянии в воде Нуна, причем вода не угашала огня. Затруднение разрешалось аллегориями. Ра в Нуне был соколом, закрывшим глаза; когда он открывает их, сверкает солнце; или же это дитя, спрятанное в лотосе; когда лотос всплывает, из него восходит солнце.
Атум-Ра привел тогда в порядок Хаос: из самого себя, «без содействия женщины», он извлек два элемента, воздух и огонь, в образе разнополой четы Шу и Тефнут. Вторая пара, Геб и Нут, олицетворяла землю и небо, распростертые друг над другом; воздух Шу, проскользнув между ними, разделил богиню Небо и ее супруга Землю. Жестокая разлука; и если небо окружает землю со всех сторон, это потому, что ноги и руки богини еще касаются земли. Шу продолжает поддерживать в воздухе звездное тело в положении, которое стало позой Атласа, поддерживающего небесный свод. И если на поверхности земли есть мучительные неровности, то это потому, что Геб продолжает бороться с Шу; он приподнимается на локте, сгибает колено, но каменеет в этом положении. От Неба и Земли родились две пары: Осирис и Исида (вода и оплодотворенная ею земля) и Сет и Нефтида (бесплодная почва пустыни). Вражда между плодородной землей и пустыней нашла себе выражение в мифе об Осирисе и Сете, ведущих между собой борьбу как добро и зло. Эти четыре первые пары, от которых произошли остальные боги, составили с Атумом «великую Девятку (Эннеаду), пребывающую в Гелиополе». Книга выразила это представление, говоря, что Атум-Ра преобразовал неподвижных в восемь богов, извлекши из Хаоса восемь элементов, до этой минуты бездеятельных и смешанных. [189]
И вот великая тайна, которая открывалась мертвому: человек сам божественной сущности; как и боги, он изошел из Ра. Во времена творения он вытек, подобно слезе, из глаз создателя, боги же изошли из уст его. Вместе с человеком все вещество возникло из божественного глаза, изошло от света. Не было ничего во Вселенной, пока творец не увидел предметов и не назвал их по имени. «О ты, впервые открывшийся себе самому, в те времена, когда не существовало ни одного бога, когда не было имени ни одному предмету… Когда отверз ты глаза твои и взглянул ими, стал свет для целого мира… бог, что порождает богов, людей и вещи! Все составляет часть божества: «Ты небо, земля, вода, воздух и их обитатели!» Мир – лишь форма божественного духа: «Ра, исходящий из Нуна, это душа-бог, творящий материю, т. е. свое тело». [190]
Если Вселенная – лишь тень божественной души, то мертвый, которому открывается эта тайна, сознает свою истинную сущность. Частица божественного целого, одаренный душой и телом по образу создателя, он заключает в себе все сущее. Прошлое не таит и будущее не обещает ничего, что бы не заключалось уже в нем самом. Не холодный урок теологии читает посвященный в XVII главе «Книги» – он восторженно приподнимает завесу видимостей и получает откровение своей истинной природы:
«Я Атум, единственно существовавший в Нуне, я Ра, когда он восстает в Начале, дабы управлять всем тем, что он создал… Я бог великий, который творит самого себя, то есть Нун, отец богов. Что это значит? (толкование): это Ра, творящий свои члены, которые становятся богами свиты Ра.
Я есмь Вчера, и я ведаю Завтра. Что это значит? (толкование): Вчера – это Осирис (смерть), Завтра – это Ра (будущее).
Я великая птица Бену, обитающая в Гелиополе; я итог бытия и существ. Что это значит? (толкование): Бену – это Осирис в Гелиополе. Итог бытия и существ – это тело его; другими словами, это всегда и никогда; всегда – это день, никогда – это ночь».
В какой мере египтянин из народа понимал эти символы? Мы допускаем, что один только посвященный способен был усвоить пантеистическое объяснение Вселенной, божественную самотворящую материю, где все божественное во всем; непосвященный же, по меньшей мере, знал, что человек происходит от богов и что это божественное происхождение определяло его судьбу.
Жить на земле и умереть, чтобы вновь стать богом, – таков был истинный удел всех существ, исшедших из создателя. Этот удел полон таких страданий, что простой народ не мог понять, почему потомки Атума прихотью своего отца были обречены на это горестное испытание земной жизни. Жрецы, внимающие божественным откровениям, научили людей, что земля в свои первые дни, «во времена бога Ра», была раем полного блаженства. Человек, по-египетски
Нельзя отрицать, что в Египте существует то же предание, в тех же общих чертах. Лефебр, которому мы обязаны прекрасными работами по вопросам о первоосновах, усматривает нечто подобное истории Адама в земном раю в одной сцене адского мира, изображенной на гробнице Рамсеса VI (около 1200 г. до н. э.)*, и на одном саисском саркофаге Лувра. «Лицо мужского пола стоит около змея с двумя ногами и руками, который протягивает ему красный плод или, по крайней мере, маленький круглый предмет красного цвета.» [192] Древо жизни и познания известно в Египте; одна из самых старых глав «Книги», «Глава, которой мертвому дается божественное познание», приглашает умершего спуститься в образе птицы на прекрасную сикомору с плодами жизни: «кто находится под ней, становится богом». Несмотря на эти сближения, от нас ускользает связь между этими фактами и восстанием людей на Творца, восстанием, для египтян неоспоримым. До нас дошел один рассказ об этом в гробницах фиванских царей (1500–1200 гг. до н. э.). Это было в конце времен, когда царствовал Ра; бог сзывает на совет своих первенцев, Шу и Тефнут, Геба и Нут, и говорит им: «Вот люди, рожденные от меня самого, произносят слова против меня. Скажите мне, что сделаете вы за это. Я ждал и не убивал их, не выслушав вас». Совет единодушно соглашается уничтожить всех живущих; Ра возлагает это дело на дочь свою Хатхор, и она в течение нескольких дней избивает людей, захлебываясь в их крови. Опьяненная избиением, богиня истребила бы всех, но бог, по милосердию своему, останавливает резню, прибегая к хитрости: семь тысяч кувшинов с мандрагорами, напоенными человеческой кровью, были рассеяны по полям; это отвлекло богиню: «она принялась пить и, упившись, не видала больше людей». Несколько уцелевших представителей человечества явилось тогда к Творцу с предложением покорить последних мятежников. Ра заключил с людьми союз и простил их в следующих выражениях: «Ваши грехи отпущены вам, убиение (мятежников) устраняет убиение (всех людей)»; отсюда возникновение жертвоприношений. [193] Навиль, впервые переведя этот текст, очень удачно подчеркнул его значение: «мысль, которая привела к учреждению жертвоприношения, та же, что у евреев и у греков». [194] Убиение виновных, а затем жертвенных животных устраняет наказание других людей; жертвой можно искупить человечество.
