Помоги проекту - поделись книгой:
…В господине, который сидел на кожаном диване и попыхивал короткой трубочкой, Сашу поразили розовые маленькие ушки с острыми кисточками сверху, как у рыси, а также глаза, пронзительные, бесстрашные, устремленные, казалось, не на мальчика, а сквозь него. Саша оценивал людей не рассудком, как взрослые, а чутьем, и редко ошибался. Человек на диване был мудрый, всезнающий, но в его сердце скопился черный огонь, как в котле с кипящей смолой. И серая, пронизанная золотыми нитями аура вокруг головы; на мгновение мальчик даже зажмурился. Мужчина поманил его пальцем и указал на скамеечку внизу.
– Садись, Саша-джан… Поговорим мало-мало.
Мальчик послушно присел, ожидая чего угодно. Люди с золотистой аурой непредсказуемы. Но он точно знал, что этот человек не желает ему зла.
– Почему не спросишь, куда попал, Саша? Неинтересно, да?
– Разве что-нибудь изменится оттого, что я буду знать, где я? – ответил мальчик.
Господин улыбнулся – и это выглядело так, как если бы темное небо осветилось солнцем.
– Может быть, изменится, может быть, нет. Все зависит от тебя, Саша. Как тебе спалось?
– Спасибо, хорошо.
– Тебя покормили утром?
– Нет, но я не голоден.
– Ах как нехорошо… – Господин хлопнул в ладоши, и в комнату вошел мужчина в странном одеянии – в шароварах, в ярко-алой рубахе, с кинжалом у пояса и с папахой на голове.
– Побыстрее принеси гостю еды, пожалуйста, Муса, – с улыбкой обратился к нему хозяин. – Иначе он умрет от голода, и мы никогда не узнаем, что у него на уме.
Абрек поклонился и исчез, не взглянув на мальчика. Исламбек пососал трубочку, задумчиво разглядывая Сашу. После долгой паузы сказал:
– Скажи, Саша, как жил у бешеной собаки Атаева? Он тебя бил, пугал, обижал?
– Нет, господин Исламбек, он относился ко мне хорошо.
– Откуда знаешь мой имя?
– Слышал, как вас называли слуги, – соврал мальчик.
– Ага, молодец… Тебе, кажется, четырнадцать, да?
– Через четыре месяца.
– О-о, совсем взрослый юноша… Значит, тебе нравилось жить у бешеной собаки Атаева?
– Не очень, – признался Саша. – Но ведь с ним моя мать. Где мне еще быть.
– Теперь есть где, Саша, – как о чем-то очень важном и решенном сообщил Исламбек. – Поедешь далеко-далеко, где настоящий рай… Скажи, правда умеешь предсказывать про людей?
Мальчик искренне удивился.
– С чего вы взяли, господин Исламбек? Я такой же, как все.
Исламбек хитро прищурился.
– Мы следили за тобой, Саша… На прошлой неделе ты сказал другу, что с ним будет беда, а потом он пошел и сломал себе ногу. Разве так не было?
– С Алехой Фоминым? – вспомнил мальчик. – Да, было. Но я имел в виду другое. Он слишком выпендривался. Это случайное совпадение.
– Случайных совпадений не бывает, – заметил Исламбек и прищурился еще хитрее. – У меня трое сыновей, Саша, и две дочери, но никто из них не бродит по банковским сайтам, как по домашней кладовой. Кто тебя этому научил?
Вопрос застал мальчика врасплох – и он смутился.
– В этом нет ничего плохого. Я просто развлекаюсь.
– Саша, тебе нечего боятся. Бешеный собака Атаев большой дурак. Не разглядел, кого приютил под боком. Зато мы знаем все. Поэтому ты здесь. Нам выкуп не нужен. Нам нужен ты, Саша.
Разговор прервался, абрек в папахе принес поднос с угощением и поставил у ног мальчика. Спросил, не надо ли еще чего-нибудь. Исламбек отпустил его небрежным движением руки. Саша взял с подноса розовобокое яблоко, надкусил. Но ему было не до еды. Поедешь далеко-далеко, сказал горец. Туда, где рай. Где рай у чужеземцев? В горах, в пещерах, на крыше Памира, в трущобах Нью-Йорка – поди угадай. Но уж точно не в Москве. Значит, предстоит дальняя дорога. Значит, он не скоро увидится с мамой и вряд ли в ближайшее время услышит насмешливый голос отца. Это огорчило Сашу, хотя само предстоящее путешествие не пугало. Он ни на секунду не усомнился, что Исламбек сказал правду. Черный дядька Руслан тоже никогда не врал, за исключением тех случаев, когда говорить правду было невыгодно. Эти люди, спустившиеся в Москву с гор, часто погружаются в смутные, наркотические видения, в грош не ставят человеческую жизнь, особенно чужую, но для тех, кого любят, их сердца открыты и речи честны. Другое дело, что из-за склонности к фантазиям и детского ума, они сами редко отличают правду от лжи. В Сашином классе все мальчики и две девочки были детьми новых русских кавказского происхождения, и он подружился со всеми, а на азербайджанке Мариам обещал жениться. Сказал для красного словца, чтобы сделать милой смуглянке приятное, но она поверила, и вот уже с полгода они считались обрученной парой. Дошло до того, что однажды к нему подошел старший брат девушки, бизнесмен Карим, и по-доброму предупредил, что по их обычаям нельзя трогать девушку до свадьбы, кто это сделает, тот дня не проживет. Саша уверил брата, что у него и в мыслях нет ничего подобного, девичья честь для него дороже собственной жизни. После этого, расчувствовавшись, Карим подарил ему амулет: засушенное человеческое ухо на шелковом шнурке, принадлежавшее якобы какому-то поганому федералу.
– Кушай яблоко, кушай, не стесняйся, – поощрил Исламбек, посасывая трубочку и глядя на него увлаженными глазами. – Ни о чем не спрашиваешь, хорошо. Молчаливый человек самый надежный. Болтунам нельзя верить, тебе можно. Из тебя выйдет настоящий воин, смерть гяурам. Проси чего надо, пока я здесь.
– Ничего не надо, – сказал Саша. – Но если можно, матери позвоню. Все-таки она, наверное, волнуется.
Исламбек нахмурился.
– Позвонить можно, но зачем? Подумай сам. Постепенно забудь про мамочку, папочку. Тебя ждут большие, важные дела. Кто такие мамочка, папочка? Мы про них тоже знаем. Папочка водку пьет. Он, Саша, обыкновенный русский раб. Мамочка бешеной собаке Атаеву за деньги продалась, подстилка собачья. Они недостойны такого сына, как ты. Забудь про них. Чем скорее забудешь, тем лучше. Мужчиной станешь, кровь врага прольешь, самому будет смешно. Веришь мне?
Саша поднял глаза, пытаясь подчинить восточного владыку своему взгляду, но это не удалось. Со многими удавалось, в том числе с учителями, но сейчас вышла осечка. Мрачный огонь, пылающий в груди абрека, не допустил соприкосновения, хотя он и хлопнул рукой по лбу, словно убил комарика. Добродушно рассмеялся.
– Не нравится, да? Ну разозлись. Заступись за мамку с папкой. Понимаю, какие ни есть, других у тебя нету.
Мальчика не задело то, что Исламбек сказал об его родителях, к ним грязь не прилипнет, но он понимал, что должен ответить достойно. Если проглотит оскорбление, уронит себя в глазах человека, от которого, возможно, зависела его судьба. Времени на размышление не было, высказал первое, что пришло в голову:
– Вы сильный мужчина, господин Исламбек. Некрасиво себя ведете.
– Что – некрасиво?
– Оскорблять того, кто не может дать сдачи.
– Неужели? Если бы мог, что бы сделал? Наверное, укусил бы? Ишь как глазенки сверкают. Наверное, убил бы?
– Конечно, – кивнул Саша. – Что тут думать.
Исламбек уточнил:
– Не побоишься? Убьешь? За то, что папу с мамой обругал?
– Пустой разговор, – сказал Саша. – Проверить все равно нельзя.
– Почему нельзя? – Исламбек закопошился, уши с кисточками побледнели. Вдруг выудил откуда-то из диванного валика крохотный, как игрушечный, пистолетик, швырнул мальчику. – На, стреляй. Смой оскорбление кровью.
– Зажигалка? – спросил Саша.
– Зачем зажигалка? Хороший пушка. Доску пробивает насквозь. Покажи, какой ты горячий.
Конечно, Исламбек над ним издевался, хотя пистолет, аккуратно легший в ладонь, действительно был настоящий, дамский браунинг. Но никогда хитрый восточный лис не доверил бы ему заряженное оружие. Он просто проверял его, а зачем ему это понадобилось, другой вопрос. Саша улыбнулся, поднял руку и спокойно нажал курок три раза подряд. И услышал три мерных, сухих щелчка, будто расколол орех.
– Да-а, Саша-джан, – уважительно заметил Исламбек. – Из тебя выйдет толк. Какой отчаянный голова. Однако пошутили и хватит. Кушай яблоко, дорогой.
– Спасибо, я сыт, – ответил мальчик.
В багажное отделение старой «Аннушки» его загрузили в деревянном ящике, на котором поверх красной полосы выведена яркими черными буквами надпись: «Не кантовать». Очнувшись от тряски, он быстро сообразил, что куда-то летит. Вечером к нему в подвал заглянул веселый дядька в черном берете и усыпил уколом в вену. Больше Саша ничего не помнил до этого мгновения, когда пришел в себя в замкнутом деревянном пространстве, с просвечивающими дырочками перед глазами. Он не испугался и не обрадовался. Деревянный ящик перевозил его из одной жизни в другую. Все дальше отодвигались лица родителей, и только за эти два дня он по-настоящему впервые ощутил горесть разлуки. Может быть, он никогда их больше не увидит и они не узнают, как он их любил. Портил им кровь, грубил, строил из себя невесть кого, но ни разу не нашел простых слов, чтобы сказать, что из всех людей только они ему дороги, да еще так сильно, что он пока не представляет, как жить без них. В темном ящике сердце охватила тоска.
Время от времени его бултыхало и прижимало к стенкам ящика, в животе возникали спазмы, не хватало воздуха и невыносимо хотелось помочиться. Пытка продолжалась целую вечность, пока, наконец, почувствовал, что самолет коснулся земли. Ощущение такое же, как если бы его вместе с ящиком шмякнули об асфальт, а потом проволокли по кочкам. Он предположил, что самолет разбился и ему выпал редчайший случай закончить жизнь в заранее приготовленном гробу. Однако его опасения оказались преждевременными.
Вскоре он услышал голоса, раздававшиеся словно из подземелья: слов не разобрать. Затем по ящику стукнули пару раз, видимо, чем-то тяжелым, уши заложило. Ящик подняли и понесли, но это было уже совсем не то что лететь: намного приятнее.
Потом опять поехали, на сей раз, похоже, на машине по какой-то первобытной дороге, состоящей из бугров и рытвин. Только теперь он оценил преимущества свободного полета. За час (или три?) езды набил себе столько шишек, что хватило бы на всю оставшуюся жизнь.
Пришел конец и этой муке. Когда его вытащили из ящика и положили на траву, он не смог самостоятельно распрямиться, так и лежал на боку скрюченным, глядя куда-то под себя немигающими, широко открытыми глазами. Поглядеть было на что. Сколько охватывал взгляд, расстилалось колышущееся, бархатное, темно-зеленое марево, прошитое пиками черных скал и сливающееся с невыносимо синей полосой близкого, можно дотронуться, неба. Он лежал на краю сказочного, неведомого мира. Казалось, чуть шевельнись – и покатишься вниз, но не разобьешься, а взлетишь, подхваченный зелеными волнами. Ощущение чуда длилось мгновение: кто-то подхватил его за бока, слегка потряс и усадил, прислонив спиной к дереву. Теперь он разглядел каменистую площадку и замшелую стену дома с крохотным оконцем, выпирающего прямо из скалы. В сознании возникло слово «сакля». Над ним склонился парень в черной куртке и в широких черных штанах, наверное, он его и привез, кто же еще? Чуть подальше опирался на толстую, узловатую палку старик с хмурым лицом, словно вылепленным из куска темно-коричневой глины. Старик смотрел на него без всякого любопытства. Парень, улыбаясь, сказал:
– Ты похож на таракана, которого сняли с булавки.
Саша сделал глубокий вдох и ответил:
– Когда сам угодишь в ящик, будешь точно такой же.
Старик сделал шаг и потыкал его палкой в грудь.
– Эй, – возмутился Саша. – Я все-таки человек, а не насекомое.
Старик обернулся к парню, заметил с сомнением:
– Передай Автандилу, я ни за что не ручаюсь. Из поросенка можно вырастить свинью, но не волка. Вечно завариваете кашу, а кто-то должен расхлебывать.
– Я ни при чем, отец. Я всего лишь перевозчик. Сам видишь, товар в сохранности.
– Видеть-то вижу, да что толку. Да, обеднела матушка-Рассея не только рассудком. Может, заберешь обратно?
– Как можно, ата! – парень, кажется, испугался. – Автандил не поймет.
– Разве что нарезать из него лапши собакам на ужин, так они и жрать не станут.
Саша сказал:
– Я терпел в самолете, терпел в машине, но еще минута – и я взорвусь.
– В каком смысле взорвешься? – удивился старик. – Как граната, что ли?
– Он хочет ссать, – догадался парень. – Гяуры всегда хотят ссать. Водки напьются – и ссут. Или блюют. Дикари.
– Хорошо, мальчик, – голос старика потеплел. – Встань на ноги, если сможешь, отойди вот за то дерево и спокойно отлей.
Магомай снял номер в «Редиссон-Славянской», записавшись под фамилией Меркурьев и указав целью прибытия в Москву, как водится, коммерцию. Главная проблема, которую ему предстояло решить: деньги. Причем быстрые деньги и достаточно большие. Чтобы разыскать хмыря, который чуть не вышиб ему мозги, понадобится наличняк. Он знал, где хмырь работает и его фамилию, но это не упрощало дело. Если тот не дурак, а он не был дураком, то как только узнает, что Магомай слинял из изолятора, сразу сделает ноги. Это ничего. Найти в Москве человека нетрудно, но, естественно, не бесплатно.
С деньгами беда. Счета в банках наверняка заблокированы прокуратурой, и проверять нечего, а живых денег, будучи приверженцем западного образа жизни, Магомай не держал, если только с бабами расплатиться да на сигареты. Пластиковую карточку стибрили, пока валялся в бессознанке, может, тот опер и прикарманил, который стрелял. За бугром тоже пусто. В отличие от большинства новых русских, имеющих счета в разных странах, Магомай из принципа хранил капитал на родине, где знал каждый кустик. Считал, рано или поздно Запад сам потянется к его денежкам, а не наоборот. Сейчас квасной патриотизм выходил ему боком. С утра с нетерпением ждал адвоката, который обещал по своим каналам прокачать хоть какую-нибудь работенку.
Иероним Ковда явился около полудня, когда Магомай допивал пятую чашку кофе перед телевизором и от скуки уже не знал, куда деваться. Поэтому сразу набросился на адвоката, будто с цепи сорвался. Нагородил десять вин, за каждую пригрозил спросом, но степенный Иероним даже, кажется, плохо его слушал, отчего Магомай завелся еще пуще.
– Ты что же думаешь, Алтын, вытащил из тюряги за мои денежки и будешь почивать на лаврах? Не выйдет, старина. Не у Пронькиных. Живо башку сверну, как куренку. Не забывайся, чистоплюй. Мементо мори.
Адвокат, устроясь в кресле с сигаретой, налил себе в плошку мангового сока.
– Ах, Филимон Сергеевич, не выношу, когда строите из себя уголовника. Вам не идет. При вашей репутации пора забыть босяцкие замашки.
– Это ты мне?
В номере, кроме них, никого не было, поэтому вопрос прозвучал риторически. Голубенькие, наивные глазки киллера сверкнули ледяной слезой.
– А ежели в мордаху двинуть?
– Ну вот опять, – огорчился Ковда. – Ударьте, если вам станет легче. Но лучше спросите, что я успел сделать за сегодняшнее утро.
– Что же ты сделал, Иуда?
– Если намекаете на мое еврейское происхождение, то грех вам, Филимон Сергеевич. Без моих связей сами понимаете, где вы сейчас были бы. Не стоит рубить сук, на котором сидишь. Или опять потянуло к этой черносотенной сволочи? Что ж, валяйте. Примут с распростертыми объятиями. У них и цены, я слышал, приличные. Сто баксов за голову. За меня, если сторгуетесь, могут удвоить. Дать телефончик?
– Отзынь, адвокат. Куда меня потянуло, тебе лучше вообще не знать.
Магомай уже справился с раздражением, обычная вялая перебранка закончилась. Тем более, если Малохольный сядет на своего конька, на политику – коммунисты, фашисты, права человека, взбесившаяся чернь, – его не остановишь никакими пинками. Магомая политика не интересовала. Всех, кто ею занимался, он считал моральными уродами. Добавил примирительно:
– Ладно, не обижайся, Иероним. Знаешь же, как тебя люблю. Иначе давно замочил бы… Так что надыбал? Есть заказ?
Адвокат допил сок и еще некоторое время боролся с обидой. Бурчал себе под нос: «Возомнили о себе… А того не понимают…» Пышная седая грива отливала серебром. Магомай завидовал его аристократической внешности. С такой личиной хоть в президенты подавайся – и баб можно трахать на халяву. Но тут уж чего природа отпустила.
Наконец, адвокат перешел к делу – и его сообщение заново взбаламутило Магомая. Заказ был, но сомнительный во многих отношениях. Некая фирма «Топаз» наехала на конкурирующую фирму «Золотой квадрат», но обе принадлежали братьям с гор. Странно было уже то, что они обращаются к третьей стороне. Обычно они не выносили сор из избы. А если выносили, потом всех лишних убирали. Второе: у них только грязные деньги, не отмытые, никогда не известно, какой потянется хвост… Все это адвокат, разумеется, знал не хуже его.
– Иногда думай, что предлагаешь, – набычился Магомай. – Для этого у тебя голова на плечах.
– Понимаю ваши сомнения, но клиент надежный. Я имел с ним дело. И потом, как я понял, нужна сразу приличная сумма. Он готов проплатить двадцать пять штук авансом.
– Кто такой? Как зовут?
– Исламбек Гараев. Из князей. В Москву внедрился еще при Поповиче. Крутой бизнесмен, нормальная репутация. Крупными кидками не занимается. О вас очень высокого мнения.
Поделиться книгой: