Берег Скелетов

Асса сел напротив Питера, скрестив ноги. Внутри него шла борьба между клятвой, данной деду, и гордостью за успехи своего племени. Он был на три года младше Питера, всего лишь тринадцати лет от роду, поэтому, видимо, льстивое хвастовство юности и взяло в нем верх над торжественно данной клятвой.

— Я расскажу тебе, но ты никогда не должен более вспоминать об этом.

— Клянусь, Асса.

— Когда алмазы только были найдены, люди нашего племени спустились к Кимберли, чтобы работать на рудниках. По контракту они проработали год и вернулись с деньгами, что заплатили им белые, прихватив с собой и кое-что еще. Они украли камни.

— Но я слышал, что всех покидающих лагерь тщательно обыскивают.

— Все верно. Наши люди надрезали кожу и в рану прятали камни. А когда зашивали, ничего и заметно не было. По возвращении они вскрывали раны дротиками и подносили камни моему прадеду — вождю Камаареро, который и указал им путь на юг, к Кимберли.

— Асса, но некоторые из камней довольно большие, не может быть, чтобы их не разоблачили, — не унимался Питер.

Это рассмешило африканца.

— Некоторые из наших людей тоже довольно большие.

Но тут же Асса посерьезнел.

— Так продолжалось более двадцати лет, затем белые раскрыли хитрость, на которую пошли эреро. Сотню наших людей арестовали, обвинив в воровстве, и даже те, кто еще не прятал камни под кожу, не смогли избежать этой участи. Все они были убиты… Но придет время, и эти алмазы помогут нам сбросить ярмо немецкой метрополии с нашей земли, — сверкнули его темные глаза, — и тогда мы снова обретем свободу. А теперь поклянись мне еще раз, Питер, что ни одна живая душа не узнает об этих сокровищах.

Глаза Питера встретились с горящим взором друга, и он ответил:

— Клянусь.

Его клятве суждено было продлиться не больше года. Когда ему исполнилось восемнадцать, Питер покинул небольшой приход в сердце общины вождя. Никто не знал о его уходе, он не сказал даже матери, и от этого чувство вины тяготило душу. Теперь ей одной приходилось сносить праведные тирады отца.

Питер всегда чувствовал, что его организм достаточно вынослив. Он и Асса неоднократно пересекали пустыню, однако, когда он добрался до рынка, в пятидесяти милях от прихода, Питер был едва жив от жажды и истощения.

Там он и потратил пару бесценных монеток, которые сэкономил, покупая матери подарок на день рождения. Отец никогда не давал ему денег, считая, что лишь рождение Иисуса Христа заслуживает празднования.

Денег ему едва хватило, чтобы заплатить погонщику телеги, который возвращался на юг с грузом слоновой кости и засоленного мяса и согласился довезти Питера на упряжке двадцати волов до Кимберли. Погонщиком оказался пожилой человек в огромной белой шляпе, и Питер впервые видел такие густые бакенбарды, как у него. Вместе с Райдером ехали двое братьев, которым колониальные власти пообещали землю под пастбища, но, приехав туда, братья обнаружили, что она уже занята матабеле. Не желая вступать в схватку с воинственным племенем, они разумно решили возвращаться на юг. Также в этой компании Питер заметил тощего человека с ястребиным лицом по имени Джон Уарли.

За несколько недель их длинного утомительного пути Питер ни разу не задумался о том, что привело Уарли сюда, за много миль от метрополии. В одном он был уверен: ни под каким предлогом этому человеку доверять нельзя.

Однажды на привале после опасной переправы через реку, когда Питер спас одного из волов Райдера, запрыгнув на животное и поведя его верхом, как лошадь, Уарли достал откуда-то из тайника спиртное. Это было огненное бренди из метрополии, чистейший спирт. Но тогда, на привале, они впятером с легкостью опустошили две бутылки, сидя у костра и закусывая мясом гиены, подстреленной Тимом Уотерменом.

Это был первый раз, когда Питер пил алкоголь, и, конечно же, в отличие от остальных, его разморило сразу же после первых небольших глотков.

Разумеется, разговор не мог не зайти об алмазах, поскольку добыча полезных ископаемых была второй натурой людей в этих краях. Казалось, ежедневно кто-то нападал на след алмазных захоронений, золотых жил или угольного рудника и тут же сказочно богател.

Питер прекрасно знал, что должен был держать язык за зубами. Он поклялся Ассе. Но ему не хотелось казаться молодым и неопытным на фоне этих бывалых и умудренных опытом людей, говоривших о вещах, совершенно не известных ему. Они были разговорчивы, особенно Уарли и Эйч Эй, и Питер больше всего на свете хотел, чтобы эти люди его уважали. Поэтому он, обмякнув от бренди, поведал им о глиняных кувшинах, до отказа наполненных необработанный алмазами, что были запрятаны в лачуге вождя Маареро.

— Откуда ты знаешь, парень? — прошипел Уарли.

— Отец этого малого — проповедник во владениях эреро, — ответил Эйч Эй, взглянув на Питера.

— Теперь я вспомнил, где видел тебя. Я встречался с твоим отцом пару лет назад, когда приезжал обсудить с ним некоторые вопросы касательно охоты на его земле.

Он пристально окинул взглядом сидящих.

— Он живет среди эреро уже пять лет, да?

— Почти шесть, — гордо ответил Питер. — Эреро знают меня и поэтому доверяют мне.

Последующие пятнадцать минут они уже бурно обсуждали планы кражи этих пивных кувшинов. Питер согласился пойти на это только после того, как остальные пообещали взять строго по одному кувшину каждый, чтобы не обчистить эреро до нитки; иначе он не поведал бы им, где спрятаны камни.

На рынке, еще несколькими сотнями миль к югу, Райдер продал повозку и груз и сумел обеспечить всех хорошими лошадьми. Он уже обдумал маршрут от владений эреро, который будет их единственно возможным спасением, как только содеянное ими воровство раскроют. Рынок располагался вблизи недавно проведенной линии телеграфа. Путникам пришлось немного подождать, пока Райдер решит все вопросы с продавцом, которого он знал еще с Кейптауна. На это ему понадобилось около трех дней. Эйч Эй не стал торговаться, поскольку прикинул: либо он разбогатеет так, что сможет потом расплатиться по любым счетам, либо в Калахари его ожидает смерть, и тогда никакие счета ему не страшны.

Пробраться в рондовал казалось невозможным. Гонцы доложили вождю об их проникновении, как только они переступили границы его земли. Но вождю был знаком Эйч Эй, да и Лукас Смайт пожелал вернуть своего сына, хоть Питер и подозревал, какое «радушие» отец ему окажет, — уж в пору быть Иовом, нежели блудным сыном такого отца.

Путникам понадобилось около недели, чтобы добраться до стана самого вождя, где их гостеприимно встретил сам Самуил Маареро. Он почти час беседовал с Райдером на своем родном языке. Эйч Эй делился с ним последними новостями о происходящем за пределами его владений, поскольку сам Маареро по приказу немецких властей теперь находился в ссылке. В свою очередь, вождь сообщил Питеру о том, что его отец с матерью отправились в народ — обращать женщин и детей в христианство, и их ждут не ранее завтрашнего дня.

Вождь позволил путникам остаться на ночь, но не дал Райдеру согласия поохотиться на его территории, как и четыре года назад.

— Не судите человека за попытку, ваше высочество. Я ведь всего лишь спросил вашего разрешения.

— Это не попытка, а упрямство — порок белого человека.

Именно той ночью они проникли в рондовал и украли алмазы. На этот раз лачуга была до отказа заполнена сеном, и им пришлось потрудиться, чтобы добраться до камней. Когда Джон Уарли опрокинул уже второй кувшин в свой вьюк, Питер Смайт понял, что с самого начала его водили за нос. Братья Уотермен тоже опустошили несколько кувшинов, и только Эйч Эй сдержал слово, взяв содержимое всего лишь одного.

— Если ты не берешь, их возьму я, — прошептал в темноте Уарли, намекая на оставшееся богатство.

— Твое дело, — протянул Райдер. — Я человек слова.

Им не хватило сумок, чтобы забрать все камни, и когда они рассовали их по карманам и повсюду, куда только было можно, оставалось еще четыре больших полных кувшина. Эйч Эй тщательно перепаковал свою поклажу, чтобы по возможности лучше спрятать краденое. На рассвете они покинули жилище вождя, поблагодарив его за оказанное гостеприимство. Маареро спросил, хочет ли Питер что-нибудь передать матери. И все, на что оказался способен Питер, так это промямлить, будто ему очень жаль.

Устроившись на хребте дюны, неподалеку от колодца, Эйч Эй прикинул, какие у них шансы против людей вождя.

Когда те двинулись в путь вслед за ворами, их была целая армия: тысячи воинов, преследующих беглецов на своей же земле. Но уже через каких-то пять сотен миль изнурительный путь резко сократил их численность. Тем не менее, их оставалось не меньше сотни, и продвигались они с неимоверной скоростью, несмотря на адский голод и жажду. Солнце взошло уже достаточно высоко и лучами поигрывало на остро заточенных лезвиях их оружия.

Эйч Эй тронул Тима Уотермена за ногу, и оба они сползли к высохшему руслу какой-то древней реки, у которого остальные беспокойно сбились в кучу. Лошади уловили неожиданную перемену в настроении людей. Они шаркали копытами в песочной пыли и подергивали ушами, стараясь уловить надвигающуюся опасность.

— По лошадям, парни, — скомандовал Райдер, принимая поводья от Питера Смайта.

— Мы собираемся весь день ехать верхом? — спросил тот.

— Верно, парень. Иначе один из воинов Маареро украсит твоими внутренностями свою шляпу. А теперь в путь. Мы выигрываем лишь милю, и неизвестно, как долго лошади вынесут такую жару.

Райдер знал, что не найди они прошлой ночью воду, эреро уже растерзали бы их, словно свора диких собак. Ведь когда они остановились около вади, у Райдера оставалась всего лишь одна канистра воды.

Они выбрались из ущелья и повернули, тут же почувствовав, как палящее солнце принялось яростно обжигать их шеи.

В начале пути Эйч Эй вел их довольно быстрой рысью, что позволило им еще на несколько миль оторваться от следовавших за ними эреро. Солнце припекало песок и мгновенно иссушало пот путников, едва он успевал выступить. Под защитой широкополой шляпы Эйч Эй все равно вынужден был сильно щуриться, чтобы не ослепнуть от солнечного света, отражавшегося от дюн.

Пока Калахари стремительно превращалась в самую настоящую печь, лежать в тени было практически невозможно, но уж куда лучше, чем пытаться пересечь пустыню под бешеной атакой палящего солнца. И этот путь показался Райдеру самым тяжелым испытанием, что когда-либо преподносила ему жизнь. Зной и солнечный свет сводили с ума, и Райдера неотступно преследовало ощущение, будто его собственный мозг начинал закипать. Редкий глоток воды лишь обжигал горло и еще больше разъярял и без того мучительную жажду.

Время для них перестало существовать, и Райдер, с трудом собрав всю свою волю и выдержку в кулак, время от времени сверялся с компасом, чтобы не сбиться с западного направления. С таким скудным количеством местных ориентиров Райдеру приходилось более руководствоваться догадками и предположениями, нежели какими-либо действительными фактами, но в такой спешке другого выбора у них не оставалось.

Ветер, как и солнце, был их постоянным спутником. Эйч Эй прикинул, что они должны быть не далее чем в двадцати милях от побережья Атлантического океана, и в любой момент может повеять легкий океанский бриз, но горячий пустынный ветер по-прежнему налетал на них сзади. Райдеру лишь оставалось уповать на то, что компас исправно работал, и стрелка его, которая должна была вывести их на запад, не заводила еще дальше, в самое сердце раскаленной пустыни. Он беспрестанно сверялся с компасом, радуясь уже тому, что никто не мог видеть отпечаток растерянности и напряженности на его лице.

Ветер усиливался, и когда Райдер оглянулся, чтобы проверить идущих позади людей, ему было видно, как ветер сдувает верхушки дюн. Большие облака песка неустанно путешествовали с хребта на хребет, с дюны на дюну. Сдуваемый ветром песок жалил его кожу и заставлял слезиться глаза. Как все это ему осточертело. Они двигались в нужном направлении, тогда как ветер всячески препятствовал им. Если песчаная буря застанет их так, без должного укрытия, шансы на выживание будут сведены к нулю.

Райдер отклонил призыв путников остановиться на привал и соорудить навес, мотивируя свой отказ тем, что, с одной стороны, их может настигнуть сильнейшая песчаная буря, и никакой навес их не спасет, тогда как преследующие их разъяренные эреро не успокоятся, пока воры не будут перебиты. А с другой стороны, побережье совсем близко.

Солнце должно было зайти уже через час. Райдер, повернувшись спиной к ветру, направил лошадь вперед. Несмотря на слабость, животное, естественно, передвигалось быстрее человека.

Достигнув вершины одной из самых безликих и непримечательных дюн, Эйч Эй внезапно осознал, что пустыня кончилась: за ней простирались мутно-серые воды Атлантического океана, и впервые ему довелось вдохнуть его сильный, насыщенный йодом запах. Накатывающие волны сбивались в белую пену, с грохотом обрушиваясь на просторные океанские побережья.

Райдер спешился. Его спина и ноги болели от долгого изнурительного пути. Сил на бурную радость у него уже не осталось, и он тихонько стоял на берегу. И все же слабая тень улыбки в уголках его губ поигрывала на солнце, пока могучее светило опускалось в холодные темные воды.

— Что случилось, Эйч Эй? Почему ты остановился? — Окликнул его Тим Уотермен, все еще взбираясь вслед за Райдером, почти в двадцати ярдах от него.

Эйч Эй глянул вниз на с трудом карабкающуюся фигуру и увидел, что брат Тима здорово от него отстал. Чуть дальше молодой Смайт повис на спине своей лошади, пока животное едва передвигало копыта вслед за остальными лошадьми. А Джона Уарли еще даже не было видно.

— Мы спасены!

Этого было достаточно. Тим пришпорил лошадь для последнего рывка и, собственными глазами увидев океан, издал победный клич. Соскочив с лошади, он стиснул проводника в объятиях.

— Ни на секунду не сомневался в вас, мистер Райдер. Ни на единую секунду.

Эйч Эй не удержался от смеха.

— А стоило бы. Доверять мне — все равно что доверять дьяволу.

Через минут десять подтянулись и все остальные. Уарли выглядел хуже всех, и Эйч Эй усомнился, что тот экономно расходовал свои питьевые запасы, выпив, наверное, еще утром большую часть воды.

— Так, значит, мы уже у океана, — прорычал Уарли, стараясь перекричать гул ветра. — И что теперь? За нами по-прежнему гонится толпа разъяренных дикарей, и, к твоему сведению, мы не можем пить эту воду, — трясущимся пальцем указал он в сторону океана.

Пропустив мимо ушей его тон, Эйч Эй вынул подзорную трубу и навел ее на заходящее солнце.

— Там на берегу есть один высокий холм, где-то в миле от нас. Нам нужно быть на нем через час.

— И что же там будет?

— Увидите, если я уж такой замечательный проводник, как вы говорите.

Дюна, на которую они взобрались, казалась высоченной. Она на двести метров возвышалась над побережьем, а ветер на ее гребне был такой чудовищной силы, что даже лошадей гонял по кругу. Воздух стремительно наполнялся пылью, и чем дольше они стояли, тем толще и непрогляднее, казалось, становился ее слой. Райдер поручил Уарли и братьям Уотермен наблюдать за северной частью побережья, в то время как они с Питером следили за южной.

Солнце село, да и карманные часы Райдера уже показали семь. Их должно уже быть видно. Плохое предчувствие шевельнулось в нем. Конечно, это было слишком: пересечь сотни миль безжизненной пустыни, да еще и рассчитывать на то, что они сразу же попадут в нужное им место. Они могли быть еще в сотнях миль от тех, с кем должны были встретиться.

— Вон там. Смотрите, — внезапно прокричал Питер указывая в темноту.

Эйч Эй, приглядевшись, рассмотрел небольшое красное свечение, словно кто-то зажег лампочку там, далеко впереди, на берегу. Через миг сияние исчезло.

Стоя на берегу, на уровне моря, можно окинуть взглядом окружающие просторы примерно до расстояния трех миль, прежде чем ландшафтные изгибы полностью закроют видимость. Проведя их на отвесный берег, Райдер почти до девятнадцати миль увеличил поле их зрения. Если взять в расчет ту высоту, с которой подавался сигнал, то Эйч Эй мог предположить, что их встреча должна была состояться примерно двадцатью милями дальше по берегу.

Все-таки он вывел их через труднопроходимую пустыню практически к намеченной цели. По крайней мере, она была в зоне их видимости — это ли уже не самый настоящий подвиг.

Путники не спали уже двое мучительных суток, но с мыслью о том, что тяготы вот-вот подойдут к концу, а там их ожидает щедрое вознаграждение, они, воспрянув духом, стойко преодолели последние мили пути. Отвесные дюны пока закрывали океан от набиравшей силу песчаной бури, но пыль и песок уже оседали на океанской глади и растворялись в ней. Некогда белые песчаные хребты теперь потемнели, а вода, отяжелев от песка, напоминала тягучую, ленивую массу.

В полночь они увидели огни небольшого судна, вставшего на якорь в сотне ярдов от берега. Это был грузовой корабль длиной не более двух сотен ярдов, со стальным каркасом и угольной топкой. Небольшая надстройка виднелась на корме, в то время как в передней части судна на четырех держателях располагалась высокая дымовая труба, поддерживаемая парой длинных кранов. Буря уже атаковала корабль, и Эйч Эй не мог рассмотреть, топили ли еще его котлы. Луна практически скрылась во взвившемся в воздух песке, и не было видно, идет ли из трубы дым.

Когда они поравнялись со стоявшим в воде кораблем, Эйч Эй вынул небольшую сигнальную петарду из своего вьюка — единственную вещь, помимо камней и самого необходимого, которую он не решился тогда оставить. Он зажег ее и, размахивая ею над головой, закричал что было мочи, стараясь побороть штормовой гул. Остальные поддержали его в надежде, что через несколько минут будут спасены.

Прожектор на откидном трапе неожиданно зажегся, и его свет, прорезая песчаную бурю, остановился на путниках. Они скакали в мощном луче, тогда как лошади боязливо отступили, остерегаясь холодного света. Минуту спустя небольшая лодка была спущена с креплений, и два гребца, мастерски работая веслами, в мгновение ока пригнали ее к берегу. На корме лодки виднелась фигура третьего человека. Путники кинулись к шлюпке поприветствовать находившихся в ней гребцов, едва ее киль уткнулся в песок.

— Это ты, Эйч Эй? — раздался голос.

— Чарли, черт возьми! Да ты ли это?

Чарлз Тернбах, старший помощник капитана, спрыгнул с лодки прямо в воду и, стоя по колено в воде, произнес:

— Ну, что? Самая глупая выдумка, что мне когда-либо доводилось слышать, или ты на самом деле сделал это?

Эйч Эй показал один из своих седельных вьюков. Он даже потряс его, но в бушевавшей непогоде едва ли можно было услышать глухое грохотание камней.

— Скажу только, вы сюда не зря забрались. Сколько вы нас уже ищете?

— Мы встали здесь на якорь около пяти дней назад и все эти дни ровно в семь, как договаривались, пускали сигнальные петарды.

— Тогда проверь бортовой хронометр. Он на минуту запаздывает.

Райдер, не тратя время на представление остальных экипажу, сразу перешел к делу.

— Слушай, Чарли, у нас на хвосте около сотни разъяренных эреро, и я буду рад поскорее отсюда убраться.

Тернбах кивнул и стал помогать измученным путникам залезать в лодку.

— Ты знаешь, вообще нам не составит труда отойти от берега, но выбраться отсюда пока не удастся.

Рука Райдера застыла на его покрытом грязью форменном костюме.

— В чем дело?

— Мы сели на мель во время отлива. Но с приливной волной будем свободны. Не беспокойся.

— Постой. Еще кое-что. У тебя есть револьвер?

— Что? Зачем?

Эйч Эй кивнул головой в сторону сбившихся в кучу лошадей, еще более ужасаясь усилению бури.

— Я думаю, у капитана должен быть, — ответил Тернбах.

— Я твой должник, если ты достанешь мне его.