Иного сходства нет между этим уничтожением людей Ра и тем, о котором говорит Бытие; но в «Книге Мертвых» есть повествование о наказании людей посредством воды. «Это диалог между умершим и различными божествами, в частности, Атумом. На один вопрос мертвого Атум отвечает следующими словами: «Я изменю сделанное мною. Эту землю наводнение превратит в воду, какой она была вначале. Я останусь один с Осирисом» [195] .
Эти тексты, слишком малочисленные, еще очень темны; тем не менее, из них видно, что и в Египте «Предвечный раскаялся в сотворении людей на земле, опечалился сердцем и решил их уничтожить». Какое место отвести искушению или коварству женщины в первоначальном восстании человека? Мы ничего не находим по этому поводу в египетских текстах; но один папирус, комментированный Лефебром, выводит эпизод борьбы между Творцом, с одной стороны, и женщиной и змеем, с другой: «Исида была женщина искусная в словах; сердце ее отвратилось от общения с людьми, она предпочитала общение с богами, она питала великое уважение к миру духов. Не могла ли она в небе и на земле стать подобной Ра, владеть землей и быть богиней Именем верховного бога?» – «Но Ра каждый день во главе своих пловцов продолжал восходить на престол двойного горизонта. Бог состарился; изо рта у него текло, слюна капала на землю. Исида размяла это в своей руке; из земли и того, что было в ней, она вылепила священного змея. И священный змей ужалил Ра; бог открыл рот, и крик его поднялся до неба. И начала божественная его свита говорить: ”Что это такое?” – и боги его: ”Что там случилось?” Он не мог отвечать: он щелкал челюстями, все члены его дрожали, яд овладевал его телом». Поспешно зовут магов; Исида явилась со своими чарами; она сказала: «Что такое, божественный отец? Змей напустил на тебя немочь? Одно из твоих творений подняло голову на тебя?» Для исцеления его она требует, чтобы он открыл ей свое Имя, что было равносильно тому, чтобы открыть тайну своего всевластия. Бог, побежденный женской хитростью, дал похитить у себя свое Имя. «Исида, – говорит Лефебр, – нечто вроде Евы, которая при помощи змея хочет овладеть божественностью, овладев высшим познанием» [196] .* Это восстание – одна из причин наказания людей; в вышеизложенном тексте есть выговор Ра Гебу (земле) «за змей, которые в нем» и которые заставили бога трепетать за собственную жизнь.
Таково, мне кажется, объяснение, данное египтянами печальному уделу людей. После восстания и наказания человечество влачит бремя первородного греха, и жизнь его есть искупление. Тут мы снова возвращаемся к данным «Книги Мертвых». Большая часть существеннейших глав, особенно те, которые дают синтетические понятия о человеческой жизни, настаивают на грехе, сквернах, последствия которых несет на себе все человечество. В главе XVII после хвастливого исповедания веры, в котором мертвый заявляет о своей божественной природе, мы с удивлением видим его падающим с высоты, куда он вознесся, до уровня человеческого бедствия.
Гл. XVII. «Я с земли, я пришел из моего города. Я уничтожил всякую нечисть, я уничтожил всякие скверны. Что это значит? (толкование): это уничтожение постыдных дел Осириса N.
Все мои скверны устранены. Что это значит?(толкование): я очистил себя в день моего рождения в великом озере Натрона, где обитают Ра и Правосудие. – Все мои скверны. Что это значит? (толкование): это то, что сделал Осирис N против богов с той поры, когда он вышел из лона своей матери».
Гл. LXIV. «Я приближаюсь к богу. Нет больше скверны матери моей во мне.»
Эти скверны, исходящие от матери, нечистота как последствие рождения, что это, как не первородный грех? Для устранений его представлялось два способа: соглашаясь с Руже, я вижу в приведенных стихах намек на обрезание и крещение. Одна из мемфисских гробниц сохранила картину хирургической операции, но мы не знаем, было ли это общераспространенным обычаем; что же касается крещения, мы видим в Дейр-эль-Бахри и в Луксоре очищения, которые совершались в родильном покое при появлении царского дитяти на свет.
Однако очистительных ритуалов было недостаточно, чтобы освободить человека от последствий греха. Главы XVII и CXXV «Книги» свидетельствуют, что Суд перед лицом Осириса есть неизбежное заключение всякого существования. Жизнь должна устремляться в определенном направлении, по пути правды и справедливости; это путь богов, это путь, которому должен следовать человек, если он хочет заслужить рай. В таком смысле нужно понимать следующий стих главы XVII:
«Я иду по пути, который я ведаю, с лицом (обращенным) к водоему двойного Правосудия. Что это значит? (толкование): это путь, которому следует Атум, когда он проходит по Полям Елисейским. Водоем двойного Правосудия находится в Абидосе (возле Осириса)».
Мы уже говорили выше о том, как выработалось во время мемфисского царствования понятие о последнем судилище. [197] Со времени фиванских династий (приблизительно за 1500 лет до н. э.) эпизод божественного суда сделался существенным элементом «Книги Мертвых»; в то время как «Тексты пирамид» дают лишь сухое определение Суда, «Книга» посвящает ему свою самую длинную главу. Вышеприведенные подробности Исповеди Отрицания дают нам возможность оценки запросов совести у египтян; попытаемся наметить последовательные этапы развития морального чувства.
Большое число грехов касается личности и имущества богов: небрежность в соблюдении ритуала, кража жертвенных даров, умерщвление священного скота и т. д.; эти преступления жрецы отметили, может быть, раньше всего. Потом появляются деяния против ближнего. Правосудие Осириса простирается и на взаимные отношения людей: «отвести воду соседа», «перерезать оросительную канаву», «погасить огонь». Последними в ряду преступлений, на которые стала отзываться совесть, были, вероятно, преступления «личные», оскорбляющие только нравственное достоинство грешника; сюда относятся почти все основные грехи – ложь, гордость, разврат, гнев, жестокость, эгоизм – все проступки, в которых мертвый оправдывает себя перед Осирисом. Таким образом, боги становятся судьями за оскорбления, нанесенные всему человечеству и нравственному идеалу; они уже не довольствуются местью за нарушение своих личных интересов. [198]
Отметим также перемены в составе суда. В самых древних редакциях каждый грех представлен в суде одним богом. Мертвый должен своей исповедью примирить с собой каждого отдельного бога; но он действует на него еще просьбой или застращиванием, смотря по тому, прибегает ли он к религии или к магии. Если умерший знает имена каждого из заседателей – как устоять богу перед именным требованием, перед заклинанием, направленным лично против него. [199] В позднейших переложениях исповедь обращается не только к этим богам. И другие божества – божества Гелиополя – присутствуют при взвешивании души; перед ними мертвый оправдывает себя не отдельными доказательствами, а во имя нравственности вообще. Эта перемена свидетельствует о значительном моральном успехе. [200] Параллельно наблюдается и перемена в наказании. В древние времена 42 заседателя сами выполняют месть над виновными, они их терзают. Потом появляется чудовище, крокодил-лев-гиппопотам, «Пожирающий мертвых», Амамат; в новейшие времена идет речь об огненном бассейне, в котором уничтожаются осужденные. Следует ли заключить отсюда, что наказание перестает быть личной обязанностью того или другого бога, судьи над тем или иным отдельным преступлением? В таком случае оно до некоторой степени ускользает от личного произвола заседателей, раз выполнителем приговора является палач на службе у всего состава суда [201] или такой элемент умерщвления, как огонь. И это шаг вперед к идеалу правосудия, перестающего быть индивидуальным.
Наконец, в редакциях «Книги Мертвых» Нового царства в человеке просыпается сознание преступности; он уже не старается отрицать своей греховности перед лицом осирийского суда, он просит богов уничтожить все, что есть в нем преступного. [202] Ничто, быть может, не дает нам более высокого понятия о тонкости этого сознания, чем «Глава сердца» (гл. XXX). То, что больше всего переполняло мертвого леденящим ужасом в день Суда, это было видеть свое собственное сердце, свою совесть на чаше весов с противовесом Правды на другой. «Сердце матери моей, – говорил он ему, – сердце моего рождения, сердце, которое было у меня на земле, не свидетельствуй против меня, не будь моим противником перед божественными властями, не весь против меня… не говори: ”Вот что он соделал, воистину он это соделал”… не навлекай на меня зла перед великим богом Края Закатного». [203] Так, «самый страшный обвинитель человека тот, чьих утверждений никто не может опровергнуть, это он сам, это его собственное сердце, которое слишком хорошо знает, что сотни раз он преступал прекрасно известный ему нравственный закон». [204]
Нравственный закон, следование которому обеспечивает людям искупление, можно свести к одному предписанию: «быть праведным, творить истинное». Назначение человека на земле в том, чтобы заклясть первородный грех; он достигнет этого, если, помня о своем небесном происхождении, он будет действовать в том же направлении, в каком действуют боги. «Бог, – говорят литургийные тексты, – творит Правду, живет Правдой, есть сама Правда». Человек да чтит законы природы и совести; действовать иначе, творить дело эгоизма, насилия, несправедливости – это значит искажать гармонию между людьми и миром предметов, сходить с почвы действительности, изменять создание Творца. Несправедливый или порочный забывает, что он лишь частица божества в божественном целом; он нарушает порядок Вселенной, он «не в Правде». Праведный продолжает дело Творца; творя милосердие, братство, правосудие, он укрепляет общий порядок и понимает мировую гармонию; удел его после смерти – беспрепятственно наслаждаться Правдой: «Те, что творили праведное, будучи на земле, и боролись за богов, призваны пребывать в Радости мира, в стране, где живут правосудием. Их праведные дела зачтутся им перед лицом бога великого, разрушителя нечестия, и скажет им Осирис: ”Вам, праведные, Правда, соединитесь с тем, что вы сотворили, подобные тем, кто войдет со мной в чертог Духа святого. Живите тем, чем питаются они; владейте возлияниями вашего водоема: он до краев полон правосудия”» [205] .
Итак, день Суда есть великий день судьбы человеческой, Dies irae, dies illa! «Принесена будет книга, в которой заключено все, что послужит для Суда над миром, и ничто не останется без возмездия.» [206] Виновные предавались плахе жертвоприносителей, пасти чудовищ-пожирателей, вечному пламени. Шаба давно отметил поразительное сходство между египетским понятием ада и евангельским преданием: «Египетский ад имел горящие круги, бездны огня, огненные воды – единственное питье жаждущих грешников. Демоны, палачи проклятых, обитали в чертогах, где пол из воды, потолок из огня, а стены из живых аспидов; там были жаровни и котлы для пытания грешников». Но для нравственной оценки понятия египтян о Суде еще лучше сравнить требования, которые предъявляются праведному, и сличить, как сделал Шаба, некоторые формулы, бывшие в ходу уже во времена пирамид, с одним отрывком из Евангелия от Матфея: «Когда же приидет Сын Человеческий во славе своей… (он) отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлищ; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлищ по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите благословенные Отца Моего, наследуйте царство, уготованное вам от создания мира. Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня… Тогда Он скажет тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный…» Сравните этот текст папируса: «Амон-Ра, судья, не берет подарков от жестоких; он судит виновного; этот для котла; праведный же по правую его сторону»; или этот отрывок из главы CXXV: «Праведный живет Правдой, питается Правдой. Он повсюду распространял радость; о том, что он делал, говорят люди, и боги радуются этому. Он примирил с собою бога любовью своею: он дал хлеба голодному, воды жаждущему, одежду нагому…» [207]
Несомненно, этому построению нравственного идеала можно противопоставить одно очень важное возражение. Мы знаем, что магия во времена пирамид пробивала брешь в религии и что праведный не одерживал верха над злым, вооруженным формулами; сама «Книга Мертвых», вплоть до позднейших образцов, в каждой главе отмечает верховную силу ритуалов и слов. Что значит этика главы CXXV, если содержание ее действует механически, вроде колдовства, не обязывая мертвого к праведной жизни до смерти?
Это правда, что для громадного большинства верных «Книга» оставалась сборником магических формул; но сознание совершенных грехов и тревога о Суде прорывается слишком часто, чтобы можно было допустить, что образованные люди особенно полагались исключительно на колдовство. В каждой фразе слышится отголосок Dies irae: «Я, несчастный, что скажу я тогда? Кого стану просить заступиться за меня, когда и праведный едва ли будет уверен?» Нельзя сомневаться, что с течением времени египтяне становятся все осмотрительнее и озабоченнее; но в какой же религии пробуждение совести заглушило индульгенции? Не совмещается ли учение о милосердии с верой в спасение по заслугам?
Недавняя археологическая находка доставила нам доказательство возрастающей чуткости совести и постоянного просветления нравственного идеала египтян. На обороте одного папируса, помеченного первыми годами нашей эры, уцелела одна нравоучительная сказка, где представление Суда получает знаменательное развитие. Са-Осирис, чудесный ребенок, прирожденный маг, увлекает своего отца, Сатни-Хаэмуаса, в ад и ведет его в семь больших покоев чертога Осириса. Перед входом они столкнулись с пышной погребальной процессией одного богача и с телом бедняка, завернутым в убогую циновку, которого никто не провожал. В шестом зале Гадеса наши герои созерцают Осириса, Тота, Анубиса, богов-заседателей и весы, на разных чашах которых взвешиваются злодеяния и заслуги: «того, у кого дурных поступков оказывается больше, чем заслуг, они отдают Амамат, псу владыки Края Закатного; они уничтожают душу и тело его и не дают ему дышать больше никогда; того, у кого они находят больше заслуг, чем проступков, они уводят к богам, и душа его направляется на небо; того, у кого они находят заслуги, равносильные грехам, они водворяют среди теней, которые служат (в земле) Сокар-Осирису».
«Тогда Сатни увидал одного человека с благородной осанкой, одетого в ткани из тонкого полотна; он стоял близко к месту, где находился Осирис, в разряде очень почетном. ”Отец мой Сатни, – сказал Са-Осирис, – ты видишь это высокопоставленное лицо? Тот бедный человек, которого ты видел унесенным из Мемфиса, которого никто не провожал, который был завернут в циновку, – это он! Его повели в Гадес, взвесили его заслуги и проступки, нашли в нем больше заслуг, нежели проступков. Ввиду того, что записанному на его долю времени не соответствовало достаточное количество счастья на земле, было отдано приказание перед ликом Осириса отдать приданое того богача, которого ты видел унесенным с великими почестями из Мемфиса, этому бедняку, стоящему перед нами, а потом привести его к тому месту, где восседает Осирис. У того богача, которого ты видел, проступков оказалось больше, чем заслуг на земле: было приказано воздать ему в Гадесе, и ты видел его у двери Гадеса; стержень двери упирается в его правый глаз и вращается на нем, отворяют ли ее или запирают, а уста его испускают громкие вопли… Тому, кто творит добро на земле, творят добро здесь; а тому, кто творит зло, здесь творят зло. Оно установлено навсегда, и оно не изменится никогда, то, что ты видишь в Гадесе Мемфиса, и то же происходит в 42 номах, где находятся боги Совета Осириса.”» [208]
Какой успех сделало учение о возмездии за добродетель и порок! Чистилище, земной ад Сокар-Осириса, есть выжидательное место для людей, чьи заслуги только уравновешивают злые деяния. Что касается праведников, они не только допущены к вечной жизни, но Осирис еще вознаграждает их сообразно их заслугам и таким образом, чтобы будущая жизнь исправила неравенства и несправедливости земной жизни. Сходная притча в Евангелии от Луки [209] поясняет удел злого богача, горящего в аду, между тем как Лазарь покоится после смерти в лоне Авраамовом. «Вспомни, – говорит Авраам злому богачу, – что ты получил свои блага при жизни, а Лазарь терпел зло во время своей; теперь он здесь утешен, ты же страдаешь…»
Праведные находили истинную свою награду в освобождении от условий человеческой жизни. Огражденные от случайностей и заблуждений земной жизни, они завершали свою судьбу растворением в божественном, которое знает и осуществляет только Правду и Справедливость. Вот в чем, как мне кажется, глубокий смысл этого загадочного выражения: «предстать перед ликом Дня», «явиться в свете Дня»,
Нужна большая умственная культура, чтобы бесстрашно принять божественное уничтожение – заключение пантеизма. Многих египтян несколько страшила мысль о растворении в бесконечном; полная грусти и решимости покорность судьбе звучит в официальных песнях, которые пелись под аккомпанемент арф на похоронах царей. «Земное величие – что в нем? Уничтожение могилы – почему? (Умереть) это уподобиться образу Вечности, стране праведной, чуждой споров, ужасающейся насилия, где никто не нападает на ближнего, где никто не восстает на поколения, что покоятся в ней.» С минуты пробуждения к жизни земной всем здесь твердят: «Благоденствуй, здрав и невредим, чтобы дойти до могилы, неустанно памятуя сердцем твоим о дне, когда придется лечь на смертный одр… Таков удел твой: соединиться с Владыками Вечности. Ты не прейдешь никогда; ты совершенен и завершен в великих божественных формах; ты обходишь грани Вечности, и летопись твоя возобновляется беспрерывно, ибо ты был вознесен и сделан совершенным до полноты истинной природы твоей» [210] .
Одним из следствий этой меланхолии являлось острое сознание, что радости этого бренного существования не возобновятся более в другом мире, что нужно пользоваться человеческой жизнью, брать то хорошее, что она может дать, пока не наступила смерть:
«Живи счастьем дня! пусть ароматы и благовония неустанно услаждают ноздри твои, пусть гирлянды и лотосы украшают плечи и грудь возлюбленной твоей сестры! пусть раздается пение и музыка перед тобой, пренебреги злополучиями, не думай ни о чем, кроме наслаждений, до того дня, когда придет пора причалить к стране богини, что любит молчание… Помни неустанно этот день, когда поведут тебя в страну, где люди перемешаны; никто не уносил туда своего добра и никто оттуда не может возвратиться» [211] .
На это восстание плоти мыслители отвечали утешениями философии. В одном старинном папирусе (4000 лет) сохранился диалог между египтянином и его душой, [212] где, не без поэтичности, приводятся доводы в пользу любви к смерти. Жизнь – зло; это знают доподлинно. «С кем поговорить мне сегодня? братья злы, а нынешние друзья никого не любят; сердца жестоки, каждый похищает добро своего соседа; кроткий гибнет, сильный торжествует, нет больше праведника, земля принадлежит грешникам!» А вот антитеза, похвала смерти: «Смерть кажется мне теперь исцелением от болезни, выходом на свежий воздух после горячки! Смерть кажется мне теперь ароматом лотоса, отдыхом на берегу страны опьянения, возвращением морехода домой. Смерть кажется мне теперь тоской человека по родному дому после долгих лет в плену».
Смерть возвращает человека в божественную страну, откуда он был изгнан на время своей земной жизни. Это – заключение «Книги Мертвых». Несмотря на темные места, «Книга» становится нам понятной, если захотеть увидеть в ней развитие излюбленной темы моралистов и теологов: «Все в человеке суета, если взглянуть на бег смертной жизни; но все драгоценно, все важно, если мы видим цель, к которой она направляется, и отчет, который предстоит дать о ней» [213] . Эти мысли до сих пор еще руководят совестью. Поэзия питается из тех же родников, когда обещает жалкому роду человеческому освобождение в великом Всем. Исида ли это или Изольда поет, умирая, над трупом:
«Затеряться, исчезнуть без сознания в бесконечном дыхании мировой души – вот блаженство!»
VI. Магия в Древнем Египте
В Древнем Египте, как и всюду на свете, человек был недоволен своей судьбой и старался изменить ее к лучшему. Для достижения этой цели он не довольствовался естественными силами тела и духа; он прибегал к сверхъестественным силам, которые, казалось, давали ему религия и магия. Мы знаем, какая существенная разница между этими двумя формами умственной жизни. Подобно религии, магия задается изменением нормального или предвиденного хода вещей путем чудес; но там, где жрец обращается с молитвой и жертвоприношениями к высшим Существам, называемым богами, маг применяет к ним силу или хитрость. Жрец молит, маг повелевает; и так как опыт показывает, что сила действительнее просьбы, то вследствие этого у первобытных народов маг пользуется еще бо́льшим авторитетом, нежели жрец. Разве что, как это часто бывало в Египте, сам жрец был вместе с тем и магом, который удостаивает присоединить иногда молитву к своим заклинаниям.
Во всякой среде, где магия в почете, существует общераспространенное верование, что всякое живое существо и всякий предмет оживляется Духом, сходным с тем, которым движется человеческое тело. В природе нет ничего бездеятельного, лишенного сознания или воли; каждое существо и каждый предмет может действовать за или против людей, и, обратно, маг может оказывать воздействие на всякое существо и всякий предмет, телу или духу которого он может нанести ущерб. Так, боги и люди в Египте обладают «гением», который оживляет их при жизни и продолжает существовать благодаря некоторым мерам предосторожности и после смерти. Это
Только тот имеет власть над существами и предметами, одаренными «гением», кто знает – по устному либо письменному преданию или же по личному наблюдению – законы, управляющие миром духовным и материальным. Это «ученый», по преимуществу,
Для удобства изложения мы по очереди разберем эти приемы магии симпатической и магии подражательной; сначала те, которые оберегают от всевозможных опасностей, потом те, которые оказывают действенное влияние на существа и предметы.
Маг оберегает собственную жизнь и жизнь себе подобных от случайных опасностей при помощи талисманов и формул; знание будущего дает ему предвидение опасностей.
Чтобы знать, что такое талисманы, достаточно взглянуть в витринах наших музеев на эти тысячи мелких вещиц, разнообразных по материалу и форме, которые находятся там под названием египетских амулетов. Они сотнями были рассеяны по могилам, на земле или на самой мумии. Их обыкновенно делали из глазурованной глины, из стеклянной массы, из более или менее редкого камня; чаще всего рыночная цена их была ничтожна, что позволяло увеличивать их число до бесконечности, тем самым умножая вероятность их действенности. Теоретически, однако, чтобы амулет был вполне действителен, нужно было изготовлять его определенной формы и из избранного материала.
Форма амулетов в Египте, как и повсюду, обуславливается теми специальными понятиями, какие первобытные народы имеют о человеческой жизни. Жизнь есть дух, дыхание, существо самоопределяющееся, которое может выскользнуть из тела и которое нужно закрепить в теле. Отсюда амулеты в форме узла, повязок, которые привязывают жизнь в тех местах, где она проявляется видимо для глаз и где можно узнать ее по биению пульса: на шее, руках, ногах. [217] В Египте это были ручные и ножные браслеты, ожерелья узкие и широкие. Мы уже знаем, что ожерелье охраняло грудь богов и мертвых; его уподобляли богу, чьи руки защищали части тела, которых они касались. [218] Браслеты и ожерелья часто состояли из мелких узлов, нанизанных друг за другом и составляющих украшение с магическим значением, но чаще эти узлы рассеяны в отдельности по телу живых и мертвых, они связывают жизнь и препятствуют ей покинуть тело. Отсюда название «защита, охрана», которое эти знаки носили на египетском языке.
Многие талисманы делались в форме знака, с которым связывалось известное символическое значение:
Материал, из которого сделаны эти вещи, тоже обладает определенными магическими свойствами. Действеннее всего амулеты из золота, символа долговечности, прочности; золото – царь металлов, затвердевший луч солнца, вещество, из которого сделано тело нетленных существ, царей, богов, обожествленных мертвых; поэтому
Талисманы обладают еще большей силой, если к ним приложены формулы. У египтян их был большой выбор: хекау, «магические формулы»; saou, «колдование»; shenitou, «привороты, чары»;
Магические формулы известны нам преимущественно из текстов позднейшего времени, благодаря чему первые египтологи считали их следствием вырождающегося культа в эпоху упадка египетской цивилизации. Но старейшие из известных нам до сих пор текстов пирамид Саккара (V–VI династии) содержат напевные заговоры на укус змеи и часто упоминают о магических обрядах. Доказано, следовательно, что магические формулы «относятся к самой отдаленной древности и являются одной из самых существенных частей египетской религии» [222] . Естественно, что формулы представляют из себя более меткое оружие, чем простые талисманы; они направлены против определенного врага и предполагают все более и более точное знание средств магии. В частности, заклинания с древнейших времен касаются богов, [223] следовательно, возникли позднее, чем зачатки египетской мифологии. По большей части маг упоминает мифологические факты, известные ему и слишком часто не известные нам; он обращается к богу, поборовшему некогда те препятствия, от которых формула должна оградить; он хочет по своей воле заставить бога возобновить свою победу над врагом, некогда побежденным в определенных условиях. Тот, кто произнесет формулу, уподобится богу в день его победы и восторжествует. С другой стороны, приписывают животному почти божескую личность и сражают его как таковую. Это приемы подражательной магии, «причины и следствия», указанных нами выше.
Вот несколько примеров применения. Вам угрожает змея? Соответствующая формула заявляет врагу, что вы бог Хор и что вы его не боитесь. «Поднимись, яд, приди и упади на землю. Хор говорит с тобой, уничтожает тебя, плюет на тебя; ты не встаешь больше, а падаешь; ты слабеешь, и нет в тебе силы; ты ослеп и не видишь: голова твоя опустилась и не поднимется больше. Ибо я Хор, великий маг.» [224]
Против скорпиона вызывают случай с божественной кошкой Баст, ужаленной скорпионом, но исцеленной Ра: «О Ра, приди к твоей дочери, которую ужалил скорпион на пустынной дороге. Ее крик достигает неба; яд разливается по членам ее, она прижимает к ним губы (чтобы его высосать). Но Ра сказал ей: ”Не бойся, не бойся, благородная дочь моя! Смотри, я стою за тобой. Я устраняю этот яд, который во всех членах кошки”» [225] . Тот, кто произнесет формулу, наверное будет спасен, подобно вызванной им кошке.
Переходя реку вброд, опасности со стороны крокодила противопоставляют победу Осириса, спасенного вмешательством богов: «Ты, что в воде, это Осирис в воде, и Око Хора, большой скарабей, охраняет его… Назад, звери воды! Не высовывайтесь, ибо Осирис плывет к вам… Звери воды, пасть ваша замкнута Ра, глотка ваша замкнута Сехет, зубы ваши поломаны Тотом, глаза ваши ослеплены великим магом. Эти четыре бога охраняют Осириса и всех тех, кто в воде» [226] .
Против опасных животных – змей, крокодилов, скорпионов, львов, рогатых антилоп и т. д. – маг умел сочетать силу амулетов с силой формул. Отсюда обычай талисманов, покрытых текстами и фигурами; главнейшие из них – стоячие плиты и волшебные палочки. Плиты относятся к типу, называемому плитой Меттерниха; на дощечке гранита или базальта, обыкновенно небольшого размера, с одной стороны рельефная фигура младенца Хора; он нагой, на правое плечо спадает локон; бог попирает ногами крокодилов, которые отворачиваются, чтобы избежать его взгляда; в своих расставленных руках он держит за хвост змей, скорпионов, львов, антилоп. Над головой Хора часто видна голова Беса, бога веселого и воинственного, который приносит счастье. «Эти плиты имели своей целью предохранить не только от укуса или жала изображенных зверей, но и от оцепенения, которое вызывали в своих жертвах эти животные, прежде чем укусить или ужалить» [227] . На другой стороне плиты вырезаны божественные фигуры, несущие хорошее предзнаменование; часто боги стреляют из лука, бросают в животных дротик, одним словом, «сражаются за мага, который их заклинает» [228] . Пространные тексты покрывают свободные места и излагают легенды – формулы, приведенные нами выше. Плиты этого типа относятся преимущественно к позднейшим временам [229] ; раньше пользовались волшебными палочками, чаще всего из слоновой кости; на них реальные или фантастические фигуры животных (палочки часто заканчиваются головой животного), богов с головой человека или животного, между прочим, Беса, держащего змей, в позе, которую позднее придают Хору. Эти талисманы приносят своему владельцу магическое покровительство фигур, которые на них изображены, и, преимущественно, кажется, против животных. [230]
Такой же магический прием применялся от болезней, так как больной одержим противником (kheft), чье несвоевременное присутствие причиняет весь недуг. Маг, он же врач и жрец, знающий искусство лечить, извлекает свои познания из таинственных книг, которые были даны людям при чудесных обстоятельствах. Так, учебник об уничтожении нарывов на всем теле человека был найден у ног бога Анубиса и принесен царю Дену (I династия) [231] ; медицинский папирус, хранящийся в Лондоне, «был найден однажды ночью в большом зале храма Коптоса одним из жрецов этого храма. Вся земля была погружена в потемки, как вдруг над книгой взошла луна и окутала ее своими лучами. Ее принесли царю Хеопсу (IV династия)».
Терапевтические книги были божественного происхождения, неудивительно поэтому, что указанные в них средства сверхъестественного порядка. Способ изгнания противника тот же, что и одоления зловредных животных. С помощью формулы замещают личность больного личностью того или иного божества, которое, по преданию, имеет власть над противником, причиной болезни. Например, от болезни живота маг возглашает: «Живот принадлежит Хору, говорящему с Исидой. Хор говорит: ”Я съел золотую рыбу Абт”. Исида отвечает: ”Если это так, боги придут к тебе на помощь”. Натирать живот медом; мыть живот жидкостью, заключенной в сосуд, на котором изображены боги Юга и Севера – Ра, Хор, Тот, Атум, Исида, Нефтида, три ока Уджат и три змея» [232] . Предстоят ли роды, родильница уподобляется Исиде и настоятельно требует помощи богов: «О, боги, придите, вот Исида. Она сидит, как беременная женщина. Если вы останетесь бездеятельны, о боги, не будет больше земли и неба… бедствия придут с Севера; вопли раздадутся в могилах; солнце перестанет светить в полдень, воды Нила не поднимутся больше в разлив. Это не я говорю вам, это Исида, которая разрешается Хором» [233] .
Вмешательство богов, связанных магическими формулами и помогающих тем, кто умеет ими пользоваться, подтверждает еще один знаменитый памятник Национальной библиотеки, плита принцессы Бахтана. [234] В сказочной стране Бахтан принцесса по имени Бентреш, сестра одной из жен фараона, была одержима таинственным недугом. Ни врачи, ни маги страны не могли облегчить его; князь Бахтана просит своего зятя, фараона, послать ему ученого, т. е. египетского мага. Фараон направляет к нему одного из «писцов двойного чертога Бытия», который определяет недуг одержания: «Маг нашел Бентреш в состоянии одержания и обнаружил привидение, которым она была одержима, врага, одолеть которого было трудно». Не в силах изгнать его, маг призывает на помощь египетского бога. Это Хонсу. Он отправляется в Бахтан, получив от старшего брата своего, Хонсу-благого-совета, «флюид жизни» и магическую силу, обладая которой, можно вступить в какую угодно борьбу. «Когда бог этот прибыл в Бахтан, тогда вышел князь со своими солдатами и полководцами навстречу Хонсу. Он распростерся ниц, говоря: «Ты приходишь к нам по велению фараона…» И вот, едва лишь этот бог подошел к месту, где находилась Бентреш, и произвел магические пассы над дочерью князя Бахтана, она сразу почувствовала себя здоровой, а привидение, бывшее с ней, сказало перед ликом Хонсу: «Гряди с миром, великий бог, что изгоняешь чужих; Бахтан – твой город, его люди – рабы твои, сам я раб твой. Итак, я удалюсь туда, откуда пришел, чтобы дать сердцу твоему удовлетворение по поводу того дела, которое привело тебя сюда; но повели, чтобы праздновали мой день, день Бахтана». Бог согласился, и когда совершили большое жертвоприношение перед Хонсу и привидением, последнее удалилось с миром, куда хотело, согласно повелению Хонсу. [235]
В этом рассказе бог отдает свою магическую силу для борьбы с привидением к услугам фараона; фараон в действительности глава магов своего царства. Ниже мы вернемся к этому особому качеству египетских царей. Но и простые смертные могли защищать себя от нападений призраков, лишь бы они были знакомы с такими формулами, как, например, сохранившаяся в Лейденском папирусе: «Если нападет мертвец вечером, когда раздеваешься, положи под изголовье человека (следующую формулу): ”Прелести такого-то суть прелести Осириса; его верхняя губа есть губа Исиды; его нижняя губа есть губа Нефтиды, зубы его как мечи, руки его как руки богов, его пальцы как божественные змеи, спина его как спина Геба и т. д. Нет ни одного из членов тела его, который бы не был как члены одного из богов”. Слова эти для чтения их над амулетом, который исцеляет и чарует члены тела человека и их недуги. Их надлежит читать, когда мертвец мужеского или женского пола нападает на человека, который раздевается, и увлекает его вечером, дабы мучить его» [236] . Тут мы снова встречаемся с уловкой, состоящей в присвоении себе личности бога, победителя своих врагов, дабы заманить противника и поставить его в такие условия, в которых, по учению подражательной магии, он неминуемо потерпит поражение.
Маг умеет не только справляться с недугами и несчастными случаями, он искусился в их предвидении и заранее заклинает судьбу прорицаниями и гороскопами. В этом смысле магия опирается на данные астрономии. Диодор говорит об этом следующее: «Быть может, нет другой страны, где порядок и движение светил наблюдались бы с большей точностью, чем в Египте. У них сохраняются списки за невероятное количество лет, в которые внесены эти наблюдения. Там есть сведения о соотношении между каждой планетой и рождением животных и о благоприятном или несчастливом влиянии светил… [237] В гробнице Озимандиаса*, в Фивах, на террасе был золотой круг 365 локтей в окружности, разделенный на 365 частей; каждое деление обозначало один день года, а рядом было записано естественное восхождение и захождение светил с предсказаниями, какие связывали с этим египетские астрологи». [238] Принцип же был следующий: в такой-то день и час светила находятся в таком-то положении. Некогда при подобном положении светил произошло счастливое или несчастное событие; следовательно, есть вероятность, что событие такое же или аналогичного характера повторится в момент, когда светила вернутся на свое прежнее место. [239]
Дошедшие до нас документы показывают, что события, на которые сделан намек, относятся к жизни богов, и главным образом к смене побед и поражений, знаменовавших ежедневную борьбу Осириса с Сетом. 17-го атира Сет убил Осириса; 9-го хойака Тот победил Сета; 5-го тиби Сохмет сожгла нечестивых; первое число несчастное, два другие счастливые: «Что бы ты ни увидал в этот день, обойдется удачно». Так каждый из людей по-своему переживал жизнь богов и претерпевал их влияние; сила мага заключалась в том, чтобы использовать эти мифологические данные и приурочить деяния человеческой жизни к тем или другим знаменательным числам, вызывая этим уподобление судьбе богов в самом благоприятном смысле. [240]
Более того, каждый год, каждый месяц, каждый день и час находятся под влиянием какого-нибудь бога или светила [241] ; маг умеет вызывать их благоприятное влияние или, по крайней мере, может предупредить заинтересованных о вероятной судьбе: ему ведом удел, предначертанный богинями-феями каждому человеку в день его рождения, [242] ибо день этот занесен в их списки в отдел счастливых или злополучных дней; удачи и неудачи отмечены с большой тщательностью: «9-е паофи: радость богов; люди празднуют, ибо повержен противник Ра. Кто родится в этот день, умрет от старости»; «27-е паофи: кто родится в этот день, умрет от крокодила» [243] . Народная литература оставила нам рассказ «Обреченный царевич» [244] : он тщетно пытается предотвратить три доли, которые при рождении обрекают его на гибель от змеи, крокодила или собаки. Маг не всегда может одолеть предопределение; зато пользовавшийся его услугами, будучи предупрежден, принимал необходимые меры предосторожности: не выходил из дому, убегал опасности и читал охранительные формулы.
Охранительные обряды составляют лишь часть искусства мага: обряды, дающие магическое влияние на расстоянии, дают ему власть и силу еще более завидную. Египтяне брались оказывать действенное магическое воздействие на людей, мертвецов, богов с самыми разнообразными целями.
Действие на расстоянии на любое существо может быть достигнуто вмешательством богов и гениев, которых маг подчиняет своей власти. Вот схема подобного заклинания. Маг вызывает бога или духа: «Приди, чтимый дух…»; потом он излагает желание, которое следует осуществить: «Воздействуй за меня на того или этого… пробуди для меня того или этого… направь его сердце к той или тому…» Потом он заявляет: «Я призываю тебя твоим истинным именем»; следует литания магических имен, состоящих, по большей части, из непонятных слогов. Наконец, после заявления, имеющего целью испугать призываемого бога или гения («ибо я бык, ибо я лев, я чтимая голова владыки Абидоса»), маг дает практическое предписание: произносить формулу над изображением Осириса, Анубиса; составлять напиток, микстуру или мазь из трав, ладана, хлеба, зерна, смоченных кровью самого больного или смешанных с кусочками трупа. [245] Иногда упоминается фигурка [246] : она, по-видимому, сделана по образу того, для кого предназначено заклинание, и формула, произнесенная над фигуркой, нашлет на изображенного сны любовные или грозные, усыпит его или лишит сна, даст ему здоровье или смерть, внушит ему любовь или ненависть.
Такие формулы предполагают применение колдовства; в них упоминаются иногда фигурки, которым непосредственно наносится повреждение заклинателем. Действительно, нам известны определенные случаи порчи, направленной на богов и людей. В папирусе Неси-Амсу содержится заклинание, имеющее целью помочь богу Ра в его ежедневной борьбе с Апопом, духом зла. Лепили восковую статуэтку Апопа в образе крокодила. Имя бога было написано зелеными чернилами на этой статуэтке, завернутой в папирус, на котором тоже был нарисован силуэт Апопа. На статуэтку плевали, резали ее каменным ножом, бросали на землю; тогда жрец наступал на нее несколько раз левой ногой и сжигал на костре из растений, обладающих магическими свойствами. Нужно было повторять обряд три раза в день (вероятно, как дополнение обычного культа) и каждый раз, когда происходила гроза, знак опасности для небесных божеств. [247]
В действительной жизни очень крупный случай порчи, известный нам, относится ко времени Рамсеса III. Один чиновник царского двора был всенародно изобличен в следующем преступлении [248] : он раздобыл магические писания, извлеченные из тайных книг царя, и ему удалось заколдовать (эсхекау
Эти примеры колдовства взаимно поясняют друг друга, и нетрудно уловить руководящие принципы действенной магии египтян. Здесь, как и в других странах, маг повелевает существами, пользуясь, во-первых, их именем, во-вторых, изображающими их статуэтками. Эти два способа магического воздействия относятся к категории, присущей всем первобытным народам. «Имя собственное, – говорит Гартланд, – считается неотторжимым от его обладателя, и дикари часто старательно скрывают от других свое настоящее имя, [249] довольствуясь обращением по прозванию или заменяющему его эпитету. [250] Причина этого в том, что знание имени лица дает власть над ним; этим он сам или, по крайней мере, существенная часть его как бы переходит в руки того, кто узнал его имя» [251] .
Лефебр в своих столь убедительных мемуарах «О значении имени у египтян» доказал, что эти общие положения целиком приложимы к Египту. Отсюда старание магов подчеркнуть при чтении волшебных формул истинное имя бога, которого они призывают, имя многообразное или устрашительное по форме, рассчитанная гармоничность которого оказывает реальное воздействие на призываемого. «На самом деле имя лица или предмета есть не алгебраический знак, а видимый облик, в силу чего оно до некоторой степени сливается со своим объектом; оно становится самим предметом, менее вещественным и более послушным, т. е. подверженным воздействию мысли; или, короче, это умственный заместитель.» Произнесение имени равносильно созданию умственного образа; писать имя значит рисовать его вещественное изображение. Это особенно верно по отношению к Египту, где иероглифическое начертание сопровождает имена определителем, который как можно точнее старается передать очертания предмета или существа. Призыв по имени, таким образом, равносилен «обряду колдовства, где маг лепит фигурку человека, называет его по имени и пронзает его иглами или шипами или сжигает с целью навлечь страдание и, наконец, смерть изображенного лица» [252] . Скажем в заключение, что магическое воздействие на расстоянии в Египте, как и повсюду, основано на подражательной магии и производится с помощью имен и фигур существ и предметов.
Помимо употребления амулетов, талисманов, формул, гороскопов для предотвращения бедствий, помимо заговоров и заклинаний для господства на расстоянии, магические приемы были большим подспорьем даже для религии в узком смысле слова в египетском культе. Культ богов и мертвых был до того проникнут магией, что нужно было бы очень подробное исследование – очень трудное и в данном случае неуместное, – чтобы разграничить, где лишь моление и жертвоприношение богу, а где колдовство и магическая хула. Правда, жрец распростирается перед богом, молится ему, ходатайствует перед ним, но в то же время он защищает бога от его врагов, спасает его от осирийской смерти, охраняет его безопасность способами, присущими только чистой магии. Бог получает из рук жреца ток жизни, как больной или одержимый; он отгоняет от него животных Тифона так, как это делал бы любой человек; он пользуется благами жертвоприношений и даров благодаря магическим свойствам голоса жреца, совершающего богослужение. [253] Списки приношений, которыми испещрены стены храмов, получают действительную силу и переносятся на алтарь только по голосу жреца; [254] реальные жертвоприношения, пылающие на алтаре, переходят к богу, только будучи поименованы и отданы ему с ритуальными формулами и напевами. Жрец, т. е. сам царь, обладает свойством божеств создавать существа и вещи, называя их по именам «творческим голосом», каким творцы мироздания создали Вселенную; это
Это взаимное проникновение религии и магии объясняет преобладающую роль некоторых богов, как, например, Тота, Хора, Беса в вышеприведенных заклинаниях. Сами боги, как мы видели, маги; в частности, Тот, писец богов, «ученый» неба, почитался «владыкой голоса, властелином слов и книг, обладателем или изобретателем магических писаний, перед которыми ничто не устоит на небе, на земле и в Гадесе. [258] Заклинания, которые читают маги, суть «книги Тота, писанные собственной его рукой». И нет ничего странного, если к культу этих богов применили их же собственные спасительные средства, обряды, первыми изобретателями которых были они сами. То, что действительно в культе богов, действительно и в культе мертвых. Передача мумии тока жизни, охрана от тифоновых животных, приношения даров, реальных или фиктивных, – все это требовало для мертвого, как и для бога, применения магии. Обычай погребальных статуэток (ушебти – «ответствующие»), окружающих мертвого толпой слуг, или, вернее, подставных лиц, на которых возложены труды по материальному обеспечению его после смерти, опять-таки обуславливается только магическими влияниями, превращающими эти фигурки в живых существ на том свете. [259]
Но с особенной силой проявляется все могущество магии в завоевании рая. Мертвый, переступив врата ада, предстает перед судилищем Осириса и подвергается допросу, но знание спасительных формул и имен стражей обеспечивает ему победу над адскими богами. [260] Чист он или не чист на самом деле, до этого нет дела; достаточно мертвому обладать даром творческого голоса, запастись охранительными талисманами и выполнять действительные обряды – и он может быть уверен, что осирийские судьи признают его добрым. «Проходи, ты чист», – скажут ему. И опытному магу скорее откроется доступ в рай, чем человеку, который богат одной лишь добродетелью. Магия заменяет честность и обманывает богов так же, как и людей.
Поделиться книгой: