Помоги проекту - поделись книгой:
В декабре лорд-депутат информировал Лондон, что слышал о «трех слитках латуни, лежащих в пределах видимости между скалами у Банбойе» и что Мартинес де Лейва утонул. В августе он доложил, что испанские пушки подняты, однако выяснилось, что их забрал какой-то шотландский капитан в сопровождении двух испанцев. Письмо, содержавшее эту информацию, добавляло: «Сообщают, что там находится большое количество золото и серебра». Чиновник, который отправил это сообщение, отметил: «…те монеты, которые были под водой, по моему предположению, все еще там».
Позднее английский губернатор этого региона, сэр Джон Чичестер, написал: «Джеймс Макдоннелл поднял три сундука с сокровищами, которые были доставлены в замок Данлюс». И далее: «Макдоннеллы… установили три орудия, снятые с одного из испанских кораблей… Я потребовал упомянутые пушки… но они категорически отказались вернуть их».
Я уже обнаружил, что в первые годы после гибели «Жироны» сын Сорли Боя Джеймс расширил и украсил Данлюс. Теперь я знал, откуда взялось его неожиданное богатство!
Будучи убежденным оптимистом — какими и должны быть все подводные археологи, — я предположил, что Сорли Бой и сын не смогли достать все сокровища «Жироны», и потому решил отправиться в Ирландию и посмотреть, что Макдоннелл оставил для меня. Мой постоянный компаньон, бельгийский фотограф Марк Ясински, согласился поехать со мной, хотя и не разделял моей уверенности.
— Наверняка эту территорию уже облазили до нас, — заявил он.
— Несомненно, — сказал я. — И все же старые документы указывают на скалу Банбойе, где, очевидно, побывали и другие кладоискатели. Посуди сам: именно люди Сорли Боя обнаружили место кораблекрушения. Стали бы они говорить англичанам, где оно произошло, если бы сами намеревались забрать с корабля пушки и золото? Нет, ни англичанам и ни кому бы то ни было еще. Я уверен, что Банбойе было названо только для отвода глаз.
— Но даже если это не так, наши предшественники по поискам сокровищ потерпели неудачу из-за ошибки, которую они все делали; они слишком буквально восприняли названия мест, упомянутых в старых отчетах. Я изучил карты Ирландии XVI века. Только два места этого участка побережья названы на них: Данлюс и река Буа. Таким образом, только эти названия английские шпионы могли использовать в своих донесениях. Искатели сокровищ послушно ныряли в каждом из указанных мест, как будто они были помечены на карте знаком «X».
Я развернул подробную карту Северной Ирландии, изданную военно-геодезическим управлением и показавшую район к северо-востоку от Портбаллинтрэ.
— Посмотри сюда, Марк. Видишь, вот «Испанская скала» и «Испанская пещера»; «Порт-на-Спанья» и «Лакада-Пойнт». Эти названия не появляются на более старых картах. Почему же мы нашли их на этой, современной? Потому, что, когда она была составлена, больше не было причины скрывать сведения о крушении «Жироны». И, таким образом, эти старые названия, сохранившиеся в памяти десяти поколений рыбаков, были сообщены топографам, которые расспрашивали о том, как называются каждый пункт и пещера.
Мы с Марком добрались до Порталлинтрэ непогожим июньским днем 1967 года, сняли комнату и сразу направились вдоль пути корабля по Дамбе Гигантов к Порт-на-Спанья, амфитеатру бушующей воды, ограниченному полукругом ужасающих трехсотфутовых черных вертикальных утесов. У их более отлогого основания, светлого от травы, проявляя подчас прямо-таки акробатическую ловкость, паслись овцы. Ниже зеленое море надменно демонстрировало свою мощь. Волны разбивались о скалу Лакады, вскипая пеной, которая слетала обратно в буруны подобно порхающим бабочкам. Марк покачал головой.
— Что могло остаться от следов кораблекрушения после четырех веков такой карусели?
— Несомненно, только небольшие фрагменты.
В сувенирной лавке Марк купил за один шиллинг три пенса туристский проспект. Он пролистал его и расхохотался.
