Помоги проекту - поделись книгой:
Георгий Савицкий
Танковый таран. «Машина пламенем объята…»
*****
Я убит подо Ржевом,
В безыменном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки,
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна ни покрышки.
И во всем этом мире
До конца его дней
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей.
Я – где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я – где с облачком пыли
Ходит рожь на холме;
Я – где крик петушиный
На заре по росе;
Я – где ваши машины
Воздух рвут на шоссе;
Где травинку к травинке
Речка травы прядет, —
Там, куда на поминки
Даже мать не придет…
Пролог «Долина смерти»
Саперная лопатка с сухим скрежетом врезалась в суглинок, перевитый корнями деревьев. Пот стекал по лбу, под пологом густого леса было душно – просто нечем дышать, назойливо звенела мошкара, норовя забиться в глаза и рот. Грязь, везде грязь, тяжелая влажная глина налипала на одежду и сапоги, вокруг хлюпала раскисшая жижа…
Тяжело отдавала земля заключенные в безмолвный плен свидетельства той страшной драмы, которая развернулась здесь в январе 1942 года. Мы с другом копали здесь уже месяц и уже навидались всякого. Самое страшное – груды костей, которые мы выворачивали буквально из-под дерна. Особенности суглинистой почвы таковы, что сохраняются не только костные останки, но и волосы с клочьями полусгнившей кожи, ногти. Плотная глина не пропускает кислород и «консервирует» останки людей. Гиблое место – «Долина смерти».
Повлек нас с товарищем чисто исторический интерес. Хотелось «покопать» для себя. Но стали мы не археологами, а могильщиками. Патологоанатомами истории. И уже не очередной железной «цацке» радовались, а бакелитовому [1] медальону с данными погибшего красноармейца… Правда, ветхие бланки большей частью оказывались пусты: болотная вода не хуже кислоты растворяла чернила. Но кое-что мы сумели разобрать…
Здесь, под Вязьмой, в густых и непролазных лесах и топких болотах, были окружены и пробивались к своим красноармейцы и командиры 33-й армии генерала Ефремова. Пробивались тяжело и страшно: под непрерывным огнем гитлеровцев, бросая лишние предметы обмундирования и амуниции. Изможденные голодом и холодом, по колено, а то и по пояс в снегу, солдаты вели встречный бой, продираясь сквозь бурелом… Сколько полегло их здесь – одному богу известно. Сам генерал Ефремов с небольшой группой тоже прорывался к своим, но в ночном бою был трижды ранен и, не желая сдаваться в плен, застрелился.
Тело мужественного генерала немцы вскоре нашли и похоронили со всеми воинскими почестями. Над могилой командующего 33-й армией выстроили в две шеренги немецких солдат и пленных русских.
– Kampf für Deutchland genauze tapf wer General Efremov für Rusland kempfter! Сражайтесь за Германию так, как генерал Ефремов сражался за Россию! – сказал немецкий офицер. Даже мертвый советский генерал внушал гитлеровцам уважение и страх.
И теперь это место, как и многие другие в Ленинградской и Московской областях, в Западной Белоруссии и Украине называются коротким и страшным словосочетанием: «Долина смерти». Здесь повсюду кости, простреленные черепа, простреленные каски – наши и немецкие, проржавевшие винтовки, пулеметы. И самое опасное – «взрывоопасные предметы», или, как мы их называем, ВОПы. Снаряды, минометные мины, гранаты – все это пролежало в болоте полвека. От контакта с закисленной болотной водой взрывчатка изменяет свои свойства. Получаются новые опасные соединения, так называемые пикраты. Они детонируют от любого толчка, неосторожного движения. Детонаторы и предохранители тоже разъедены ржавчиной, и боеприпасы от этого становятся еще опаснее…
И все же интерес к этой настоящей, осязаемой истории привел нас в эти гиблые места. Но мы и не предполагали, что первое знакомство с историей станет таким… жутким. Ощущение такое, что это мы остались в этих лесах. И теперь каждая находка не радовала, а царапала стальными заусенцами сердце.
– Эй, гляди, я что-то здесь нарыл! – кричит мне приятель, размахивая измазанной в земле лопатой.
Что там? Очередной безвестный костяк в истлевшей форме красноармейца образца 1941/42 года? Ржавый «максим»? «Мосинка» или изъеденный болотной водой пистолет-пулемет ППШ?
Подхожу к другу и молча начинаю копать. Лопата натыкается на что-то твердое, раздается отчетливый металлический лязг.
Начинаем копать с удвоенной энергией. Через несколько часов напряженной работы лопатами из-под слоя грязи появляется характерная угловатая и массивная башня тяжелого танка. «Клим Ворошилов»! Вот это находка!.. Ничего себе! Угрюмый исполин советской эпохи снова увидел солнечный свет после полувекового забвения. Его массивная башня была свернута с башенного погона, 76-миллиметровая пушка наклонена к левой гусенице.
Мы молча встали возле откопанного по башню стального исполина. Минута молчания в память тех танкистов, которые погибли здесь суровой зимой 1941/42 года. Вечная слава героям…
В последующие две недели мы продолжили переворачивать тонны слежавшейся грязи лопатами и очищать от ржавчины толстую бронированную «шкуру» тяжелого КВ-1. Танк сохранился вполне прилично, несмотря на полвека в болотной жиже. На броне советского тяжелого танка было множество отметин от снарядов. И несколько из них все же подбили КВ-1. Но даже смертельно раненный сталинский бронированный рвался вперед!
Вместе с товарищем мы продолжили копать. И обнаружили буквально вдавленный в болотистую почву «Панцер-IV»! Обе боевые машины сцепились мертвой хваткой в последнем, смертельном бою. Получается, что «Клим Ворошилов» был подбит и в последней отчаянной атаке таранил неприятеля!
А вокруг в болоте разбросаны и еще части разбитых танков, судя по всему – немецких. Что же за побоище здесь было в том далеком и страшном 1942 году, в самом его начале, когда подо Ржевом и Вязьмой погибли две наши ударные армии?
Башенные люки обоих танков были задраены – и немецкие, и наши танкисты не вышли из этого боя живыми…
Глава 1 Mein Gott! Ich bin va innen ve a foine Insel!
«Бог мой! Я у вас здесь как на острове!» – так воскликнул командующий 9-й армией Вермахта генерал Вальтер Модель, когда попал на Ржевский выступ.
Как только стало ясно, что гитлеровское наступление на Москву терпит крах, Гитлер произвел командные перестановки. Вместо фон Бока командующим группой армий «Центр» стал осторожный и расчетливый Гюнтер фон Клюге. Он и освободил от командования 9-й армией Гейнца Гудериана. Вместо него был назначен «Feuerwehrmann das Fhürer» – «Пожарный Гитлера», Вальтер Модель. В немецком Генштабе этого генерала называли еще «Meister die Affenzive» – «Мастером отступления».
Однако войска группы армий «Центр» пока отступать не собирались. Всего в полутора сотнях километров от столицы Советского Союза находилась мощнейшая группировка Вермахта, насчитывающая двадцать семь дивизий. На участке Ржев – Вязьма образовался глубоко вдающийся в советскую оборону выступ, напоминающий коготь. И этот гитлеровский «коготь» был занесен над Москвой.
Советские войска измотали противника непрерывными контратаками, засадами и встречными боями. В результате зимнего контрнаступления под Москвой было освобождено одиннадцать тысяч населенных пунктов, в том числе и несколько городов. Части и подразделения группы армий «Центр» понесли поражение и были более неспособны наступать. Однако рассматривать события зимнего контрнаступления под Москвой как стратегический успех было чересчур самонадеянно. Никакого разгрома гитлеровских войск не произошло.
Однако после первого успеха лично Верховный главнокомандующий и председатель Народного комиссариата обороны Иосиф Сталин приказывает своим генералам развивать успех и продолжать наступление, преследуя гитлеровские войска. Этот категоричный приказ стал роковой стратегической ошибкой командования РККА и лично Сталина, командующего Западным фронтом Георгия Жукова и командующего Калининским фронтом Ивана Конева. Трагедия, которая будет длиться тринадцать месяцев на подступах к Ржеву и Вязьме, началась из-за стратегического просчета.
Гауптман Дитрих Шталльманн наконец-то смог отдохнуть. Его потрепанное в боях подразделение отвели из первой линии обороны в Ржев. Танковый батальон под его командованием фактически прекратил свое существование, из положенных по штату трех десятков машин у него на ходу оставались лишь четыре. Еще два «Панцера-III» находились в ремонтном подразделении.
Но зато хоть экипажи смогли получить передышку. Они отъедались и отсыпались, успели выкупаться в бане и привести себя в нормальный, более подлежащий уставу вид.
Такое же положение было во всех бронетанковых подразделениях Вермахта. Танки, на которые делал ставку бывший командующий 9-й армией генерал-полковник Гейнц Гудериан, были уничтожены. Но с Запада, из Франции, уже прибывали новые эшелоны пополнения. Платформы с танками и орудиями, вагоны с пехотой и запчастями.
Правда, в последнее время гауптману Шталльманну приходилось иметь дело с киркой и лопатой, а не с механизмами родного «Панцера».
Вермахт все основательнее вгрызался в землю. На подступах к Ржеву и Вязьме были созданы укрепрайоны с эшелонированной обороной, линиями траншей полного профиля, ДОТами и ДЗОТами, артиллерийскими и пулеметными позициями, колючей проволокой в несколько рядов. На углах улиц были вкопаны танки. Все подходы минировались, местность пристреливалась всеми имеющимися огневыми средствами.
Ржев, Гжатск, Сычевка, Вязьма были превращены в настоящие крепости. Хотя, надо сказать, поначалу в самом Ржеве стояли только артиллеристы и обозные части. Но все же города на немецком плацдарме были укреплены весьма солидно и подготовлены к круговой обороне. Видный историк Второй мировой войны Лиддел Гарт назвал их «города-бастионы». [2]
Еще 28 декабря 1941 года Главное командование Вермахта издало приказ об организации обороны, в том числе «
В строительстве мощной системы полевой фортификации участвовали не только саперные батальоны Вермахта, но и вернувшиеся из отпусков солдаты, обозные подразделения. Немцами на строительные и земляные работы были мобилизованы и местные жители, которые не успели эвакуироваться из-за быстрого отступления Красной Армии летом и осенью 1941 года.
Передний край обороны немецких войск проходил по восточным окраинам городков и сел в районе Ржева, а также по дорогам между ними. Восточные опушки лесов и рощ немецкие саперы превращали в некоторое подобие «засек». Они срубали деревья на высоте полутора-двух метров, заостряли остовы, а срубленные стволы сваливали верхушками на восток. К тому же завалы еще и опутывались колючей проволокой, а зачастую – минировались.
Практически все каменные и деревянные дома, сараи и другие постройки были превращены в долговременные огневые точки с перекрытием в три-шесть рядов бревен, предохранявших от прямого попадания 76-миллиметровых снарядов.
Например, в Погорелом Городище каменные дома и подвалы были превращены в ДОТы с двумя-тремя амбразурами для стрельбы из пулеметов и легких пушек и оборудованы подземными ходами сообщения. В каждом опорном пункте имелось по несколько оборудованных позиций для противотанковых орудий, ротных и батальонных минометов.
А на оборонительной линии, проходящей через населенные пункты Ильино, Подсосенье, Космариха, Свиньино, Немцово, в течение мая – июня 1941 года немецкие войска соорудили 559 ДЗОТов и блиндажей, отрыли 280 окопов, 7 километров противотанковых рвов, оборудовали 23 с половиной километра лесных завалов.
Тогда же так называемая линия Кенигсберг севернее и восточнее Ржева была укреплена по всему фронту немецкой 9-й армии.
Сам Ржев достался немцам также практически без боя, и они обосновались здесь с прусской обстоятельностью. По вечерам на центральной площади города работал офицерский клуб.
Все солдаты и офицеры Вермахта жили в довольно комфортабельных условиях: в хорошо оборудованных блиндажах, землянках и домах. Командование занимало одну или несколько главных улиц, по ним запрещалось ездить. Также запрещалось ходить по ним и тем немногим местным жителям, которые оставались в оккупации.
Дома, в которых заселились немецкие офицеры, имели телефонную связь, электрическое освещение, а в некоторых были и полевые рации. Гитлеровцы пришли в Ржев всерьез и надолго.
