Восьмой ангел

Девчонки о чем-то весело переговаривались с Фестусом, который изгибался и вихлялся, как подтаявшая шоколадная плитка, норовя оказаться то бедром, то коленом поближе к симпатичным гостьям.

Макс, прихлебывая мигом согревшийся напиток, думал о своем, молчаливо наблюдая за попытками нигерийца понравиться студенткам.

Адам, Адам…И в самых дурных мыслях он не смог бы предположить такую встречу с лучшим другом юности…

Где-то совсем рядом затарахтела машина. По усиливающемуся жутковатому вою было ясно, что автомобиль передвигается без глушителя.

Моду? Конечно! Кому еще взбредет на ум на ночь глядя тащиться в горы?

Неразличимого цвета джип лихо ввалился на темную площадь, крутнулся на месте, вздыбив бурунчики не просохшей еще грязи. Рев смолк, хлопнула дверца.

— Фестус, — крикнули из машины по-французски, — мы за вещами!

Макс, подавшийся было к джипу, вернулся на место. Фестус же засуетился, кинулся внутрь «отеля».

— Всем привет! — выскочил из машины смуглый худощавый европеец. — Я — Жан.

— Макс, — представился Барт.

Девчонки радостно протянули ладошки земляку.

За следующую минуту выяснилось, что Жан с товарищем, который остался в Дуру, тоже приехал в Бандиагару не случайно — изучает суданскую архитектуру Мали. Вчера они ночевали у Фестуса, поскольку все «отели» в Дуру оказались заняты туристами, и на всякий случай оставили тут свои вещи. Завтра они едут дальше, в Тимбукту. Поэтому решили собраться сегодня.

Француз был очень не прочь полюбезничать с симпатичными землячками, но те, уловив не очень хорошее настроение Барта, вели себя на удивление скромно, опасаясь, видимо, что профессор с удовольствием сбагрит их в первые попавшиеся надежные руки.

Жан же, как истинный француз, не сдавался. В ход пошли витиеватые комплименты и демонстрация глубоких познаний о неизведанных тайнах Африки. Двойняшки слушали, открыв рты. Даже забывая жевать жесткое, перестоявшее на огне мясо, изысканно поданное Фестусом на каких-то темно-зеленых лопухах.

— А вы тут по какому делу? — наконец обратил свое внимание на молчащего Барта словоохотливый француз.

— Я — этнограф, жду друга, должен вот-вот подъехать.

— Тоже француз? Как зовут? Я тут всех знаю!

— Нет, он местный. Моду, — влезла с объяснениями Мари.

— Моду? — заинтересовался Жан. — Ученый? Такой высокий? У него один висок седой?

— Точно, — обрадовался Макс. — Он в Дуру?

— Нет, — уверенно ответил Жан. — В Дуру его точно нет. Моду Матуно — мой старый друг. Мы вместе пол-Африки прошли. Виделись в Бамако неделю назад. Он как раз улетал в Эфиопию, читать лекции. Сказал, что вернется в Мали только в конце ноября. А сюда вообще не собирался.

— В смысле? — не поверил Макс. — Как это не собирался? Я по его звонку прилетел. Значит, просто его планы уже после вашей встречи поменялись. Правда, не понимаю, почему его еще нет.

— Кто-то что-то перепутал! — весело сообщил гость, подмигнув студенткам. — Что гадать? Сейчас мы ему позвоним, да и все!

— Да профессор сто раз звонил, телефон вне зоны, — снова вклинилась Мари.

— Попробуем в сто первый! — доверительно склонился к ней Жан. — Если Моду сюда едет, тогда и мы задержимся на денек. У меня к нему после Мопти пара вопросов появилась.

Несколько секунд он вслушивался в телефонный гудок, а потом радостно завопил:

— Моду, дорогой, это Жан! Мы тут у Фестуса в Бандиагаре. Как это кто — мы? Я, твой друг Макс и две совершенно очаровательные девушки. Какой Макс? Сейчас узнаешь! Передаю трубку!

— Моду, привет, это я. Когда ты подъедешь? Я уж думал, что ты тут, — обрадовался Барт, услышав знакомый голос друга.

— Макс? — далекий голос Моду выражал крайнюю степень изумления. — Ты в Бандиагаре? Откуда?

— Откуда-откуда, прямиком из Турции, с пляжа, можно сказать, — неуверенно проговорил Барт, еще не до конца осознавая, почему Моду так удивился, что он — здесь.

— Решил без меня догонские тайны открыть? — весело поинтересовался Моду.

— Как это без тебя? — Барт, кажется, начал понимать. — Я по твоей смске приехал!

— Но я ничего тебе не посылал, — снова изумился друг. — Я вообще в Эфиопии, у меня тут курс лекций.

— Моду, брось свои шуточки, — попросил Барт. — Где ты? Сколько мне тебя ждать?

— Макс… — приятель замолчал, соображая. — Я не шучу. Я не собирался в Бандиагару и сообщение тебе не отправлял. А что там было?

— Хогон согласен, приезжай, — процитировал Макс.

— Что? — заорал Моду. — Хогон согласен? Правда? Все! Еду!

— Это ты мне так написал.

— Я?

— Ну а кто еще? Твой номер телефона, — Барт на память произнес цифры, поскольку наблюдал их на дисплее за последние сутки раз пятьдесят. — Подпись «Моду».

— Макс, у меня никогда не было такого номера, — оторопел друг. — Судя по префиксу, это Европа, скорее всего, Англия.

— Моду…

— Макс…

— То есть меня кто-то разыграл? — мрачно подытожил Барт.

— Видимо. Знать бы зачем, — задумался малиец. — Слушай, а вдруг это знак? И хогон, действительно, пустит нас в пещеру? Ты можешь подождать меня один день? Завтра к вечеру я буду в Бандиагаре.

— У меня есть выбор?

— Все, жди! Где ты будешь?

— Скорее всего, в Дуру или Банани.

— Понял. Найду! Запиши этот номер! Он хорошо берет в Бандиагаре.

Барт протянул трубку Жану.

— Завтра приедет Моду.

— Отлично! Сейчас обрадую друга, что остаемся еще на день. Может, поедем с нами? — Он снова зазывно посмотрел на близняшек. — У нас там весело! Вечером обещали представление с танцами.

Девушки вопросительно уставились на профессора.

— Езжайте, если хотите, — предложил Барт. — Я останусь тут. Утром встретимся. Машину мне оставите?

— А вы точно утром приедете? — недоверчиво спросила Лиза.

— Но машину-то я должен буду вам вернуть, — улыбнулся Барт.

Через пять минут рев джипа перевалил за близкий хребет и смолк.

— Макс, — Адам неожиданно подошел сзади, да так тихо, что Барт его не почувствовал. — Я все слышал. В отличие от Моду, я не верю в такие знаки. И на розыгрыш это не похоже. Если бы мне понадобилось, чтобы ты исчез из России, лучшего способа, зная тебя, не найти.

— Наверное, — задумчиво проронил Барт. — Только я не в России был, в Турции отдыхал. Так что, все-таки, это чья-то шутка. Не очень удачная, правда.

— И довольно дорогая, — нахмурился Адам. — Может быть, кто-то не хотел, чтобы ты вернулся домой?

— Адам, я не представляю ценности для спецслужб. Я — ученый. Мой интерес — дела давно минувших дней. Ты забыл?

— Жизнь причудлива и неожиданна. И иногда то, что отстоит от нас на много веков, оказывается необыкновенно близким…

— Загадками говоришь, — усмехнулся Макс. — Только в моей жизни как раз все предельно просто. Жалко, Ольгу пришлось одну в Турции оставить.

— Ольга? Кто это? Жена?

— Почти. Да. То есть мы не женаты официально.

— А кто она? — неожиданно насторожился Адам.

— Женщина. Журналистка.

— Фамилия как? — вцепился в Барта взглядом приятель.

— Зачем тебе? Славина. Ольга Славина.

— Она недавно вернулась из Мурманска?

— Мы вернулись. А откуда ты знаешь?

Адам громко вытолкнул из груди воздух, словно тот, влажный, горячий, мешал говорить. Сел на колченогую табуретку, тяжело поднял голову.

— Так это ты был там вместе с ней?

— Я. Откуда ты знаешь? — требовательно повторил свой вопрос Макс.

— Вот и не верь после этого в судьбу, — горько засмеялся Адам.

И от этого смеха, тоскливого и натужного, Барта пробрал озноб, словно мгновенная неведомая сила переместила его вместе со всем этим жарким малийским вечером под вымораживающий ветер Кольской тундры, словно еще пара секунд — и запуржит острый и льдистый снег…

* * *

Мурка отказалась от сметанки, верно, соседка кормила ее на совесть, и доверчиво свернулась на постели рядом с Ольгой, которая, стянув джинсы и свитер, юркнула под теплое одеяло.

— Мурочка, — гладила девушка теплый шелковый бок, — соскучилась до дому? А по Максу? Я тоже. Плохо нам без него, да? Представляешь, он в такую глухомань забрался, что даже позвонить не мог. А теперь и вовсе. Телефон-то у меня — тю-тю. И что мы с тобой тут, дома, он не знает. И мы с ним связаться не можем. Ни мобильника с номером нет, ни записной книжки. Ее вместе с сумкой — того. Но ничего. Теперь все в порядке, все позади, и Максик наш скоро приедет. А мы его будем ждать, да?

Кошка уютно и сладко мурлыкала, под одеялом было тепло и сонно, за неплотно прикрытой шторой неуверенно торкался в стекло мелкий слабенький дождик. Дремотная нега разлилась по телу, приятная мягкая тишина вдавила голову в подушку, тяжелые ресницы заставили сомкнуться веки.

Где-то внутри головы в обратной последовательности лениво поплыли картины последних часов: Машка машет в окно такси рукой, она сама проходит через восторженно рукоплещущий строй коллег в узком коридоре, взъерошенные мегалитчики, отстаивающие перед камерой свои теории.

— Жаль, что нет Рощина…

Кто это сказал, там, в студии, кажется, какой-то известный ученый-географ?

Рощин…Оказывается, он жив. Как же ему удалось спастись? Она же видела! Вот он летит с отвесной скалы, переворачиваясь от ударов о валуны, вот за ним рассерженной птицей несется остроклювый белый камень — шапка, сорвавшаяся с сейда, — догоняет и впечатывает его тело в узкую расщелину меж серых глыб. Потом рушится мир, и осевший песочным домиком скальный массив погребает под собой все то, что недавно было травой, мхом, березками, человеком… После такого не выживают.

А Рощин выжил! Значит, не зря он хвастался тем, что бессмертен? Сейды помогли? Как и ей тогда, сделав невидимой, чтобы он не мог ее убить?

Значит, сейдам все равно, кого оберегать? Беззащитную женщину или злодея-убийцу?

- Рощин не злодей. Он просто потерялся во времени, как и многие существа на Земле, и поэтому нуждается в сочувствии и помощи.

— В сочувствии? С каких пор убийцам нужно сочувствовать?

— Зло — это всего лишь неверно направленная энергия, выпавшая из своего времени. Достаточно вернуть энергию в исходное положение, и человек выздоровеет.

— Станет добрым?

— Да, нормальным.

— Выходит, зла как такового нет?

— Есть, конечно, но лишь относительно ко времени. То, что считалось нормой сто лет назад, сейчас — нонсенс. Многие из нынешних привычек будут признаны потомками вредными и злыми. Сегодняшнее восприятие — вот мерило зла.

— Но и Рощин, и немцы из «Туле» были заряжены на зло, оправдывая его разными целями. Разве то, что там рухнул мир, похоронив под собой носителей зла, — не показатель справедливости Вселенной?

— Подобное притягивает подобное, ты же знаешь. Если несколько потерявшихся душ оказываются вместе, энергии объединяются, образуя воронку, втягивающую новые заблудшие души. Когда энергии становится слишком много, следует ее выброс, что и произошло на Сейв-Вэре. Разве ты не помнишь еще одну истину: добро созидает, а зло — разрушает?

— Само себя?

— В том числе. Закон Вселенной — Добро и Любовь. Нарушители закона всегда наказывают сами себя. Это и случилось с родом магистра.

— То есть они убили сами себя?