— Сколько часов своей молодой жизни ты потратил, просматривая старые документы? Семьсот? Девятьсот? Мой друг, ты мог бы не терять зря времени. Смотри!
И я прочитал: «В 1588 году один из кораблей испанской Армады, „Жирона“ …потерпел крушение, потеряв почти всю свою команду, в небольшой бухте около Дамбы Гигантов, до сих пор называемой „Порт-на-Спанья“, Испанский порт».
— Все это прекрасно, — ответил я, — но если бы я не провел подробные исследования, подвергая сомнению официальные источники, а просто прочитал эту брошюру, то сделал бы то же самое, что делали другие, прочитав ее: пожал бы плечами и отправился нырять в Банбойе, на который указывают оригинальные источники.
27 июня волнение успокоилось настолько, что дало нам возможность вывести в море надувную лодку с подвесным мотором. Мы встали на якорь в Порт-на-Спанья, и я скользнул за борт, чтобы осмотреться. Ничего.
Я направился к Лакада-Пойнт, осматривая дно сквозь колышущиеся водоросли, поднимающиеся повсюду, покрывающие скалы и выглядывающие из расщелин. Опять ничего. Я нашел скрытый под водой риф Лакада-Пойнт и поплыл вдоль него к северу. Внезапно открылся ровный участок, нечто вроде эспланады, простирающейся перед огромной каменной глыбой. Мое внимание привлек какой-то белый предмет, лежащий почти в центре площадки. Я устремился к нему, схватил и поднял… Свинец! Трехфунтовая свинцовая болванка.
Мое сердце учащенно забилось, когда я вспомнил слова из одного документа, который изучал в Британском музее. В нем говорилось о «человеке по имени Бойль», который обнаружил еще одно место гибели корабля из Армады в Донегале в конце XVIII века. Среди его находок был «кусок свинца длиною в ярд, треугольный… утолщенный посередине и более тонкий по концам».
Точное описание моей болванки! Я перевернул ее и увидел пять иерусалимских крестов, выбитых на поверхности слитка. Я обнаружил место кораблекрушения! Меня наполнило чувство радости, но спокойной радости, сродни ощущению комфорта. «Жирона» скрывалась здесь. Наверняка тут было нечто большее, чем свинцовая болванка.
Я тщательно осмотрел длинный скалистый коридор; он привел меня прямо к бронзовой пушке, в которой я распознал фальконет. Морское дно плавно уходило в глубину. Я последовал вдоль этого склона, поскольку предметы, падавшие с тонущего корабля, вели бы себя также, и обнаружил другую пушку — маленькое казнозарядное орудие, какими были вооружены испанцы. Я с восхищением осмотрел его.
Ни в одном музее не было ни одной пушки Армады, более того — ни единого пушечного ядра. А передо мной лежали несколько орудийных затворов, свинцовые слитки, лист свинца и пушечные ядра — все вокруг было усыпано пушечными ядрами.
На сегодня достаточно, подумал я. Мне следовало бы умерить свою радость от находки, сделанной спустя двести лет после Бойля, первым обнаружившего место крушения корабля Армады. Ведь Бойль разбил найденные «орудия, чтобы получить три воза латуни по 4 с половиной пенса за фунт». Когда я поднялся на поверхность, то так широко улыбался, что мундштук акваланга выпал у меня из рта. Без всякой необходимости я сказал Марку, что нашел нужное нам место. Выражение моего лица достаточно ясно говорило об открытии.
Начались штормы, сделавшие море опасным. Тем не менее мы продолжали нырять, не имя возможности ждать подходящей погоды. Однажды я подобрал серый голыш, круглый и плоский.
«Ага! — подумал я. — Скажу Марку, что это пиастр».
Перевернул голыш и увидел, что это действительно пиастр. На монете сохранился иерусалимский крест, потертый, но различимый. Мы с Марком церемонно пожали друг другу руки. Позже, к северо-западу от Лакада-Пойнт мы нашли якорь и еще несколько восьмиреаловых монет.
Тогда, впервые за все годы охоты за сокровищами, я увидел мерцание золота на морском дне. После пятнадцати лет бесплодных усилий и повторяющихся неудач в моих руках наконец-то был чистый, светлый металл: сначала маленькое кольцо, затем часть изящной цепочки.
Но что делать теперь? Нас было только двое, без команды, без оборудования, без средств, и у нас в руках было потрясающее открытие. Мы решили сохранить наш секрет и вернуться сюда в будущем году, более основательно подготовившись к работе. Мы сложили наши находки в подводной пещере и вернулись на континент.
Спонсором нашей новой экспедиции стал мой друг Анри Делоз, первый водолаз Марселя. Он снабдил нас необходимым оборудованием. Начальные средства мы извлекли из собственных карманов, но затем они увеличились за счет поступлений из Национального географического общества. Больше всего мы нуждались в свободном времени. Мой работодатель, нью-йоркская компания «Оушен системз инкорпорейтед», любезно предоставила мне отпуск.
В апреле 1968 года мы вернулись в Портбаллинтрэ с двумя французскими профессиональными водолазами, Морисом Видалем и Луи Горсом. Франсис Дюмон, студент-архитектор, был привлечен к участию в экспедиции в качестве картографа и художника. В обязанности Марка входило фотографирование и сохранение наших находок.
Мы были в нужном нам месте, хорошо экипированные, горевшие желанием начать работать — и ничего не могли сделать. Днем мы видели бушующее море, чья ярость, казалось, никогда не утихнет. Ночью ледяной ветер из Гренландии просачивался через плохо подогнанную раму моего окна, и прежде чем он проскальзывал под дверь, мой нос успевал замерзнуть. Каждое утро я судил о погоде по шуму прибоя: если буруны разбивались на пляже перед нашим коттеджем, я мог возвращаться спать.
Мы намеревались наносить на карту каждый предмет, найденный на место кораблекрушения. Для этого надо было разбить территорию дна на одинаковые квадраты, как это делается в наземной археологии. Но место упокоения «Жироны» не поддавалось такой систематизации. Единственные прямые линии, которые здесь можно было установить, проходили от одного берегового ориентира до другого.
Когда море наконец-то дало нам возможность начать работу, мы провели эти линии при помощи крепких веревок, пометив их концы определенными номерами. Все это дало нам основу для составления карты.
Мы определили границы участка, где могли быть обнаружены остатки кораблекрушения. Только самые тяжелые предметы должны были все еще оставаться где-то около места гибели корабля, но даже они должны были постепенно сдвигаться по дну к их нынешнему местонахождению. Остатков корпуса корабля обнаружить не удалось. Но проведенные нами линии дали точки отсчета и помогли найти дорогу через завал заросших водорослями глыб. Ориентиры продержались два дня. Затем море разбушевалось и разнесло всю систему.
Несмотря на волнение, Луиджи делал все возможное, чтобы восстановить ее, но ничего не получилось. Мы отступили на глубину и продолжили охоту.
С самого начала удача сопутствовала нам. Мы нашли золотые монеты с арагонской короной, отчеканенные в Севилье, золотые пуговицы, серебряные вилки и множество серебряных и медных монет. Однажды утром, меньше чем за час, я наполнил банки из-под варенья и горчицы и коробку от аптечки золотыми и серебряными монетами. Жара, излучаемого этим богатством, было почти достаточно, чтобы нейтрализовать ужасный, сковывающий тело холод, возраставший с каждым погружением от простого дискомфорта до мучительной боли.
И все равно, плавая среди булыжников, я был доволен. «Добрался, — повторял я. — Я в том самом месте, где хотел быть, делаю именно то, что хотел делать». Я почти приветствовал холод, усталость, тошноту морской болезни…
В этот момент моя правая рука скользнула, обнажив какой-то желтый предмет. Золото? Нет, кажется, всего лишь раковина. Я подобрал ее и внимательно рассмотрел, чтобы в следующий раз не обмануться такой находкой. И все-таки это оказалась не раковина, а золотой медальон.
Перед подъемом на поверхность я заметил черную, сцементировавшуюся груду камней, ядер и металлического лома. Я рассказал о ней моим коллегам, профессорским тоном проинформировав их, что это типичный балласт испанского судна, и для нас этот факт очень много значит.
— Но, — спросил Морис, уже осмотревший мою находку, — почему испанцы сложили навигационные инструменты в балласт?
— И к тому же, — добавил Луи, — почему среди этого многозначительного балласта есть золотые монеты?
Моя теория пошатнулась и полностью рухнула на следующий день, когда я нашел превосходную золотую цепь, исчезнувшую в черной массе камней и снова появившуюся с другой стороны. Похоже, балласт был естественный, сформировавшийся из ржавчины и пороха, смешанных с известняком сломанных раковин и сцементировавшихся между собой обломков кораблекрушения.
Мы не могли разделить эту мешанину под водой, не повредив заключенные в ней предметы; кроме того, работа была слишком трудоемкой для людей, работающих в аквалангах. Надо было поднять большие куски этого материала и вытащить их на берег, где мы могли бы на досуге расчленить их. В этих бесформенных комках оказались монеты — пиастры и дукаты, реалы, эскудо; медные пряжки, золотые цепи, куски керамики, свинцовые ядра, ножи, ложки и вилки.
Одна из самых богатых находками сцементировавшихся глыб была извлечена из пещеры, скрытой двумя огромными каменными блоками, по сотне тонн весом каждый. Сдвигая глыбы агломерата, а среди них были такие, на которые опирались блоки, мы сильно рисковали, что своды пещеры обрушатся на нас. Чтобы избежать несчастья, пришлось кое-где оставить подпорки из сложенных в колонны камней, поддерживавших свод. Если бы они вдруг сдвинулись, мы немедленно превратились бы в трупы или, точнее в лепешки.
Я настаивал на предельной внимательности:
— Давайте будем осторожнее в пещере. Лучше оставить там несколько монет, чем кого-нибудь из нас.
Верное предостережение; но дело было в том, что среди камней, поддерживавших этот дамоклов свод, был заклинен серебряный подсвечник в отличном состоянии. Я мог потрогать его, но не мог освободить. Он был зажат парой камней. И если вынуть эти камни, поддерживающие другие камни, укрепляющие колонну, упирающуюся в свод… Лепешки!
И все-таки я хотел достать этот подсвечник. Я вытянул руку с ломиком и осторожно потыкал колонну, одним глазом наблюдая за потолком пещеры, а другим — за выходом из нее. Вдруг раздался звук катящихся камней, и я вылетел наружу. За мной выскочил Морис. Конечно, это он, ненормальный, почти разрушил свод.
Я строго погрозил ему и просигналил: «Смотри, осторожнее!», показав на сдвинувшиеся огромные блоки, а затем на сплющенный в лепешку кусок металла. Морис также жестами ответил мне, что если кто и просчитался, то это, конечно же, не он; что он сдвинул только несколько голышей, которые не могли так повлиять на архитектуру пещеры, а вот я действовал с безответственным пренебрежением к нашей обоюдной безопасности.
На следующий день я достал мой подсвечник. Но на дне отверстия, из которого он был извлечен, тускло мерцал второй, и кроме того, там виднелось золотое украшение, самое большое из всех найденных. Но как до него добраться? Нужна была определенная ловкость. Но как оно сияло!
Час спустя я освободил его. «Золотое украшение» оказалось всего лишь медной ручкой горшка. Но рядом с ним лежала часть золотой цепи, исчезнувшей под основанием колонны. Пещера все еще на месте, но уже без опор — ее колонны рассыпались. Она стоит, как вызов силе тяготения, памятник безрассудной смелости.
К середине мая море стало спокойнее и иногда выглядывало солнце. С тех пор как мы жили в море, мы редко видели это светило. На краснеющий курносый нос четырехлетнего Джона Макконаги, нашего самого верного поклонника, своим цветом показывал нам состояние погоды наверху. Крошка Джон — младший сын нашего хозяина в Портбаллинтрэ — каждое утро приходил на берег, чтобы посмотреть, как мы начинаем работать, и каждый вечер возвращался на берег, чтобы наблюдать за разгрузкой нашей лодки.
Когда вода стала теплее, мы могли оставаться внизу около пяти или шести часов в день. Но теплая вода ускорила и рост водорослей. Они стояли стеной, как сахарный тростник, скользкие, как резина. Мы вырывали растения, но они приплывали назад, как будто специально для того, чтобы опутать нас и оставить на морское дне.
Пещера была опустошена, и мы набросились на открытые участки морского дна.
После того как верхний слой камней был снят (тяжелые металлические предметы находились под ним, на скальном основании), мы расчистили эти участки без особых хлопот. Лучшим инструментом для такой работы был шланг, соединенный с механической помпой, установленной на лодке.
Человек, работавший со шлангом, чувствовал себя так, словно его крутил гигантский бесноватый морской змей. Отбрасываемый отдачей мощной невидимой водяной струи, бившей из тяжелого бронзового сопла, он двумя руками держался за этого «змея», ногами пытаясь зацепиться за какой-нибудь валун. Перед ним темными облаками вздымался песок, летела галька, подпрыгивали и катились камни. Буквально через мгновение водолаза наполняло необычайное ощущение собственной мощи в борьбе с морем.
И вот скальное обоснование очищено, водяная струя выключена и мы осторожно обследовали руками трещины и щели. Серебряные предметы, извлекаемые из них, как правило, были потертыми и сломанными, Но золотые, всегда находившиеся на самом дне защищенных карманов, появлялись сверкающие и целехонькие.
Таким образом мы обследовали каждый дюйм места кораблекрушения. Затем возникла необходимость поднять две пушки, чтобы посмотреть, что находится под ними. Первым появилось меленькое казнозарядное орудие, которое мы подняли со дня при помощи большого неопренового мешка, наполненного воздухом из одного из наших танков. Мешок колыхался, как диковинное морское чудовище; пушка покачнулась и оторвалась от дна. Затем все сооружение медленно пошло вверх, рассыпая серебряные пузыри. Мы отбуксировали нашу добычу в Портбаллинтрэ.
И это был конец нашей тайны. Монеты и драгоценности можно было спрятать в наших ныряльных мешках, ожидая каталогизации в присутствии местных властей и вынесения решения о причитающейся нам доле. Но пушка, погруженная на тележку, была видна всем. И, естественно, каждый стремился посмотреть на нее, потрогать ее, расспросить о ней. Они интересовались, было ли там золото, нашли ли мы закованные в цепи скелеты галерных рабов. Были ли там еще пушки, холодное оружие и драгоценности.
Слухи ползли от порта к пивным, из пивных в газетные конторы и радиовещательные студии. В следующее воскресенье к нам явились незваные гости.
Их было двенадцать человек, двенадцать водолазов из белфастского клуба, вооруженных железными ломиками.
— Осторожнее, — сказал я им. — Ничего не трогайте. Мы картографировали место кораблекрушения. Кроме того, я законный хозяин найденного груза.
Они ушли, не сказав ни слова. Мы последовали за ними в нашей более быстроходной лодке, решив не дать им взять ничего.
Чужаки ныряли несколько часов, но ничего не нашли. Затем они наткнулись на одну из наших маркировочных веревок и направились по ней прямо к пещере, у которой находился на страже Луи. Он стоял там, неподвижный, со скрещенными на груди руками, с глазами, холодными, как море. Белфастские ребята быстро поднялись на поверхность, а их шлюпка пошла в Портбаллинтрэ, чтобы взять вторую партию их соклубников.
Оставшиеся парни вскарабкались на небольшую скалу, ожидая прибытия поддержки. Позже под этой самой скалой мы нашли сорок пять золотых монет и небольшую кучку драгоценностей. Я подумал, что когда-нибудь скажу им об этом.
Прибыла вторая группа. Я незаметно последовал за ныряльщиками и увидел, как один из них положил в сумку кусок свинца. Я подплыл и тронул его за плечо, при этом парень крутанулся, как будто его схватила акула. Я опустошил его мешок, после чего оказался в окружении других водолазов из его компании, а кто-то из них так толкнул меня, что содержимое из моего мешка оказалась рассыпанным.
Наши соперники численно превосходили нас, но, будучи членами клуба, должны были устроить собрание, прежде чем решиться на нападение. Большинство благоразумно предпочло ретироваться. Они убрались, и мы вернулись к работе.
Лето принесло долгие светлые вечера, продолжавшиеся до одиннадцати часов, и массу туристов, каждый вечер приходивших посчитать наши золотые слитки. Мы не мешали им в этом.
— Хотел бы я знать, — сказал Морис, — что эти люди делали до того, как в Портбаллинтрэ появились аквалангисты.
Мне также хотелось бы знать, о чем говорили здесь люди в прежние годы. Конечно, мы были главной темой разговоров и сплетен в этом сезоне. Ходили слухи, что мы контрабандой вывезем огромное количество золота в Соединенные Штаты. Школьники говорили между собой, что мы нашли двадцать тонн золота и несколько огромных золотых пушек.
Но факт остается фактом — с нашей смехотворной лодчонкой и оборудованием мы подняли сокровище достаточно ценное для того, чтобы украсить сногсшибательный фильм. Луи нашел рыцарский мальтийский крест, возможно, принадлежавший Фабрицио Спиноле, первому капитану «Жироны», которые был членом этого древнего ордена. Я нашел прекрасную золотую саламандру, украшенную рубинами, и однажды за один день собрал пятнадцать золотых монет. На следующий день Морис нашел еще двадцать, а я — маленький медный гвоздь.
Неделю за неделей мы расширяли территорию наших поисков, продолжая совершать открытия, поскольку море раскидало обломки кораблекрушения на большой площади. Но где бы мы ни искали, удача везде сопутствовала нам. Я нашел астролябию, навигационный прибор для определения положения солнца и остатки заряженного ружья. Рядом я подобрал самую необычную из наших находок — кусок кварца длиной около двух дюймов, закрытый серебряной пробкой. Позже мы поняли, что это флакон для духов; его благородный владелец вытряхивал ароматную жидкость и смачивал ею свои усы, когда стоял под ветром, несшим со стороны трехсот закованных в цепи гребцов запах пота.
Каждый вечер, обозревая собранные за день трофеи, я дивился чрезвычайным усилиям и находкам моих коллег. Например, ловкости Франсиса: он залез в дыру, из которой торчали только ступни его ног, а когда выбрался оттуда, в его мешке лежали два сабельных эфеса и три звена золотой цепи.
Морис полностью изменил подводный пейзаж. Он утверждал, что проложил самую настоящую автотрассу, и это была правда. Каменные блоки весом в две или три тонны сдвигались в сторону при помощи связок подъемных мешков, образуя самый настоящий бульвар. Сам Морис заполз под большой плоский камень и обдувал дно при помощи воздушного шланга, пытаясь найти рубины, выпавшие из найденного им ранее драгоценного кулона.
Луи работал на большом участке, засыпанном камнями и песком. Всегда спокойный и методичный, он, тем не менее, действовал подобно некоему природному катаклизму. Копая, поднимая рычагом камни, сметая мусор своей не знающей усталости левой рукой, он мог просеять за день три кубических метра донного материала. В его сумке для находок были две золотые монеты, кольцо, украшенное бриллиантами, рубин и куски серебряных кубков. Вероятно, на этот участок, ядрах в тридцати от основного места крушения, принесло большой обломок корабля, прежде чем он успел затонуть.
Когда Марк не занимался своей камерой, то искал свинец. Он находил только его, но повсюду. Если мы оставляли где-нибудь на дне пустой мешок, то вернувшись, обнаруживали его полным — свинцом. Марк следовал за нами, проверяя раскопки и упрекая за каждый кусок свинца, который нам не удалось обнаружить.
— Для археолога, — утверждал он вполне справедливо, — фрагмент свинцового ядра может сказать так же много, как сундук с дублонами.
Наша коллекция монет все пополнялась. Она уже была представлена чеканами всех монетных дворов того времени из Испании, Неаполя, Португалии и Нидерландов. На монетах были отчеканены имена Фердинанда и Изабеллы; Карла V, императора Священной Римской империи, и его сына, Филиппа II Испанского. И все же самыми ценными были предметы повседневного обихода, которые с каждым днем увеличивали наши познания о жизни XVI века. Среди находок было много предметов религиозного культа: золотые медальоны с именами святых, серебряное распятие, возможно, принадлежавшее священнику, и простые оловянные медальоны с изображением Христа или Богоматери, которые напоминают нам о судьбе галерных рабов, сжимавших в руках эти образки, когда сковывавшие каторжников цепи тянули их ко дну.
Самые красивые драгоценности были обнаружены в последние дни. Луи нашел две барочные броши из прекрасно обработанного золота, украшенные жемчугом, но в каждой из них центральный камень был потерян. Как-то раз, копаясь под валуном, я нашел целую брошь, блестящую, как новая, с камеей из лазурита, изображавшей профиль римского императора. Под этим же валуном после трехчасовой работы я отыскал еще четыре броши, все разные. На них явно были изображены некоторые из двенадцати цезарей. Современные мастерам, вырезающим камеи, пока еще не удалось превзойти уровень, достигнутый мастерами Ренессанса, создавшими эти шедевры.
Сейчас, в конце сентября, изорванные в клочья водоросли развевались, как знамена после битвы. Лето прошло; туристы уехали. Порт опустел. Даже Крошка Джон променял нас на детский сад.
Мы гордились 2800 часами работы под водой. Мы пахали около пяти месяцев; потревоженная территория стала неузнаваемой. Дно было в глубоких ранах — следах наших раскопок. То, что прячет море, оно прячет хорошо. Но мы изучили один за другим его трюки и отобрали у него сокровища и те скромные предметы, которые оно охраняло почти четыре столетия.
Пора убирать наше снаряжение, спускать лодку, наносить последние находки на карту, каталогизировать, фотографировать и публиковать наши находки, очищать последние из наших ста сорока золотых и шестисот серебряных монет. Потом, так же, как Крошка Джон, мы должны преодолеть очарование прошлого, сокровищ и моря, чтобы вернуться в мир серьезных вещей.
Андрей Колпаков
Обреченная на славу
«Помоги себе сам, и Господь тебя не оставит». Эта надпись выбита на медной окантовке штурвала, найденной на палубе корабля «Алабама», некогда принадлежавшего Конфедерации Американских Штатов и сто двадцать лет пролежавшего на дне Ла-Манша. Французские тральщики, очищающие пролив от обломков времен второй мировой войны, долгие годы пытались найти этот корабль. Его поиски даже стали частью программы подготовки моряков. Наконец в октябре 1984 года, в семи морских милях от побережья Франции тральщик «Сирс» под командованием офицера Бруно Дюкло обнаружил неизвестное затонувшее судно. За борт опустили оборудованный фотокамерами небольшой подводный аппарат с дистанционным управлением, а вскоре за ним последовали аквалангисты. В водной полутьме возвышалась железная труба, рядом с кораблем был рассыпан уголь, и кое-где попадались изделия из фарфора, которые позже, как выяснилось, оказались стаффордширским фарфором середины XIX века. Итак, обнаружен корабль прошлого столетия, но какой? На обоих континентах начался ажиотаж.
Представители французского военно-морского флота пригласили Макса Геру, отставного капитана, а ныне археолога, чтобы он помог в разрешении вопроса, действительно ли найдена «Алабама»? А если так, то кому она должна принадлежать теперь? На нее претендовали Соединенные Штаты, Великобритания и Франция. Некоторые американцы видели в «Алабаме» символ чести южан и требовали вернуть этот памятник им. Англичанам, строившим в свое время этот корабль, нужны были отдельные предметы с «Алабамы», поскольку они намеревались воссоздать точную копию корабля и выставить ее для обозрения в одном из доков Ливерпуля. Однако предмет их споров находился в двенадцатимильной полосе французских территориальных вод, и жители Шербура считали «Алабаму» и связанные с ней события такой же частью французской истории, как и американской.
Для проведения исследовательской работы была создана ассоциация «Пароход конфедератов „Алабама“», которую возглавил Улан Боннель, будущий президент Французской комиссии по морской истории. Летом 1988 года, когда дипломаты еще не закончили дискуссии, ученые получили от Министерства культуры Франции разрешение на обследование погибшего корабля. К группе подключились американские эксперты Уильям Стилл и Гордон Уэттс из университета Восточной Каролины.
Водолазные работы в холодном Ла-Манше удавалось проводить только в начале лета и только две-три недели. Скорость течения, направление которого к тому же меняется четыре раза в сутки, достигала в проливе трех-четырех узлов, и аквалангисты могли работать только час между приливом и отливом и затем еще два пятнадцатиминутных промежутка.
Расчистка корпуса выматывала все силы, но постепенно очертания корабля становились все четче. Он лежал с тридцатиградусным креном на правый борт. За сто двадцать лет приливно-отливные течения нагромоздили около нее горы песка и обломков ракушек, частично защищавшие корпус. Однако некоторые секции корабля все же были полностью разрушены.
Исследователям помогали опытные аквалангисты-добровольцы из двух местных водолазных клубов — Спортивной ассоциации морских доков (ASAM) и Шербурского клуба пловцов (CNP). Однако даже опытным водолазам было трудно работать на глубине в сто восемьдесят футов, азотный наркоз затуманивал мозг и приводил к быстрой усталости. На вопрос о точном диаметре трубы парохода аквалангисты называли цифры от восьми до тридцати дюймов.
Военные водолазы «Сирса» подняли на поверхность медную трубу от печки из камбуза и бронзовые полосы, служившие направляющими для вертлюжной пушки, а также, наряду с буфетной утварью, различные изуродованные части паровой машины. Были найдены якоря и наконец обнаружен штурвал с девизом корабля. Не оставалось сомнения, что затонувшее судно — «Алабама».
Через две недели после начала исследований Макс Геру смог набросать план погибшего корабля, сопоставляя его с оригинальными чертежами, полученными из Англии. В этой головоломке совпадало не все. Скорость развития механики и металлургии в середине шестидесятых годов XIX века поражает воображение, она была подобна взрыву. К тому же «Алабама» строилась в секрете, ее спецификации намеренно искажались, да и спуск корабля на воду состоялся в спешке.
19 июня 1988 года, в 124-ю годовщину сражения, Макс Геру наконец-то собственными глазами увидел корабль с борта трехместной исследовательской подводной лодки. Голубой экран сонара вспыхивал красными и оранжевыми пятнами, и, следуя его показаниям, Генри Саллис, управлявший лодкой, вел ее над пустынным песчаным дном, усыпанным галькой и раковинами мидий, к расплывчатой, покрытой водорослями массе, которая при ближайшем рассмотрении оказалась двухлопастным винтом «Алабамы». Два часа Геру, как зачарованный, смотрел через иллюминатор на освещенный прожектором корпус, снова и снова сопоставляя в уме увиденное с чертежами. А вокруг из-под камней выглядывали крабы и омары.
3 октября 1989 года Франция и Соединенные Штаты подписали историческое соглашение о создании Объединенного французско-американского научного комитета по изучению «Алабамы». В комитет вошли по два делегата от каждой стороны плюс эксперты с обоих берегов Атлантики. Следующие четыре летних сезона ушли на то, чтобы расчистить корабль. Подача со дна песка и обломков производилась при помощи аппарата с дистанционным управлением, предоставленным французской национальной электрической компанией «Электрисите де Франс».
В сезон 1993 года были найдены бразильские монеты, подтверждающие, что «Алабама» ходила в Байю. Же Геньон, водолаз из Шербурского клуба, обнаружил зуб кашалота — свидетельство увлечения кого-то из матросов резными костяными украшениями. Из глубины один за другим появлялись самые разнообразные предметы, спаянные временем и ржавчиной и с трудом поддававшиеся разделению: уключины, свинцовые грузы, использовавшиеся для промера глубины, — технические новинки и инструментарий мореходов индустриального века. Среди поднятых изделий были три корабельных фарфоровых унитаза, украшенных идиллическими сценами.
После многочисленных попыток с морского дна наконец подняли пушку Блэйкли. Однако все это было только частицей великого корабля. Корпус «Алабамы», попрежнему сохраняющий археологическую ценность, поднять из глубин Ла-Манша оказалось невозможно…
Поделиться книгой: