Помоги проекту - поделись книгой:
Пробудилась она посреди ночи, вскинулась на постели и секунду спустя вскочила на ноги. В груди вдруг закололо, и стало нехорошо. Однажды с Сажей уже случалось такое, давно, когда ей было всего лишь шесть лет от роду. Тогда предчувствие не подвело – часа не прошло, как в дом нагрянули полицейские, перевернули всё вверх дном и увели с собой Гуталина, предварительно нацепив на него наручники. Сажа до сих пор жалела, что не растолкала тогда его, храпящего после вечерней пьянки.
Она подскочила к окну и, приникнув лбом к стеклу, пристально вгляделась в сад. Ничего необычного в саду не было, тускло освещали аллею фонари на гнутых, вычурных столбах, да плясала в конусах их света сентябрьская мошкара. Чего-то тем не менее не хватало в привычном пейзаже, с минуту Сажа пыталась понять, чего именно, но ей это не удавалось. Тогда она, бесшумно ступая, выбралась из спальни и притворила за собой дверь. На цыпочках спустилась по лестнице в холл. Двое бездельников, которых Карлик держал в доме по ночам, свесив головы, дремали в креслах.
Сажа пересекла холл и через дверь чёрного хода выбралась из дома наружу. Ночную ватную тишину нарушал лишь стрёкот кузнечиков. Сажа сделала шаг, другой и застыла. До неё внезапно дошло, чего именно не хватало в саду, когда она глядела на него из окна. Сажа метнулась от крыльца под прикрытие высаженных вокруг дома декоративных сосен. Проскользнула между стволами и мимо рододендроновых клумб, мимо розовых кустов помчалась к воротам.
Дядюшки Бена не было в прозрачной, специально для него заведённой будке. В десяти шагах от неё Сажа замерла, перевела дух, затем медленно, очень осторожно двинулась вперёд. Дядюшка лежал возле ограды на животе, со связанными за спиной руками. Сажа подавила порыв немедленно броситься к нему на выручку. Застыв на месте, она напряжённо вглядывалась в глубь сада и простояла, не шевелясь, минут пять, пока не увидела метнувшуюся между сосновых стволов тень.
Не отрывая взгляда от того места, в котором скрылась тень, Сажа двинулась от ограды к особняку. Когда она преодолела уже две трети пути, в свете паркового фонаря на мгновение появилась человеческая фигура, метнулась через окружающую дом тропинку и слилась со стеной в пяти шагах от крыльца.
Медленно, очень медленно Сажа двинулась на сближение. И когда человек скользнул из темноты на крыльцо, оттолкнулась от земли и бросилась на него.
Человек на крыльце резко обернулся. Мгновение спустя Сажа поняла, что она сейчас умрёт. В руке у пришлого был пистолет, и его ствол хищно целился Саже в лоб. Она не знала, почему незваный гость не выстрелил, а шарахнулся с крыльца в сторону. По инерции она пролетела мимо, но извернулась, сумела крутануться на месте и с маху нанести удар ногой, метя в висок.
Она промахнулась: в том месте, где мгновение назад была голова ночного разбойника, оказалась пустота. А в следующую секунду тот бросился на неё, свалил на землю и подмял под себя. На миг их лица оказались напротив, Сажу ожгло взглядом серых, глубоко упрятанных под надбровные дуги глаз.
Сажа выгнулась под нападающим дугой. Рванувшись, освободила из захвата левую руку, коротко ударила сероглазого незнакомца кулаком в висок, ухватила за ворот и отпихнула от себя. Тот откатился, одновременно с Сажей вскочил на ноги, и в руке его вновь сверкнул в фонарном свете пистолетный ствол. Однако он и в этот раз не выстрелил, а попятился, держа Сажу на прицеле и не сводя с неё взгляда.
С треском распахнулась входная дверь, на крыльцо выскочили оба дремавших в холле бездельника. Ствол в руке ночного разбойника на мгновение ушёл влево, и этого мгновения Саже хватило, чтобы броситься на него и головой в лицо нанести удар. Пистолет отлетел в сторону, человек рухнул навзничь, и Сажа, завершая атаку, зафиксировала ему руки, а потом резко заломила левую болевым приёмом.
Полицейская машина влетела на территорию особняка десятью минутами позже. Пронеслась по аллее и, отчаянно взвизгнув тормозами, остановилась. Четыре копа разом вымахнули из неё и навели стволы на сидящего на земле и криво усмехающегося ночного гостя.
Нервный, злой, на себя не похожий Карлик долго и пристально глядел незнакомцу в лицо. Потом повернулся и, ни слова не говоря, пошёл в дом. На полпути остановился и бросил Саже через плечо:
– Теперь я твой должник, дочка.
Сажа растрогалась, как бывало всякий раз, когда Карлик называл её дочкой. Слёзы сами собой собрались в уголках глаз и потекли по щекам. Сажа всхлипнула, как обычно, тонко, по-девчоночьи. Копы, надев на незнакомца наручники, запихивали его в машину. Сажа утёрла слёзы и шагнула к ним.
– Ты почему не стрелял? – спросила она. – Слышишь, я тебя спрашиваю. Почему?
Полицейские на секунду замерли, и арестованный, повернув голову, ответил насмешливо:
– Потому что дурак.
Он вдруг невесело, словно нехотя, рассмеялся и добавил презрительно:
– Эх, ты, силачка.
Часть 2. 2001—2002
Ежи вывел на компьютерный монитор карту, навёл фокус на обозначенный крестом объект, дал увеличение. Карта была хорошая, выполненная в лаборатории на основе спутниковой фотографии. Вон даже детскую коляску видно в воротах облупленного дома в Чумном квартале. Велосипед со свёрнутой на сторону рамой, покосившийся грибок на пустыре. И Первый Слепой квартал хорошо отображён, и Второй, хотя в Слепые кварталы ни один сталкер не сунется, а те, которые сунулись, там и остались. Они с Антоном, впрочем, не сталкеры, им в Слепой квартал ни к чему, им в другое совсем место надо.
Антон подошёл, уселся на стол и принялся болтать ногами. Ежи с неудовольствием посмотрел на него и вновь уткнулся в экран. Антона аккредитовали в Институте по программе обмена опытом. А какой тут, к чертям, обмен: у них в Сибири или где там всё по-другому. Нет, не всё, конечно, но многое. Медведи какие-то по Зоне бродят. Сталкеры совсем обнаглели, шастают чуть ли не в обнимку с полицией. Впрочем, там и полиция другая, и называется, словно народное ополчение во времена войны Севера и Юга. Нет, мозги у Антона, конечно, ладно скроены, и смелость с трусостью у него в нужной пропорции. Месяц назад, когда Кен гробанулся, сам вызвался идти и вытащил-таки Кена, вернее, то, что от того осталось. А потом выдул из горла полбутылки водки прямо в предзоннике и крыл журналистов странными русскими матерными словами.
– Слушай, Антон, – сказал Ежи, оторвавшись от монитора, – как думаешь, если гаражи сзади обойти, а? Прямой путь не всегда самый короткий. Канавка там такая петляет, вот вдоль неё «мальчиков» и пустить, а?
«Мальчиками» называли в исследовательской лаборатории Института неуклюжих, с дурацкими жёлтыми корпусами киберов. За два года, что Ежи провёл в лаборатории, киберов этих сожгли немерено, и толку с них было всего ничего, но приказом кого-то шибко умного из институтского руководства Чикагский экспериментальный упорно продолжал поставлять новых.
Антон спрыгнул со стола, подошёл и, презрительно скривив губы, вгляделся в карту.
– Давай, – сказал он небрежно. – Правильно, пускай «мальчики» идут. Я бы штук десять сразу погнал, для надёжности. А мы отсюда посмотрим: горят они знатно, долго горят, затейливо.
Ежи досадливо крякнул. Горели «мальчики» и вправду отменно, словно в Чикаго специально позаботились о хармонтских любителях фейерверков. Зона к киберам не благоволила и истребляла их с каким-то даже наслаждением. Отстреливала, давила, сжигала, иногда испепеляла и расщепляла на атомы. Людей, впрочем, она тоже не щадила, но людям хотя бы давала шансы. По словам статистиков, после расширения шансы эти уменьшились по сравнению с теми, что были раньше. Насколько уменьшились, правда, было неизвестно: на сталкеров статистика не распространялась. Однако блуждающих «Весёлых призраков», мигрирующих «комариных плешей», стрекающего «мочала» до расширения не было. А сейчас – пожалуйста, в полный рост. Кена это «мочало» и угробило, стрекануло с гаражной крыши, едва тот отошёл от «галоши» на десяток шагов.
– Так что же всё-таки делать, а? – тоскливо спросил Ежи. – Не вижу, как ещё можно туда подобраться.
– А нужно ли? – ответил Антон насмешливо. – Исследования российских учёных показали, что «рачий глаз» нефункционален. К тому же нам наверняка неизвестно, «глаз» это или не «глаз». В конце концов, почему бы тебе не передать материалы в Рексополис? Там большие умники сидят, пускай они и решают, а наше дело маленькое.
Ежи хмыкнул. Охота же Антону валять дурака. «Рачий глаз» артефакт не просто редкий – редчайший. За всю историю хармонтской Зоны официально ни один не зарегистрирован. А тот, что десять лет назад вынес из Зоны сталкер по прозвищу Рыжий Шухарт, канул невесть куда. Отошедший от дел Шухарт утверждает, что его потерял. По пьянке, мол, обронил где-то. И вообще на контакт идти отказывается, не до Зоны ему, дескать, с семьёй у него беда, с дочерью что-то там эдакое. Ежи пожал плечами. Легендарная, можно сказать, личность этот Шухарт: площадь в его честь в Хармонте названа и две улицы, а ему, видите ли, не до Зоны. Ладно, чёрт с ним, не в Шухарте дело. Кибер, накрывшийся вместе с Кеном, успел сделать серию снимков, на которых явственно красно-лиловый округлый предмет диаметром в два с половиной дюйма. Согласно документации, поступившей из других Зон, предмет этот не что иное, как легендарный «рачий глаз», функциональность которого установить пока не удалось. Да и как её установишь, если на весь мир добыты всего три экземпляра неполной сохранности. Все три именные и названы в честь добытчиков. «Глаз Ковалёва», «глаз Фишера» и ещё одного австралийского парня с замысловатой фамилией. «Глаз Пильмана младшего», каково, а? Валентин, будь он жив, наверняка гордился бы первым значимым успехом приёмного сына. Так или иначе, отдать материалы в Рексополис – всё равно, что самому себя обокрасть.
В отстоящий от Зоны на полсотни миль Рексополис филиал Института переехал через полгода после расширения. Можно сказать, эмигрировал, а фактически удрал куда подальше. Название «хармонтский» филиал, впрочем, сохранил, но в самом Хармонте осталась лишь исследовательская лаборатория, можно сказать, полевая, базирующаяся в бывших институтских корпусах. Десять сотрудников, секретарша, завлаб и две дюжины охранников, видимо, из расчёта два бездельника на одного не вполне.
– А если так, – бормотал Ежи, смещая фокус от креста на карте влево. – Если с запада обойти, чёрт с ними, в самом деле, с гаражами. Добраться на «галоше» до грузовиков, оттуда до объекта футов семьсот, если по прямой. Но по прямой мы не пойдём, пускай по прямой дураки ходят. А мы вот сюда, к развалинам трансформаторной будки, как полагаешь?
– У будки и гробанёшься, – оптимистично заявил Антон. – Ничего страшного, не ты первый, не ты последний.
Ежи укоризненно посмотрел на него.
– Не пойдёшь? – напрямик спросил он. – Значит, тогда я один. Возьму «мальчиков», штук пять, десять мне ни к чему. Пущу их вдоль гаражей, а сам к будке. Пока Зона «мальчиками» занимается, проскочу через пустырь к мусорным бакам, а оттуда уже рукой подать. Дальше там страшно, вот в чём дело. Ладно, пройду как-нибудь, бог не выдаст, свинья не съест. Заберу «глаз» – и тем же манером назад.
Антон вытянул из пачки сигарету, сунул в рот и принялся гонять из угла в угол. Курить он бросил и теперь мучился, пытаясь восполнить нехватку никотина хотя бы табачным запахом.
– Я вот что думаю, – сказал Антон, дожевав фильтр и ожесточённо швырнув сигарету в пластиковое ведро. – К будке мы не пойдём, а…
– «Мы»? – обрадованно перебил Ежи. – Ты участвуешь?
– Куда я денусь, – фыркнул Антон. – Надо же девкам чем-то мозги пудрить. В общем, никакой будки. А пойдём мы с тобой обычным маршрутом. Из «галоши» выберемся за полсотни метров до грузовиков. Прости, ваши футы мне вот где сидят, – Антон махнул ребром ладони поперёк горла. – Значит, выйдем в пятидесяти метрах и двинемся к пустырю с востока. Добираемся до кучи строительного мусора… Ты следишь?
