Хармонт. Наши дни

– Футов на триста пятьдесят, – просипел Боров, прикончив кока-колу и запустив пластиковую бутылку в мусорный бак. – Сторож гробанулся, царствие ему небесное. Сержанта и двоих рядовых придавило крышей, один засидевшийся за работой лаборант сломал ногу, остальное по мелочам.

– И что там сейчас? – поинтересовался Карл. – Между старой границей и новой.

– Да ничего, – небрежно пожал плечами Боров. – Зона, Карлик, чему там ещё быть. Я всегда говорил, что нечего рядом с ней селиться. Так некоторым хоть кол на башке теши.

Карл вполуха выслушал историю о некоем Барни, который совету опытного человека не внял и купил дом, чуть ли не упирающийся в Зону задворками. Этот Барни, когда началось, выскочил из окна в одних подштанниках и в таком виде драпал без оглядки, куда глядели глаза, пока не напоролся на полицию. От хозяйства остались одни воспоминания, а сам Барни немного подвинулся умом и отдыхает сейчас в заведении небезызвестного Мясника.

Небезызвестный Мясник оказался лёгок на помине. Едва Карл с Вилли распрощались, тот позвонил по сотовому. Долго и пространно жаловался на секретаршу, которая басит, что твой гвардеец, и не желает соединять. Карл сочувственно поддакивал и обещал разобраться. В результате Мясник, наконец, умаялся, сменил гнев на милость и сообщил:

– Интересующий тебя человек, Карлик, завтра будет у меня в клинике. В течение дня, да. Ну будь здоров, а если вдруг захвораешь, подлечим.

Пятью минутами позже Карл набрал знакомый арлингдейлский номер и попросил к телефону господина Роберто Джиронелли.

– Если вас ещё интересует то дело, – вежливо сказал он, – вам лучше бы вылететь ближайшим рейсом.

К вечеру выяснилось, что радиус зоны увеличился на триста – четыреста футов повсеместно. В городе пострадало полсотни человек, разрушены несколько десятков частных домов и сгорела бензоколонка на окраине. На периферии завалилась опора электропередач, и скотоводческая ферма осталась без света, более серьёзных повреждений не обнаружилось.

Успевшие выбраться и унести ноги очевидцы уверяли, что расширение Зоны сопровождалось чудовищным грохотом и землетрясением, которое, собственно, и обрушило постройки. За пределами новой внешней границы Зоны никакого грохота слышно не было и подземные толчки не ощущались.

Ян Квятковски, 22 года, без определённых занятий

В час пополудни Ян подогнал «Понтиак» к клинике.

– Посиди здесь, – бросил он ссутулившемуся на пассажирском сиденье Сундуку.

Сундук кивнул и подал Яну видавший виды потёртый портфель, в котором лежали, завёрнутые в тряпицу, восемь «браслетов» и «зуда», новенькая, будто только что с инопланетного конвейера.

Мясник был в операционной, и Яну пришлось часа полтора дожидаться в приёмном покое, пока спустившаяся на лифте секретарша не пригласила его проследовать в кабинет.

– Жить ваш приятель будет, – поведал Джеймс Каттерфилд, глядя на Яна исподлобья. – Но месячишко-другой придётся ему побыть у нас. Голливудскую внешность не гарантирую, но в фильмах о Диком Западе сниматься сможет, в массовке.

– Я тут кое-что принёс, – Ян водрузил портфель на колени и похлопал его по боку. – Желаете посмотреть?

Мясник благосклонно кивнул, принял портфель и извлёк из его нутра тряпицу с хабаром.

– «Браслетики», – пробормотал он, ознакомившись с содержимым, – это хорошо, это нам пригодится. А тут что у нас такое? «Зуда», хмм, в медицинских целях не применима. Разве что в антимедицинских, хе-хе. Впрочем, пойдёт. Что ж, можно сказать, неплохо.

– Этого мало? – обеспокоенно спросил Ян. – Если мало, у меня найдётся кое-что ещё, но краем уха я слыхал, что…

– На первых порах достаточно, – прервал Мясник. – Да и потом меня, большей частью, интересует прикладной, так сказать, товар. «Синяя панацея» вам часом не попадалась?

– Не уверен, как она выглядит, – признался Ян.

– Нехорошо, – пожурил Джеймс Каттерфилд. – Я бы даже сказал, непрофессионально. Вы, молодой человек, литературу почитываете? «Доклады Института внеземных культур», например.

Ян развёл руками.

– Как-то не до литературы было в последнее время.

– Напрасно, напрасно, при вашем, так сказать, роде занятий быть в курсе не просто полезно, а, рискну предположить, попросту необходимо. Что ж, не смею задерживать. Навещать вашего приятеля ещё рано, но через пару неделек можете заглянуть. А «доклады» советую проштудировать, для вашей же пользы.

Ян обещал штудировать, распрощался и тремя минутами позже вышел из клиники через вращающуюся входную дверь. Махнул рукой Сундуку, с недовольным видом расхаживающему по двору, и двинулся к «Понтиаку». Ощущение опасности он поймал, когда преодолел уже три четверти пути. Ян сбился с ноги, такое же ощущение неоднократно бывало у него в Зоне. Впервые оно возникло, когда в двадцати шагах по ходу обнаружилась «комариная плешь». Ян тогда обозначил её гайками, но мог бы этого и не делать, «плешь» он видел и так. Не глазами, а неким неведомым органом чувств, тем же, которым уловил сейчас надвигающуюся опасность. Кроме «комариных плешей», были ещё потоки «зелёнки», «весёлые призраки», прилепившиеся к болотным кочкам кочаны «чёртовой капусты». Ян оглянулся по сторонам, но ничего опасного не увидел. Сундук уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу рядом с пассажирской дверцей.

– Садись за руль, – велел ему Ян.

Он обогнул «понтиак», уселся и расстегнул лёгкую фланелевую куртку. Кобуру с «береттой» покойного Киприота сдвинул по ремню к животу.

– Что-то случилось, Джекпот? – уставившись на пистолет, дрогнувшим голосом спросил Сундук.

– Да так, блажь. Давай трогай и рули не спеша.

«Тойота» с затемнёнными стёклами появилась в тылу, когда миновали центр города и достигли рабочих кварталов.

– У нас кто-то сидит на хвосте, амиго, – скосив взгляд в сторону зеркала заднего вида, сообщил Сундук. – Или мне кажется?

– Похоже, что не кажется, – проговорил Ян спокойно. – Езжай дальше, как ехал.

– Полиция? – заблажил Сундук. – Мы же пустые, амиго, давай сдадимся, ну их всех к дьяволу, на нас у них ничего нет, пускай разбираются.

– Это не полиция, – буркнул Ян. – Да не мельтеши ты! – прикрикнул он. – В городе ничего они нам не сделают, на трассе попробуем оторваться.

Сундук утёр ставший мокрым от пота лоб.

– Не нравится мне это, Джекпот, – забормотал он. – Не моё это дело, амиго, кто это такие, я знать не знаю и не хочу.

У Яна задрожали от злости руки. Он выдернул «Беретту» из кобуры.

– Заткнись, гад, – сквозь зубы процедил Ян. – Пристрелю к хренам.

У Сундука клацнула челюсть. Квадратная, вечно небритая рожа побагровела, струйка пота пробежала по виску и увязла в щетине.

– Как только выйдем на хайвэй, гони, – приказал Ян.

На хайвэй выскочили через десять минут. Широкий, трёхполосный, в миле за городом он разветвлялся. Налево уходила муниципальная трасса, направо – узкий извилистый рукав.

– Покажи левый поворот и на скорости уходи вправо!

Сундук закивал, включил мигалку и вдавил педаль газа в пол. На повороте «понтиак» занесло, взвизгнули по асфальту протекторы. Ощерившись и вцепившись в руль, Сундук Родригес удержал машину на трассе и погнал дальше.

Ян развернулся на пассажирском сиденье и выругался вслух. «Тойота», повторив маневр, сокращала теперь расстояние. Дорога по обе стороны была пустынна.

– Не уйдём, – выдохнул Сундук. – У них мощнее мотор! Что делать-то, Дже…

Фразу оборвала автоматная очередь. Она прошила заднее стекло, снесла подголовник водительского сиденья и разворотила Сундуку затылок. «Понтиак» дёрнулся, юзом полетел с трассы прочь. За мгновение до того, как он врезался в придорожное дерево, Ян плечом выдавил пассажирскую дверцу и выпрыгнул на ходу. Он приложился рёбрами об обочину, прокатился по ней и слетел в кювет.

Больно было чудовищно, отчаянно было больно. Перед глазами расплывались радужные круги, и Ян не знал, каким чудом удержал в ободранной в кровь ладони «беретту». На неверных ногах он поднялся, обеими руками обхватил рукоятку и в упор, почти не целясь, расстрелял магазин по затормозившей в двадцати шагах «тойоте». Превозмогая боль, полез из кювета на дорогу, шатаясь, захромал по обочине. Водитель «тойоты» сидел, уронив простреленную голову на баранку. Перед капотом, ткнувшись лицом в асфальт, умирал автоматчик. Из последних сил Ян бросился вперёд, распахнул заднюю дверцу и рывком выдернул наружу пассажира, хрипящего, с развороченной пулей грудью. Вгляделся, узнал и волоком потащил за собой в лес. Тащил долго, задыхаясь от натуги и зубами скрежеща от боли. Затем остановился, не обращая внимания на донёсшийся с дороги вой сирены, перезарядил «беретту» и упёр ствол умирающему под кадык.

– Кто?! – рявкнул Ян. – Говори, кто тебя навёл!

Роберто Джиронелли закатил глаза. Ян наотмашь влепил ему пощёчину, за ней ещё одну и ещё.

– Карлик, – простонал Джиронелли. – Карлик Цмыг.

Ян выпрямился, прицелился Роберто в сердце. Помедлил, опустил руку, затем сунул пистолет в кобуру. Повернулся и, грузно ступая, побежал в глубь леса.

Сажа Цмыг, 11 лет, детская нянька

Трехгодовалый Артур деловито распорол деревянным ножом бок тряпичному клоуну, изучил набитую внутри вату и отбросил в сторону пришедшую в негодность игрушку.

– Я убил «Весёлого призрака», – с гордостью сообщил он.

– Это был не «Весёлый призрак», – терпеливо объяснила Сажа, – «Призрака» убить нельзя, он сам кого хочешь убьёт.

– Хорошо, – согласился Артур. – Тогда это был «Бродяга Дик».

– И «Бродягу» нельзя.

Артур захныкал.

– А я хочу кого-нибудь убить. Хочу! Хочу! Хочу!

– Ладно, – смилостивилась Сажа. – Если невмоготу, можешь убить меня.

– Тебя не хочу. Тебя я уже много раз убивал.

Сажа вздохнула и стала объяснять, что в Зоне людей убивать нельзя, что Зона сама убивает людей, и поэтому туда ходят самые храбрые, которые ничего не боятся, никогда не плачут и всегда приходят на выручку друзьям. Артур живо перестал хныкать и слушал, забыв на радостях закрыть рот. Рассказы и игры про Зону он обожал, хотя о всяких ужасах Сажа старалась не говорить.

– А дедушка? – спросил Артур, когда Сажа закончила историю о храбром сталкере, вытащившем из Зоны угодившего в «зелёнку» друга. – Дедушка Стервятник тоже всегда выручал друзей?

Сажа задумалась. О дедушке Стервятнике она слыхала от отца, когда тот ещё был жив. Лестных эпитетов дедушка не удостаивался ни разу, зато крыл его покойный Гуталин такими словами, которых Сажа поначалу даже стыдилась. Потом она выучилась выражаться этими словами сама – они оказались наиболее доходчивыми для многих, кто проявлял к вымахавшей под шесть с лишним футов девчонке нездоровый интерес.

– Иногда дедушка поступал плохо, – нашлась Сажа.

– А иногда хорошо?

– Иногда хорошо.

– Так он был хороший или плохой?

Сажа вновь задумалась. Чем отличается хороший человек от плохого, ей было неведомо. Наверное, хороший человек – это тот, которого ты любишь и который любит тебя, подумала она. Например, Карлик хороший человек. И Артур хороший, и покойный отец. Но какой человек тогда, спрашивается, Дина? Сажа её терпеть не может, но Артур любит, а та его. Получается, что она и хороший человек, и плохой. Но так ведь не бывает…

Дина шлюха, пришла следующая мысль. Что такое «шлюха», Сажа знала прекрасно, как и множество других вещей, которым её никто не учил. Но вот Артур всё равно Дину любит, правда, он не знает, что его мама шлюха. А если бы знал? Наверное, и тогда любил бы, какая ему разница. Сажа помотала с досады головой. Получается, что нет хороших людей и плохих, а есть… Свои и чужие, поняла она миг спустя. Хороший человек – это тот, кто тебя любит. Он и хороший потому, что хорош с тобой, а значит, свой. Плохой, наоборот, тебя не любит, а бывает, что и терпеть не может. Значит, он тебе чужой. Даже если свой кому-то другому, который свой и тебе.

– Дедушка был свой человек, – резюмировала Сажа. – Он был очень смелым и никогда не плакал. Даже когда провалился в «ведьмин студень», не плакал. Понял теперь?

– А папа, он тоже свой человек?

– И папа.

– И мама?

Сажа на секунду замялась.

– И мама, – решительно подтвердила она, ещё раз подумав, как оно всё бывает, и справившись с непростой логикой.

– А почему мы все белые, а ты чёрная?

Сажа сама хотела бы знать ответ на этот вопрос и даже часто думала над ним. Почему кожа у людей бывает разного цвета, её тоже никто не учил, а своим умом дойти упорно не удавалось.

– Не знаю.

– А твои дети будут белыми или чёрными?

– Да не знаю я, Арчи, – сказала Сажа сердито. – Как получится. Поиграй тут пока.

Она спустилась в сад, потому что захотелось побыть одной и подумать обо всех этих сложных вещах. Задрав нос, прошлёпала босыми ногами по траве мимо любезничающей с Носатым Бен-Галлеви Диной и побрела между высаженных ровными рядами розовых кустов.

Подумать Саже не удалось: приветливо размахивая руками и улыбаясь во всю лоснящуюся на солнце толстомясую ряшку, от ограды спешил навстречу Дядюшка Бен, которого Карлик недавно привёл, чтобы охранять ворота. Зачем их охранять, Сажа не понимала, но Карлику, безусловно, было виднее. Раньше служил Дядюшка Бен в полиции, потом оттуда ушёл, потому что, по его собственным словам, из него стал сыпаться песок. Был Дядюшка отчаянным добряком и, в отличие от всех прочих Сажиных знакомцев, чёрным, как и она.

Дядюшку можно было спрашивать о всяких-разных вещах, про которые кого другого спросить Сажа бы постеснялась, она сама не знала почему.

– Если у меня будут дети, – без проволочки приступила к делу Сажа, – они будут чёрными или белыми?

Дядюшка Бен озадаченно почесал сверкающую на солнце лысину. Улыбка понемногу сползала с его добродушной толстущей ряшки.

– А ты почему, моя девочка, спрашиваешь? – поинтересовался, наконец, Дядюшка Бен. – Или к тебе кто-то клинья подбивает? Так я ему, поганцу, ноги-то из жопы на раз выдерну.

Сажа заулыбалась. Отчего бывают дети и как подбивают клинья, она знала, это знание пришло так же, как то, кто такие шлюхи, – само по себе. Ничего постыдного или неудобного в процессе зачатия детей Сажа не видела, а от Дядюшкиных грубоватых шуток ей всегда было весело. Она представила, как Дядюшка, отдуваясь и пыхтя, выдирает ноги из жопы гипотетического ухажёра, и расхохоталась.

– Некому выдирать, – сказала она, отсмеявшись. – Так чёрными будут мои дети или белыми?

– Чёрными, чёрными, – нехотя ответил Дядюшка Бен. – А насколько чёрными, зависит от того, что за сукин сын тебе попадётся. Если он будет белым, то и детки у вас родятся не совсем чёрные. А с тёмно-серой кожей или, может быть, даже светло-серой, как повезёт. В школу бы тебе надо, девочка моя, там про эти премудрости объясняют, я только давно уже всё позабыл.

– Зачем это мне в школу? – возмутилась Сажа. – Мне и здесь хорошо. Да и потом, я ни за какую парту не влезу.

Они потрепались ещё немного, и Дядюшка отправился охранять, чтобы не утащили, ворота, а Сажа в детскую, где соскучившийся Артур набросился на неё, повалил на диван и оттаскал за волосы.

Вечером Сажа, как обычно, смешала Карлику коктейль и вынесла в сад, где тот сидел, вытянув ноги, в шезлонге и курил, медленно пуская дымовые кольца. Солнце уже зашло, и тёплый сентябрьский ветерок ласково обдувал Саже босые щиколотки. Гнутые фонари тускло освещали садовую аллею, в конце которой был виден клюющий носом Дядюшка Бен, рассевшийся у ворот в специально для него поставленной прозрачной будке.

– Карлик, – сказала Сажа, подавая бокал с задорно торчащей из него соломинкой. – Как думаешь, мне стоит пойти в школу?

– Зачем? – удивился тот. – Я в детстве пару лет ходил. Занятие, дочка, самое что ни на есть дурацкое и для дураков. Всякие недоноски и выжившие из ума старухи норовят командовать тобой, заставлять тебя заучивать никому не нужную ерунду да ещё ставят тебе в пример всяких маменькиных сынков. Если у человека есть голова на плечах, он без всякой школы добьётся своего, а если нет, никакая школа ему не поможет. Читать и писать научиться никогда не поздно, дочка, а больше в этой школе ничему и не учат. Вот станешь чуть взрослее, преподавателя я тебе найму. Да прямо завтра могу нанять, если хочешь.

Сажа сделала страшные глаза, наотрез отказалась от преподавателя и отправилась на боковую.