Действующие лица (сборник)

Давай займёмся вечностью, дружок,

Разложим на три стадии прыжок:

Толчок, завис и грузное пластанье,

Продышим в неизбежное кружок,

И, сквозь узрев закатное блистанье,

Вдруг ощутим обещанный ожог.

Давай, мой ангел, заметать следы

Былых проказ. Слоистее слюды

Небывшее пускай тасует сроки,

Покуда нет ни смысла, ни нужды

Из поражений извлекать уроки

И рвать полуистлевшие бразды.

Давай, щербины выщерив, мой свет,

Воздребезжим грядущему вослед,

Что мы не больно от него зависим,

И заодно поймём на склоне лет:

Не хочешь мочь – не будь и не зовись им,

А твой Пегас уже частично Блед.

Не дай нам бог закваситься, сиречь

В гримасах, жестах, мельтешенье встреч

Затечь, как майский мёд в июльских сотах,

А главное, себя переберечь

И в дураках остаться, в идиотах

Не дай нам бог. И не об этом речь.

Переживший себя

В глуши невольных впечатлений

О бесполезности ума

Он возбуждал свой утлый гений,

Опустошая закрома,

Где оседало с намолота

Присяжной тризны шутовской

В обход Иову, мимо Лота

Быльё, пропахшее тоской.

А ведь считался жизневедом,

Ниспровергателем личин,

Вдруг – бац! – и сам себе неведом,

Практически неразличим.

Грубеют швы, слабеют узы,

И безмятежно длится век.

Какой Пегас? Какие музы?

Их сочинил нетрезвый грек.

Нужна всего лишь дозаправка.

Но чем? И на какой волне?

У прочих проще: доза, травка,

Всосал – и ты уже вполне.

А тут сплошная буффонада

Плюс арендованный редут,

И никуда ему не надо,

Особенно туда, где ждут.

«Облаяв эту синь и эту сень…»

Облаяв эту синь и эту сень,

И эту сонь, сулящую тоску,

И эту more, ждущую момента,

Споткнуться вдруг о собственную тень,

При этом продолжая на скаку

Вылущивать и вращивать строку

В техническое мясо аргумента,

Затем поправ, вернее, поперев

Намоленное, по ветру пустить

Грехи, долги, надежды, даже сопли

И, замерев пеньком среди дерев,

Всё перетасовать и упростить,

Разъявших сокровенное простить,

Особенно – которые усопли,

И выйти вон, куда-нибудь туда,

Где нет ни лета, ни, допустим, книг,

Ни, скажем, продолжения банкета.

И то, что здесь не стоило труда,

А только укорачивало миг,

Там подверстает к делу твой двойник

С лицом, невозмутимым, как анкета.

7.09.08

Вторник

Сегодня вторник. Время перерыв

И не найдя ни смаку в нём, ни проку,

Я объявляю жизни перерыв

И предаюсь привычному пороку

Самозакланья. Вечный недолёт

Уже смешит. Становится причудой.

«Эй, – дескать, – кто там? Разворот плечу дай!»

И следом виновато: «Не даёт».

Не дёргайся, ступай, куда ведут,

Не отвлекаясь, не ища резона,

Тем более что впереди не зона,

А то, что оставляешь, – не редут.

Ступай, покуда музыка не врёт,

И солнца блин надраеннее жести,

И сытое фиглярство в каждом жесте,

И каждому порядку свой черёд.

Где Бог не выдаст, красота спасёт.

Не та ли, с разухабистым ухмылом,

Воняющая гарнизонным мылом, —

Чуть зазевался, тут же и всосёт,

И выплюнет, едва употребив,

Туда, где ты же, весело ступая,

Спешил к себе. И этот перебив

Пронзит с оттягом, как игла тупая…

Пересчитай, бессилие тая:

Нас четверо, и каждый – это я,

Поэтому возьмём четыре по сто,

Изладимся и взвоем вместо тоста.

Теперь ступай, узлом вяжи следы,

Тасуй личины, невпопад вникая.

А жизнь твоя, как время, никакая,

Пусть отдохнёт. Недолго. До среды.

6 января 2004

Щель

Ощутив то ли кость в мозгу, то ли в сердце окатыш льда,

Попытался понять, как уйти, не сделав следа,

Не разбив, не обрушив, просто уйти, как проходят мимо;

Сотворил сатанёнка, а тот показал – «Сюда», —

И разъялась щель позади всего, и душа, томима

Не предчувствием, нет, любопытством? – и тоже нет;

Запоздалой нуждой, заводным стрекотаньем лет,

Беспросветом зим, устремилась туда Психея,

Вот и вышло, что зря я боялся неловкий оставить след,

Как признался строфою прежде в этом стихе я,

На картонной скале зря таращил, что твой орёл,

Зря отсвечивал лысиной, имитируя ореол,

Примерял очевидное в частности, вообще ли.

А всего-то на круг приобрёл, что вот к ней прибрёл,

Валтасара всосавшей взачмок потаённой щели…

А теперь рассвингуйся, смекни, что ты уже не юнец

Полагать, что всякая дырка в один конец,

Мол, верблюду проще загнуться, чем распрямиться.

То есть вовсе не нужно хлебать сулему и хавать свинец,

Чтоб вернее понять, куда не стоит стремиться.

10.11.05

Если

Если удастся забыть, как бездарно начал,

Как раздарил впустую, проел вчистую,

Как не на тех поставил, не то заначил,

Как на шальном раскладе кричал: «Вистую!»;

Если вернётся кураж, рассосутся комья

В горле, в крови, во лбу и, подобно эху,

Вдруг отзовётся тот наконец, о ком я

Знал, что возможен, что есть, но пока не к спеху;

Если получится – так укатать Пегаса,

Чтоб не порхал, скотина, подобно моли,

Не шифровал пустоту, не искрил, не гас, а

Гнал борозду до одышки, до ржавой соли…

Если из грёзы ни дозы уже не выжать,

Зря не входи в расход и проход не мучай.

Чем сослагательней, тем вероятней выжить,

Если, конечно, везенье, терпенье, случай.

16.04.01

«Перекипевший вздор небытия…»

Перекипевший вздор небытия,

Отстойник зла, ограничитель спеси,

Страстей апоплексические смеси

Плюс репетиционная кутья

Из вываренных в бренности химер,

Условной плоти злачного порока,

Ботвы неотоваренного прока

И прочей хрени, жизни, например.

Куда ни кинешь, отовсюду прёт,

Взбухает, млеет, прыщет, источает,

Мнит мнимое, нечаянное чает —

Осталось взбычить жилы и вперёд,

Туда, где слаще мёда тлится тлен,

Где изо всех пазов чернеет вата,

Где воздух жмёт, и вечность комковата,

И гнилозубый щерится Верлен.

май 2001

«Прошло немеряно – чего там?..»

Прошло немеряно – чего там? —

Обид, побед, предубеждений,

Тяжёлых сплетен, праздных поз.

Настал черёд пустым заботам,

Унылой праведности бдений,

Божбе, вгоняющей в наркоз,

И всё навзрыд, наперекос,

Не исключая сновидений.

Друзья частично разлетелись.

Их деловитая летальность

Пока, увы, не увлекла.

Другие пьют. И тоже целясь

Туда же. Точность съела дальность,

Фатальность по усам стекла,

И первый блин перепекла

Итогов мнимая детальность.

14.10.2002

Демисезон

Птиц не будет. Уже не стало.

Усвистали. Следим устало,

Как утрачивает листва

Равновесие естества.

Мошек, блошек и прочих пчёлок

Растворил атмосферный щёлок.

Уж не рыщет дитя с кульком

За порхающим мотыльком.

Бесполезной унижен страстью

Ветеран с рыболовной снастью,

Жалкий промысел свой верша:

Ни подлещика, ни ерша.

Всё, что почва взахлёб рожала,

Постепенно подорожало

В полтора, даже в два, ну в три —

И сжимается всё внутри,

Стынет в жилах, густеет в порах.

Свет сереет, сыреет порох.

И понятно, что всё, каюк,

Если срочно не взять на юг.

25.11.04

«Коррозия подсознания предполагает всё же…»

Коррозия подсознания предполагает всё же

Наличие двух-трёх сюжетов, о которых, увы, без дрожи

До сих пор невозможно. Их давность едва ли меняет дело.

Как правило, дрянь, издержки страстей. И там, где раньше зудело,

Образовалось подобие некоего бесчувственного зиянья,

Этакий свищ, сквознячок, откуда словно бы тянет на излиянья.

Не ритуал покаяния, где фальши больше, чем скуки,

А примерно так, как здесь и сейчас, а иначе что пользы в стуке

На себя непонятно кому и куда… Обычное заблужденье:

Хотел обрести впечатленье, а сделалось наслажденье,

Которое тут же, войдя в торец, вышло естественным боком;

И вот по прошествии лет и сил обнаружив себя в глубоком,

Допустим, переживании, зерцалу речёшь: «Ужо нам!»

Казалось бы, червь, а грызёт, как пёс. Проказник стал прокажённым.

10.03.06

«Помнится, полсотни лет тому…»

Помнится, полсотни лет тому

Жили впрок и чешую пороли,

Лаково таращились во тьму,

Примеряли лакомые роли.

Век своё незримое ковал,

Свирепея с каждым пируэтом.

Кто не понял, цвёл и ликовал,

Кто не внял, прикинулся поэтом.

Ах, когда бы в плюшевой тиши,

Да ружьё б на стенке в первом акте,

Нежное невежество души

Не оборвалось бы на затакте.

То ли дело на манер дождя

С типовых осин сбивать орехи,

Время и пространство разведя,

Млеть в образовавшейся прорехе.

Худо ли воскликнуть voilà,

Заносясь ногою над пределом.

Но не вышло, дрогнула земля,

И предел пропал промежду делом.

Орган, генерирующий прыть,

Сделался намеренно нерезким,

Почесуха «быть или не быть»

Подзачахла, потому как не с кем.

Вот и остаётся ждать гонца,

Горестным давясь воображеньем,

С общим выражением лица

И таким понятным предложеньем.

22.01.08

«Чужая глупость – как она привычна…»

Чужая глупость – как она привычна,

Неуязвима, самоадекватна,

Отвязчива, наивна, бескорыстна,

Ожиданна, а главное – чужая:

Послушал, срикошетил – и забыл.

Я ненавижу собственную глупость,

Ликующую, праздную, шальную,

Венчающую трепет и развязность,

Умеющую выглядеть нарядной,

Слепое безрассудство до бесстыдства

Расчисленного тонко доводя;

А главное, она всегда с тобой,

Что твой сурок. И Бог проблематичен,

И смерти нет, как сказано у Блока

В одном из ненаписанных стихов.

25.11.01

Воспоминание о зимнем Израиле

В непокрытое темя

Солнце врыло, вмозжило мохнатые жальца.

Здесь Восток, здесь умеют и любят накручивать время

На незримые стержни, как пейсы на тулово пальца.

В небесах ни соринки,

Состояния дня и души сообразны.

Здесь Восток, здесь барыги так яро базарят на рынке,

Что нет воли не въехать в развязные эти соблазны.

Никакого респекта.

Ни в девице, ни в раве, ни даже в солдате.

Здесь Восток, здесь Израиль мотает и мнёт молчаливого некто,

Получая в удел хромоту, как залог благодати.

Не в балладах, так в одах

Растворяя восторг опьянения пеной,

Замечаешь, мозги полоща в этих крапчатых водах,

Как внезапно становится мысль о себе постепенной.

Средиземноморская

Равнодушная ритмика. Род метронома.

Пульс вогнать в резонанс и сидеть, бесконечность лаская,

Имитируя бойкий процесс разложенья бинома.

Соловею по фену,

Предаюсь безмятежно короткому зною,

И мерещится мне, что вошёл, как кирпич, в эту древнюю стену,

И двенадцать колен несгибаемых намертво встали за мною.

Не учтённый судьбой

Человек с опущенной главой

В Книге Судеб, съёмщик угловой,

Публику дразнил и власти гневил

Кропотливым смакованьем плевел.

То он, приукрасив реквизит,

Нанёсет Предвечному визит,

То, как блудный сын среди пустыни,

Ищет окаянной благостыни.

То, от непотребства криворот,

Сотворит на деву приворот,

А когда она почти готова,

Он ей лепит «Азбуку» Толстого.

То не то откупорит, и с ним

Кровь сгустим и слёзы опресним,

А потом, торча на подзарядке,

«Всё пучком, – услышим, – всё в порядке».

По карнизам шастает босой,

Заедает рыбу колбасой,

Кажет в состоянии запала

Средний перст с плеча кому попало.

В Книге Судеб всякое плетут,

Могут быть и прочерки. И тут

Сколь ни тщись, а всё труха да скука.

Так оно и вышло. В том и штука.

12.11.07

«Двое любили одну…»

Двое любили одну.

Но первый пошёл ко дну,

А второй не узнал об этом,

Поскольку был занят своим:

В упор страстями слоим,

Он хрен запивал шербетом.

Двое увязли в одной,

В такой невпопад родной,

Что душу свело обоим.

И первый, а не второй,

Свистел сквозь предмет с дырой,

Но не был предмет гобоем.

Двоих заплела одна.

Туманна, тиха, бледна,

Студила верней кадила.

В известный влетев проём,

Все выиграли втроём,

Но дружба не победила.

9 января 2004

Записка

Прощайте, милые химеры,

Реликты завтрашнего дня,

Ни полумеры, ни примеры

Не переквасили меня.

Не вздул искомого огня,

Не сымитировал карьеры,

Влетевши сослепу в Гомеры,

Загнал пернатого коня…

Довольно потакать циррозу,

Лелеять в зеркале Ломброзу

И шастать по чужим садам.

Всерьёз поверивший курьёзу,

Я принял дозу, выбрал позу…

До несвидания, мадам.

5.12.04

К портрету одной поэтессы

Нарочито спотычлива, маятна

Или впрямь от природы хромает на

Все четыре. На тёмное зарится

И мычит, как блаженная старица.

Привывает, со счёту сбивается,

Сокровеньем своим упивается,

Выест, выскоблит, вытрясет, выдоит,

Пустоту лиловатую выдует

И сидит, излучая величие,

Вялобрылая до неприличия,

И взбухает в ней мания гения,

Разгадавшего химию тления.

21.03.01

* * *

Ум погубил мою судьбу.

С такими пядями во лбу,

Минуя омуты и мели,

Я мог бы всех иметь в гробу,

Как все поврозь меня имели,

Но я не справился. Ума

Непроницаемая тьма

Бурлила будто с переброду.

Его густая бахрома

Мне занавесила природу,

И я не справился. Не смог.

Не раскодировал замок,

Не заготовил первой фразы,

От несодеянного взмок,

Замкнуло контур мимо фазы.

Другой бы цвёл и щебетал,

А я надраивал кристалл,

Классифицировал моменты

И жизнерадостный металл

Переводил на позументы.

Здравополучьем обуян,

Не тем был сыт, не с теми пьян,

Зато в угоду Пармениду

Мог в эталон вогнать талан,

Перепланировать планиду…

Сползает с гор, плывёт с полей,

Трубит в ночи: «Преодолей!» —

Зиждитель горестных юдолей,

А я ему: «Досыпь, долей,

Дойми моей же дробной долей».

А та, ничтожная во мне,

Но так заносчиво вовне

Преобразившаяся в разум,

Вдруг подмигнула третьим глазом,

Как Достоевский сатане.

18.07.04

Ламентации

I

Территория стресса,

Гниловатая мгла.

Телерадиопресса

Точит из-за угла

То ли тёмные лясы,

То ли злые клыки.

На ногах самоплясы,

Да плясать не с руки —

Где-то что-то мешает,

Пустячок, метастаз,

Интереса лишает,

Разрушает экстаз.

Надо двигаться как-то,

Имитировать прыть,

Скажем, с третьего такта

Землю цырлами рыть,

Или так разбежаться,

Чтобы вышел толчок,

Раскружиться, разжаться

И запеть, как волчок.

А потребуют кредо,

Не даваться с торца,

Одолжить у соседа,

Краеведа, борца,

У мента, у таксиста.

Посмотри, как они

Так опрятно, так чисто

Комбинируют дни.

Их не тянет обратно,

Им светло впереди.

Так укромно, опрятно

Сам себя взбереди,

Чтоб урчаще, мычаще

Намечтать и насметь…

Жизнь всё чаще и чаще

Не похожа на смерть —

Экономнее. Чище,

Ничему не чужда…

Чем духовнее пища,

Тем острее нужда.

II

Преисподняя стресса.

Сколь себя ни трави,

Сатанинская месса

Отдаётся в крови

Металлическим звоном,

Недобитым тельцом

И ещё повезло нам,

Что не смертным кольцом.

То есть в принципе живы

И под вопли попсы

То мы пляшем, как Шивы,

То чумеем, как псы.

Наши спутники – в небе,

Наши пяди – во лбу,

Наши бравые беби

Развращают судьбу.

Души в поисках ниши

Изуверства среди,

И скребучи, как мыши,

Наши чувства в груди.

Где не в масть пожилому,

Где любому в облом,

Там поэт по живому

Промышляет кайлом,

Учит жить шаромыжник,

Потешает бандит,

Столбовой передвижник

Рафаэлем глядит.

В рассуждении крова

Или, скажем, постов

Иванов за Петрова

Чуть не замуж готов.

Переев марципанов,

Ошалевши от крыс,

У Скворцова Степанов

Основное отгрыз.

В общем, всё как и было

В жизнерадостном сне

Молодого дебила

На гражданской войне.

19.11.98

«Ни памяти, ни сил, ни сожалений…»

Удовольствие – благо, если оно не вызывает раскаяния.

Антисфен

Ни памяти, ни сил, ни сожалений,

Ни честности, скоблящей, как наждак,

Ни жуткой безмятежности порока,

Ни поисков единственного шанса,

Ни повода для поисков, ни даже

Возможности ему образоваться.

Всё, слава богу, случаю, расчёту

Укантовалось. Лёгкая нужда

Мгновенно терпит. Учащенье пульса

Всего лишь результат касанья пульта:

Тычок – и загорается экран,

И возникает рвущий жилы триллер

Про то, как благородный киллер Миллер,

Которого играет Брюс Уиллер,

Такое выдает, что Фредди Шиллер

В гробу переворачивается…

Я перестал сводить себя на нет,

Клевать с руки и пользоваться речью

По пустякам. Я выучился жить

И замер в ожиданье результата,

Которого никто не обещал,

Никто не гарантировал, однако

Откуда ж этот спазм предвосхищенья,

И пятистопник, ровный, как дыханье,

И меркнущее золото заката,

И никуда не деться от личин,

Живущих, как, допустим, аксолотли,

Умеренно и долго. В саламандры

Им спеху нет. В зиянии огня

Вдруг истинное обрести лицо,

Переплясать безумную стихию

И стать легендой, формулой заклятья

Невыносимо…

Добрый Мусагет

И родовспомогательница Муза,

Зачем я вам понадобился? Полно,

Ведь я не Марсий, я не соревнуюсь,

Не потому, что собственная шкура

Дороже упоения победой

Минутного, а потому, что сладок

Нектар неутолимого желанья

Искать себе подобных в зеркалах,

На дне бутылей, на задворках жизни,

Проигранной себе же самому.

16.12.2000

«Сорви сургуч. Цветные стёкла вымой…»

Сорви сургуч. Цветные стёкла вымой.

Продуй сифоны. Усложни аккорд.

Разметь и раздели, как делят торт:

Завод, лесоповал, торговый порт —

Оглодья жизни малоуловимой,

И сердца механизм непоправимый,

И молодость, похожая на спорт.

Шизою, косоглазою фузою,

И невдомёк: кусать или сосать

Смакуемое, от чего спасать

Пакуемое. Прошлое, осядь;

Откуда-то из толщ сперматозоя

Скользни слезою, оползи лозою,

Сумей неизгладимое стесать.

Трефовый фарт, фортеции фортуны:

Торговый порт, завод, лесоповал.

А помнится, ещё и ликовал,

Что на лету Пегаса уковал…

Как долго и легко мы были юны,

Как трепетно натягивали струны

На каждый подвернувшийся овал…

Ты мог бы стать хорьком, бараном, птицей,

Вонять и красть, пастись, нести яйцо

И даже завести в носу кольцо…

Далось тебе необщее лицо —

Похмелье бесконечных репетиций?

Пока не стала истина истицей,

Успей замолвить за себя словцо.

8.02.04

«Век с божьей помощью. А я ещё живу…»

Век с божьей помощью. А я ещё живу:

Впадаю, выпадаю, жгу траву

Забвения, навязанное рву,

И некогда воинственного лука

Почти не напрягаю тетиву,

Ну разве что для извлеченья звука.

Со слухом трудности, со зрением облом,

Из десяти через один с дуплом.

Взалкав утех, на девушку с веслом

Одну и посягнёшь воображеньем.

Самозабвенье стало ремеслом,

Изнанкой стиля, самовыраженьем.

Теперь о прошлом: прошлое почти

Определилось, то есть не сочти

За некий труд вот именно войти

В одну и ту же наподобье Стикса.

Узреть полней, чем было во плоти,

А там переозначился и свыкся…

Клопами переляпанный альков,

Руины духа, перезвон оков.

Не здесь ли оборзевших стариков

Прикармливает ветреная Геба?

Как сказывал классический Барков:

«Допустим, пальцем; но зачем же в небо?»

Театр уж пуст. Законная вдова,

Перевирая жесты и слова,

Играет коду. Пьеса не нова,

Но всякий раз по-разному фальшива.

И к падугам взлетают рукава

Весьма неординарного пошива.

Век перекинулся, а я ещё живой,

Угрюмо замерший на вехе межевой.

Часы ночные ухают совой,

Отцеживая вечность по секунде,

И глория, как говорится, мунди

Проходит с непокрытой головой.

21.10.01

Посвящается музе

Когда ты незримо паришь надо мной, моя дорогая,

Сгустки холодного пламени вот именно изрыгая,

Скорее всего, единственная в своём сокровенном роде,

Наперекор порядку, жизни, самой природе,

Когда невпопад порхаешь, роняя свои – теперь я

Отчетливо понимаю, что всё-таки это перья —

Когда, не имея случая сжечь себя на костре, ты

Бьёшься почти в истерике о стёкла, шкафы, портреты,

Когда ты взмываешь свечкою, чтоб тут же уйти в пике,

И вдруг замираешь жалобно в неведомом тупике,

Я вдруг понимаю, чувствую, что время мое – вода,

Текущая в разные стороны, но чаще всего туда,

Где вспять отследив небывшее, едва ли оставишь след,

А просто закроешь форточку, погасишь на кухне свет,

Свою, как чужую, голову обхватишь со всех сторон,

Вспугнёшь напоследок зеркало и медленно выйдешь вон.

29.09.09