– Конечно. Только зачем нам куча?
– Сейчас поймёшь. Где в вашем захолустье рыболовный магазин?
Ежи растерянно заморгал.
– Не знаю, – сказал он. – В охотничьем вроде бы есть рыболовный отдел. А зачем тебе?
– Не мне, а нам, – усмехнулся Антон. – Значит, в этом магазине мы с тобой покупаем спиннинг, вместо блесны цепляем на лесу кошку, это такая штуковина с тремя крюками. Забираемся на кучу и кошкой твой «рачий» артефакт выуживаем.
У Ежи загорелись глаза.
– Здорово, – сказал он. – Слушай, а как мы будем выуживать? Я никакой не рыбак.
– А кто рыбак, я, можно подумать? Пацаном головастиков в ручье ловил разве что. Ничего, потренируемся за городом с недельку. Наловчимся, потом пойдём. А пока давай-ка рванём-ка мы с тобой в «Боржч». А то у меня, как в России говорят, кишка кишке кукиш показывает.
В «Боржче», как обычно, было людно. Некогда заведение принадлежало знаменитому скупщику, от тех времён осталась в зале барная стойка в стиле ретро. Поговаривали, что первые сталкеры вываливали на эту стойку мешки с хабаром и прямо тут же заливали в глотки что покрепче. По стенам были развешаны фотографии этих сталкеров, преимущественно в траурных рамках. Сейчас их именами назывались хармонтские улицы, дети в школах изучали биографии – как же, отчаянные парни, герои, сложившие головы на алтарь науки. Уголовное прошлое большинства героев скромно замалчивалось.
Ежи заказал шураско, которым «Боржч» славился ещё со времён владельца-скупщика и которое новый хозяин, хармонтский финансовый воротила Карл Цмыг, оставил в меню как фирменное блюдо. Антон, традиционно попеняв официантке за искажённое название, потребовал боржч.
– Вы позволите?
Ежи поднял глаза на миниатюрную, футов пять, не больше, девицу, светловолосую, зеленоглазую и с ямочкой на подбородке.
– Да-да, конечно, присаживайтесь, почтём за честь, – включил жеребячий энтузиазм Антон, прежде чем Ежи успел раскрыть рот. – Всю жизнь мечтал познакомиться со столь обворожительной особой, как, кстати, вас зовут?
Антон вскочил и принялся шумно отодвигать стулья, сопровождая суетливые движения пригласительными жестами.
Девица фыркнула и озорно подмигнула Ежи, завороженно следящему за бурными манипуляциями галантного кавалера.
– Меня зовут Мелисса Нунан, – представилась она, отобрала у Антона стул и, закинув ногу на ногу, на нём водворилась. – Скажите своему приятелю, чтобы умерил пыл. Вы ведь сын покойного доктора Пильмана, я не ошибаюсь?
– Приёмный, – смущённо ответил Ежи. – А вы, простите, э-э…
– Журналистка. Прилетела в Хармонт буквально пару дней назад, ещё толком не осмотрелась. Я собиралась взять у местных деятелей несколько интервью и подумала, почему бы не начать с вас.
Антон обиженно засопел.
– Прекрасная идея, – сказал он саркастически. – Только мы не деятели, а так. А я вдобавок ещё и не местный.
– Это несущественно, – парировала Мелисса Нунан, извлекла из сумочки блокнот и небрежно бросила его на столик. – Вы ведь сотрудник Института внеземных культур, не так ли? – повернулась она к Ежи.
– Мм… Собственно… Мы, вообще-то, оба сотрудники. Но не самого института, а, так сказать, отдалённой лаборатории.
Мелисса вздохнула и поймала за рукав пробегающего мимо столика официанта.
– Кружку пива с луковыми кольцами, приятель, – велела она, – иначе эти мальчики так и будут держать меня тут в трезвости и оставят голодной. Послушайте, господин Пильман, вы всегда такой затюканный? Интервью – это совсем не страшно.
– Всегда! – гордо ответил за Ежи Антон. – Давай я всё тебе расскажу, – нахально перешёл он на «ты». – Значит, так, Мелли, мы с коллегой самые перспективные учёные в этой богом забытой дыре. Наиперспективнейшие. Про синдром Голикова – Пильмана слыхала? Разумеется, и слыхом не слыхивала, из какой, интересно знать, деревни ты приехала. Так и быть, я тебе сейчас растолкую. Синдром Голикова – Пильмана назван в честь нас двоих. Это когда у человека заноза в заднице насчёт как можно скорее и надёжнее свернуть себе шею в Зоне. Всякие там экстремалы отдыхают. Ты, например, где ночуешь? В отеле? Я так и знал. А мы с Ежи на кольце.
Мелисса пригубила пиво.
– Лёд и пламя, – насмешливо сказала она. – Вы всегда так охмуряете девушек? Один молчит, как деревянный истукан, пока другой болтает без умолку? Нет-нет, я не против, валяй дальше. Итак, на каком кольце вы с, э-э, коллегой ночуете? Кстати, надеюсь, порознь?
Антон расхохотался.
– Телефончик дашь? – спросил он и, не дождавшись ответа, продолжил: – Кольцо – это участок Зоны межу бывшей её границей и нынешней. Со всеми отсюда вытекающими.
– Да? И зачем же там ночевать?
– Синдром Голикова – Пильмана. Хороший шанс не проснуться, во-первых, и тепло, во-вторых. Снаружи декабрь, внутри вечный июль.
– Не слушайте его, – встрял Ежи. – Никто на кольце не ночует. Там, конечно, не так опасно, как в самой Зоне, но всё равно опасно. А насчёт июля он не соврал.
– Понятно, – Мелисса упрятала блокнот обратно в сумочку. – Боюсь, что ценной информации я от вас не добьюсь. Поэтому от вопросов, каковы ваши гипотезы насчёт посещения, пожалуй, воздержусь.
Ежи улыбнулся.
– И правильно, – сказал он. – В детстве я считал, что посещением мы обязаны инопланетным военным. Целую теорию вывел. Думал, они прилетели к нам, чтобы разобраться друг с другом в спокойной, так сказать, обстановке. Я даже Валентину эту теорию однажды изложил, так получилось. Он тогда хвалил. Но потом, знаете, я уверился, что он прав. Мы никогда наверняка не выясним, почему произошло посещение, во всяком случае, точно не выясним в нескольких ближайших поколениях. Если, конечно, они не вернутся. Но я лично надеюсь, что они не вернутся никогда и ни с какими целями.
– Славная девочка, – сказал Антон, когда Мелисса, цокая каблучками по полу, отправилась в дамскую комнату. – Я бы попробовал с ней закрутить. Ты как?
Ежи задумчиво поиграл вилкой над скатертью. Девушка ему понравилась, однако конкурировать с напористым, пробивным Антоном он не хотел.
– Пойду, – сказал Ежи, поднявшись. – Заскочу за спиннингом, встретимся в лаборатории.
В лаборатории Ежи засиделся допоздна. За час до полуночи спохватился, захлопнул папку, в которой хранил материалы для своей будущей научной работы, выключил компьютер и вышел под дождь. Зона была в сотне шагов, институтские охранники расхаживали вдоль её границы, красными точками вспыхивали в ночи огоньки сигарет. С минуту Ежи стоял, запрокинув голову и пробуя на вкус безвкусные капли дождя. Затем двинулся к машине. Завёл двигатель и неспешно поехал в научный городок, в коттедж, который Валентин оставил ему и в котором он жил со старой, прикованной к инвалидному креслу Дороти. Ясность ума Дороти, впрочем, сохранила, как и сварливость.
Валентин… Знаменитый, скромный, деликатный, терпеливый, остроумный и добрый. Всякий раз, когда Ежи думал о нём, тёплая волна поднималась у него в груди и ласково, бережно касалась сердца. Он вспомнил, как семь лет назад Валентин обзванивал инстанции, пытаясь вопреки закону об эмиграции отправить Ежи в Гарвард. Как, услыхав очередной казённый голос в трубке, говорил застенчиво: «Извините, это вас Пильман такой беспокоит». И как добился-таки своего, и Дороти ворчала: «Не зря я всё-таки вложила кое-что тебе в мозги».
Наутро Антон явился в лабораторию всклокоченный, с красными от бессонной ночи глазами, и сообщил, что видал он такие вечеринки в гробу и что, кажется, влюбился.
– Почему в гробу? – полюбопытствовал Ежи.
Антон ответил, что не дело, когда на вечеринку является какой-то пижон по кличке Смазливый Пит, про которого шепчутся, что он скупает хабар, а потому заискивают и лижут ботинки и хорошо ещё, если только ботинки. И не дело, что этот самый Смазливый, или как его там, спокойно приглашает танцевать девушку, с которой ты пришёл, и ведёт себя нагло, так что, будь дело в России, Антон давно начистил бы ему морду, а тут, видите ли, на вечеринках рукоприкладство не в чести.
– А влюбился в кого? – уточнил Ежи. – В журналистку? Что-то быстро ты.
Антон сказал, что самая верная любовь та, которая с первого взгляда, и прикорнул к стеллажу с оборудованием подремать. В полдень Ежи его растолкал, под руку вывел из корпуса и усадил в машину. Часом позже на загородном пустыре они, взобравшись на остов древнего ржавого экскаватора, приступили к тренировке со спиннингом. К вечеру Ежи отмотал себе руки, зато научился закидывать кошку на сто двадцать футов или, как говорил Антон, на сорок метров. Сам Антон запускал её на пятьдесят.
Окружную тюрьму «Сан-Себастьян» контингент не без остроумия переименовал в «Сталкер хауз». Было в «Сталкер хауз» полсотни камер, обнесённый колючей проволокой двор, столовая, подсобка, скудная библиотека и спортзал. Больше в тюрьме не было ничего, если не считать охраны и пары сотен осуждённых из Хармонта и его окрестностей. Большей частью сроки здесь отбывали сталкеры. Приятное разнообразие в их ряды вносили хармонтские бандиты, хулиганы, мошенники и проворовавшиеся официалы средней руки. За убийство сидели всего четверо. За вынужденные убийства в порядке самообороны – один лишь Ян Квятковски по прозвищу Джекпот.
Из тюрьмы наружу вели всего два пути – в Хармонт и на кладбище, остальные блокировались запрещающим эмиграцию законом. Первые пару лет Ян старался попасть на кладбище. Жить стало незачем после того, как на суде выяснилось, что в Арлингдейле погибли мать с отцом и без вести пропал брат. Десятилетний срок и отсутствие всяческих перспектив по его отбытии желание покончить с жизнью усугубляли.
Несколько раз Яну угодить на кладбище почти удалось.
На второй месяц после прибытия в тюрьму он схлестнулся в душевой со Стилетом Панини, первым авторитетом в «Сталкер хауз» по части нанесения телесных увечий. Стилета из душевой унесли на руках. Неделю спустя в столовой он, зайдя со спины, набросил Яну на шею самодельную гаротту и непременно удавил бы, не подоспей вовремя конвой. Ещё через пару недель Стилет, выломав из прохудившейся стены в подсобке ржавую арматурину, бросился на Яна и успел полоснуть по груди, прежде чем оказался в нокауте.
– Жить хочешь? – спросил Ян, едва Стилет очнулся.
– А ты? – вопросом на вопрос ответил тот.
– Я – нет.
Стилет недоверчиво прищурился.
– Жить хотят все, – поделился он благоприобретённым опытом.
– Пусть будет так, – не стал спорить Ян. – Запомни: клянусь, что ещё раз – и я тебя грохну. На мне пятеро, парень, ты будешь шестым.
Больше Стилет враждебности не проявлял.
Месяц спустя в столовой заключённые затеяли потасовку. Зачинщики угодили в неотапливаемые одиночки, на местном жаргоне называемые «дырами». Яна среди зачинщиков не было, но в «дыру» его закрыли за компанию с остальными. К тому времени тюремное начальство уже уверилось в том, что без мрачного, злого и скорого на расправу поляка не обходится ни одна свара. В одиночке Ян подхватил двухстороннее воспаление лёгких и опять едва не отправился на кладбище. Выздоравливал он в лазарете, долго и мучительно, а едва выздоровел, чудом не получил пулю в спину. Грузовичок, доставивший в «Сталкер хауз» нехитрые продукты, выезжал через тюремные ворота, и Ян, оттолкнув охранника, с отчаяния бросился за ним вслед. Убежать Яну не дали, его скрутили и вновь водворили в «дыру», а стрелявший конвойный изумлённо разглядывал свой «глок», который впервые за долгие годы безупречной службы дал осечку.
Поделиться книгой: