Человек, который бросил Битлз

Привезти группы? Ливерпульские группы в Гамбург? Это абсурд! Но приехать поглядеть, наверное, стоит. Ребята писали, что у них появились знакомые среди владельцев клубов и обещали помочь. Но… Гамбург, это даже не Лондон, а вообще бог знает что и бог знает где.

Так случилось, что группа ливерпульских бизнесменов решила на пару дней слетать в Амстердам. Они заказали самолет, и я, вместе с Вуди, решил к ним подключиться. Я взял его с собой для компании. Вуди был веселый человек, жизнь для него была сплошной веселой шуткой. Была и есть. Он и сейчас такой же. Я решил провести один день в Амстердаме, а потом поездом ехать в Гамбург. Посмотрю, что там и как, поговорю с ребятами. Жди меня, Гамбург!

Мне пришла идея подзанять денег и взять с собой БИТЛЗ. Они хотели побывать за границей и повидать другие страны. До этого они никогда не покидали пределов Англии. Вообще они были тогда зелены во многих отношениях.

Мои дела шли хорошо. Оба клуба — «Джек» и «Голубой Ангел» (которому в ближайшее время предстояло стать меккой для многих групп) процветали. Но наличных денег у меня было мало. Я просто не умею обращаться с деньгами: я могу их заработать, но удержать их при себе мне редко удается. Я пришел в свой банк и попросил заем — несколько сот шиллингов. Директор банка, маленький лысый человек, спросил, зачем мне эти деньги.

«Хочу съездить в Гамбург по делам.» «По каким делам, Алан?» «Хочу взять с собой группу музыкантов — БИТЛЗ — и найти им там работу.» «БИТЛЗ? Это кто — люди?» «Да, это люди. Музыканты, и очень хорошие.» Он посмотрел на меня так, словно у меня в голове не хватало винтиков. «В первый раз слышу о таких.» «Возможно. Но я вижу хорошие шансы для них и для себя.»

Английские банки не похожи на американские. Они дают займы тем, у кого есть деньги, а не том, у кого их нет. Я думаю, именно по этой причине в Англии так много талантливых людей, которые не могут реализовать свои великие идеи. «Нет, Алан, я не вижу оснований финансировать какую-то музыкальную группу. Да, они, возможно, хороши, и ты, наверное, мыслишь правильно. Но деньги на такую авантюру…» Он покачал головой, словно говорил с нашалившим ребенком. «Ну, нет, так нет. Спасибо.»

Я вышел. Интересно, как сейчас чувствует себя этот человек? Ведь он упустил шанс финансировать БИТЛЗ! Пройдет совсем немного времени, и половина всех денежных мешков лондонского сити будут обивать пороги БИТЛЗ и кричать, перебивая друг друга: «Меня, меня возьмите!»

Я поговорил с другими своими друзьями-бизнесменами, но ответ всегда был один и тот же: «Да, мы делаем много денег, но мы много и тратим.» Первую поездку БИТЛЗ в Гамбург пришлось отложить.

Тогда я сделал то, что при той ситуации казалось мне единственно возможным: я собрал все группы, которые играли у меня в «Джеке», установил магнитофон и сказал: «Итак, ребята, вот вам машина, играйте свои вещи, а я повезу пленки в Гамбург.»

Джордж спросил: «А что там, в Гамбурге, Алан? Не пойму, что тебе взбрело в голову.» «Еще одна попытка, — отвечал я. — Ребята из Вест-Индии очень хвалят Гамбург.» Джон: «Ты думаешь, наши немецкие друзья встретят БИТЛЗ по-доброму? Ведь у нас нет сабельных шрамов.» «Забудь о войне, Джон», — сказал я. Ах этот Джон, с его «любовной ненавистью» к фрицам. Она будет проявляться все чаще и чаще во время будущих поездок в Гамбург. Она доставит ему много веселых минут, но еще больше — неприятностей. Пол: «А что, по-твоему, мы должны записать?» «Что хотите. Делайте то, что у вас лучше получается.»

Кроме БИТЛЗ я привлек к затее Кэсса и Казанов, а так же группу традиционного джаза — Ноэль Уокер и Стомперс. Мне казалось, что так я смогу показать все разнообразие ливерпульской музыки. В тот вечер у меня была деловая встреча с моим бухгалтером, и на записи я не присутствовал. Уходя, я сказал: «Постарайтесь как следует, ребята. Кто знает, может, это заря новой эры!» Мы всегда вот так подшучивали друг над другом — насчет великого, славного будущего. «Не волнуйся, Эл. Мы сами все сделаем.» Не волнуйся. Мы сами все сделаем — так они мне сказали. Я ушел. И зря. Мне надо было бы остаться.

Я положил в свою походную сумку пленки, которые записали ребята, сунул туда смену белья, пару рубашек, бритвенный прибор, и мы с Вуди поехали в аэропорт.

В самолете вся наша компания набралась шампанского и, когда мы приземлились в Амстердаме, то готовы были брать город приступом. В центре города мы с Вуди расстались с остальными. Последнее, что мы видели, уходя, это как один из наших влез на фонарный столб и швырялся пустыми бутылками. Когда появилась полиция, мы с Вуди смылись.

Мы подошли к какому-то, суда по всему, роскошному ночному клубу. Это вам не какой-нибудь там бит-погребок. У дверей стоял швейцар с ледяным лицом и в белых перчатках.

Мы с Лордом Вудбайном оба были в цилиндрах, а я к тому же отрастил тогда густую черную бороду. Вуди черен, как туз пик, и даже он не станет доказывать, что темный цвет его кожи прекрасен. Интересен — да, прекрасен — вряд ли.

Мы бодро прошли мимо швейцара. «Одну минутку, джентльмены.» Он говорил на идеальном английском, и слово «джентльмены» произнес так, будто это какая-то заразная болезнь. Наверное, мы с Вуди казались очень странной парой даже для такого богемного города, как Амстердам. Почему мы были в цилиндрах, я не знаю. Просто тогда это нам показалось в самый раз. Вообще в зарождающейся атмосфере бит-Ливерпуля все мы были немного «крейзи».

Швейцар, символ власти и неуступчивости, продолжал смотреть на нас сверху вниз поверх своего мощного голландского носа. «В чем дело?» — сказал я, вытягиваясь во весь свой маленький рост. Он начал объяснять что-то насчет того, что вход только для членов клуба и т. п. Я знал, что это только предлог, и решил показать, что он не на тех нарвался. «Послушайте, — сказал я твердо, — это лорд Вудбайн. Единственный во всем Мерсисайде лорд-негр.» (Так оно и было.) Швейцар тут же сменил свое высокомерие на подобострастный тон. «Лорд Вудбайн?» «Да, лорд Вудбайн, — подтвердил я, толкая Вуди локтем в бок. — Настоящий живой лорд из Ливерпуля, в Англии.»

И тут это заведение раскрыло перед нами свои объятия. Лакей повел нас внутрь помещения, громко объявляя каждому встречному: «Это лорд Вудбайн из Ливерпуля, в Англии.»

Нас усадили за столик, откуда все было видно, и Вуди, напустив на себя важность, стал играть свою роль. На странном наречии, представлявшем собой смесь его обычного невнятного вест-индского акцента и того, что он считал королевским английским, Вуди заказал шампанского. После этого нас невозможно было остановить. Мы играли роль аристократов из высшего света.

Конферансье объявил со сцены: «У нас в гостях лорд Вудбайн из Ливерпуля, в Англии, со своим другом.» Лорда Вудбайна объявили первым, как второстепенного артиста! Какое унижение! Официант принес ослепительно чистое новенькое свежее меню и попросил Вуди поставить свой автограф. «Пожалуйста, Ваша светлость.» «Усе у порядке, приятель», — сказал Вуди нацарапал на меню: «Вудбайн с Ливерпуля.»

Мы выпили две бутылки шампанского (одну из них — за счет клуба) и стали смотреть представление. Выступала группа, танцевавшая что-то вроде испанского фламенко. Один из ведущих танцоров слышал, как нас объявили, и решил повеселиться: стал отпускать глупые шутки насчет лорда из Ливерпуля и моей бороды. Когда, в середине своего акта, он стал изображать быка, я спрыгнул на сцену и бросился на него с криками: «Ха! Торо, торо!» — так настоящий тореадор. Я размахивал перед ним своим пиджаком, как будто это был красный плащ тореадора. Этот тип аж застыл на месте. Публике понравилась моя выходка. Подзуживая меня, люди кричали, вопили, орали от восторга, пока танцор не убежал со сцены, чуть не плача. Я поклонился публике, спрыгнул со сцены и снова занял свое место рядом с Вуди.

Вскоре, однако, нас вежливо, но твердо попросили удалиться, хоть мы и лорды. Это случилось, когда я стал пить шампанское из туфельки старшей официантки. Нет, не за то, что я пил из туфельки красотки — с этим все было в порядке. Им не понравилось, что потом я швырнул эту туфельку через плечо. Я так понимаю, что туфелька приземлилась в чью-то тарелку и оставила бедного посетителя в состоянии тяжелого шока.

Шатаясь, мы вышли из клуба в темень амстердамской ночи и пустились на поиски своих ливерпульских спутников. К тому времени они были пьяны вдрызг: в такой дрызг, что подцепили каких-то «девчонок», которые оказались трансвеститами. Конечно, потом они бы поняли свою ошибку — когда было бы почти поздно говорить «Нет, спасибо.» Как говориться, когда член стоит, он ничего не соображает. Между прочим, многие ребята именно в такие минуты узнают о себе кое-что. Но это уже другая история. Один из наших спутников бизнесменов вскочил на стойку бара, исполнил там что-то вроде чечетки и вдруг грохнулся вниз, в толпу таких же пьяниц, как он. Я видел, как он падал: мне показалось, что он грохнулся головой. Я подскочил к нему. Кровь хлестала из огромной раны в голове. Я попытался привлечь внимание его друзей к его плачевному состоянию, но куда там: одни «зациклились» наглухо, другие были слишком увлечены своими «девочками». Вызвали скорую помощь, и несчастного увезли. С тех пор я о нем ничего не слышал. Кто знает, может, он и сейчас там — принял голландское подданство.

Что за ночь! На другой день мы с Лордом Вудбайном, мутноглазые и страдающие от похмелья, сели на гамбургский поезд. В Гамбурге мы остановились в одном дешевом отеле и сразу пошли в доки — там, по нашим сведениям, играл наш стил-бэнд. В местном пабе их не оказалось. Но хозяин слышал о них. Убедившись, что я их друг, а не сборщик налогов, он дал нам адрес одного заведения на знаменитом Репербане, районе «красных фонарей», где все можно, где все возможно. Это заведение оказалось стриптиз-клубом. Стоял даже не полумрак, а четвертьмрак. Девицы делали свое дело на сцене, после чего подсаживались к посетителям. Поскольку обычная цель этой игры — облегчить кошелек клиента, то девицы прибегали к разного рода сексуальным приманкам, в том числе к сексу прямо тут, за столиком. Расхаживая там в темноте, надо было быть очень, очень осторожным, чтобы не оказаться в какой-нибудь очень любопытной ситуации. Там никто не слышал про наших вест-индийцев. Лорд Вудбайн, пробираясь в темноте, наткнулся на девицу, свободную от своего стриптиз-акта, и застрял. А я пошел в одиночестве исследовать этот Гамбург. Кто-то сказал мне еще про один клуб — «Кайзеркеллер» («Царский погребок»). Я взял такси и поехал туда. Полуподвал, где размещался клуб, вмещал, наверное, тысячу человек. Огромное помещение в сравнении с маленькими ночными заведениями Ливерпуля. Клуб был оформлен в морском стиле: рыболовные сети и стеклянные поплавки на стенах, бар в форме корабля, медные иллюминаторы. Очень красиво. Хозяева, судя по всему, делали хороший бизнес: не было ни одного пустующего столика. И все же я уловил какую-то мрачную напряженность в атмосфере, как будто люди ждали, что вот-вот что-то случится. На сцене стояли коренастые немцы. Со скучающими лицами они пытались делать «Тутти-Фрутти», которая в их исполнении звучала, как строгий военный марш. Марш Смерти. Никакого природного чувства ритма у этих ребят не было. Слушать их после неистового, возбуждающего звука, к которому я привык в Ливерпуле, было мучительно. Итак, значит, это и есть гамбургский рок-н-ролл? В таком случае, моим ребятам будет, что показать здесь.

Казалось, Ливерпуль где-то очень, очень далеко, за тысячи миль отсюда. Я стоял у стойки, пил и думал о БИТЛЗ. Они бы свели с ума этих немцев. Я почувствовал, как во мне растет возбуждение. Собираясь сюда, я боялся, что напрасно растрачу свое время и деньги. Но теперь я был абсолютно уверен, что не зря приехал в Гамбург. Публика не обращала никакого внимания на усилия жалкой группы. Люди пили, болтали, кричали. Одна-две пары сомкнулись в томном танце. Вдруг музыканты прекратили игру, и конферансье объявил, что сейчас будет музыка из джук-боксов. Толпа заволновалась. Вот чего она ждала. Джук-боксы взревели голосами Элвиса Пресли и Томми Стила. Толпа ответила ревом восторга, и через какое-то мгновение все свободное пространство заполнилось вертящимися, крутящимися телами. Как будто кто-то подключил к залу гигантский трубопровод с адреналином.

Ну, подумал я, если они вот так реагируют на какие-то дурацкие джук-боксы, что же будет, когда они услышат и увидят мои живые ливерпульские группы!

Я стоял и обдумывал свой следующий шаг. Знакомых в городе у меня не было. Найти своих вест-индийцев мне не удалось. К кому обратиться? А почему бы не начать прямо здесь, в «Кайзеркеллере»? Мимо меня катился, словно на коньках, официант с пустым подносом. Я легонько шлепнул его по спине. Оказалось, что он знает английский.

«Слушай, — сказал я, — как мне связаться с твоим боссом?» Он подозрительно оглядел меня, как бы пытаясь определить, кто я — сыщик, налоговый инспектор? Во всем мире в клуб-ленде все ведут себя так. Это естественная реакция подозрения в нашем подозрительном, шатком бизнесе. Я успокоил его: «У меня тоже клуб, только в Англии, в Ливерпуле. В общем, я свой.» «Хорошо», — сказал он и засеменил прочь. Я стоял и ждал, надеясь. Потом я увидел, что высокий, упитанный человек оглядывает меня с ног до головы. Это был вышибала. Я подумал: может, я нарушил правила, сразу потребовав вызвать босса, без предварительных переговоров? Вышибала чинной походкой приблизился ко мне. Мускулы моего живота напряглись. Я легко пугаюсь. Но я не удираю. «Это вы спрашивали босса? Что вам надо?» «Я бы хотел поговорить с ним о деле.» «О каком деле?» «У меня к нему предложение. Это касается музыки. Ну, знаете — тутти-фрутти-олл-рути.» «Тутти-фрутти-олл-рути?» — переспросил он. У нас получался неплохой дуэт. «Да. Я — менеджер нескольких музыкальных групп в Англии.» «А, йа! — подозрение начинало исчезать с его жирного лица. — Йа! Музик. Гут!» И мы заулыбались друг другу, как старые приятели. Вышибала что-то сказал человеку в белом пиджаке. Через минуту белый пиджак вернулся и сделал мне знак следовать за ним. Мы пробрались сквозь массу тел, все еще извивавшихся под Элвиса и Томми, и подошли к кабинету «Мистера Биг».

Белый пиджак постучал в дверь. Изнутри кто-то рявкнул: «Йа!» Другой белый пиджак сидел за письменным столом. Это был владелец «Кайзеркеллера» Бруно Кошмидер — маленький человек-калека, бывший когда-то клоуном в цирке. Несмотря на это (как потом оказалось) чувства юмора у него было не слишком много. Но в тот момент он показался мне приятным человеком.

По-английски он не говорил, а я знал по-немецки всего несколько фраз, почерпнутых из кинофильмов — «Яволь, майн херр», «Хайль Гитлер» и вроде того. С такими познаниями, конечно, нельзя было объяснить ему про БИТЛЗ и другие группы.

Когда мои попытки донести до него смысл моей миссии закончились позорным провалом, он вызвал одного сотрудника, прекрасно говорившего по-английски. Я начал рассказывать про великих БИТЛЗ, но тут в комнату ворвался официант и возбужденным голосом стал что-то говорить по-немецки. Я подумал: «Уж не налет ли полиции?» — в нашем деле это обычная история, — и срочно убрал пленки назад в портфель.

Но я зря волновался. Полиция была тут ни при чем. Просто маленькая неприятность с одним посетителем. Маленькая? Официант оставил дверь открытой, и мне было видно, что происходит там, в глубине. На полу лежал человек. Ему приходилось крайне туго: толпа официантов и вышибал, окружив его плотным кольцом, избивала его ногами. Делали они это спокойно, бесстрастно, с типично немецкой деловитостью. Несчастный не сопротивлялся.

Конечно, Ливерпуль меня закалил, но все равно мне стало дурно при виде этой жестокой расправы. Что бы он там не натворил, но сейчас он был беспомощен и не мог представлять опасность. Бруно Кошмидер придерживался иной точки зрения. Его глаза загорелись огнем возбуждения. Воинственный пыл охватил его. Рывком выдвинув ящик стола, он вытащил оттуда толстую дубинку из черного дерева. Для калеки Бруно оказался очень подвижен и проворен. Наверное, это осталось у него с тех времен, когда он работал в цирке и должен был уметь увертываться от ведер «краски», которой клоуны всю дорогу обливают друг друга. Размахивая дубинкой, он, прихрамывая, побежал к месту происшествия. Прибежав туда, он крикнул, чтобы все расступились, что и было сразу исполнено с дисциплинированностью хорошо вымуштрованных солдат. Ринувшись в образовавшуюся брешь, Бруно набросился на несчастную груду мяса, лежавшую на полу, и обрушил на нее град ударов своей дубинкой. Я понял, что с этим человеком ссориться опасно. Закончив «работу», экс-клоун велел убрать с пола то, что там оставалось.

Да, в этом городе надо быть очень, очень осторожным. Наш Гарстон-Бас в сравнении с ним выглядит прямо, как сад отдыха. Кошмидер вернулся в офис. Я снова вытащил пленки из портфеля. «Извините за это, — сказал он через переводчика. — Но вы понимаете: в нашем деле без этого не бывает.» Да, тут он был прав, ничего не скажешь. Бруно сел и стал вытирать кровь на дубинке. Потом он заботливо положил ее назад в ящик стола и удобно откинулся в кресле. Единственным свидетельством его недавних доблестных усилий была маленькая капелька пота, сверкавшая на верхней губе. Я пустился в рассказ о ливерпульской «сцене», о группах, клубах, и, конечно, о своей роли в этих делах. «Я — менеджер лучших в мире бит-групп», — скромно сообщил я. Это мой принцип: если надо что-то продать — продавай, но продавай по большому счету. Бруно спросил: «Они не хуже Томми Стила?» Бедный Томми. В тот день я смешал его с грязью. «Кого? Томми Стила? Да это же фуфло! — с отвращением сказал я. — Ну вы и скажете тоже! Да он им в подметки не годится!» Впоследствии я пересказал эту сцену Томми Стилу, и мы оба хохотали до упаду. «А Элвис Пресли?» — спросил Бруно. «Что? Элвис Пресли? Да это же ничто по сравнению с моими группами, особенно с БИТЛЗ!» Бедняга Элвис! Он попал в одну компанию с поверженным Томми Стилом. «Да вы только послушайте их! Они будут следующей большой сенсацией после Zip Fastener.»[4] «Zip Fastner? — переспросил Бруно. — Это что, такая группа?» Нет, Бруно, приятель, это просто такой речевой оборот.

Бруно оживлялся все больше и больше. «Если его ребята лучше Элвиса Пресли и Томми Стила, то я на них здорово заработаю», — наверное, эта мысль вертелась у него в голове. Чтобы это оживление, не дай бог, не прошло, я указал ему на то, что его тутти-фруттиевая группа в Ливерпуле не продержалась бы и двух минут. Они никуда не годятся. Это пародия. Пятно на доброй репутации поп-музыки. А вот если он вместо них возьмет моих ребят, публика будет прыгать все время, а не только когда включаются джук-боксы, а так называемый «бэнд» берет перерыв. «Вы сколотите целое состояние[5], — сказал я. — Вот увидите. Огромное состояние.» «Йа?» «Йа, йа, яволь», — подтвердил я. Еще не слышав мои пленки, Кошмидер перешел к финансовым вопросам. Сколько я хочу за свои потрясающие группы? Я сказал, что рассчитываю на 100 фунтов в неделю и оплату транспортных расходов на переезд из Ливерпуля. Он не возражал. Наконец, ему захотелось послушать эти самые группы, которые я превозносил до небес.

«Музыка — здесь?» — спросил он, похлопывая по лежавшим на столе пленкам. «Да, здесь. У вас есть магнитофон?»

Да, у него был — роскошный «Грюндиг». Итак, теперь он сможет своими ушами услышать поразительный звук Мерсисайда. Ты помнишь, дорогой читатель, что я поручил Битлам и другим ребятам записать свои песни на пленку, а сам ушел на деловую встречу? Помнишь, я писал, что мне надо было бы остаться и самому проследить за ходом записи, плюнув на встречу с бухгалтером? Но я этого не сделал. Идиот! Вы, конечно, догадались уже, в чем дело.

«Вы только послушайте, что здесь записано, — говорил я, пока Бруно заправлял ленту. — Это вас так потрясет, что вы уже больше никогда не будете таким, как прежде.»

Наконец, пленка была заправлена, и Бруно включил воспроизведение. Я ждал, что вот сейчас раздастся звук БИТЛЗ, лицо Бруно расцветет в улыбке и он тут же подпишет контракт. Вот он, великий, волнующий момент! «Весь Гамбург будет валяться у их ног…» — тараторил я, и вдруг осекся: из аппарата понеслась не музыка, а какая-то страшная какофония. Звуковая дорожка к плохому фильму ужасов. Лицо Бруно вытянулось. Я не верил своим ушам. «Постойте, вы уверены, что ваша машина в порядке? Или вы не так заправили ленту? По-моему, что-то с магнитофоном. Он исправен?» «О, йа, он исправен. Отличная, надежная машина. С ней все в порядке. Она всегда исправна.»

Мы пробовали и так, и этак, но звук был все тот же: никакой музыки, один жуткий шум. Бруно посмотрел на меня. Его взгляд говорил: «Ты что, разыгрываешь меня?» Я заверил его, что не разыгрываю. После того, как мы полчаса провозились с магнитофоном, мне стало ясно: Битлы и все остальные угробили сессию записи. Надо было мне остаться! Дурак я, что пошел к бухгалтеру в тот вечер. Я даже не помню, по какому делу мне надо было увидеть его. Наверняка по пустяковому.

«Мне очень жаль, герр Кошмидер, что все так получилось», — пробормотал я. Он видел, что я искренне расстроен. Проделать такой путь из Ливерпуля, приехать в Гамбург с сердцем, полным надежд и энтузиазма, и с портфелем, полным… бесполезного хлама! В тот момент я готов был убить Джона, Джорджа, Пола и Стюарта. К счастью, хрипящие, скрипящие пленки не смутили Бруно. Он не потерял интереса к ливерпульской «сцене». «Вы можете сделать другую запись и прислать мне?» — спросил он. «Да, конечно.»

Я покидал офис Кошмидера, проклиная все на свете. На душе у меня было скверно. Из Ливерпуля в Гамбург с мешком хлама! «Пришлите мне новые пленки», — сказал на прощанье Бруно, пожимая мне руку. С тяжелым сердцем я возвращался в Ливерпуль, и в полном одиночестве: Лорд Вудбайн остался в Гамбурге, ему там ужасно понравилось. Похороните этого человека в навозной куче — он все равно воскреснет, благоухая ароматом роз, как говорит один мой армейский дружок. Славный малый, Вуди. Такой нигде не пропадет.

Глава тринадцатая

«Ах ты, скот! Знаешь, сколько голодных ртов я должен накормить?»

Оказавшись снова в Ливерпуле, я вскоре забыл про Гамбург. Но я, конечно, снял стружку с Битлов за то фиаско с пленками.

«Не мы одни пользовались этой машиной.» «Брось, Эл. Почему ты думаешь, что именно мы сломали ее?» «Давай, сделаем другую запись. Мы все скинемся и оплатим тебе дорогу туда и обратно.» «Скинемся?» Я взорвался. «Они скинутся! Да у вас гроша нет за душой! Нет, вы подумайте: они скинутся!» Я фыркнул. Они притихли.

Я получил от Ларри Парнса письмо, в котором он предлагал моим группам работу на летний сезон в Блэкпуле и Ярмуте: аккомпанировать «конькам из его конюшни». Он предлагал неплохие деньги. Настроение у ребят заметно поднялось: весна, перспективы на лето, оживление соков, регенерация жизни. А Гамбург я списал со счетов.

В то время (1960 г.) дела мои шли отлично, «Голубой Ангел» приносил солидные доходы. Он превратился в Мекку местных «свингеров», богатых и не очень богатых, молодых и не очень молодых.

В «Ангеле» целая стена была отведена для автографов разных знаменитостей, удостоивших нас своим посещением. Надписей становилось все больше и больше: актеры Джуди Гарланд и Рекс Харрисон, драматург Алан Оуэн (будущий автор сценария битловского фильма «A Hard Day's Night»), композитор Лайонел Барт (автор «Оливера»), ну и, конечно, Томми Стил, Роллинг Стоунз, Дэйв Кларк Файв, Билли Джэй Крэймер, Джерри Марсден и Пейсмейкерс — список бесконечен.

Но вернемся к БИТЛЗ. Парнс предлагал им и другим моим группам подыгрывать Джорджу Фэйму, Джо Брауну, Томми Брюсу и Питеру Винну. Ребята были в восторге. Работы было мало, и многие из них вернулись к своим прежним занятиям. Например, Дэрри Уилки и Сениоры, можно сказать, почти уже распались, когда пришли эти добрые вести от Парнса. Они сразу уволились с работы, стали закупать новую аппаратуру и сценические костюмы, занимая деньги где только можно. Но тут грянул гром: Парнс прислал письмо, аннулирующее ангажемент Сеньоров в Блэкпуле. Хауи Кэйси, их менеджер, здоровый мощный парень, получив это известие, пришел ко мне в «Голубой Ангел», взял за грудки и стал основательно трясти.

«Ах ты, скот! — орал он. — Сначала обнадеживаешь, а потом на попятный? Ты знаешь, сколько голодных ртов я должен накормить?» Но при чем тут я? От меня это никак не зависело. Я так никогда и не узнал, почему Парнс аннулировал свое приглашение. Но теперь это не имеет никакого значения, потому что этот инцидент повлек за собой рождение «гамбургской сцены», а это привело к рождению великих БИТЛЗ.

Итак, Парнс подложил нам свинью. Надо было срочно что-то предпринимать. У ребят не было ни гроша, они дошли до того, что вынуждены были «стрелять» сигареты. Надо было как-то им помочь. Но как? И я придумал. В Лондоне у меня был приятель, Томми Литлвуд, владелец бара «Two I's»[6] в Сохо. Это он впервые вывел на сцену Томми Стила, после чего тот стал мировой знаменитостью. Менеджеры — искатели талантов — очень прислушивались к его мнению. К тому же, Томми был очень добрым, щедрым человеком, ему ничего не стоило отвалить большую сумму бедствующему — конечно, если не рассказ бедствующего звучал правдоподобно. Я привез Сеньоров в Лондон, расхвалил их перед Томми и как можно красочнее живописал их бедственное положение, чтобы затронуть чувствительную струнку в душе Томми.

«Конечно, конечно, Алан. Пусть играют. Хоть сегодня вечером. Пусть начинают прямо сегодня. Твои друзья — мои друзья.» Ребята с трудом верили своему счастью. Играть в знаменитом «Two I's»! Может, это и вправду начало великих времен, которые так долго не приходили?

В тот же вечер Сеньоры вышли на сцену клуба Томми и… вы бы видели, как затрясся зал, какое началось прямо-таки электрическое возбуждение. Какая вопиющая несправедливость, что эти ребята должны побираться и клянчить даже на сигареты! Меня распирало от гордости за своих ребят. Я стоял рядом с Томми и улыбался. Вдруг кто-то похлопал меня по плечу. Я обернулся. Передо мной стоял странного вида человек, в очках и с повязкой на одном глазу. «Вы знаете этих ребят?» — спросил он. «Конечно, это моя группа, я — их менеджер. А что?» Я надеялся, сто это какой-нибудь агент и что он сейчас предложит мне солидный куш за ребят. «Они чертовски хороши.» «Вы — агент?» «Нет, просто посетитель. Но хороших музыкантов я сразу вижу. А эти не просто хорошие, они настоящие звезды, порази меня гром!» «Верно.» Значит, этот человек просто хочет подружиться со мной. Но в большом городе опасно иметь слишком много друзей, и я решил держаться с ним как можно сдержанней. «Видите вон того человека?» Он указал рукой на столик в темном углу. «Нет, я ничего не вижу.» «Там сидит один немец. Он почти не говорит по-английски, а я немного знаю немецкий. Он попросил меня узнать про эту группу.»

Я сразу вспомнил свою неудачную поездку в Гамбург. После этой поездки слово «Германия» приобрело для меня неприятные ассоциации (в чем сама Германия, конечно, не виновата). Я стал вглядываться в тот темный угол, но, кроме шевелящегося темного пятна, ничего не увидел.

Подойдя ближе, я сказал: «Мистер! Это вы хотели поговорить со мной насчет этой группы?» Человек поднял голову… и разрази меня гром, если это не был Бруно Кошмидер, экс-клоун из Гамбурга, владелец самого «Кайзеркеллера»! Круг замкнулся. Судьба. Разве мог я после этого не верить в провидение, в свою счастливую звезду? Да, верно говорят: мир тесен… если все время быть в движении.

«Бруно! — вскричал я, хватая его за костлявые плечи. — Не может быть, ты ли это?» Мы были как два брата, нашедшие друг друга после долгой разлуки. Бруно затараторил что-то на своем тевтонском наречии, перемежая немецкие слова словами, которые казались ему английскими. «Они — как БИТЛЗ?» — спросил он, показывая на Дэрри и Сеньоров. «Нет, они совсем другие. Но и та и другая группа — великолепны.» Я понял, что слово «БИТЛЗ» крепко засело в бруновском мозгу. Значит, будучи в Гамбурге, я хорошо рекламировал свой товар. «Я все ждал, когда ты пришлешь мне новые пленки, но они не приходили. Я подумал, что ты забыл меня.» «Нет, я не забыл. Но в нашем деле — ты знаешь — текучка засасывает.» «Йа, йа», — сказал он. Все понятно. Но теперь — к делу. Дальше уже мы говорили через толмача. «Ты пропал, и тогда я решил приехать сюда, в Англию, и порасспросить о тебе и этих ливерпульских группах. Здесь, в Лондоне, мне посоветовали посетить „Two I's“, и вот — я здесь. И вот и ты здесь. Невероятно, да? Какое совпадение! Наверное, это хороший знак.»

В мозгу Бруно Ливерпуль, Лондон, БИТЛЗ — все смешалось в одну кучу. Ему не приходило в голову, что между двумя городами расстояние не меньше двухсот миль. Но теперь это не имело значения. Его интересовали мои группы.

Выяснилось, что у Бруно был контакт с Тони Шериданом, первоклассным певцом и гитаристом, принесшим славу «Кайзеркеллеру». Но Тони, как и многие звезды, имел горячий темперамент (как и сам Бруно), поэтому их отношения не всегда бывали гладкими. В последнее время эти отношения обострились настолько, что Тони разорвал свой контракт с «Кайзеркеллером» и, к ужасу Бруно, перешел в другой гамбургский клуб — «Топ Тен» — и увел с собой значительную часть клиентуры. Чтобы спасти тонущий корабль, Бруно и приехал в Лондон, надеясь найти музыкантов, способных оживить его зачахший бизнес.

Вы только подумайте, какая возникает цепочка: если бы Ларри Парнс не отменил свой ангажемент… если бы Хауи и Дэрри не пригрозили снести за это башку мне и Парнсу… если бы я не вспомнил о Томми Литлвуде… — и так далее, и так далее.

Дела Бруно были плохи. Его бизнес нуждался в срочном переливании крови. Я мог дать ему свежую кровь: Сеньоров и БИТЛЗ. Все было решено тут же, даже без всяких подписаний контракта. Уже через три дня Сениоры были на пути в Гамбург. И все это после одного пожатия рук! Мы с Бруно доверяли друг другу.

Путешествие в Гамбург вышло не без приключений. У ребят не было официального разрешения на работу в Германии. На границе Голландии и Германии пограничники и иммиграционные служащие высадили их из поезда. Они застряли там на грязном ж/д вокзале с вещами и инструментами, почти без денег. Ту ночь они провели, ежась от холода, на вокзальных скамейках, проклиная Алана Уильямса и Бруно Кошмидера на одном дыхании.

Ребята сказали пограничникам, что они — студенты и едут на каникулы к друзьям, а инструменты — чтобы развлекать этих друзей. Чиновникам было достаточно одного взгляда на Сеньоров, чтобы сказать: если вы студенты, тогда мы — не иначе, как Сестры Эндрюс. Собрав последние деньги, ребята позвонили мне в «Джек». Ах, этот телефон в «Джеке»! Если бы к нему было приделано устройство, записывающее все разговоры, вышла бы еще одна толстая книга.

«Эл, мы застряли на границе. Нас ссадили с поезда. Что делать? Выручай!» В голосе Хауи были неподдельно тревожные нотки. Мой мозг лихорадочно работал. Что делать? Надо срочно связаться с Бруно. Я знал, что у него есть свои люди в гамбургской полиции (и, как я потом узнал, не только в гамбургской). «Сидите смирно, Хауи, Никуда не отлучайтесь. Я сейчас же свяжусь с Бруно. Он поможет. Должен помочь.» Мой голос звучал совсем не так уверенно, как может показаться. Я был почти в панике. Но Бруно успокоил меня. То, что я воспринял чуть ли не как катастрофу, ничуть его не встревожило. Он позвонил кому надо, и пограничники сразу заулыбались. Сменив гнев на милость, они пропустили ребят в Германию. Путь был открыт: в страну и к славе.

Дэрри и Сеньоры прибыли в Гамбург поздно вечером. Не побрившись и даже не помывшись, они сразу прыгнули на сцену — грязные, оборванные, усталые. Дэрри схватил микрофон, и группа ринулась в свой первый номер. Измученные, голодные, грязные, они разнесли «Кайзеркеллер» в щепки. Ливерпульский звук пришел в Гамбург. Это сделали ребята во главе с Дэрри, цветным парнем из Вест-Индии. Ничего подобного Гамбург раньше не видел и не слышал. Слухи об удивительном звуке из Ливерпуля поползли по всему городу. В «Кайзеркеллер» потекла толпа народа… и могучая прибыль. Дэрри и Сеньоры завоевали мгновенный успех. Девушки висли на их плечах. Ребятам не пришлось тратиться на выпивку: стоило им повернуться к бару, как десятки рук уже стремились наполнить их стаканы. Они были подобны оборванным пилигримам, которые, преодолев пустыни, горы и реки, очутились на земле обетованной. И это не избитая фраза из кинобоевика. Так оно и было на самом деле. Гамбург, сияя пьяной улыбкой, протянул ребятам из Ливерпуля свои крепкие, жирные руки, принял их в свои потные объятия и открыл им свое щедрое сердце.

Да, то были великие, незабываемые дни. В жизни каждого человека есть моменты, когда его охватывает жуткая ностальгия, он вспоминает прошлое и говорит: «Да, друзья, то были лучшие из лучших дней моей жизни». Жаль только, что тогда этого не осознаешь. Кажется, что все лучшее впереди, где-то в будущем. Истина же в том, что лучшие времена всегда сейчас.

Бруно был доволен: старые клиенты вернулись, появилось много новых. Дэрри и Сеньоры стали королями Репербана. Я не удивился, получив вскоре письмо от Бруно, полное восторгов и благодарностей. Он писал, что собирается открыть еще один клуб в том же районе и просил прислать еще какую-нибудь группу. Клуб, о котором шла речь, назывался «Индра» и был расположен совсем рядом с «Кайзеркеллером». Бруно не упоминал никаких конкретных названий, но я решил, что мои Битлы готовы поехать осваивать новые пастбища. Я спросил их, что они думают о такой возможности.

«Едем!» «Гамбург, так Гамбург.» «Не все ли равно, где голодать?»

Типично битловская реакция — скептическая и довольно резкая. Конечно же, они хотели поехать. Общаясь с ребятами, я научился сдирать корку внешней суровой неприступности и определять, что у них делается внутри.

Я ответил Бруно, что БИТЛЗ, о которых я говорил ему раньше, хотят и готовы ехать в Гамбург. Я написал также Хауи Кэйси, менеджеру Сеньоров, извещая его о возможности приезда БИТЛЗ в Гамбург. Хауи ответил быстро и с поразившей меня категоричностью. Смысл того, что он писал, был таков: «Послушай, Эл, мы развернули здесь такие дела, а ты собираешься все испортить, прислав этих Битлов. Они ни к черту не годятся. Мы не хотим их здесь. Они испортят все дело. Если хочешь прислать еще одну группу, присылай Рори Шторма. Это офигенно хорошая группа.»

Хауи всегда был прямым человеком и говорил то, что думал. Он считал, что БИТЛЗ еще не готовы для такого места, как Гамбург. Я принял к сведению его мнение, но у меня были другие соображения. Если не БИТЛЗ, то кого же посылать? Джерри Марсден и Пейсмейкеры были тогда очень популярны в Ливерпуле, но они и не хотели связываться с Гамбургом. Их устраивали гиги в домах отдыха на берегу моря. Я не хотел раздражать Дэрри, Хауи и остальных ребят, но БИТЛЗ тоже имели право откусить кусок сладкого пирога. Я был уверен, что они готовы к этому.

У них, правда, до сих пор не было ударника. А без ударника ехать в Гамбург нельзя. Но где его найти? Хорошие ударники встречаются крайне редко. Это искусство требует от человека быть одновременно атлетом и музыкантом.

Глава четырнадцатая

Угрюмый Битл

Вскоре ударник нашелся. Я устроил Битлам несколько гигов в одном кофейном баре на окраине Ливерпуля, в Хейманс-Грине. Хозяйкой бара была миссис Бест, очень симпатичная женщина, вдова Джона Беста, знаменитого импресарио-устроителя боксерских матчей на Ливерпульском стадионе. Именно на этом стадионе я устроил свой первый большой концерт бит-музыки, на котором, среди восторженной публики, были и Битлы: они были тогда робкими новичками, с завистью глядевшими на таких титанов, как Рори Шторм.

У Бестов был сын, по имени Пит. Пит был худым, темноволосым, угрюмым парнем. Когда Битлы играли там, они разрешали ему садиться за ударные, потому что он совсем неплохо стучал. В других гигах он не участвовал, но всякий раз, когда БИТЛЗ играли у Бестов, Пит неизменно садился за ударные, заполняя вакуум.

В первую же нашу встречу мне стало ясно, что мне с ним не поладить. Нет, враждебности не было, но чувствовалось какое-то отчуждение, какая-то глухая стена между нами. Может, в этом была моя вина, но мне хочется думать, что это не так. Я легко вступаю в контакт с людьми (за исключением отъявленных злодеев. Не выношу насилия. Я уже видел столько крови, что мне этого хватит на всю оставшуюся жизнь, благодарю покорно.)

Но Битлам Пит Бест нравился, и они собирались сделать его своим настоящим ударником. Ну, а если он им подходит, тогда я не возражаю.

Битлы знали, что у меня с Питом натянутые отношения. Пит «работал» под Элвиса Пресли и Тони Кертиса: длинный, смазанный бриолином клок волос свисал с его лба. Вид у него всегда был мрачный, угрюмый. Ему было легко культивировать образ мрачного парня: он и по природе был таким. Он был полной противоположностью остальным Битлам, которые, несмотря на свой напускной цинизм, были, в сущности, уживчивыми, отзывчивыми и добрыми.

БИТЛЗ играли тогда по всему Мерсисайду, и я решил, что им пора ехать в Гамбург, чтобы принять настоящее боевое крещение. Ведущей ливерпульской группой тогда были Джерри Марсден и Пейсмейкеры («Задающие Темп»). Мой старший друг Боб Вулер, ведущий диск-жокей Мерсисайда, был их страстным поклонником. Он пропагандировал «звук Мерси» с какой-то фанатичной одержимостью, и если когда-нибудь будет написана история Мерси-бита, его имя должно быть вписано туда самыми крупными буквами. По сравнению с Брайаном Эпстайном он выглядит намного выше.

Когда Рэй МакФолл превратил «Пещеру» на Мэтью-стрит в бит-мекку молодежи, Боб Вулер стал там постоянным диск-жокеем. В те времена он всегда носил с собой толстую записную книжку, куда заносил интересные разговоры с группами и журналистами.

Боб был постоянным посетителем пресс-клуба на Лайм-стрит. Там, за бутылкой виски, он рассказывал столичным журналистам интересные истории о бит-сцене. Но только гораздо позже, когда эта сцена приобрела общенациональную и всемирную популярность, эти журналисты поняли, что проглядели великий музыкальный и социальный феномен, который развивался у них под самым носом. Они рвали на себе волосы, били себя в грудь, но было уже поздно. А в те дни, если они приходили в свой офис и рассказывали о новой музыке, которая сводила с ума ребят в Ливерпуле, боссы встречали их такими словами: «Все это хорошо, приятель. Но отдает провинциализмом, тебе не кажется? Слушай, займись-ка ты лучше вот чем: беги в такой-то суд, там разбирается дело об убийстве. Пахнет настоящей сенсацией.»

Наверное, никто лучше самого Боба Вулера не мог бы описать события тех лет. Может, он еще возьмется за это. А может, и нет. Он не заработал больших денег на ливерпульском буме. По моим сведениям, сейчас он занимается лотереями.

Однажды, Джерри и Пейсмейкеры играли вместе с БИТЛЗ на одном гиге. Я потащил туда Боба Вулера, чтобы он сам убедился, насколько выросли БИТЛЗ. «Увидишь, кто сейчас ведущая группа, это БИТЛЗ.» Боб был настроен скептически. «Нет. Это Джерри со своими ребятами. Они лучше всех.»

Джерри был действительно великолепен — и он сам, и все остальные. Очень рафинированная группа, спору нет. Но когда вышли БИТЛЗ, кто-то как будто надавил на нервную систему всех ребят в зале. Битлы стояли на сцене, в черных куртках, черных свитерах, в истоптанных башмаках, лохматые, неопрятные, в свободных позах, выдававших их абсолютное спокойствие. Но какое-то животное возбуждение, которое они генерировали, передавалось публике и заводило ее, подобно тугой пружине. Потом — бац! — пружина освобождалась, эмоции выплескивались и заливали самих исполнителей и их слушателей. Играя, БИТЛЗ строили прочный эмоциональный мост между собой и своей аудиторией. В этом было что-то сверхъестественное. Казалось, что все — и сами Битлы, и ребята в зале — находятся вместе внутри какого-то гигантского яйца. В тот вечер это ощущение охватило меня особенно остро. «Ну что, Боб? Я тебе говорил!» Но Боб в тот день остался верен Пейсмейкерам. Ничего. Очень скоро он будет самым ревностным сторонником БИТЛЗ.

Я решил игнорировать злое письмо Хауи Кэйси. Бруно Кошмидер предлагал двухмесячный ангажемент в «Индре» за 150 шиллингов в неделю. Я написал ему, что согласен и сам привезу БИТЛЗ в Гамбург. Действие контракта начиналось в среду 18 августа 1960 года и заканчивалось в воскресенье 16 октября. Согласно контракту, они должны были играть с 8 вечера до 9.30. Затем получасовой перерыв и второе отделение — с 10 до 11 часов. Затем второй перерыв (по-немецки — «паузер») на полчаса и снова час игры. Потом еще один перерыв и снова игра — до двух ночи. Вечер тяжелого дня, если воспользоваться их фразой. Много пота. Но это будет хорошая школа. Становление БИТЛЗ. А мне, как менеджеру, полагалось 10 фунтов в неделю. Не такие уж гроши, я вам доложу.

Глава пятнадцатая

«Мек шоу, Битлз, мек шоу!»

Наш вояж в Гамбург чуть не сорвался. Достать выездной паспорт для Джона Леннона оказалось делом не простым. Мать его умерла, а отец был неизвестно где. Джон жил с теткой Мими. Мне пришлось побегать по судам и полицейским участкам, чтобы собрать справки, необходимые для выдачи паспорта.

Денег на поезд у Битлов не было, поэтому мы решили ехать на своем транспорте. Я достал старенький микроавтобус зелено-кремового цвета, мы все там и разместились: я с женой Берил и ее братом Барри, Лорд Вудбайн (он, как обычно, ехал просто так, для удовольствия); Джон, Джордж, Пол, Стюарт и угрюмый Пит Бест. Целая толпа народа для такой колымаги. А в Лондоне надо было взять еще герра Штайнера из бара «Рай и Ад», который направлялся в Гамбург, чтобы поступить в штат Бруно Кошмидера в качестве переводчика.

Так началось наше историческое путешествие. Десять человек плюс аппаратура — ясно, что до комфорта пульмановских вагонов тут было далеко. Зато дешево. У Битлов было туго с деньгами, и они попросили у меня аванс.

Пол сказал: «Эл, нам нужны бабки купить кое-что в дорогу. Не дашь нам в долг? Мы отдадим. Ты нас знаешь.» Да, я знал их. Хорошие ребята. Порядочные. Они отдадут долг… если вспомнят о нем. Я дал им 15 фунтов на всех. Расписка до сих пор у меня. В ней говорится:

«Э. Р. Уильямс (если вам интересно, могу сообщить, что „Р“ — это мое второе имя, Ричард), Слэйтер-стрит, 23, Ливерпуль-1. Получено от Алана Уильямса 15 фунтов стерлингов. Подлежат вычету из будущих гонораров в Гамбурге.»

Подпись:

Стюарт Сатклифф и Пол МакКартни «от имени БИТЛЗ».

Все очень официально. 15 фунтов! Смешно, если подумать о миллионах, которые вскоре посыпятся в их карманы.

Битлы пришли в десять утра, волоча с собой обшарпанные чемоданчики и сумки, набитые жалким барахлом: по две смены белья и несколько рубашек. Правда, на мои деньги они купили новые черные свитера и даже бейсбольные тапочки (обычно они носили свои бейсбольные туфли или кеды, пока те сами не сваливались с ног). Да, шик-блеск. Первый класс.

К счастью, на крыше автобуса имелась багажная полка, иначе нам пришлось бы ехать в жуткой тесноте и путешествие превратилось бы в сплошное мучение. Мы разместили на крыше большую часть аппаратуры и решили, что трое будут сидеть впереди, семеро сзади, на боковых скамейках, а вещи свалили в середину. Я взял с собой спиртовку для чая — надо было экономить. Хлеб и сыр мы надеялись покупать в дороге. Ну, а пиво — тоже по пути, в придорожных пабах или кафе. Битлы были чрезвычайно возбуждены: им впервые предстояло покинуть пределы родной Англии. «Наконец-то!» «Начнем шоу прямо в пути!» «Встречай нас, Гамбург!»

Берил бегала, проверяя, все ли в порядке, а Лорд Вудбайн стоял и смеялся чьей-то шутке. «Господи! — он ударил себя по ляжке. — Что за путешествие! Почему именно Гамбург и почему именно БИТЛЗ? Это какое-то безумие, безумие, безумие!» Вспоминая эту сцену, я думаю, что она была какой-то сюрреалистической. Я, бывший водопроводчик, бывший еще бог знает кто — уличный торговец, скупщик утиль-сырья, неудавшийся певец — еду в Гамбург с пятью Ливерпульскими парнями, у которых за душой ни гроша, и Лордом Вудбайном, знаменитым исполнителем калипсо из Вест-Индии и Ливерпуля-8. Разношерстная компания. Можно начинать шоу прямо в пути, как сказал кто-то из них. Битлы просили меня написать их имена по бокам автобуса, чтобы все знали: они покидают город, отправляясь в далекие страны. Но я позабыл об этом. Тогда они пошли в «Джек», выпросили у моих людей муку, смешали ее с водой, и клейкая масса была готова. Потом они вырезали крупные заголовки из старых газет, выуженных из мусорных ящиков, собрали из этих заголовков слово «БИТЛЗ» и свои пять фамилий и прилепили все это к стенкам автобуса с помощью той клейкой массы. Потом они отошли в сторону и стали с восхищением оглядывать свою работу. «Чертовски здорово!» «Люди! Это мы — знаменитые БИТЛЗ!» «Первый же дождичек все это смоет к чертям.» «Наоборот, дождик все это еще лучше прилепит — как говно к одеялу.»

Наконец, все было готово. Совершив пробный круг по городу, мы направились в сторону Ламанша. В Лондоне мы подобрали герра Штайнера и уже в полном комплекте двинулись к морю. Мы едва успели на ночной паром. Подъемный кран подцепил наш автобус (мы, конечно, вышли) и перенес его на паром. Был момент, когда автобус угрожающе накренился и чуть не рухнул в воду. Мы отделались очень даже не легким испугом. Очутившись на пароме, ребята разбежались во все стороны, исследуя его достопримечательности — комнаты отдыха, бары и все прочее. А вот и скамейки, на которых нам предстоит провести ночь. Ничего, ребята ночевали и в худших условиях: например, в погребе Лорда Вудбайна. Спанье без всяких удобств их ничуть не пугало. Они могли бы разместиться и на бельевых веревках, эти ребята.

Мы стояли на палубе — пятеро парней из Ливерпуля, моя жена — китаянка, вест-индиец Лорд Вудбайн, чинный немец герр Штайнер и Барри, мой шурин, китаец. Разноплеменная толпа, дети разных народов. Мы стояли и смотрели, как темный силуэт английского побережья уплывает в ночную даль. Кто-то из Битлов тихо запел «Bye Bye Blackbird» («Прощай, черный дрозд»), знаменитую ностальгическую песню. И мы все подхватили: «Пакую все свои заботы и печали… Прощай, черный дрозд… Никто здесь меня не любит и не понимает… Прощай, птичка!» Потом мы спустились в комнату отдыха и стали укладываться спать на жестких скамейках.

Автобусное путешествие нас здорово вымотало, и спали мы хорошо. А когда проснулись, было уже совсем светло. Паром приближался к берегам Голландии. Впервые в жизни Битлы видели очертания европейского континента. Они протерли глаза, плеснули себе в лицо холодной водой и стали вглядываться в очертания Земли Обетованной. «Похоже на Англию.» «Кто это там ходит? Так это и есть иностранцы?» «Вроде, люди как люди.» «Похожи на нас.»

Автобус был выгружен без всяких приключений. Слава богу. Мы были готовы расцеловать волосатых докеров. Они обращались с нашим грузом, как с королевскими бриллиантами. Знали бы мы, что те инструменты будут действительно скоро на вес золота!