Совершенно невероятно, но гитлеровцы для своей обороны использовали еще и… советские долговременные огневые точки! Капитальные фортификационные сооружения еще советского Ржевско-Вяземского оборонительного рубежа, который строился летом и осенью 1941 года. При отступлении Красной Армии осенью 1941-го их не успели взорвать, а немцы их укрепили, встроили в собственную систему оборонительных рубежей и использовали по прямому назначению. Собственно, а почему бы и нет? Не пропадать же добру… Ordnung und disciplinen! – все по-немецки [4] .
Строительство укреппозиций гитлеровцы не останавливали ни на день. Знали, что вскоре последует наступление Красной Армии, и готовились…
Дитрих Шталльманн проснулся рано. В избе на окраине Ржева было жарко натоплено. Он подошел к окну – там рычал двигателем штабной бронетранспортер с большой рамочной антенной мощной радиостанции. Механик-водитель еле разогрел и завел застывший от мороза мотор. И теперь уже не решался его глушить.
Во дворе возле небольшого костерка грелся расчет зенитной автоматической пушки FlaK-30. Легкое 20-миллиметровое орудие обладало высокой скорострельностью и в основном служило для отражения угроз с воздуха. Но и по наземным целям пушка «работала» отлично. Тем более что у русских в избытке оставалось легких танков и бронеавтомобилей.
Гауптман отвернулся от окна и подошел к столу. Там стоял доверху наполненный кофейник на серебряном подносе. Офицер налил себе большую кружку и бросил несколько кусков пайкового рафинада. Вскоре предстояло идти на мороз, и Дитрих стремился набраться тепла напоследок. В сенях стукнула входная дверь. В комнату вошел посыльный из штаба танкового батальона и вскинул руку в нацистском приветствии.
Дитрих поморщился: он не любил партийной символики. А поскольку был без головного убора, то просто кивнул вошедшему. Но кофе отхлебывать не перестал.
– Здравия желаю, герр гауптман. Вас вызывают в штаб!
– Сейчас иду. – Дитрих допил кофе и с видимым сожалением поставил кружку.
Выйдя на мороз, Дитрих Шталльманн плотнее запахнул офицерскую шинель: ледяной ветер разом выдул жалкие остатки тепла из-под казенного обмундирования «на рыбьем меху». Офицер выдохнул облако пара и пешком направился в центр, где располагался штаб. Небо на востоке постепенно светлело, мгла непроглядной ледяной ночи уступала мутной серости короткого зимнего дня. Сумерки… «Сумерки богов» – Рагнарек, именно так и воспринимались многими в Вермахте события под Москвой.
Мимо по улице проехали полугусеничные тягачи, буксируя за собой длинноствольные орудия «acht-acht» – «восемь-восемь». Знаменитые зенитные пушки Flak.18/36 устанавливались на наиболее танкоопасных направлениях.
Только эти снаряды могли пробить наклонную броню тяжелых русских танков «Клим Ворошилов» и средних Т-34.
Полугусеничные машины шли по укатанному снегу вполне себе бодро, а вот следующие за ними грузовики «Опель-Блитц» с запасом снарядов пробуксовывали.
Со стороны железнодорожной станции слышалось пыхтенье, гудки паровоза, лязг вагонных сцепок. Звуки в морозном воздухе разносились далеко. В последнее время эшелоны на Восток шли сплошным потоком, гитлеровцам удалось переставить узкие «западные» колесные пары вагонов на «широкие» – русские. Да и на территории оккупированной Украины и Белоруссии оставалось достаточно брошенных при отступлении паровозов и вагонов.
Эшелоны наконец-то привезли пополнение: два десятка средних танков Pz.Kpfw III и Pz.Kpfw IV. А вместе с ними прибыли и экипажи – выпускники танковой школы в Оберндорфе. Эту новость еще вчера Дитрих услышал в офицерском клубе. Свежие подразделения ждали еще неделю тому назад, но в Западной Белоруссии опять произошло крушение состава. Очередная диверсия партизан скорее всего.
Из-за угла вывернул строй пехотинцев под командованием обер-фельдфебеля. Солдаты Вермахта шли в ногу, печатая шаг, но в их глазах читались страх и тупая отрешенность. Они были измучены морозами и нападками унтеров. Только стальная прусская дисциплина позволяла им держаться и выполнять поставленные задачи. И ради чего? Чтобы потом получить медаль «За зимнюю кампанию на Востоке 1941/42 года»?.. Ее неофициальное название – «мороженое мясо» – сполна раскрывало смысл тех бесчисленных потерь в русских снегах, что понес Вермахт.
Вот и штаб. На крыльце двухэтажного каменного дома застыл часовой, по самые глаза закутанный шарфом и какими-то тряпками. При виде офицера он взял винтовку «Praesentiert das – Gewehr» – «на караул».
Дитрих Шталльманн вошел в избу, ординарец принял у него шинель.
Офицер поднялся по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. Перед закрытыми дверями стоял еще один часовой с пистолетом-пулеметом MP-40 на груди. Шталльманн взялся за ручку двери.
– Guten morgen! – поприветствовал гауптман собравшихся в зале офицеров и щелкнул каблуками, став «Stillgestanden» – по стойке «смирно». – Герр полковник, по вашему приказанию прибыл!
За стенкой стучал телетайп, пищала рация. В избе было накурено, яркие карбидные лампы освещали развешанные по стенам карты, испещренные красными и синими пометками, стрелами и зубчатыми линиями. На столах также были разложены карты, схемы и штабные документы.
На окнах штабной избы белели крест-накрест наклеенные полоски бумаги, а ставни были плотно прикрыты – светомаскировка…
– Вольно! Здравствуйте, Дитрих. Проходите, – поприветствовал его командир танкового полка полковник Александр фон Нейман. – Вам, герр гауптман, со своим батальоном предстоит держать оборону вот здесь, у основания Ржевского выступа.
Полковник очертил тонко отточенным карандашом дугу на оперативной карте, разложенной на столе.
– Это один из самых сложных участков фронта группы армий «Центр», – продолжил старший офицер. – Если русские предпримут наступление, то попытаются встречными ударами с севера и с юга «срезать под корень» этот выступ. Генерал-фельдмаршал фон Клюге, так же как и фюрер, и думать не хочет о том, чтобы отвести войска. А между тем для нас угроза окружения является вполне реальной.
Недавно была обнародована секретная директива Oberkomando der Heer [5] от 8 декабря 1941 года относительно наших задач на Востоке зимой 1941/42 года. Там планы Вермахта на московском направлении определяются следующим образом: «
– Но позвольте, герр полковник, русские, так же как и мы, истощили свои резервы и уже не могут наступать… – возразил один из штабных офицеров.
– Отставить разговоры, Герман! – резко прервал его фон Нейман. – Неизвестно, что предпримут эти русские, и мы должны быть готовы к любым их действиям! Гауптман Шталльманн, приказываю вам создать на базе подчиненного панцер-батальона боевую группу в составе приданных частей: двух рот мотопехоты, минометного взвода, взвода саперов и зенитного артиллерийского дивизиона. В составе этих сил выдвинуться на заданный рубеж, закрепиться и занять оборону. Отступать вам запрещаю под страхом смерти! Все ясно? Выполнять!
– Яволь, герр полковник!
Получив пополнение и выйдя на рубеж, гауптман Шталльманн занялся организацией обороны.
Новобранцы из танковой школы, пехотинцы и минометчики долбили промерзшую землю лопатами, ломами и кирками. В системе долговременной обороны Вермахта появлялся новый рубеж. Руководил шанцевыми работами безжалостный обер-фельдфебель Алекс «Аржмайстер» Кнаге.
– Быстрее копайте, саксонские свиньи! Или хотите, чтобы «Иваны» отстрелили вам зад?!
Судя по виду пехотинцев, многим из них хотелось сейчас отстрелить задницу «Аржмайстеру». Но ослушаться свирепого танкиста они просто не смели. Это был классический прусский «унтер», смысл жизни которого составлял один лишь Воинский устав. К нарушителям сего «священного писания» Кнаге был беспощаден. Так что благодаря истинно германскому усердию и железной дисциплине, наводимой драконовскими методами, работа шла успешно. В мерзлой земле «выгрызались» капониры для танков, окопы полного профиля, ходы сообщений, пулеметные гнезда и стрелковые ячейки. Позиции оборудовались нишами для боеприпасов и прочих принадлежностей.
Саперные команды – «Peoniren truppen» – устанавливали мины, тянули мотки колючей проволоки, подводили ток к заграждениям. Между проволочными заграждениями и окопами, в наиболее опасных местах, были устроены проволочные заграждения из спирали Бруно. Она разрезала тело до кости в одно касание. Кроме того, саперы соединили проволочные заграждения с противотанковыми и противопехотными минами, и любое прикосновение к проволоке вызывало взрывы.
Гауптман Дитрих Шталльманн не только командовал своими солдатами на шанцевых работах, но и сам порой брался за лопату. Немецкая поговорка гласит: «
Немецкий офицер, прошедший ад зимнего наступления на советскую столицу и потерявший в кровавых снегах под Москвой множество боевых товарищей, с некоторой долей злорадства наблюдал, как крепнет оборона на этом участке фронта. Ничего, теперь пусть русские наступают – и доблестные солдаты Третьего рейха покажут им, как надо воевать!..
Глава 2 Наступление без подготовки
После того как враг был остановлен у ворот Москвы, людьми овладела радость и эйфория. С октября длилась неравная битва, многие сотни и тысячи солдат Красной Армии и ополченцев сложили головы на подступах к столице. Но все же отстояли Белокаменную! Не дали гитлеровским сапогам топтать древнюю брусчатку Красной площади!
Победа под Москвой имела также и огромное политическое значение. Весь мир узнал о крахе концепции «блицкрига» у стен советской твердыни.
Как в песне пелось, так и получилось. И естественно, что солдаты и командиры восприняли приказ о новом наступлении как нечто само собой разумеющееся. Остановили врага, а теперь добьем его, и – войне конец!
Но наступать сейчас было нельзя . Можно было понять Верховного главнокомандующего – на совещании Ставки командующим Калининским фронтом генерал-полковнику Ивану Степановичу Коневу и Западным фронтом – генерал-полковнику Георгию Константиновичу Жукову было приказано подготовить новое наступление. Иосиф Сталин утверждал, что нужно окончательно устранить угрозу столице, исходящую от Ржевско-Вяземского выступа.
Нельзя сказать, что и генералам нелегко далось решение о наступлении. Ждать до весны, имея в ста пятидесяти километрах от Москвы мощную группировку из двадцати семи дивизий Вермахта и СС, было нельзя. Но и наступать в тех условиях, что сложились в войсках, тоже было нельзя.
Личный состав был измотан тяжелыми боями, Калининский фронт и вовсе вел контрнаступление, не получив свежие подкрепления. Были серьезные проблемы с подвозом боеприпасов, горючего и снаряжения. Склады передового снабжения также не были созданы. Однако приказ был категоричен.
Несомненно, немецкую группировку на Ржевско-Вяземском выступе нужно было сковать. Но сделать это можно было уже проверенной в сражении под Москвой тактикой танковых засад и хорошо спланированных контратак. Однако судьбе было угодно распорядиться иначе. Массированное наступление вместо тактики изматывания было самым невыгодным решением в данной ситуации, однако именно так было угодно развиваться истории, которую потом на долгое время предали забвению.
Гвардии старшина Стеценко, как всегда, ворчал, копаясь в стальных внутренностях командирской «тридцатьчетверки». Всякий момент вне боя он использовал, чтобы что-то чинить, подтягивать, закручивать в стальных внутренностях боевой машины. И Т-34 благодарил его исправной службой.
Вокруг танка суетились солдаты ремонтно-эвакуационной роты. Рядом стояла «летучка» ПТРМ – передвижной танкоремонтной мастерской. Степан Никифорович массивным гаечным ключом затягивал крепления, каждый раз чертыхаясь, когда ключ соскальзывал с гайки. Стрелок-радист стоял рядом и подсвечивал электрической лампой на длинном шнуре.
– Ну, все, кажись, сделали заразу, – констатировал механик-водитель, вытирая пот со лба. – Ух! Упарился, хоть и мороз. Сейчас будем двигатель ставить.
Танковый дизель В-2-34 стоял на пустых снарядных ящиках. Техники из ремроты «колдовали» над блоком цилиндров. Морозы стояли суровые, а они работали без рукавиц. Пальцы прикипали к заледеневшему металлу, и их приходилось отрывать с кровью и кожей. Но все же работа спорилась.
– Ну, долго еще? – нетерпеливо спросил командир танковой роты гвардии капитан Горелов.
– Сейчас, товарищ капитан, заканчиваем уже, – ответил молодой лейтенант в круглых очках со стальной оправой.
– Гвардии товарищ капитан…
– Виноват, товарищ гвардии капитан!
Наклонный кормовой бронелист был откинут на петлях, а крыша моторно-трансмиссионного отделения поднята. Над ним поставили пирамидой три бревна, перекинули через блок трос лебедки с крюком.
Потом аккуратно, на руках, перекантовали танковый двигатель на специальные салазки. Благодаря своей революционной конструкции с алюминиевым блоком цилиндров он весил гораздо меньше, чем другие такие агрегаты. Салазки подвезли к танку и застропили дизель.
– Поднимай! – поднял руку техник-лейтенант.
Придерживая двигатель, его подняли и отцентрировали строго над моторным отсеком. Потом медленно и осторожно стали опускать.
– Стоп! – сказал механик-водитель, внимательно наблюдая, как заходит дизель. – Приподними немного.
Двигатель завели точно на крепежные места, и ремонтная бригада занялась установкой и подключением электрокабелей, шлангов и патрубков. В морозном воздухе раздавалось позвякивание гаечных ключей, обрывки разговоров ремонтников, лязг металла.
– Все, можно опробовать, – разрешил техник-лейтенант, внимательно осмотрев вместе с гвардии капитаном установленный дизель.
– Гвардии старшина, заводи! – отдал приказ Николай Горелов.
– Есть, товарищ командир! – Механик-водитель приложил ладонь к утепленному, на овчине, танкошлему и полез в люк. Примерно минуту спустя раздалось фырканье, а потом танк выпустил огромное облако копоти из выхлопных патрубков. «Стальное сердце» командирской «тридцатьчетверки» стучало ровно и мощно. Одно из преимуществ дизельного двигателя как раз и заключалось в неприхотливости и надежности – даже в сорокаградусные морозы он работал вполне нормально.
Но, к сожалению, таких танков в батальоне было мало: всего несколько Т-34 и КВ-1 были оснащены дизелями.
Согласно приказу второго народного комиссара среднего машиностроения СССР Малышева от 22 июня 1941 года перед танкостроителями были поставлены новые задачи: «Прекратить модернизацию танка Т-34, свернуть выпуск всей гражданской продукции, приступить к выполнению мобилизационного плана и быть готовыми оказать помощь заводам, которые будут переключены на выпуск танков Т-34».
И конструкция «тридцатьчетверок» стала меняться в сторону упрощения производства. Начали использоваться различные заменители. В частности, с 29 ноября 1941 года Сталинградский тракторный завод перешел на выпуск стальных литых катков с внутренней амортизацией и гусеницей новой конструкции, так как с августа начались перебои с поставкой резиновых бандажей с Ярославского резино-асбестового комбината.
Более серьезной стала нехватка дизельных двигателей В-2 для «тридцатьчетверок» и тяжелых танков «Клим Ворошилов». Вплоть до весны 1943 года на Сталинградском тракторном устанавливали на танки карбюраторные двигатели М-17Ф, прошедшие по три-четыре капремонта. Вот эти-то четырехтактные 12-цилиндровые V-образные авиационные двигатели и стали самой серьезной проблемой. Капризными они были, норовили «обрезать» зажигание при низких температурах, так что танки приходилось отогревать. Также такие двигатели «жрали» много топлива. Ведь не даром в Автобронетанковом управлении РККА была принята к реализации программа увеличения запаса хода легкого танка БТ-7 путем использования дизельного двигателя. В результате этого был создан модернизированный танк БТ-7М.
Надежность танковых авиадвигателей М-17Ф была весьма низкой, в чем гвардии капитан Горелов убедился еще в грозовом июне 1941 года, когда служил командиром малой пушечной башни на многобашенном тяжелом танке Т-35. Эта машина и вовсе была капризной, не раз на маневрах эти танки ломались.
Но основная опасность заключалась в том, что пары авиационного высокооктанового бензина были летучими, огнеопасными и мгновенно детонировали. Так что удар снарядом в борт «керосиновой» «тридцатьчетверки» почти наверняка приводил к взрыву.
Кроме того, возникала весьма серьезная проблема со снабжением топливом. В этом возникли серьезные разногласия с летчиками. «Летуны» уперлись и ни в какую не хотели отдавать такое нужное и для них топливо. И снабженцы ВВС грозили танкистам всеми карами, земными и небесными, в том числе и расстрелом за вредительство. Ситуация сложилась абсурдная: если забрать авиабензин с аэродромов, то танки, которые им же и заправят, окажутся без авиационного прикрытия. А оно в преддверии наступления и так было весьма слабым.
Сам гвардии капитан Горелов с ног сбился и почти что голос потерял, пытаясь «выбить» снабжение для своих танкистов. Если бы не хозяйственный гвардии старшина Стеценко, то вообще бы выбить сверх того скудного довольствия не получилось бы. А так – хоть что-то…
В общем, в войсках сейчас царил такой же кавардак, как и тогда, в июне. Суета, непонимание конкретных задач, да еще и в сорокаградусные морозы, метели и снегопады! И тем не менее приготовления все же шли. Подвозились боеприпасы, горюче-смазочные материалы, запчасти для техники. Причем доставлялось все это не только на розвальнях или «полуторках», но и на аэросанях.
Вообще, эти аппараты в Битве под Москвой использовались весьма активно. Боевые аэросани на самом деле не такая уж и новая техника – впервые они появились еще в 1915 году на фронтах Первой мировой войны. Потом уцелевшие образцы этой техники использовались в Гражданской войне. Широко использовались аэроснегоходы и в войне с белофиннами. Кстати, Степан Никифорович Стеценко, воевавший в 1939–1940 годах на Карельском перешейке, вспоминал совместные атаки легких «бэтэшек» и боевых аэросаней.
В условиях бездорожья, в глубоких снегах боевые и транспортные подразделения, оснащенные соответствующими типами аэросаней, получили из главных козырей войны – мобильность и скорость передвижения. Предполагалось, что и в предстоящем наступлении, чтобы поддерживать его высокий темп, аэросани отрядов снабжения последуют за танками, непрерывно пополняя их боезапас и заправляя чуть ли не на ходу.
Наконец, все организационно-штатные вопросы были утрясены, части укомплектованы всеми видами материального довольствия и боеприпасами. И накануне вечером, 7 января, был получен приказ по Калининскому фронту завтра перейти в наступление.Гвардии старшина Стеценко растянулся на дощатых нарах в жарко натопленной землянке. После ремонта двигателя на морозе он успел принять «фронтовые» сто граммов спирта. Целительная жидкость согрела и душу. А потом еще и кружка чая с двумя кусками сахара из пайка и ломоть ржаного хлеба, оставшегося от ужина.
Было тихо, только изредка в отдалении грохотала пулеметная очередь или минометный разрыв. Шипели, взлетая над позициями, осветительные ракеты. Но бывалого солдата этим было не обмануть. Это было затишье перед бурей. Опершись на локоть, гвардии старшина огляделся. Коптилка из артиллерийской гильзы слабо освещала землянку. Гвардии капитан Горелов уже давно спал, спали и другие танкисты. Стеценко затушил коптилку, но долго потом лежал, глядя в бревенчатый потолок землянки.
Что будет завтра – кто знает?..Свинцово-серый утренний полумрак 8 января 1941 года разорвали вспышки орудий. Началась артподготовка, предшествующая главному удару. Уже привычно загудела земля, засвистели в воздухе проносящиеся над головами танкистов и пехоты тяжелые снаряды. Грохнуло где-то на опушке леса – там, где находилась передовая линия траншей немецкой обороны. Но вскоре грохот стих, артподготовка оказалась недолгой.
И вот в серое небо взлетела ослепительная зеленая звезда – сигнал к общему наступлению. И тут же взревели двигатели танков, а за ними поднялась из сугробов пехота. Вперед! На врага! Отбрасывая во все стороны комья снега, танки пошли в атаку.
– Вперед! Вперед! – дважды гаркнул командир танковой роты Николай Горелов.
Механик-водитель поддал газу и переключил скорости. Дизель, до того урчащий на малых оборотах, взревел лютым зверем. Стальной хищник рванулся вперед, ведя за собой всю стаю.
Гвардии капитан осматривал немецкие позиции в танковую панораму. У него было от силы несколько минут, пока танки выйдут на дистанцию стрельбы своих 76-миллиметровых пушек. Ага… На левом фланге, сразу за линией передовых окопов, у гитлеровцев – противотанковая батарея. Чересчур удобны эти холмы, возвышающиеся над позициями. И хоть они и были уже основательно разворочены снарядами советской артиллерии, присмотреться к ним надо… Так, а справа лесок, на его опушке тоже может затаиться что-то смертоносное…
Слева и справа от головной машины наступали танки роты. Два тяжелых «Клима Ворошилова» и три «тридцатьчетверки» были оснащены как раз теми самыми «авиационно-танковыми» двигателями М-17Ф. Кроме командирской «тридцатьчетверки», в подразделении был всего один танк с дизелем – «Клим Ворошилов-1». Он наступал на правом фланге, перемалывая снег широкими гусеницами. Кроме этих машин, все остальные танки были легкими – «сборная солянка» из БТ-7М, Т-50, Т-60…
Горелов развернул танковую панораму ТП-7, снова обводя взглядом заснеженные окрестности. И почти сразу же засек вспышки орудийных залпов. Гитлеровцы начали стрелять из своих дальнобойных орудий «acht-acht» – «восемь-восемь». Эти 88-миллиметровые пушки ПВО использовались для обороны противотанковой. И с весьма плачевными последствиями для советских бронированных машин. Первым же залпом была подбита «тридцатьчетверка», наступавшая рядом с командирским танком.
Эта машина была оборудована 12-цилиндровым V-образным карбюраторным мотором М-17Ф, работающим на высокооктановом летучем авиабензине. Исход был предрешен… Первый снаряд разбил гусеницу, развернув «тридцатьчетверку» бортом. А второй остроносый посланец смерти прошил даже наклонный бронелист, защищающий борт среднего танка. Машина полыхнула, как спичка. Ревущее пламя выплеснулось из всех люков – экипаж из четырех человек был испепелен буквально за доли секунды. А потом сдетонировали снаряды боеукладки, сорвав башню и разворотив стальные «внутренности» Т-34…
И почти сразу же на атакующие советские танки обрушился настоящий шквал огня! У гитлеровцев был пристрелян буквально каждый куст, каждое дерево, каждый холм или овраг. Секторы обстрела перекрывали друг друга, создавая практически сплошную зону поражения.
Тяжелым боевым машинам нелегко приходилось в глубоком снегу. Две «бэтэшки» застряли в заносах, и их тут же накрыла немецкая противотанковая батарея. На этот раз даже и не «acht-acht», хватило средних противотанковых пушек Pak-40 калибром в полсотни миллиметров. У еще одного танка в самый неподходящий момент «обрезал» капризный карбюраторный двигатель М-17Ф. Под всеуничтожающим огнем немецкой артиллерии «тридцатьчетверка» превратилась в огромный факел…
Маневрировать в глубоком снегу танки не имели никакой возможности.
– Огонь! Всем танкам открыть огонь! – приказал гвардии капитан. Николай развернул башню и ударил из пушки по тому самому пригорку на левом фланге.
Оглушительно грохнула 76-миллиметровая пушка, затвор выплюнул дымящуюся гильзу.
– Снаряд!
– Есть снаряд! – заряжающий уже вбросил очередной «подарок фрицам» и закрыл затвор.
– Огонь!
На гребне сверкнула вспышка и взвился фонтан снега и мерзлой земли. По этой же цели сосредоточили стрельбу и остальные уцелевшие танки. Холм заволокло снежной пылью, в которой время от времени сверкали огненные сполохи.
Можно было представить, что там сейчас творится… Взрывы разнесли позиции противотанковых пушек Pak-40. Разметали искореженные бронещиты, погнутые стволы и лафеты, горящие колеса. Один из осколочно-фугасных снарядов «тридцатьчетверки» ударил в штабель ящиков с боеприпасами. Огненный смерч взвился над позициями немецких противотанкистов, разя всех смертоносными плетьми стальных осколков и ударной волны.
Командирская «тридцатьчетверка» медленно, но уверенно приближалась к немецким окопам. Широкие гусеницы и мощный надежный двигатель помогали преодолевать снежные наносы.
Вокруг вздымались снежные фонтаны и комья мерзлой земли. В танковый прицел, совмещающий в себе функции обзорной панорамы, ничего нельзя было увидеть. Тем более не разглядеть, что творится снаружи через триплекс механика-водителя. Боевые машины шли практически вслепую, сохраняя только общее направление атаки. Николай Горелов выпускал снаряд за снарядом, даже не видя, куда стреляет. Знал только одно – в немцев!
Грохот внутри танка стоял несусветный. Натужно ревел двигатель, оглушительно ухала пушка. Внезапно по броне словно громадной кувалдой ударило. Горелова швырнуло прямо на пушку, а потом он свалился на пол боевого отделения. И это спасло ему жизнь.
Вскарабкавшись обратно к орудию, он увидел бесчувственное тело заряжающего. Из уголка рта текла струйка крови, а широко раскрытые глаза уже ничего не видели. Крупповский бронебойный снаряд попал в борт башни и пробил его. Каким-то чудом не сдетонировала боеукладка. Но на этом чудеса закончились. И очередная бронебойная «болванка» ударила в корпус.
– Командир, гусеницу сбило! Мы горим! – прокричал по танковому переговорному устройству механик-водитель гвардии старшина Стеценко.
– Покинуть машину! Степан Никифорович, уходите вместе со стрелком-радистом!
Двигатель командирской «тридцатьчетверки», В-2-34, работал на дизтопливе, и это давало несколько лишних секунд для спасения экипажа. Дизельное топливо было более стабильным, нежели бензин, и по сравнению с ним воспламенялось труднее. Однако если солярка разгорится, то потушить ее практически невозможно. Так что мешкать было нельзя.
Горелов, уже чувствуя языки пламени на спине, снова упал на металлический рифленый пол боевого отделения, открыл десантный люк и выскользнул наружу. Ужом прополз между гусениц и кубарем скатился в свежую воронку от снаряда, сжимая в руках ППШ, который успел прихватить с собой.
Механик-водитель распахнул свой люк. Одной из многих особенностей конструкции «тридцатьчетверки», за которую этот танк любили в войсках, было то, что даже подбитый танк спасал свой экипаж. Десантный люк в днище, через который выбрался командир, был прикрыт от вражеского огня с боков массивными катками. А люк механика-водителя на наклонной бронеплите Т-34 позволял выбраться вообще без усилий. Для этого нужно было только лишь встать в полный рост – и ты уже по пояс высовываешься из отделения управления боевой машины.
Степан Никифорович Стеценко так и сделал. Да еще и помог стрелку-радисту покинуть горящий танк.
Втроем танкисты рванулись прочь от гибнущей машины, и едва они упали на дно очередной воронки, как за спиной оглушительно громыхнуло, а по спинам прошла волна жара. Это взорвался боекомплект оставленной «тридцатьчетверки»…
– Ну что, славяне, все живы?
– Так точно, товарищ командир. А что с Лешкой-заряжающим?
– Помер Лешка… Если бы меня на пол боевого отделения не сбросило от удара, и я тоже бы отдал богу душу… Выбираться надо, дождемся нашу пехоту – вместе воевать веселее. А назад нам пути нет – команды отходить не было. Рыпнемся – расстреляют, как паникеров и трусов.Дождались. В воронку скатились двое красноармейцев в белых маскировочных халатах. За собой они волокли станковый пулемет «максим» на салазках.
Второй номер заправил матерчатую ленту из массивного патронного ящика. Пулеметчик приник к оружию, передернув затвор, и установил прицельную планку. Потом взялся за рукоятки и надавил на гашетку. «Максим» отозвался дробной, злой очередью. Бешено замолотил затвор, посыпались на снег горячие дымящиеся гильзы.
– Вот вам, сволочи! Получите, гады! – Пулеметчики так были заняты стрельбой, что заметили трех танкистов только в очередном перерыве между очередями, когда заправляли свежую ленту.
– Эй! А вы кто такие?!
– Дед Пихто… Танкисты – вон наша «тридцатьчетверка» догорает…
– А… «гремя огнем, сверкая блеском стали»!..
– А ты не шибко-то скалься, «царица полей»! – вдруг разозлился Горелов. – Что дальше-то делать?
– Воевать! – Пулеметчик снова взялся за рукоятки управления огнем.
Так и начали воевать вместе. Ползком, от воронки к воронке, прячась за трупами красноармейцев, они продвигались вперед в огненно-снежной круговерти. Танкисты прикрывали огнем пулеметный расчет, а пулеметчики – танкистов. Николай Горелов стрелял из ППШ, гвардии старшина Стеценко вырвал из закоченевших пальцев мертвого красноармейца «трехлинейку» Мосина. То же самое сделал и стрелок-радист.
До передовых немецких окопов оставалось не так уж и много, но пройти этот путь было почти невозможно.
Противотанковая артиллерия гитлеровцев выбила все боевые машины атакующих советских войск, а теперь в дело включились пулеметы. Огненные плети раскаленного свинца стегали по белому покрывалу снега, пятная его красным… От плотного огня почти невозможно было укрыться, и молодецкое «Ур-ра!» очень быстро захлебнулось кровью.
А тут еще ударили минометы. Нет для пехоты страшнее завывания мин – этого пронзительного голоса смерти! И нет от них спасения. Фонтаны снега и земли расшвыривали тела красноармейцев – каленые, иззубренные осколки секли их нещадно. Оторванные конечности, головы летали в воздухе, пропахшем порохом и кровью…
Если это не ад, то что?
При плохо спланированном, поспешном наступлении Калининского, а затем и Западного фронтов советские солдаты столкнулись с теми же самыми трудностями, что и немцы, когда совсем недавно наступали на Москву.
Первым пунктом шел «Генерал Мороз» – солдаты Вермахта были не готовы к таким климатическим условиям. Обморожения, «белая смерть» в снегах преследовали их уже с середины ноября. Но ведь и красноармейцам приходилось наступать сейчас в тех же самых условиях! По колено, а то и по пояс в снегу, когда морозный воздух наждаком разрывает легкие!..
А ведь в атаку шли измотанные солдаты, которые меньше недели назад уже участвовали в массированном контрнаступлении… Времени поспать и поесть у них не было. Да и с горячей пищей были перебои. Все-таки уроки «зимней войны» с Финляндией в 1939–1940 годах были учтены далеко не полностью.
Но не только со снабжением были серьезные проблемы, но и с тактикой и командованием войсками.
Впереди наших войск поднялись лишь отдельные, весьма «жидкие» разрывы снарядов тяжелой артиллерии. Тяжелые гаубицы били редко и вразнобой. Артиллерийская поддержка была слишком слабой – ведь боеприпасов к тяжелым орудиям калибра 122, 153 и 302 миллиметра не подвезли в должном количестве. Передовых полевых складов тоже организовано не было. Так что о массированных огневых налетах не могло быть и речи.
А в воздухе господствовали стервятники Геринга. Пикировщики со страшным воем обрушивались на наши танки и позиции сосредоточения пехоты. Они клали бомбы с дьявольской точностью, расстреливали людей и автомашины из пулеметов с бреющего полета. «Юнкерсы-88» и «Хейнкели-111» под прикрытием «Мессершмиттов» бомбили пути подвоза боеприпасов, автомобильные и железнодорожные пути.
Наши летчики были очень сильно измотаны в оборонительных боях за Москву. Многие погибли или были ранены. Да и исправных самолетов оставалось совсем немного. По этой причине и полноценную авиаподдержку обеспечить было невозможно…
Зенитного прикрытия тоже, почитай, что и не было. Практически вся противовоздушная оборона была сосредоточена тремя кольцами вокруг Москвы. А вот для прикрытия Калининского и Западного фронтов сил не хватало. В основном зенитные средства были представлены счетверенными пулеметами «максим» с зенитными прицелами. «Максимы» были установлены на грузовики, правда, эффективность такого оружия была весьма низкой. Лучше выглядели крупнокалиберные зенитные пулеметы ДШК, но их было крайне мало. Зенитных пушек вообще почти что не было.
Танков тоже было удручающе мало, да и, кроме того, наступали они на хорошо подготовленные оборонительные позиции, насыщенные противотанковыми орудиями гитлеровцев, их же танками и самоходными орудиями. Подступы были прикрыты мощными минными полями, противотанковыми рвами и надолбами.
Однако советские пехотинцы, неся огромные потери, все же дошли до первой линии вражеских окопов, прикрытых минами и колючей проволокой. Там же, на «колючке», они и остались, растерзанные раскаленным свинцом гитлеровских пулеметов…
Вслед за первой волной атакующих пошла и вторая, а потом и третья… Снова и снова – прямо на немецкие пулеметы. Красноармейцы бежали вперед среди разрывов минометных мин и тяжелых снарядов 15-сантиметровых гаубиц KwK-18. В результате, завалив противника горами трупов, войска 29-й армии Калининского фронта прорвали передовые позиции Вермахта и на несколько километров углубились на территорию, занятую противником. Таким образом был вбит «клин» в «основание» Ржевско-Вяземского выступа с севера. Но это стало началом конца…Что было во время той атаки, Николай Горелов помнил плохо. Он просто бежал и стрелял из своего ППШ. Рядом чертыхался и стрелял гвардии старшина Стеценко. У Горелова очень быстро закончился 70-патронный барабан к пистолету-пулемету Шпагина, что и немудрено при темпе стрельбы оружия в 1000 выстрелов в минуту. Однако недостатка в патронах не было: повсюду лежали трупы красноармейцев, закостенелые пальцы многих из них сжимали оружие, а в подсумках были запасные обоймы и магазины.
Вместе со всеми танкисты ворвались в первую линию гитлеровских траншей. Горелов дал длинную очередь вдоль, выкосив сразу нескольких солдат в ненавистных серых мышиных шинелях. Накоротке ППШ был особенно смертоносным оружием: раскаленный свинец буквально выметал гитлеровскую нечисть из окопов, стрелковых ячеек и ходов сообщений.
Гвардии старшина Стеценко перекинул винтовку через плечо и подхватил другой, не менее эффективный трофей: возле одного из тел в мышиного цвета шинели валялся пистолет «маузер» с двадцатизарядной сменной обоймой и примкнутой деревянной кобурой-прикладом. Немецкий пистолет был не менее эффективен в тесных траншеях, чем прославленный советский пистолет-пулемет.
На одном из поворотов вражеских траншей бегущий рядом стрелок-радист коротко вскрикнул и схватился за грудь. Николай и Степан Никифорович мигом, в два ствола, изрешетили немецкого солдата, но вот русскому танкисту было уже не помочь…
Сильно поредевшие стрелковые цепи после короткой, но ожесточенной рукопашной схватки овладели передовыми линиями укреплений гитлеровцев.
Однако, несмотря на чувствительные потери, немецкие части не растерялись, а слаженно и дисциплинированно отошли на такие же хорошо оборудованные запасные позиции.
Ну, а советская пехота, разгоряченная боем, рванулась было вдогон. Однако немецкие минометы и гаубицы поставили смертоносную завесу заградительного огня. Пробиться через сплошные фонтаны разрывов и стальной ураган разящих осколков было просто невозможно. Кроме того, гитлеровские пехотинцы именно отходили, планомерно и хладнокровно. Без паники. Пулеметчики, где из окопов, из воронок, а где и просто с колена, расчетливо били короткими очередями. Нередко вместо сошек они использовали плечо своего второго номера пулеметного расчета. Конечно же, для слуха пользы мало, но когда альтернатива – смерть, выбирать особо не приходится.
Атака советских войск снова захлебнулась кровью. Большой кровью…Глава 3 Feuer und Tod! [7]
Гауптман Шталльманн в последнее время пребывал в мрачном и тревожном расположении духа.
– Eine Unruche läßt mich nicht los. – Беспокойство не покидает меня, – сказал он однажды командиру противотанковой самоходной батареи обештурмфюреру моторизованного корпуса СС Отто Вайсу. Пять его приземистых самоходок «Sturmgeschutze-III» были включены в тактическую «кампфгруппу» Шталльманна.
– Яволь, – также мрачно согласился эсэсманн. Обычное высокомерие представителей СС по отношению к солдатам Вермахта сейчас отступило перед лицом неминуемой опасности. – Хорошо еще, что в полосе нашей обороны пока все спокойно…
– Пока – да. Но надолго ли?..
Поделиться книгой: