Не напрашивается ли тут аналогия с упомянутой сибирской бабушкой-сказительницей?
Нет! Сибирской бабке подсунул чужую сказку проворный беспринципный фольклорист, и бабка, благословясь, даже не считая свой поступок предосудительным, стала ее рассказывать по-своему. С молодым писателем-юмористом случилось другое. Наверное, он не читал роман "За спичками", но где-то от кого-то услышал нечто (а это нечто и было вольным пересказом сюжета финского романа ) и... сочинил рассказ на чужой сюжет. Заимствование было несознательным. Но ведь в таком, как этот, рассказе сюжет определяет успех на девяносто процентов!
Начинающий автор К-ский просит:
"Я не могу сам придумывать сюжеты для своих рассказов и пишу их по рассказам своих знакомых и друзей. Нужно ли посвящать обязательно такие рассказы человеку, который тебе дал сюжет? Вот в Вашей книге "Адская машина" есть несколько рассказов, которые Вы посвятили некоторым людям. Значит, эти сюжеты Вам рассказаны или я ошибаюсь? Пожалуйста, напишите, над чем Вы легче работаете, над сюжетом, который Вам рассказали, или над сюжетом, который Вы сами придумали".
Что касается чужих сюжетов, то я уже сказал о них. Если сюжет или ситуация подсказаны мне моим другом, то непременно он прочитает свое имя в посвящении. Я вообще очень люблю рассказы "документального" порядка, которые подсказаны самой жизнью. Я живу летом за городом. Люблю бродить по окрестным лесам. И вот порой нахожу маленькие, а иногда и крупные корни деревьев. Они похожи то на людей, то на мелких зверюшек. Есть художники, которые делают из подобных находок деревянные скульптурки. Иногда какой-нибудь жизненный случай, с которым сталкиваешься, выполняет для меня роль такого корня. Мне остается только, как говорят, отсечь все лишнее.
Но когда же получается юмористический рассказ лучше: когда он почти целиком "идет в руки" или когда писатель-юморист его "выдумывает"?
На такой вопрос довольно опасно отвечать! Опасно потому, что, если я скажу, что рассказы приятнее выдумывать, то я тем самым как бы благословлю начинающих юмористов высасывать из пальца свои сочинения...
В каждом юмористическом рассказе должна присутствовать комическая фантазия, какое-то преувеличение. Но в основе его, на мой взгляд, должен лежать правдивый жизненный материал, точнее, жизненное наблюдение, импульс, идущий от жизни. Любой гротеск, по-моему, должен опираться на гранитный фундамент реальности: иначе он "не дойдет".
Тот же корень, похожий на человека или зверя, после обработки становится скульптурой, то есть художественным произведением. Самородок юмора может стать рассказом, а может и не стать. Все зависит от того, кто и как его "обработал" Если читатель в обработанном писателем юмористическом кусочке жизни, "грубом и бедном", увидит нечто большее, чем кусочек жизни, — это будет означать, что юморист выполнил свою задачу писателя-реалиста: показал в капле воды мир океана.
Вот любопытные строки из письма А-ва, молодого литератора, серьезно, видимо, раздумывающего над тайнами юмористической литературы:
"Вы нашли тональность, написали первый абзац юмористического рассказа. И вдруг почувствовали, что тут нет улыбки, нет внутреннего юмора. Что делать? Педалировать юмор? Или выбросить все в корзину?"
Между работой над текстом рассказа и педалированием юмора существует большая разница. Юмор должен быть естественным, и педалировать юмор, по-моему, нельзя. Если природа наградила вас тенором, — вы, как бы ни старались, басом не запоете. Нарочитого усмешения литературный рассказ не терпит.
Начинающая юмористка Регина С. пишет:
"Мне мои товарищи и те из родных, кому я показываю свои произведения, говорят, что я пишу пародии, а не рассказы. Но, по-моему, пародийный рассказ имеет право на существование... Очень плохо у меня с жаргоном... Ведь мне негде услышать всякие такие интересные словечки, которые знают писатели мужского рода... А я чувствую, что жаргонные слова очень бы украсили мои вещи. Да вот где их наберешь?.. Как Вы относитесь к рассказам от первого лица?"
Попробую ответить.
Юмористический рассказ от первого лица таит в себе известные опасности. Опасность заключается в том, что рассказ от своего имени (я, мы) настораживает читателя, он воспринимает такие рассказы как показание свидетеля, очевидца. В таких рассказах надо, как мне кажется, даже самые невероятные гротескные (юмористические или драматические) события описывать с полной реалистической их детализацией - убедительно и достоверно. Я не люблю Кафку, но он, надо ему отдать должное, умел это делать.
О пародии в рассказе.
Лично для меня пародия никогда не представляла целевого интереса, и она нечастый гость в моих рассказах. Я предпочитаю рассказы реальные, а не пародийные описания. Меня прельщают комические характеры людей, их психология, их отношения, очень часто вызывающие со стороны смех, улыбку, о которых они даже и не догадываются. Если я прибегаю к пародии, то она возникает у меня обычно в рассказах на темы литературы и искусства.
Жаргонные словечки, местные комические словообразования - законный хлеб юмориста. По-моему, однако, не надо злоупотреблять всем этим добром, потому что очень часто жаргон огрубляет словесную ткань юмористического рассказа. Он необходим там. где надо показать характер человека. По-моему, речь простого человека "от земли" следует передавать через его синтаксис, а не через перенасыщение языковыми вывертами.
В юмористическом рассказе диалог должен быть похож на игру мастеров "маленькой ракетки", когда комическая реплика перелетает от одного персонажа к другому подобно стремительным мячикам пинг-понга.
Лет десять тому назад я выступал с рассказом о своей работе перед студентами Литературного института имени Горького. Один из студентов прислал мне довольно желчную записочку. Вот она:
"Вы говорите, что юмористический рассказ - это стихотворение в прозе. Вы имеете в виду стихотворение в прозе великого русского писателя Тургенева или что-то другое? Разъясните. И вообще как насчет национального русского юмористического рассказа? Кого Вы считаете русским юмористом: Гоголя, Лейкина, Чехова, Зощенко, Ильфа-Петрова?"
Да, юмористический рассказ требует ювелирной работы над словом. Писатель-юморист должен в совершенстве знать свой родной язык, его пластику и его музыкальность.
Я немного понимаю по-украински и люблю слушать юмористические новеллы Остапа Вишни на его родном языке. Веселая музыка этих новелл, многоцветный словарь Вишни звучат именно как стихотворение в прозе.
Теперь о естественности юмора, о его национальном характере.
Юмор, по-моему, это особенность жизнеощущения у человека. Замечено, что юмористы - очень разные люди. Есть среди них и открытые весельчаки, есть и мрачные (внешне) люди, сдержанные, даже суховатые. Но у каждого сидит в глазу осколок некоего таинственного зеркала, подобный тому, который заставил андерсеновского мальчика видеть мир по-своему. Но ведь писателю-юмористу нужно заставить и других людей глядеть на мир его глазами! Если он неестествен в проявлениях своего юмора, если он только притворяется весельчаком - он не добьется успеха. Нет ничего хуже надуманного, натужного юмора. Откровенно комический рассказ надо садиться писать только тогда, когда тебя самого смешит твоя придумка, в противном случае тебя постигнет неудача. Знаю это по собственному опыту.
Чем ярче проявляется национальный характер юмора в произведениях писателя-юмориста, тем, как правило, легче он преодолевает языковые барьеры. Англичанина Джерома с его чисто английской комической рассудительностью, чеха Гашека с его прелестной простодушной грубоватостью, американца Марка Твена с его великолепным хохотом во все горло, Шолома-Алейхема с его еврейской мудрой печалью "на донышке стакана", из современников, допустим, Мрожека с его польской иронией и несколько изощренным интеллектуализмом знает весь мир.
Юмористические писания, лишенные национального колорита, подобны бумажным цветам. Похожи на живые, а все-таки не живые.
На мой взгляд, русский юмор ярче всего выражен у Чехова - с его изяществом, глубиной, с легким налетом грусти в самых, казалось бы, веселых рассказах, в таких, как "Роман с контрабасом", например. Могучий юмор Гоголя, как мне кажется, — это слияние двух национальных стихий смеха: украинской и русской.
Чехов облагородил русский юмористический рассказ. Когда Чехов начинал свою литературную деятельность, в это время культура такого рассказа в России уже существовала. Достаточно назвать Лейкина.
Чем отличался Лейкин от Чехова?
Мне кажется, что в каждом юмористическом опусе Чехова, за каждым самым "пустяшным" его рассказом стояла жизнь в ее красочном многообразии. У Лейкина этого не было. Но он был способный писатель. Он имел своего читателя - купца. Купцы его обожали. Это был их самый любимый писатель. Он писал смешно, но это был бескрылый бытописатель, не больше.
И это тоже резко отделяло его от острого реализма Чехова.
После Чехова развитие короткого юмористического и сатирического рассказа в России шло очень интенсивно и очень интересно.
Конечно, здесь нужно сказать о сатириконцах. Главные из них - это Аверченко, Тэффи и Бухов.
Сатириконцы в лучших своих рассказах продолжали чеховскую линию юмористического короткого рассказа, но в целом, как мне кажется, они перенесли на русскую почву европейские тенденции юмора и европейскую школу юмора. (Не случайно Джером Джером был переведен сатириконцем Георгием Александровичем Ландау и издан впервые в библиотеке "Сатирикона".)
В чем, с моей точки зрения, здесь было отступление от чеховской линии?
В том, что вместо чеховской реалистической глубинной содержательности, вместо жизнерадостности чеховского юмора, вместо чеховской сатирической усмешки возникла эксцентрика. Стали широко культивироваться приемы гротескного изображения действительности.
Но дело в том, что приемом гротеска в юморе пользоваться, думается, надо очень осторожно, потому что грубость преувеличения убивает самый юмор. Я вижу главную прелесть чеховского юмора в его психологической правде. У Чехова всегда наличествует психологическая правдивость в его юмористических рассказах. Она и подкупает, и смешит.
Некоторые свои рассказы, где были сделаны отступления от психологической правды, от правды вообще, где был гротеск во имя смешного, Чехов затем в собрании сочинений исправлял.
Помните рассказ о дачниках? Муж и жена на платформе мечтают о том, как они пойдут сейчас домой, побудут одни, отдохнут... И вдруг подходит поезд и приезжают родственники. Муж и жена думают теперь о другом - о том, что дома у них один рябчик на двоих, и этого рябчика гости съедят, и что настал конец тихой, спокойной жизни!.. У Чехова в рассказе, который был напечатан в "Осколках", конец такой: потрясенный муж бросается под поезд, жена утопилась в пруду, и автор говорит: "Как хорошо, что у меня нет родственников!" Чехов для книжки исправил эту концовку - она ему показалась слишком грубоватой для точного и житейски правдивого рассказа, — гротеск был убран.
Когда я начинал свой путь как писатель-юморист, передо мной было много соблазнов. Был Зощенко, которому многие подражали, но я считаю, что Зощенко нельзя подражать: настолько он уникален, так же как и Маяковский. Можно в чем-то следовать зощенковской традиции, но подражать ему нельзя. Мне близок чеховский лиризм, мне близка чеховская грусть в веселом рассказе, которую можно найти у Чехова в большом количестве его произведений.
В пятидесятых годах на книжных прилавках появились переводы интересных современных польских юмористов, потом стали переводить венгерских, чешских, югославских юмористов, для многих из них то. что называется европейской школой, было родным домом. В то же время уже разошлись давным-давно по семейным книжным полкам книги Михаила Зощенко, Ильи Ильфа и Евгения Петрова, Валентина Катаева, Аркадия Аверченко, Аркадия Бухова. Новых изданий не было, а с другой стороны, наступал острый, лаконичный, со сходной проблематикой, почти что нашей, польский юмористический рассказ и рассказы юмористов других социалистических стран. На мой взгляд, даже наметилась среди советских молодых юмористов "польская школа". Как мне кажется, молодежь это увлечение благополучно пережила, и в лучших своих произведениях наши подающие надежды юмористы возвращаются к принципам русской реалистической новеллы.
Лично мне претит юмористическая новелла с голым скелетным остовом. У меня самого есть такие вещи, но я не называю их рассказами. Это только эскизы будущих произведений, рабочие зарисовки. Увы, авторы таких "рабочих" мелочей считают, что это и есть основное в их творчестве. Мне кажется, что даже рассказ-мысль не следует доводить до оголенного состояния и что та же мысль будет воспринята читателем лучше, когда она станет художественным фактом, а не только фактом интеллектуального общения, если можно так выразиться.
Я за ясную, доходчивую мысль в юмористическом и сатирическом рассказе, за наполненность рассказа добрым человеческим чувством, если он лирический. Очень часто, особенно у начинающих юмористов, "подтекст" и "многозначительность" - величины мнимые. Многозначительность очень часто оказывается далекой от всякой философской мысли и порой оборачивается элементарной бессмыслицей. Как тут не вспомнить язвительные слова умницы Сомерсета Моэма: "Всегда найдутся дураки, которые отыщут в них скрытый смысл".
В заключение хочется сказать еще об одной драматической трудности на пути писателя-юмориста (да и не только писателя!) - я имею в виду глухую, подчас враждебную и нередко оскорбительную реакцию на его творчество со стороны людей, лишенных чувства юмора, но считающих себя вправе судить юмористов и сатириков по всей строгости законов своей мрачной души.
Вот совсем свежий пример. Журнал "Смена" опубликовал мою статью о творчестве Аркадия Райкина. Пенсионер 3-в откликнулся на статью письмом в редакцию, требуя от последней опубликования своего писания на страницах журнала. Опубликовать письмо пенсионера 3-ва, однако; нельзя, потому что его неприличная грубость исключает подобную возможность. Пенсионер 3-в вылил на голову народного артиста, подлинного любимца миллионного советского зрителя, великолепного мастера смеха, ушат помоев, хотя он сам при этом признается, что "я не видел его выступлений по телевизору, но по радио слушал, как смеялась публика на его выступление. Если проанализировать, то для здравомыслящего человека не смешно"... Меня пенсионер 3-в, само собой разумеется, попутно обругал за то, что я "по блату" и "по дружбе" похвалил Райкина в журнале, не указав на его "недостатки".
К счастью нашему, такие "здравомыслящие человеки" сейчас редкость, почти реликтовая. Но они все же существуют, в несколько - по сравнению с пенсионером 3-вым - разжижженном состоянии. Литератор, который хочет отдать свой талант трудному и благородному делу юмора и сатиры, должен учитывать и эту трудность. Но только учитывать, а не бояться ее.
Принято думать, что биография писателя - юмориста и сатирика изобилует всяческими веселыми эпизодами и "смешными штучками".
Моя биография - биография писателя в основном именно юмориста и сатирика - такими "смешными штучками", увы, не блещет, хотя занимаюсь я литературной деятельностью более 60 лет.
Родился я в бывшей Смоленской губернии в 1905 году. Это был серьезный год - год русско-японской войны и нашей первой революции. Отец мой был военным врачом.
В 1917-м, еще более серьезном военно-революционном году, наша семья переехала из Петрограда на Кубань, где, как нам казалось, жизнь была спокойная, а главное, более сытая, чем в красном Питере. К тому же отец служил на Кавказском фронте.
Но тут началась гражданская война, и такие пошли "смешные штучки", что всем стало не до смеха. Прибавьте сюда еще войну 1941-1945 гг. с немецким фашизмом.
В общем, время делало все от него зависящее, чтобы превратить меня из писателя веселого в сочинителя хмурых, драматических и даже трагических произведений.
В этой схватке со Временем я, как мне кажется, устоял. И своему основному призванию не изменял.
Жалею ли я сейчас об этом?
Нет, не жалею!
Критики и литературоведы меня своим вниманием не обошли. Хочется, конечно, чтобы они о тебе писали больше и проницательней, но, когда мне в голову приходят такие непозволительные мысли, я вспоминаю свой разговор с Аркадием Сергеевичем Буховым, сатириконцем и потом крокодильцем.
"Знаете, один наш ведущий критик (теперь можно признаться, что Бухов имел в виду К.И. Чуковского. —
Тут, как говорится, ни убавить и ни прибавить.