Звезда второго плана

– Не знаю, как ты, а я лично ухожу.

– Куда?

– А пофиг. Куда угодно, лишь бы от Оксаны подальше! Ты видел наш график? Три недели будем по колдобинам скакать. Впереди всего два больших города, и то не факт, что там все проплатили. Бухгалтерия молчит, как Зоя Космодемьянская, им Оксана не велит перед нами отчитываться. Как-то не прельщает меня перспектива впроголодь жить, не мальчик уже…

Дима помрачнел.

После скудного завтрака он без лишних слов сел в автобус и думал до самого вокзала. Впрочем, молчал не он один. Коллектив, пришибленный новостью об отсутствии денег, на разговоры не тянуло. На вокзале Игорь, оглядев вытянутые лица музыкантов, тяжело вздохнул и спросил:

– Ну, что? Едем дальше или все-таки в Москву?

– В Москву, – сказал Димка. – Хватит с меня такой жизни.

Спустя час они уже ехали в поезде. Дима смотрел в окно и вертел в голове разные мысли. Внезапно он подумал, что совершенно не запомнил названия города, где осталась черная кошка, которая спасла его от накатившей было истерики. Ему показалось, что кошка, исчезнувшая утром, будет ждать его каждую ночь и переживать, что он не ночует в обветшалом номере и не оставляет ей на тумбочке кусок колбасы…

Поезд летел вперед, оставляя позади неприветливый городок и безымянную кошку, вагон равномерно раскачивался. Димка лежал на верхней полке и ковырял пальцем стену, думая, что его счастливая жизнь кончилась слишком быстро.

– Красота, – восхитился Егор, разглядывая квартиру. – Гламур, так сказать, и пафос.

Дима не ответил.

Его мучило похмелье. Если бы не вчерашняя текила, он и дверь бы вряд ли открыл…

Егор прошелся по комнате, брезгливо скинул на пол какие-то бебехи и уселся в кресло, залитое чем-то бурым: не то чаем, не то коньяком. На белой обивке пятно выглядело отвратительно.

– Кучеряво живете, друг мой Димитрий, – усмехнулся Егор. – Вечером текила с лучком, утром лучок с текилой. Аристократия!

– Почему это с лучком? – слабо улыбнулся Дима, отвыкший от ядовитых шуток Черского.

– А чтоб запашок отбить, – пояснил Егор, улыбаясь настолько лучезарно, что Дима сразу заподозрил неладное. – Ты чего, чудила, бухать-то вздумал?

Дима ковырял большим пальцем ноги ковер и отвечать не торопился.

Все-таки не просто с другом болтаешь, это еще и сын одного из директоров!

В голове неприятно шумело, а мозг словно проворачивался внутри черепа, отчего хотелось скосить глаза в сторону. Пальцы были такими горячими, что просто удивительно – как они не оставляли следов на одежде и обоях после прикосновения? В горле как будто скреблись сухие крылья проглоченных насекомых…

Ужасно хотелось пить, но от этого становилось только хуже. Он уже выпил литра два воды, прямо из-под крана, но минутное облегчение быстро испарялось, зато в голове шумело с новой силой, а мозг вращался еще быстрее.

Егор молчал, насмешливо смотрел на жалкого Диму и качал головой.

Выглядел он замечательно: свежий, подтянутый, да еще и вкусно пахнущий «Фаренгейтом» – словно только что выпорхнул с модного показа. Даже ногти были безукоризненны, хотя Дима доподлинно знал: Егор не любит маникюр. И тем не менее умудряется всегда выглядеть так, словно только что вернулся из салона. А ведь он столько раз был свидетелем того, как Егор, явившись в пять утра, до семи строчит статью на стареньком ноутбуке, а потом, зализав волосы гелем, мчится в редакцию, потому что на душ нет времени…

Диме стало стыдно.

Но потом он вспомнил, что вообще-то это его квартира и хозяин тут он, а друг пришел в гости!

Дима приободрился и плюхнулся на диван, угодив на забытую тарелку с огрызками яблок. Егор фыркнул, а Дима, покраснев как рак, зло швырнул тарелку на стол, отряхнул тощий зад и снова уселся на диван, закинув ноги на стол по-ковбойски.

– Ты сколько пьешь уже? – поинтересовался Егор.

– Тебе-то что? – огрызнулся Дима.

– Ничего, – пожал плечами Черский и выразительно оглядел разгромленную квартиру. – Горе заливаешь?

– Чего ты ко мне пристал?!

– А к кому мне тут приставать? Больше никого нет. Ты да я.

Дима вздохнул.

Егор посмотрел с сочувствием, отыскал на столике яблоко и, потерев о рукав, надкусил.

– Чего сдулся-то? – недовольно спросил он. – Совсем тяжко?

Больше всего Димке хотелось промолчать. А еще – избавиться от явившегося без приглашения друга, встать под контрастный душ, чтобы промыть мозги, потом забраться в постель, ткнуться в теплую грудь Рокси и почувствовать, как она гладит его по голове…

Хотя Рокси жалела его не слишком долго. Когда Дима впал в хандру, она оправила перышки и улетела беззаботной птичкой.

– Не кисни, – весело посоветовала она напоследок. – Жизнь полосатая. У тебя не все так плохо, как ты думаешь. Поверь, бывает хуже!

Куда еще хуже?!

Дима сдвинул брови, вспомнив бывшего подопечного всемогущего продюсера Люксенштейна – Владика Голицына, носившего в жизни куда менее громкую фамилию. Стоило Владику не угодить Люксенштейну, как тот легким движением руки сбросил певца с эстрадного олимпа. И все! Карьера кончилась в одночасье. Не стало песен, не стало клипов, ротации на радио, записей на телевидении. Владик записал еще пару альбомов, которые с треском провалились, и канул в Лету. Последнее, что Дима слышал о нем – что он поет в ночных клубах свои старые хиты…

Дима подумал, что Владу все-таки легче. У него осталась хотя бы злоба, в то время как у него самого – отчаяние, страх и перспектива остаться в долговой яме навечно.

Оксана Люксенштейн нашла строптивого певца достаточно быстро. Вдова продюсера вела дела без всякого понимания, однако считать умела. Когда Димка прервал свой тур по сельским клубам, она, сопровождаемая двумя громилами, прилетела в квартиру с кипой бумаг.

– Значит, так, дорогой мой, – жестко сказала Оксана, подсовывая ему парочку документов. – Муж вложил в тебя больше шести миллионов. Согласно документам ты не отработал и половины. Квартира, в которой ты живешь, тоже теперь моя. И что мы с этим будем делать?

– Что делать? – переспросил Димка, глядя на телохранителей с одинаково тупыми свиными глазками, наблюдавшими за ним с плотоядным интересом. Оба напомнили ему картинку из учебника биологии, где неизвестный художник изобразил питекантропа.

– Как это – что? – изумилась Оксана. – По документам, у тебя контракт еще на три года. Нет, если желаешь – можешь расторгнуть его хоть сейчас, я согласна! Но по условиям договора ты выплатишь мне не только оставшуюся сумму, но и неустойку в трехкратном размере.

Димка икнул.

Питекантропы ухмыльнулись, словно представив, как их мощные челюсти перемалывают тонкие Димкины косточки.

– Но у меня нет денег, – промямлил он.

Оксана покачала головой с мнимым сочувствием.

– Какая жалость, – холодно сказала она. – Ну, тогда отрабатывай. И без капризов. На следующей неделе поедешь в Сибирь. Потом на Ставрополье.

Ее глаза смотрели жестко и зло.

Дима, привыкший видеть в ней бесхребетную мямлю, у которой никогда не было собственного мнения, поразился произошедшими переменами. От бывшей манекенщицы с нежным овалом лица и зовущими губками не осталось и следа. Перед Димкой сидела хищная тетка с агрессивным макияжем и короткой стрижкой, со сжатыми в тонкую нить губами. И даже голос, тихий и мелодичный в прошлом, изменился: Димке казалось, что она не говорит, а каркает.

А может, она всегда так говорила? Кто с ней общался раньше? Кем она была? Слишком незначительной фигурой в империи Люксенштейна, чтобы влиять на дела, однако слишком уважаемой, чтобы позволять с нею какие-то вольности. За те два года, что Димка грелся под крылом продюсера, он встречался с Оксаной лишь пару раз, да и то мельком.

Он хмуро кивал, соглашаясь с новыми требованиями. Сибирь так Сибирь, лишь бы сейчас убралась прочь. После ухода властелинши он малодушно порадовался временной отсрочке: команда все-таки разбежалась, чтобы найти новых музыкантов, требовалось время. Вечером Оксана позвонила и решительно заявила:

– Группа – это дорого. Поедешь один. Ну, с администратором.

– А музыканты? – изумился Дима.

– С фонограммой поедешь. Делов-то. И смотри, чтобы без фокусов! Впрочем, я к тебе охрану приставлю, а то опять слиняешь.

Дима сдался и поехал в Сибирь, отработал двенадцать концертов за девять дней и вернулся в Москву, выжатый как лимон. Воспользовавшись паузой, он напился и пропустил начало гастролей в Ставропольском крае. Лежа на диване, он поминутно ждал расправы.

На его счастье, мадам Люксенштейн уехала отдыхать куда-то в Париж, отключив телефоны. Димка радовался, на звонки не отвечал, бегал по клубам, пил и делал глупости. То, что произошло потом, совершенно выбило его из колеи. Он с ужасом ждал возвращения Оксаны, подумывая о побеге из Москвы навсегда.

Обращаться к Егору было неудобно: тот и так дважды пристраивал его на эфиры в свое музыкальное шоу, исключительно по дружбе. Оксана оплачивать эфиры не хотела. Большего на тот момент Егор сделать не мог.

Почти на всех каналах уже шли записи новогодних программ. Диму не позвали никуда.

Запершись в квартире, он рыдал целыми сутками, не зная, как жить дальше…

Что-то холодное прижалось к его руке.

Дима подскочил и увидел Егора, который, усмехаясь, протягивал ему банку пива. Поглощенный своими думами, певец совершенно забыл о друге.

– По пивасику? – предложил Егор.

Дима нерешительно открыл пиво и поднес к лицу. Запах показался отвратительным. Его мутило. Отставив банку, он пулей пронесся к туалету, где его вырвало. Спустив воду, Дима потом еще долго умывался, чистил зубы и даже сунул голову под кран, стараясь оттянуть момент возвращения в гостиную.

Вернувшись, он с отвращением посмотрел на набитую окурками пепельницу, позеленел и, зажав нос, отнес ее на кухню, где бросил окурки в мусорное ведро. Поставив пепельницу под кран, Дима мужественно терпел отвратительный запах мокрого пепла и табака, потом насухо вытер пепельницу посудным полотенцем и зачем-то понюхал руки. Пальцы пахли помойкой. Дима облил их жидким мылом и стал ожесточенно тереть друг о друга, поминутно поглядывая в сторону гостиной. Егор все не уходил, тянул пиво из банки и молчал.

– Что происходит, а? – спросил он совсем другим тоном, по-человечески, и от этого дружеского участия Диме на миг стало тепло.

Он судорожно вздохнул и одним махом рассказал все перипетии своей новой жизни, в которой так много места занимала Оксана Люксенштейн.

Егор слушал молча, прищурившись.

Диме казалось, что его черные глаза пронизывают все насквозь.

Когда он закончил, Егор, задумчиво поболтав полупустой банкой в воздухе, сказал с хорошо рассчитанной небрежностью:

– Но это ведь еще не все, верно? Оксана, конечно, проблема, но с ней можно справиться.

– Как ты с ней справишься? – взвыл Дима.

– Уж поверь, я что-нибудь придумаю, – жестко сказал Егор. – В конце концов, «Индиго» тоже участвовало в твоем становлении, и у Оксаны есть перед нами обязательства.

– Только «Индиго» на меня наплевать, – горько заключил Дима. – Никто из них мне ни разу не позвонил.

– Не позвонили – так позвонят. Есть у меня одна мысль. Но сейчас речь не об этом. По-моему, ты чего-то недоговариваешь. Ведь не в одной Оксане дело? Давай уже, колись!

Димка с сомнением посмотрел на Егора, размышляя, стоит ли говорить, в какой ситуации он оказался. Но он не знал, как выпутаться из нее самостоятельно!

Хлебнув для храбрости пива, он решительно, как перед прыжком в воду, выдохнул и выложил все.

– Почему я должен идти на поводу у твоих друзей? – сердито спросил Александр. – Он взрослый парень и должен заботиться о себе сам.

Визит сына выбил Александра из колеи.

Егор на работу к отцу приезжал не более трех раз в своей жизни. Он томился, отводя глаза от высоких потолков, стеклянных перегородок с хромированными ручками и обезличенного, услужливого персонала. Закованные в строгие костюмы, эти люди казались Егору манекенами, а сам он – в простом свитерке, кожаных штанах и высоких армейских ботинках – выглядел здесь инородным телом. О том, что он – сын Боталова, в компании все, разумеется, знали и улыбались подобострастно, едва ли не кланяясь в пояс, что невероятно раздражало…

Неурочное явление Егора спутало все планы Боталова.

Когда секретарша приглушенным тоном сообщила ему, что в приемной сидит его сын, Александр уронил документы. Сердце вдруг подпрыгнуло куда-то вверх. Егор никогда не приходил без звонка, и его визит означал, что, скорее всего, произошло что-то неординарное…

Узнав, что сын всего-то пришел похлопотать за своего друга, Боталов успокоился. Егор попивал приготовленный секретаршей кофеек, на отца смотрел сердито и, кажется, злился за его нежелание спасать Димку.

– У него с твоей конторой, между прочим, контракт, – холодно пояснил Егор. – А вы почти за год не сделали для него ровным счетом ничего.

– А должны были?

– Должны.

– С какого перепуга?

– Пап, он по-настоящему талантлив. Это же не «поющие трусы» какие-нибудь. У него есть все, чтобы стать отличным певцом: внешность, голос, харизма! Да, он немного… раздолбай, но это от молодости и глупости. Димке нужна жесткая рука, чтобы он четко видел края. А иначе – кранты. Сгинет он.

– Ну и что? Он сгинет, новый придет. Еще красивее, еще талантливее. А Димка твой мне никогда не нравился. Он ограниченный, несерьезный, к тому же мне донесли, через какое место он попал на сцену. Этого достаточно для моего презрения и нежелания связываться с бросовым материалом.

Александр сурово посмотрел на сына, но тот и ухом не повел – меланхолично черкал ручкой на еще не утвержденном рекламном проспекте, обводя проект здания двойной линией. Боталов мельком подумал, что в дизайнерском отделе, где создавали этот проспект, пришли бы в ужас, глядя на такое святотатство. Глава отдела как-то раз устроил дикий скандал, когда секретарша поставила на проект кофе…

– Значит, нет? – спросил Егор.

– Значит, нет.

– Какой тогда смысл вообще в существовании «Индиго»? Компания заключила контракты с десятком артистов, но, насколько я знаю, ты никем не занимаешься. Люди связаны по рукам и ногам, без «Индиго» пикнуть не могут, а ты даже заработать на этом не хочешь.

– И что ты предлагаешь? – раздраженно поинтересовался Александр. – Хочешь, на тебя перепишу, будешь сам рулить артистами.

– Нет, сам не хочу. Может, действительно отдашь его Инне?

Александр посмотрел на сына с недовольством:

– С ума сошел? Отдать что-то ей?!

Егор пожал плечами и пририсовал к небоскребу флюгер. Александр покосился через стол на работу сына и скривился. Флюгер получился так себе, кособокий и неопределенный…

Ох, как не нравилась Боталову эта странная связь Егора с бывшей – почти бывшей – женой, развод с которой подходил к финальной стадии! Инна была ближе по возрасту к сыну, нежели к отцу, и до того, как Александр узнал о романе Инны с известным фигуристом, он, грешным делом, иногда подумывал, что внезапно вспыхнувшее взаимопонимание между ней и Егором связано отнюдь не с сыновними и материнскими чувствами…

При разводе Егор почему-то не встал на сторону отца, не пытался прижать мачеху к ногтю, общался с ней, как прежде: ровно и доброжелательно. Учитывая неприятную кончину первой жены, Боталов предпочитал не ворошить этот улей. Тем более, что предусмотрительная Инна запаслась компроматом: не убойным, но все-таки довольно неприятным…

– Инну ты не выносишь, Димка тебе не нравится, – подытожил Егор. – По-моему, прекрасное решение проблемы. Отдай Димку ей. Так ты одним махом избавишься от ее притязаний на «Индиго». Бизнесмен, по твоему мнению, она никакой, так что если кто-то и загубит Димкин талант, ты будешь ни при чем.

Боталов поморщился:

– Мне вообще не нравится сама мысль о том, что я должен чем-то делиться с Инной. Мало мне того, что она хочет отнять дочь, так еще и бизнес собирается оттяпать! Ну, забирала бы себе свои салоны красоты, так ей ведь мало. «Индиго» – целиком и полностью мое детище. В свое время я, а не она, вкладывал бабло в проекты Люксенштейна…

– Кстати, о проектах. Вдовица там пытается наложить на все лапу. Ты в курсе, что Димка объездил полстраны, при этом совершенно не заработав? Оксана делилась с тобой доходами?

– Да, мне что-то такое говорили… Надо направить людей для проверки. Думаешь, там настолько серьезно?

– Пап, Димка собирает залы. И довольно приличные. Ты не хочешь поделиться доходами с бывшей женой, но при этом позволяешь обувать себя посторонней тетке. Деньги в проекты ты вкладывал наравне с Люксенштейном, если не больше. В конце концов, можно поднять счета. Не думаю, что Оксана вернула тебе долг. Ты хоть помнишь, сколько вложил в Димку?

– Больше миллиона.

– И с тобой рассчитались?

– Не уверен.

Боталов задумался и посмотрел на сына с интересом. Тот вежливо улыбался с совершенно непроницаемым лицом.

– Слушай, а может, ты все-таки сам возьмешься за своего приятеля? Раз он так талантлив. Считай это определенным бизнес-проектом. Не все же тебе на вечеринках кривляться.

Егор, криво усмехнувшись, отрицательно покачал головой:

– Не мое это. Вспомни хотя бы кондитерскую и ресторан. Я же запорол там всю работу! Нет, мне моя жизнь нравится именно такой, и менять ее на другую я совершенно не хочу. И потом: почему бы тебе не проявить немного человеколюбия? Отдай права на Димкин проект Инне, пусть потешит свое самолюбие. У меня все равно останется часть пакета акций, и я смогу вмешиваться, если что-то пойдет не так.

Боталов помолчал, делая вид, что читает разложенные перед ним документы, а потом сказал с явной неохотой:

– Ладно. Но отдавать ей ничего не буду. Хочет заниматься – пусть выкупает или вон хоть в аренду берет. Сам позвонишь ей или мне напрягаться?

– Да сам позвоню, – отмахнулся Егор.

После ухода сына Боталов придвинул к себе исчерканный проект и постарался рассмотреть то, что скрывалось за толстым слоем каракуль. Быстро поняв бесперспективность своей затеи, он вздохнул и нажал на кнопку внутренней связи:

– Наташа, позвоните в дизайнерский отдел и попросите их распечатать мне еще один экземпляр проекта жилого комплекса, – сурово сказал он и добавил с легкой запинкой:

– Этот… того… испортился.

Инна смотрела на Димку с легкой насмешкой.

Ее забавляла нервозность ее потенциального подопечного. Егора все не было, и это тревожило, потому что от переговоров с Боталовым можно было ждать чего угодно. В том, что бывший муж откажет даже родному сыну, она почти не сомневалась, и длительное ожидание только подтверждало это.

Как же ей надоела такая жизнь!

Светские рауты рублевских богатеев – тоска. Показы и дефиле – тоска. Выходы в свет – тоска. Если только ты сама не представляешь собой ничего интересного, в рубрике светской хроники тебя упомянут мельком: «спутница великого и ужасного» или «жена такого-то», что, в принципе, одно и то же. Иногда Инна, сопровождая Боталова, с завистью смотрела на юных звездочек, с жадностью приглядывающихся к олигархам. Даже их жизнь, не украшенная особыми перспективами, казалась куда интереснее. Что уж говорить о признанных и маститых дамах!

Эпатажная Лилит вновь вышла на сцену в идиотском наряде – балетной пачке и свитерке с глухим воротом, но стилист Вася Крайний сказал: это шик! А спорить с Васей никто не отважился, да и к чему?! Шик так шик.

Гламурная Гайчук вновь разругалась с балериной Анжеликой Клочковой, расколов отечественную тусовку на тех, кто «за», и тех, кто «против». Тусовке было все равно, кого поддерживать, лишь бы назойливые репортеры мельтешили перед глазами и снимали их при свете софитов.

Инне не доставалось ничего: ни света софитов, ни славы, ни скандалов. И больше с этим мириться она была не намерена.

Разведка Боталова донесла ему лишь часть информации. Инна действительно пробовала петь, но быстро поняла, что стать великой певицей не сможет. Та же самая ситуация повторилась и с кино. Провалилась и попытка стать телеведущей, даже для прогноза погоды она оказалась старовата. И если супругу олигарха Боталова на тусовках всегда ждали с удовольствием, то жену с приставкой «экс» видеть жаждали куда меньше. А переходить в категорию вечных тусовщиц, не имеющих официального статуса, Инна не желала.

Оптимальным вариантом стало продюсирование. Начинать новый проект было слишком хлопотным делом. Инна сознавала, что не обладает чутьем, и любой ловкий проходимец выдоит ее, как денежную корову. В идеале – хорошо было бы подхватить какой-то яркий проект, не дав ему скатиться вниз, и самой вознестись на славе своего подопечного. Таким вариантом стал Димка, уже известный и любимый, коего светское общество безжалостно перевело в категорию «сбитых летчиков».

Операцию Инна провела без шума и пыли.

Она так долго надоедала Егору с просьбой уступить ей долю в «Индиго», что тот наконец-то начал шевелиться и вдруг сам предложил ей заняться Димкой.

Офиса у нее пока не было, потому она притащилась в Димкину квартиру, в которой пахло чем-то кислым. Похоже, тот несколько дней не выбрасывал мусор. Первым делом она обратила внимание на книжный шкаф, поразившись подбору литературы. Среди пухлых томов нашлись даже Кант и Ницше, но, судя по девственному состоянию переплетов, эти книги никто никогда даже не открывал. На журнальном столике валялся глянцевый журнал, раскрытый на изображении голой красотки. Инна глянула и отвела взгляд.

В некогда шикарных апартаментах наспех сделали уборку, рассовав барахло по углам. Из-под дивана, на краешек которого Инна уселась, торчали носки: белый и черный, весьма сомнительной свежести. Она даже посмотрела на Димку, носившегося туда-сюда: не надеты ли на нем разные носки.

Носки были одинаковыми: белого цвета с грязными пятками.

– Дим, ты бы присел, а то у меня от тебя уже голова кружится, – пожаловалась она.

– А? – вскинулся Димка.

– Сядь, говорю. Давай обсудим наши планы.

– Давай…те, – робко сказал Димка и уселся в кресло.

На Инну он смотрел набычившись, словно подозревая, что она стащит фамильное серебро, стоит ему отвернуться.

– Ну… Я думаю, начать нужно с убойного хита и съемок клипа, – важно сказала Инна.

– Наверное, – осторожно сказал Димка, которого вдруг осенило, что его потенциальный продюсер ничего не понимает в этих делах. – А у кого мы будем покупать песни? Хотелось бы каких-то незаезженных авторов… Но и не старперов. Вон Крутин и Миколайченко пишут – так у них такая муть в последнее время. Исписались! Да и возраст не тот. Нужно что-то такое, чтобы молодежь вовсю колбасилась…

– Колбасилась? – переспросила Инна.

– Ну да! Чтобы с первого аккорда врубались!

– Понятно…

Инна, для которой Игорь Крутин и Игорь Миколайченко, уже лет двадцать работавшие в тандеме, были эталоном вкуса и успешности любых начинаний, вдруг почувствовала, что рухнула с небес на землю. Заявление Димки показалось ей святотатством, но потом она припомнила: в последнее время она действительно не слышала от дуэта двух Игорей настоящих хитов. Может, в словах Димки и есть зерно истины?..

Она вдруг почувствовала себя невероятно глупой. Может, не стоит затевать все это?

Помолчав, Инна скосила глаза вбок и встретилась взглядом с глянцевой журнальной красоткой, которая усмехалась с просторов журнального столика неправдоподобной голливудской улыбкой.

Димка опять сорвался с места и начал метаться от окна к дверям, поглядывая на мобильный. Егор строго-настрого запретил звонить и отвлекать от процесса.

Зараженная Димкиным беспокойством, Инна сама то и дело прикасалась к лежавшему на диване сотовому и тут же испуганно отдергивала руку. Она постаралась придать своей позе как можно больше изящества и даже ноги поставила не прямо, а слегка наискось, словно на великосветском приеме у президента. Посмотрев на себя в отражение зеркального шкафчика, Инна осталась довольна.

– Может, чаю? – нервно спросил Димка.

– Можно, – кивнула Инна.

Получив из его рук чашку, Инна подула и осторожно отпила.

Чай пахнул веником и был слишком слабым, чтобы она почувствовала вкус.

Димка курил одну сигарету за другой.

Инна снова отхлебнула, поймав себя на мысли, что не имеет представления, сколько времени она сидит вот так, строит планы, в то время как вполне вероятно, что Егору отказали. Часы в квартире были, но все показывали разное время, а трогать телефон она не хотела, чтобы не подвергать себя соблазну позвонить пасынку.

Звонок домофона заставил обоих подпрыгнуть.

Инна расплескала чай, на светлых брюках расползлось отвратительное пятно. Димка уронил на ковер пепельницу и вприпрыжку понесся к дверям, врезавшись по пути в кожаную банкетку.

– Да? – нетерпеливо сказал он и нажал на кнопку. Домофон закурлыкал, пропуская визитера в дом.

– Это Егор? – спросила Инна.

Димка затряс головой так интенсивно, что нечесаные вихры на голове заметались в причудливом танце…

Егор ввалился в квартиру и со вздохом уселся на диване. Его лицо было усталым, с глубоко запавшими глазами – не то от бесконечной работы, не то от беседы с отцом.

Инна почувствовала, что паника снова накрыла ее душной тряпкой…

– Получилось? – нервно спросила Инна.

Егор выдерживал паузу так долго, что она взмолилась:

– Ты меня специально мучаешь?

– Да получилось, успокойся, – поморщился Егор, вяло махнув рукой. Его слова потонули в радостных воплях Инны и Димки, которые, обнявшись, как школьники, начали выплясывать вокруг столика какой-то дикий разбойничий танец. Выждав, когда они немного успокоятся, Егор сказал:

– Кстати, Диман, я, кажется, ее только что видел.

Димка замер и испуганно посмотрел на него:

– Где видел? Ее пропустили во двор?

Егор мотнул головой в сторону окна.

Инна тоже посмотрела туда. Ничего особенного. Окно как окно. с унылым московским пейзажем: крыши, громоотводы, антенны. И только наверху кусочек неба с рваными комьями облаков, наливающимися снизу чернильной синевой.

– Посмотри, вон там она стоит, под деревом. Эта или другая?

Димка метнулся на балкон, откуда вернулся спустя мгновение повеселевшим.

– Нет, это другая, постарше. Я же тебе сказал, что та – совсем малолетка…

– Вы о чем? – вмешалась Инна.

Егор и Димка переглянулись с одинаково загадочным видом, показавшимся ей подозрительным. Потом Егор опустил глаза и внимательно рассмотрел пятно от пролитого чая на ее брюках. И хотя пасынок не сказал ни слова, Инна почувствовала, что краснеет.

Чертов сноб!

– Надо сказать, – заявил Егор.

– Думаешь? – засомневался Димка.

– Думаю. В конце концов, она теперь твой продюсер, и решать проблемы придется именно ей.

Голос Егора на миг показался Инне злорадным, но она выбросила это из головы, озаботившись неожиданной и таинственной проблемой, которую ей предстояло решить.

– Я узнаю, наконец, что происходит? – сурово спросила она, глядя на Димку. – Давайте, выкладывайте!

Димка помялся:

– Честно говоря, я не хотел. Кто же знал, что так получится…

Его рассказ поверг Инну в тягостное размышление.

Две пары глаз сверлили ее столь настойчиво, что, казалось, вот-вот пробуравят дырки.

Димка смотрел с отчаянием и надеждой, Егор – с легкой насмешкой.

«Хорошо ему, – зло подумала Инна, – скинул на меня проблему и сидит, зубы сушит. А тут думай, как разруливать…»

Разруливать не хотелось, хоть ты тресни!

Сама история гроша ломаного не стоила, если бы не одно маленькое, но неприятное обстоятельство, затягивающее Димку, а вместе с ним и Инну в мерзкое болото. И теперь она мрачно глядела в пол, не зная, что делать. Будучи типичной маменькиной дочкой, она совершенно не умела решать проблемы! Для уборки существовала горничная, для приготовления обеда – кухарка. На звонки отвечал секретарь, о фигуре заботился личный тренер. А за всем этим великолепием монолитной скалой высился муж, на которого всегда можно было не только опереться, но и свалить все проблемы. Удивительно даже, что при такой жизни она родила дочь сама, не воспользовавшись услугами суррогатной матери!..

С новым спутником жизни – фигуристом Евгением Романенко – все было по-другому.

Женя был нежным и жестким одновременно, дисциплинированным до мозга костей, что вызывало у Инны уважение и оторопь. Однако с тех пор как они стали жить вместе, она столкнулась с некоторыми чертами характера, которые Евгений от нее скрывал, а может, просто не афишировал. Во-первых, он был невероятно эмоционален и мог устроить настоящую истерику из-за упавшего маслом вниз бутерброда. Во-вторых, в быту Евгений оказался полным нулем. И хотя Инна посмеивалась: мол, подумаешь – не умеет забивать гвозди! Для этого существуют специалисты. Но все чаще проблемы приходилось решать ей. Рассказывая направо и налево, как она рада избавиться от диктата бывшего мужа, Инна не хотела признаваться даже себе, что иногда диктатура – это очень даже удобно, особенно в сложных ситуациях.

Например, таких, как эта.

– Егор, как же быть? – беспомощно пролепетала она.

– Ты меня спрашиваешь? – осведомился пасынок и даже брови поднял точно так же, как бывший муж.

Инна мгновенно разозлилась. Димка с несчастным лицом хлопал ресницами, а в испуганных глазенках мелькало что-то вроде слез. Злость помогла Инне думать.

Ситуация была тривиальной: будучи на гастролях, Димка, пребывавший под солидной мухой, привел в номер девочку. Дело, как говорится, житейское, с кем не бывает! Пьяный Димка не заметил, что вертлявая красотка засняла их художества на мобильный. А спустя несколько дней он получил первое сообщение-картинку: голый Димка, на котором скачет пронырливая девица.

То, что подобные фото просочились бы в прессу – полбеды. Беда была в том, что девица оказалась, во-первых, несовершеннолетней, во-вторых, дочкой начальника УВД – хоть и не Москвы, но тоже мало приятного…

– У тебя это видео есть? – угрюмо спросила Инна.

Димка кивнул.

– Покажи.

– Но там же я…

– Дима, я – твой продюсер! – жестко сказала она. – Так что прекрати дергаться. Считай, что это нужно для дела.

Его беспомощное блеяние раздражало. Чтобы не сорваться, она задрала голову и уставилась в потолок, разглядывая кристаллы на люстре. Сваровски, конечно, куда без него! У нее самой была похожая, за которую она отдала бешеные деньги в салоне переулка Коробейников. Кристаллы весело переливались, отражая электрический свет…

Димка притащил свой телефон, нашел видеоролик и сунул Инне под нос, сопя, как еж. Егор пристроился на подлокотник кресла и заглянул через ее плечо на мельтешившую вакханалию. От пасынка пахло сигаретами и туалетной водой «Нео» от «Живанши», точно такой же, как у бывшего мужа. Инна вдохнула знакомый запах и отодвинулась от Егора подальше.

– Да, – задумчиво произнес он. – Беда!

Она с трудом сдержалась, чтобы не нагрубить ему. Зачем он вообще сидит тут и сотрясает эфир, если не хочет помогать? О том, что Егор только что договорился с Боталовым, чтобы тот фактически подарил ей фирму, она уже благополучно позабыла, взбешенная его равнодушием.

– Чего же она хочет? – спросила Инна. – Денег? Сколько?

– Ты будешь смеяться, но она замуж за него хочет, – пояснил Егор. – А иначе папе пожалуется. И тогда Дима сядет за совращение малолетних.

И Димке, и Инне одновременно показалось: Егор безумно рад, что Димку посадят в тюрьму, и только спустя мгновение они сообразили: он так пошутил, чтобы скрыть неловкость. Инна прищурилась, разглядывая руки пасынка, когда он стал прикуривать очередную сигарету. Пальцы тряслись, словно от холода.

«Лечить нервишки-то надо, мальчик, – подумала она. – Таблеточек попить или в отпуск съездить. А еще лучше – семью завести, чтобы на всякую ерунду времени не оставалось, а по вечерам хотелось бы не работать, а домой ехать».

Решив мысленно судьбу Егора, она вновь уставилась на дисплей телефона, на котором застыли два переплетенных тела – запись подошла к концу.

– Кто тут еще кого совращал-то? – проворчал Димка, но Инна не дала ему договорить:

– Помолчи, дай подумать… Папа у нее мент? Это точно?

– Ну, она так сказала, – пробурчал Димка. – Хотя я его и не видел.

– Так сперва все узнать надо, – резко сказала она. – Может, ей уже лет двадцать пять, мало ли… Тут не разберешь возраста. Может, папа дворником работает, и ей штука баксов – за глаза! Как с ней связаться? По этому номеру?

– Ну да, – смутился Димка. – Она звонит все время и СМС отправляет.

– Ты с ней говорил?

– Когда?

– Вообще!

– Ну, сперва говорил, а потом перестал. Она угрожать стала. Папой пугала.

Инна задумалась, потом переписала номер сотового в свой мобильный. В голове зашевелилась смутная идея, которую непременно следовало обсудить с Евгением Романенко. Женя перед поездкой к Димке насмешливо чмокнул ее куда-то за ухо и пожелал удачи. Некоторое время назад у Евгения были серьезные проблемы, о чем он говорил неохотно. Но, по слухам, решать их ему помогали некие люди, влиятельные и… не слишком законопослушные. Инна вдруг почувствовала пробуждение азарта, как будто в животе зашевелилась и подняла голову с раздутым капюшоном доселе мирно дремавшая кобра.

– Разберемся, – сказала она. – Да, кстати, а что ты имел в виду, когда сказал: «та – совсем другая»? Кто там еще дежурит под твоим окном?

– Ай, да это фанатка одна, – отмахнулся Димка. – Умудряется везде пролезть. Но, уверяю, она совершенно безобидна.

Уезжая, Инна внимательно разглядела прятавшуюся за деревьями фанатку. Все девчонки, караулившие Димку у подъезда, казались ей потенциальными врагами.

Девушка была так себе. Ни рыба ни мясо, в простецкой курточке, дешевенькой обуви, с плохим мелированием не слишком чистых волос. Человек из параллельной вселенной, с которым она никогда бы не пересеклась в реальности. Сквозь тонировку стекол лицо поклонницы казалось загорелым. Она, не мигая, смотрела прямо Инне в глаза, словно стараясь разглядеть соперницу. Инна нисколько не сомневалась – девица уже знает, что Димка переметнулся в ее подопечные, и ненавидит Инну за это. Поджидая, пока охрана откроет перед ней ворота, Инна поежилась, вспомнив, каким взглядом встретила ее эта девушка с темными кругами под глазами. Такая, не задумываясь, плеснет в лицо соперницы кислотой или вонзит нож в спину артисту с воплем «Так не доставайся же ты никому!», а потом будет рыдать, наблюдая, как кумир со стеклянным взором, как у бесприданницы Ларисы Дмитриевны, умирает, пуская окровавленную пену непослушными губами…

Оказаться в роли героини пьесы Островского Инна не хотела. Она оглянулась: девица взглядом-рентгеном прожигала ее автомобиль.

Взгляд у девчонки был совершенно сумасшедшим. Наверное, так выглядела Кэрри из знаменитого ужастика «Воспламеняющая взглядом». Инна поежилась и нервным движением включила печку. Ощутив, как по ногам пробежала теплая волна, она успокоилась. А успокоившись, вдруг поняла, что хочет есть.

Москва стояла в пробке.

Еще никуда толком не вырулив, Инна поняла, что если сейчас тронется в путь, то завязнет где-нибудь по дороге. А в машине всей снеди – полбутылки теплой минералки, мятная жвачка и коробочка «Тик-така». Потому она решительно свернула с проспекта, успев вырваться из затора в последний момент, и припарковалась у какого-то кафе, с виду не слишком фешенебельного.

Внутри мало того что было полно народу, так еще и клиенты вынуждены были обслуживать себя сами. Но ей было наплевать. Она схватила пластиковый поднос и, нагрузив его тарелками, двинулась к кассе.

Свободных столиков тоже не оказалось.

Инна пристроилась за самый дальний, рядом с какой-то неряшливо одетой женщиной, которая с аппетитом доедала котлету по-киевски. На Инну она покосилась не слишком приветливо, но ничего не сказала, уткнувшись в тарелку носом. Поставив свой поднос, Инна подумала, что она, со своей укладкой за двести условных единиц, сапфировым перстнем и в костюме от «Диора», выглядит здесь инородным телом. Оглядевшись по сторонам, Инна поняла: никто на нее не смотрит, и набросилась на еду. Воткнув вилку в мисочку с салатом, она чуть не застонала.

Селедочка под шубой. Какая прелесть! Вкуснотища…

Иногда она позволяла себе посещать такие вот плебейские заведения. Знай светские подруги, в каких местах иногда обедает экс-супруга Боталова, попадали бы в обморок! Дешевые кафе и рестораны были ее тайной страстью. Правильное питание, овощные супчики, диетические продукты и французские вина время от времени вставали поперек горла. Инна сбегала в «Макдоналдсы», где, спрятавшись за броню темных очков, жадно ела биг-маки, гамбургеры, грызла картофель фри и запивала колой, строго запрещенной ее диетологом. Под вредную холестериновую пищу хорошо думалось. Заев стресс вкусным, Инна начинала соображать, а суматошные мысли сами собой раскладывались по нужным полочкам в строгом порядке.

Чтобы совсем привести их в порядок, она слопала целых два пирожных, оказавшихся на удивление приличными. Тетка, сидевшая напротив, доела котлету и убралась, оглянувшись на Инну от дверей. Видимо, не часто видела женщин в дорогих костюмах, с аппетитом поедающих простецкое пирожное «картошка», обсыпанное сахаром и украшенное символическими розочками из бежевого крема.

Так-то вот! Никакого филе дикого сибаса с мини-артишоками «Виоле». Никакого зеленого салата с камчатским крабом и черной икрой. Никакого шампанского «Дом Периньон»…

А вкусно так, что в животе стало горячо и приятно!

Пробка так и не рассосалась, но Инне было наплевать. Сытая и вполне довольная жизнью, она долго подпевала приемнику, дочитала какую-то глупую статью о том, как надо воздействовать на мужчин, а потом позвонила Евгению, заверив, что вот-вот приедет домой.

Где-то на последних страницах журнала Инна углядела себя. Вот они с Евгением на какой-то тусовке, она даже не помнила где. Последняя неделя была такой заполошной, что в голове все перемешалось. Разве что по наряду определить…

«…Бывшая жена олигарха Боталова рядом с олимпийским чемпионом смотрелась блекло, несмотря на дорогой наряд. Ирина Боталова смотрела на Романенко влюбленными глазами обожающей женщины. «Я считаю, что наша любовь – это лучшее, что произошло за последние сто лет, – пафосно заявила спутница Евгения…»

Дальше читать было невозможно. От ехидного тона журналистки – Инна специально посмотрела на подпись – Анастасии Цирулюк сводило скулы. Мало того, что она несколько раз подчеркнула, что Инна – всего лишь спутница Евгения, так еще и назвала ее Ириной. Да и процитированная фраза была совершенно не в ее стиле – Инна была уверена, что ничего подобного не говорила.

…Спутница Евгения…

Инна стиснула зубы. Ну что же, она заставит их всех прикусить языки и говорить о ней как о полноценной личности!

А для этого надо запустить Диму Белова на такую орбиту, с которой его не собьют даже хваленые Америкой крылатые ракеты.

Человек, сидевший напротив, показался Инне неприятным. Он все время улыбался тонкими бесцветными губами, но глаза оставались холодными и неподвижными, как у змеи. Рядом с ним было неуютно и немного страшно.

Представился он Иваном Ивановичем, улыбаясь при этом так, что она сразу поняла: имя – фикция чистой воды, и расспрашивать, как его зовут на самом деле, – не стоит. Да и не хотелось. Инне важен был результат.

– Ты ненормальная? – вопил Евгений, когда она попросила найти ей человека, способного решить маленькую проблему. – Соображаешь, с кем связываешься?

– Ну, а что я, по-твоему, должна делать? – ощетинилась Инна, не ожидавшая такого отпора.

– Не знаю. Поговорить с этой девчонкой. Денег дать.

– Говорила я. Не хочет она денег. Хочет Димку в свое личное пользование.

– Ну и пусть бы забирала!

– Ты в своем уме? Она же соплюшка еще, ей до восемнадцати три года. Не может он жениться, ни на ней, ни на ком-то еще. Это плохо для карьеры.

– Тебе что за дело до его карьеры? – фыркнул Евгений. – И вообще, до него?

Разговор шел странно, и оба это понимали.

Еще пару дней назад издергавшаяся Инна вскользь упомянула, что гуманные методы на юную шантажистку не действуют. Кто бы мог подумать, что девчонка окажется столь упрямой и непробиваемой!

Инна, которая была старше в два с половиной раза, спасовала перед соплячкой, повизгивавшей в трубку. Евгений похохатывал и между делом упомянул, что однажды у него был небольшой конфликт с руководителем сборной. За подмогой пришлось обращаться к неким серьезным людям, готовым решить все что угодно за определенную мзду…

Когда, исчерпав все доводы и мольбы, Инна обратилась к Евгению с требованием свести ее с нужными людьми, он неожиданно запаниковал.

– Знаешь, кто эти люди? – сердито сказал он, подвинув к себе чай. – Это же настоящие бандиты.

– А мне и нужны настоящие бандиты, – огрызнулась она и села напротив, воинственно закинув ногу на ногу. Под светом ярких лампочек ножки с хрупкими коленками казались трогательными. – Мне надо знать, кто она, что из себя представляет и не слила ли компромат подружкам.

– Вряд ли, – задумчиво сказал Евгений и положил ладонь ей на ногу. Инна никак не отреагировала на прикосновение, только ноздри раздула – она была слишком зла, чтобы помириться так быстро.

– Почему?

– Потому. Кто она, по-твоему? Если бы она кому-то сказала, видео наверняка уже просочилось бы в Интернет. Она же девчонка еще, какие могут быть секреты у девчонок? Подружки бы тут же все выболтали.

– Жень, но что делать? Ты же слышал, как она со мной разговаривала. Чего я только не предлагала: и билеты, и деньги, и стать главой фан-клуба, даже оплаченный тур в Европу. Она уперлась как баран. Последний раз заявила – когда я выйду за него замуж, у меня все и без вас будет. Видишь, добром не выходит. Да и противно, что какая-то соплюшка вот так вертит нами!

Она замолчала, от возмущения пересохло в горле. Схватила с барной стойки, за которой они сидели, остывший чай Евгения и сделала пару шумных глотков. Он посмотрел на нее сочувственно, а потом, снова погладив по коленке, сказал мягче:

– Я все понимаю.

– Ничего ты не понимаешь.

– Понимаю. Просто не хочу, чтобы ты… вляпалась в какую-нибудь историю. Это же такие люди, им палец покажешь, они всю руку откусят по самый локоть. И будут с тебя мзду собирать до конца дней.

– А я рада дать кое-кому мзды, – раздраженно сказала Инна. – Такой мзды, чтобы вверх тормашками перекувырнулись и еще потом семь верст с гаком летели кубарем!

– Димке надо соображать, куда он сует свой… – поморщился Евгений.

– Да что он там соображает, – отмахнулась Инна, вспомнив беспомощный взгляд шоколадных глаз подопечного. – Он же как телок.

Евгений задумался, а потом нехотя сказал:

– Ладно. Сведу тебя кое с кем. Завтра позвоню.

На следующий день Инна встретилась с Иваном Ивановичем, неприметным лысеющим типом лет сорока, в мятом сером пиджаке и грязных башмаках. Предосторожности, с которыми тот назначал встречу, показались ей смешными, но она снова почуяла, как в желудке извивается потревоженная кобра. Он подсел к ней в машину и с улыбочкой выслушал ее требования: собрать все, что есть на девочку и ее папу, и, если можно, выкрасть запись. Иван Иванович покивал и неуклюже выкатился из Инниного «Лексуса».

Спустя четыре дня он позвонил и назначил встречу в ресторане. Это показалось Инне излишним. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел их вместе, но Ивана Ивановича это не заботило. В ресторане он небрежно заказал коньяк и какую-то закуску. Инна пила минеральную воду, ничуть не сомневаясь, что оплачивать счет Ивана Ивановича придется ей.

– Дельце, собственно, было пустяковое, – миролюбиво сообщил он, отхлебнув из бокала коньяк.

– Она действительно дочь начальника УВД? – спросила Инна.

Человек со змеиными глазами скривился и кивнул:

– Ну, дочь. Но это совершенно не повлияло на ход дела. Все прошло без шума и пыли.

Он помолчал и выразительно потер большим пальцем об указательный. Она поняла намек и вынула из кожаного нутра сумки плотный конверт. Иван Иванович подвинул к ней потрепанный ноутбук, обклеенный дешевыми фенечками, и мобильный телефон.

– Девочка выложила видео в Интернет, но мы без проблем удалили все ссылки. К счастью, она не опубликовала все в открытом разделе, так что, думаю, ваш друг может спать спокойно, – сказал он. – Видео было и в телефоне. Мы перерыли весь дом, забрали все, где могла храниться информация, включая диски и флешки. Не думаю, что она сохранила копии где-то еще, но в случае чего – звоните, мы исправим оплошность.

– С отцом проблем не будет? – спросила Инна, затолкав ноутбук в пакет.

– Ну что вы, голубушка. При удачном стечении обстоятельств все спишут на банальное ограбление. Возможно, кого-то заинтересует, почему грабители не только обнесли квартирку начальника, но и напали на его дочь, но подумают, что это связано с профессиональной деятельностью папаши.

Инна не любила, когда ее называли «голубушкой». Это было еще похлеще «милочки». «Милочкой» ее как-то назвала первая жена Боталова, когда они встретились в Москве, чтобы «принюхаться». Мать Егора хотела вернуть сына домой, на бывшего мужа смотрела зло, а Инну в упор не видела, обращаясь к ней только в случае крайней необходимости. Там, в ресторане, такая необходимость и произошла. Виктория сказала: «Милочка, передайте мне соль».

Вспоминать об этом было неприятно, поэтому Инна быстро спросила:

– А с девочкой ничего…

– Нет-нет, не беспокойтесь. Собственно, мы даже вам благодарны.

– Мне? – удивилась Инна. – За что?

– На папеньку девочки мы у них дома столько занятного накопали, а сферы наших интересов весьма обширны… Так что в каком-то смысле вы оказали нам услугу.

Больше ей было нечего спросить. Инна подумала, что все устроилось отлично и, возможно, решать проблемы в сфере шоу-бизнеса не так уж сложно. Когда она встала, Иван Иванович тоже поднялся и галантно приложился к ее руке. Губы были ледяными. Инна с трудом подавила желание вырвать ладонь из его рук.

– Было приятно иметь с вами дело, – произнес он бархатным голосом. – В случае чего – обращайтесь, всегда поможем.

– Не хотелось бы, – выдохнула Инна.

В конце октября Димку пригласили на телевидение.

Дела на тот момент резко пошли в гору. Оксана Люксенштейн перестала угрожать и, судя по скупым объяснениям вечно занятой Инны, больше на горизонте появиться не должна была. Гастрольный график пришел в норму, новый коллектив музыкантов и балета набрали в рекордные сроки. Инна начала поговаривать, что после новогодних праздников они устроят Димке отдых где-нибудь за границей, а потом снимут клип. Нужна только хорошая песня, потенциальный хит!

Все налаживалось.

Если под руководством Оксаны он едва сводил концы с концами, то теперь денег существенно прибавилось. Он начал подумывать о покупке машины. До того на постановочные съемки он ездил на «Инфинити» Егора, когда удавалось выцыганить ее у друга на день. Егор машину давал неохотно, угрожая расправой, если Димка ее поцарапает или, чего доброго, разобьет…

Паника передавалась и Димке, так что он с облегчением возвращал собственность друга в гараж.

Все было хорошо. Тусовка благосклонно взирала на возвращение кумира в родное стойло. Зрители шли на концерты, газеты посвящали Димке целые развороты, а Инна ревниво следила, чтобы на фото она всегда была рядом с ним. Ее собственная популярность росла, а пресса уже почти перестала связывать ее имя с всемогущим Александром Боталовым.

Утром, когда Димка валялся в постели, его поднял на ноги звонок.

– Дрыхнешь? – миролюбиво спросила Инна.

Димка отчаянно зевнул и буркнул в трубку:

– А что? Нельзя?

– Почему же нельзя? Можно. Но это сегодня. А завтра у нас, Димася, решающий день. Так что ты должен быть огурцом. Не вздумай напиться.

– Корпоратив какой-то незапланированный? – осведомился он и залез поглубже под одеяло.

В квартире было прохладно, плечи мерзли, а из окна, которое он забыл закрыть, немилосердно дуло. Под боком возилось и дышало что-то большое и теплое, со знакомым запахом духов и горячего тела.

– Лучше, – оптимистично пообещала Инна.

– Что тогда?

– Угадай!

Димка вздохнул.

Чего ему не хотелось совершенно, так это играть в угадайку.

Накануне он пропел в ночном клубе до двух ночи, потом еще долго сидел в ресторане, домой вернулся лишь к пяти утра и надеялся, что сегодня его точно никто не побеспокоит хотя бы до обеда. На кровати пошевелился ком одеяла, из-под него высунулась изящная рука с парочкой браслетов и длинными, покрытыми черным лаком, ногтями.

Димка уставился на одеяло: не покажется ли что-нибудь более волнующее?

Потом, спохватившись, проблеял в трубку нечто нечленораздельное и сконфуженно затих.

Инна верно истолковала его молчание и смилостивилась:

– Ладно, все равно не угадаешь! Я договорилась о твоем участии в «Голубом огоньке».

Димка вдохнул, подавился воздухом и закашлялся, отфыркиваясь, как пес.

«Голубой огонек»! Новогодняя ночь!

Эфир в самый прайм-тайм!

О съемках в этой передаче мечтают все артисты, и только мэтры вальяжно переходят с канала на канал, не особо беспокоясь, позовут их или нет. Мэтров звали всегда, и зачастую, не особо утруждаясь, они исполняли одни и те же песни в одних и тех же нарядах. На эстраде было всего человек десять-пятнадцать артистов, которые с завидным постоянством блистали на всех каналах. Звездой номер один оставался Теодор Алмазов, который после ухода со сцены его экс-супруги продолжал публично объясняться ей в любви, что зрителям уже порядком прискучило. В вечную любовь никто не верил, однако игре Алмазова внимали с почтением.

Димка Алмазову очень завидовал.

Сняться в новогодней передаче ему хотелось всегда.

В прошлом году даже получилось засветиться на одном из каналов, но поскольку канал был так себе, да и песня не блестящая, этого никто не заметил. Подумав об этом, он испугался, что Инна запихнула его куда-нибудь на периферию, и все повторится вновь.

– Какой канал-то? – прохрипел он сквозь кашель.

– Ты водички выпей на всякий случай, – насмешливо посоветовала Инна.

– Хватит издеваться! Где я буду петь?

Она помолчала несколько секунд, заставляя его нервничать, а потом подсекла крючок, озвучив названия двух федеральных каналов.

Димку подбросило до потолка!

Соскочив с постели в одних трусах, он, не обращая внимания на сквозняк и обжигающе ледяной пол, запрыгал по квартире с дикими воплями. Инна хохотала в трубке и что-то кричала ему, но он не слышал. И только чуть-чуть успокоившись, снова прижал телефон к уху:

– Да, слушаю!

– Это я тебя слушаю! – хихикнула она.

– В смысле?

– А где «спасибо»?

– Спасибо, барыня, век не забуду, – комично выпятив губы, произнес Димка и, с удовольствием посмотрев в зеркало, отвесил сам себе земной поклон. – По гроб жизни!

– Дурачина!

– Да, я такой. Ты бы знала, как я рад.

– Я знаю, Димочка, я сама рада, – ласково сказала Инна. – В общем, весть я донесла. Сегодня отдыхай, а завтра к семи утра заеду. Чтобы как штык был готов. Понял?

– Понял! – крикнул Димка. – Я в шесть буду готов! В пять! Когда скажешь!!!

– В семь, – строго сказала Инна. – Не проспи.

– Сама не проспи! Блин, как же здорово! Я тебя обожаю!

Инна рассмеялась.

Положив трубку, Димка поежился и потер озябшие плечи руками. Бросив в зеркало довольный взгляд, он снова полез в кровать под бок большому и теплому, продолжавшему уютно сопеть. Под откинутым одеялом он увидел узкую и очень красивую спину, с затейливым иероглифом у самой шеи. Покоившаяся на подушке голова в разметавшемся вихре черных волос вдруг повернулась к нему и уставилась чернющими, как переспелые сливы, глазами, бессмысленными со сна.

– Кто звонил? – сонно спросила Рокси.

– Инна. Меня приглашают на съемки «Голубого огонька», – хвастливо сказал Димка.

Рокси повернулась на бок и, тесно прижавшись, обняла его.

– Я всегда в тебя верила, – сказала она.

На телевидении все было вверх дном, но Димка, для которого это были уже не первые съемки, не обращал на суету никакого внимания. Волновали его совершенно другие вещи. Он грыз ногти и доставал Инну расспросами:

– А что я буду петь? Ихние песни?

– Дима, правильно говорить «их», – раздраженно поправила Инна. – Их, а не ихних. Так вот выведешь тебя в люди, а ты опозоришься на всю страну.

– Ничего я не опозорюсь.

– Еще как опозоришься. Бери пример с Егора. Вот кто интеллектуал. А ты… Книг не читаешь, новостей не смотришь, одни сиськи на уме…

Ждать продюсера пришлось в кафе.

Сначала они долго сидели в приемной, но у главного шло совещание. Сновавшие туда-сюда люди с кучей папок в руках косились недобро и вопросительно дергали бровями, беззвучно спрашивая у секретарши: мол, кто такие и почему торчат тут?!.

Секретарша картинно закатывала глаза, всем своим видом показывая: ничего особенного, даже волноваться не стоит.

Вот сидел бы тут на диванчике Алмазов, тогда был бы повод для паники, а так… Ну, сидят какие-то.

Вроде бы он певец, а она его продюсер.

Или наоборот, кто их знает.

Узнавать ни Димку, ни Инну никто не спешил.

На телевидении все давно привыкли к звездам, ниц не падали и за автографами в очередь не выстраивались.

Неофитов это раздражало. Димка со скуки принялся ковырять обивку дивана, выдергивая из нее нитки, но, натолкнувшись на яростный взгляд секретарши, смутился и покраснел.

– Пойдем вниз, – тихо сказал он. – Чаю попьем. Неизвестно, сколько еще эта бодяга продлится.

Инна с сомнением поглядела на секретаршу, но та не обратила на посетителей никакого внимания и даже не подумала предложить кофе. Вместо этого она ожесточенно барабанила по клавишам, словно вымещая злобу на Димку.

– Мы спустимся в кафе, – решительно сказала Инна, поднимаясь с места. – Когда Марат Игоревич освободится, перезвоните нам.

Инна сунула секретарше под нос визитку.

Та подняла глаза и изобразила слабое подобие улыбки.

– Конечно-конечно, – сказала девица. – Я вам сразу позвоню.

Голос показался Инне лживым, но спорить она не стала.

В конце концов, никуда продюсер не денется, даже если после совещания улизнет с работы. Вечером они намеревались встретиться в клубе, обсудить дальнейшее сотрудничество. Подумав, в какую копеечку влетит участие Димки в новогодних программах, Инна поморщилась.

– Ты чего? – подозрительно спросил Димка.

– А?

– Чего скукожилась вся? Зуб болит?

– Ничего у меня не болит, – отрезала она. – Где тут кафе, ты знаешь?

– Знаю, конечно, – обиделся Димка и пошел к лифтам.

Пока спускались вниз, Димка дулся и молчал, но надолго его не хватило.

В кафе он засыпал ее вопросами о шоу: в каком качестве ему придется там участвовать?

Инна отвечала скупо, поскольку деталей не знала, но показать этого подопечному не хотела.

Наконец Димке надоело болтать, и он, получив свой чай и пирожное, притих, уткнувшись носом в чашку.

Чтобы вернуть хорошее расположение духа, он подумал о Рокси. Проведенная вместе ночь настроила его на благодушный лад. Честно говоря, он уже и не думал, что между ними что-то снова случится. В свой последний визит Рокси забрала из его квартиры кое-какие безделушки, а когда он попытался ее остановить, отпихнула его, как щенка, и обозвала размазней. На звонки больше не отвечала, сама не звонила, а на совместных концертах пролетала мимо, как торпеда, важная и опасная. Инна, кажется, подозревала, что между ними что-то есть, потому как косилась на Рокси с большим подозрением, но вслух свои мысли предпочитала не озвучивать.

А потом Рокси позвонила как ни в чем не бывало.

– Мой лысик сегодня в отъезде, – спокойно сказала она. – А мы, как я поняла, вместе выступаем в «Пурге». Оттянемся после?

– Ты же вроде ушла навсегда? – насмешливо сказал Димка, чувствуя в животе приятную жаркую истому.

– Ну, знаешь ли, я хозяйка своего слова, – невозмутимо ответила Рокси. – Слово дала, слово обратно взяла. Так что? Не возражаешь?

Естественно, он не возражал!

Ему всегда нравился ее гренадерский напор и нагловатая бесцеремонность.

Ночь прошла восхитительно, а утро началось еще лучше, потому что позвонила Инна.

Инна вытянула длинные ноги и с наслаждением откинулась на спинку стула.

Суета вокруг новоявленной звезды оказалась чертовски утомительной, но ей такая жизнь нравилась. Это было куда интереснее, чем изображать хозяйку салона красоты или пребывать в ипостаси чьей-то жены или спутницы – ей всегда это казалось унизительным. Сейчас, договариваясь о выступлении, она продолжала ловить на себе презрительные взгляды, в которых сквозило недоверие: мол, баба, какой с нее спрос? Поиграет и бросит. И хотя это задевало, Инна втайне злорадствовала. Хотелось взять плакат, написать на нем большими буквами: «Я вам всем еще покажу!» и выйти с ним на улицу. Или потом, когда Димка станет очень знаменитым, идти мимо всех этих снобов и с наслаждением повторять: «Я же говорила, что всего добьюсь!»

Больше всего подобным образом хотелось пройтись мимо бывшего мужа, который ее ни в грош не ставил.

От мысли о такой возможности Инне стало хорошо и тепло.

Она радостно зажмурилась и потянулась, как сытая кошка.

– Чего ты такая радостная стала? – подозрительно спросил Димка.

– Да просто так, – лениво ответила Инна. – А что? Нельзя? Все вообще очень хорошо складывается. Я рада, что впервые в жизни занимаюсь любимым делом…

– Смотри, вон Егор, – встрепенулся Димка и, встав во весь рост, помахал другу рукой. Егор, с переброшенной через руку курткой, что-то говорил в сотовый и на приветствие не отреагировал – не видел ничего перед собой. Его лицо было угрюмым и злым.

– Какой-то он озабоченный, – сказал Димка.

– Он тоже участвует в «Голубом огоньке», – пояснила Инна. – Вы даже вместе сниметесь, наверное.

– Да ладно?! Чего же он там будет делать? – удивился Димка. – Вести шоу? Или петь, не дай бог?

– Почему – «не дай бог»?

– Ну, мало ли… Сейчас поют все, кому не лень. Даже вон Гайчук запела и балерина Клочкова альбом выпускает. Ужас полный…

– Может, у Егора и неплохо это получится, – возразила Инна.

– Ой, да ладно, а то я с ним ни разу в караоке не ходил.

– Вроде бы петь он не будет, – с легким сомнением сказала Инна. – По сценарию, он играет сам себя, ведущего кулинарного шоу, которому негде встретить Новый год, и он ходит ко всем звездам поесть.

– Оригинально, – рассмеялся Димка. – Прикольно, наверное…

– Ну да, – оживилась Инна. – Там все будет достаточно смешно. Он везде ходит, всех учит готовить и ест под шумок… Позвони ему, а то уйдет и не поздоровается…

Егор не успел сунуть телефон в карман, как он зазвонил снова.

Посмотрев на номер, он вдруг нахмурился, а Димка, державший трубку, заподозрил неладное.

– Ты где? – зло спросил Егор.

– Прямо перед тобой, в кафе сидим, – растерянно сказал Димка. – А что?..

Егор поднял глаза и, решительно раздвигая толпу, двинулся к ним.

Его лицо не предвещало ничего хорошего.

– Привет, – улыбнулась Инна, а потом улыбка сползла с ее лица. – Что-то случилось?..

– Ты что, с дуба рухнула? – прошипел Егор, усаживаясь рядом. – Ты вот так свои дела решать вздумала?

– Что… что… – пролепетала Инна, но Егор, не дав договорить, сунул руку куда-то в карман куртки, достал нещадно свернутую вчетверо газету и бросил на стол:

– На, полюбуйся на свои художества.

Инна развернула газету дрожащими руками и принялась листать страницы.

Димка, напуганный и несчастный, застыл над ними, потом догадался сесть.

Егор вырвал газету из рук Инны:

– Дай сюда. Вот, смотри в происшествия.

Инна придвинула газету к себе и уткнулась в полосу. Егор раздраженно ткнул пальцем в крохотную заметку.

– В минувший четверг, – дрожащим голосом прочитала Инна, – во Владимире было совершено нападение на дом начальника городского УВД Олега Баранова. Неизвестные люди расстреляли его в собственной квартире. Не пощадили злоумышленники ни супругу, ни пятнадцатилетнюю дочь Баранова. По сообщению пресс-службы УВД города Владимира, девочка была изнасилована. По предварительной версии, нападение было связано с профессиональной деятельностью Баранова, хотя не исключается и ограбление. По словам родственников, из дома пропали ценные вещи. Ведется следствие…

Она подняла глаза и посмотрела на кипящего яростью Егора.

– При чем тут я? – прошептала она. Губы не слушались, а глаза предательски забегали по сторонам.

– А не вы ли, дорогие, пели мне, что неприятности у вас начались в городе Владимире? – ядовито осведомился Егор. – У меня хорошая память. Этот балбес нашкодничал там, а ты понеслась прикрывать?

– Я не имею к этому никакого отношения, – резко сказала Инна.

– Правда? А чего ж тогда тебя так перекосило?

– Прекрати!

На них уже оглядывались.

Егор бросил быстрый взгляд на соседние столики и принужденно улыбнулся:

– Я не говорю, что ты это сама сделала, кишка тонка. Но ведь ты к кому-то обращалась, не так ли?

– Ни к кому я не обращалась, – стиснув зубы, сказала Инна. – Проблему решили мирным путем, никто не пострадал. К этому… я отношения не имею.

Инна брезгливо отодвинула газету и даже руки вытерла о салфетку с таким видом, словно прикоснулась к падали.

Егор прищурился и перевел взгляд на Димку:

– Ты, конечно, не в курсе?

– Не в курсе, – промямлил тот. – Я думал, им… того… денег дали…

– Вы это здесь хотите обсуждать? – зло прошипела Инна. – Чтобы все слышали?

– Я вообще ничего не хочу обсуждать, – холодно сказал Егор. – Это не мое дело. Только не впутайтесь в какое-нибудь дерьмо.

Он так резко отодвинул свой стул, что тот едва не упал.

Схватив куртку, Егор решительно направился к выходу. Инна проводила его взглядом, чувствуя, как трясутся ее колени.

– Инна, он правду сказал? – слабым голосом спросил Димка. – Это правда… из-за нас?

– Я же сказала: мы не имеем к этому никакого отношения, – твердо сказала она. – Этот мент, как мне сказали, был нечист на руку. Так что прихлопнуть его мог кто угодно. Мы в прошлый четверг были в Москве, куча народу может это подтвердить…

– Ты так говоришь, будто алиби предъявляешь, – прервал Димка.

Она задохнулась и замолчала.

Димка смотрел на нее несчастными шоколадными глазами и рвал руками салфетку.

– Мы ни при чем, – тихо сказала Инна. – Ты мне веришь?

Он не поверил, но сказал:

– Да.

Часть 4

Медленно, словно старуха, Марина поднялась с пола, скривившись от боли.

В ушах все еще звучал громкий хлопок двери.

Хотелось плакать.

Губы поневоле дрожали, уголки ползли вниз, а в глазах уже пекло от набегающих слез. Прижав руку к животу, она, согнувшись в три погибели, дошла до дивана и рухнула на подушки, свернувшись калачиком. И только тогда слезы хлынули потоком. Всхлипывая, она зажимала рот ладонью, словно боялась, что ее услышат…

От плиты несло вонью сожженного на огне кофе.

И от этого ужасного запаха тошнота накатывала волнами, как на американских горках: вверх, вниз, немного паузы и покоя, а потом в пропасть, вверх тормашками, с застрявшим в горле желудком. Вся разница только в том, что там, на горках, слабость в ногах ощущается несчастные тридцать секунд, а потом ты уже скачешь по полянке веселым зайцем с батарейкой в неприличном месте. Здесь же тошнота не проходила ни днем, ни ночью, а ноги тряслись, словно у канатоходца. Застонав, Марина перевернулась на спину и положила на ноющий живот подушку…

Волна вверх. Волна вниз. Снова вверх, до самого горла. Пауза.

Слезы все катились и катились.

Когда она прикасалась пальцами к щекам, казалось, что они сделаны из резины, рыхлой и водянистой. Нажми на такую посильнее, и она лопнет, выпустив из себя литры воды.

В ушах все еще звенело от хлопка двери, на который даже потолочная люстра в искрящихся висюльках ответила нервным дребезжанием.

Впрочем, может быть, звук был только в ее воображении, рожденный двумя оплеухами и страшным ударом в живот, после которого было резкое слово, брошенное от дверей, а уж затем хлопок.

– Паскуда, – сказал он, прощаясь.

В реальной жизни красавец актер Алексей Залевский, воплотивший на экране столько героев-любовников, был совершенно не романтичен.

Марина сглотнула и осторожно пошевелилась.

Боль, тупеющая, отдающая почему-то в правом боку, медленно отступала. И тогда она осторожно сунула руку вниз, оттянула резинку трусиков и аккуратно потрогала себя, готовясь бесстрастно почувствовать на пальцах липкую горячую кровь.

Крови не было.

Надолго ли?

Как же она вчера пропустила грозу?!

За окном падал снег, самый настоящий, вполне новогодний. В открытое окно доносились крики детворы, резвящейся где-то внизу, а на кухне, сквозь удушливую волну горелого кофе, насмешливо пробивалось радио с легкомысленной песенкой, которую в назидание пел известный певец. Слова издевательски оплетали голову, словно поставив цель добить и поставить на колени:.

«…говорила мама строгая: принцев мало, и на всех их не хватает…»

Алексей Залевский принцем был лишь на экране.

Кто-кто, а Марина об этом знала доподлинно. Она уже научилась ловить первые сигналы штормового предупреждения, так отчетливо заметные в его мгновенно красневших, как у испанского быка, глазах. А четко очерченные губы всегда сжимались в узкую бледную линию.

Ведь знала же… и не убереглась…

После тех памятных съемок кулинарного шоу она уехала вместе с изрядно набравшимся Залевским, вознося хвалу богам и еще немного – Егору, которого Димка в свое время назвал своим талисманом. Марина подумала, что если Димке так поперло, то и она вполне могла повторить его судьбу. В конце концов, какая девушка не мечтает о знакомстве с самим Залевским?!

В первый же вечер красавец-гусар из поднадоевшего фильма оказался отнюдь не столь галантным. Он притащил Марину к себе домой и без лишних церемоний поимел на узком диване гостиной, после чего захрапел, отвернувшись к стене. Того, что киношный красавец может быть столь бесцеремонным, Марина не ожидала, поэтому, когда первая волна разочарования прошла, списала все на водку…

Зато квартира была сказочной, просто чудо, а не квартира!

Уходить из такой не хотелось.

Мебель словно взяли в музее: мягкие стулья с гнутыми ножками, секретер и комод, как в фильме про французских аристократов, а на них статуэтки: пастух и пастушка. А еще – красивый стол, диван с изогнутой спинкой и шкаф с резными завитушками и большим, во всю дверцу, зеркалом. Правда, по углам клубилась пыль, а под роскошным круглым столом нахально выстроилась целая батарея бутылок…

Но в остальном – музей, дворец!

Она загадала: если на следующее утро он не выгонит ее прочь, все будет хорошо.

Он не выгнал, хотя не смог вспомнить, как ее зовут.

Когда Алексей проснулся, на кухне уже дожаривались котлеты, а в холодильнике, куда он заглянул, обнаружилось пиво. Рыжая девчонка в его рубашке на голое тело показалась смутно знакомой.

– Привет, – улыбнулась она. – А я в магазин сгоняла. Холодильник-то у тебя пустой.

Улыбка у рыжей, с заметным шрамом на виске, была доброй, а голубые глазки светились какой-то детской непосредственностью. Залевский хлебнул пива и расплылся в довольной улыбке. Рыжая тут же плюхнула ему на тарелку жирную котлету с внушительной горкой картофельного пюре. Алексей разломил котлету вилкой и, нацепив на нее половину, отправил в рот. Рыжая смотрела на него с таким восхищением, что на душе потеплело.

Знай наших! Не каждый день боги у тебя на глазах котлеты едят!

– Э-э-э, – промычал он, и рыжая понятливо представилась:

– Марина.

– Да. Я и хотел сказать. Очень вкусно, Маришка.

От «Маришки» ее бросило в счастливый жар, она даже зажмурилась на миг, представив, как теперь «все будет хорошо»…

После завтрака он сграбастал ее ручищей и потащил в койку.

Ожидавшая некоего фейерверка Марина была изрядно разочарована невыразительностью действа. От прекрасного принца несло перегаром, а от тела – потом, застоявшимся и неприятным…

Алексей ни слова не сказал о том, чтобы она убиралась прочь. Марина осталась, с наслаждением валяясь в постели.

За окном моросил дождь.

В качестве постоянной дамы Алексея Залевского она появилась лишь дважды, причем после второго раза он гневно наорал на нее: она не должна раскрывать рот в его присутствии и вообще обязана быть скромнее!

Марина не пыталась возразить.

Залевского знали все, и она волей-неволей перезнакомилась с множеством людей, которые могли быть полезными.

В конце ноября он избил ее в первый раз.

Причин гнева она не помнила. Кажется, что-то сказала, когда он снова вернулся со съемок в стельку пьяным.

Алексея часто не бывало дома, в его квартире Марина чувствовала себя полноценной хозяйкой: стирала, готовила и даже думала переклеить обои в спальне. Ей не приходилось ограничивать себя ни в еде, ни в нарядах. Алексей не жадничал, его съемочный день стоил больше пятнадцати тысяч долларов. Учитывая бедность фантазии, потратить такую уйму денег для него было проблематично. Марина приоделась, купила кое-какие украшения и, позабыв об осторожности, посмела попрекнуть Залевского пьянством.

Дальнейшее плохо отложилось в ее памяти…

Очнулась она в углу, с разбитым в кровь лицом, а он храпел на диване. На следующее утро Алексей даже не вспомнил об этом, а когда она показала синяки, небрежно протянул:

– Ну и поделом. Не хрен указывать…

Он бил ее, а ей хотелось сказки, она еще верила и мечтала.

Алексею предложили очередную роль.

Часть съемок должна была пройти в Париже. Марина, для которой даже привычная Турция была чем-то несбыточным, надеялась, что он возьмет ее с собой. Она даже выучила несколько слов и, становясь перед зеркалом, смешно вытягивала губы, курлыкая журавлем, копируя чужие звуки далекой страны.

Кинопробы проходили в два этапа, и на последнем Залевского сменил другой актер, молодой и менее дорогой. Алексей ушел в запой и, вынырнув из него ненадолго, избил Марину вторично.

Она еще наивно надеялась, что сможет его изменить.

Неопределенный статус в его доме не давал Марине покоя. Она решилась забеременеть. В декабре, нарядив елку, она сказала ему, что ждет ребенка. И тогда он, уже совершенно трезвый, избил ее в третий раз…

Лена раздраженно поставила на столик чайные чашки.

Ложечки жалобно зазвенели, Марина сморщилась.

Беременность проходила в обычном режиме со всеми вытекающими прелестями: токсикоз, раздражительность и резкие перепады настроения, которым сопутствовал страх быть побитой или, что куда хуже, снова оказаться на улице. А на дворе уже не осень, а самая что ни на есть зима – московская, сырая, с пронизывающим до костей ветром. Марина вспомнила челябинскую зиму – края, выстебанного телевизионными юмористами. По их мнению, Челябинск – край суровых людей, оттого и зимы там суровые…

Она хмыкнула.

Ну, суровые, и что?

Зато уральский воздух суше. Там суровые минус тридцать воспринимаются как московские минус двадцать. За три года в столице она так и не привыкла к этой серой зиме с резкими перепадами температуры, мокрым снегом, а иногда и дождем в новогоднюю ночь…

Подумаешь, холода Урала! Там все стабильно. Зима так зима, без выкрутасов, на которые не знаешь, как реагировать.

Подумав об этом, Марина помрачнела еще сильнее. Как же не хотелось ей туда, в холод!

– И что ты намерена делать? – спросила Лена.

Марина пожала плечами и оглядела кухню.

Хорошо подруга устроилась, завистливо подумала она. Тогда, после эфира кулинарного шоу, Ленка вцепилась мертвой хваткой в Антона, с которым жила в мире и согласии третий месяц. И хотя их съемной квартирке в Митино далеко до арбатских хором Залевского, уходить отсюда не хотелось.

Антон сидел тут же, прихлебывая чай и поглядывая на Марину жуликоватыми глазами.

Если бы можно было все переиграть…

Пусть бы Ленка забирала Залевского, а она, Марина, ушла с Антоном!

– Только не говори, что оставишь ребенка, – сердито сказала Ленка, вырвав ее из тяжелых дум.

– Почему бы и нет? – возразила Марина из духа противоречия. – Что он, откажется от него, что ли?

– Да запросто, – вмешался Антон. – У Залевского сын от первого брака, мой ровесник, а больше детей ему не надо, это я точно знаю. Ни одна из его баб больше не рожала.

То, что Антон сидит с ними на кухне и вот так запросто участвует в «бабском разговоре», Марине не очень понравилось, но возражать она не решилась. Да и Лена, сновавшая по кухне в дурацком халатике с зелеными и фиолетовыми огурцами, то и дело как бы невзначай касалась его, отчего Антон довольно щурился, как сытый кот.

Видеть эту идиллию было совершенно невыносимо!

Марина повернулась к подоконнику и стала внимательно разглядывать цветущего «декабриста», усыпанного малиновыми многослойными звездочками.

Ленка многозначительно переглянулась с Антоном и закатила глаза так, что зрачки совершенно пропали под верхним веком. Антон фыркнул и пожал плечами.

По его мнению, гостье, нывшей на кухне уже почти час, пора было и честь знать, а она все сидела и уходить, судя по всему, не думала…

Залевского Антон не любил.

Впрочем, его мало кто любил из коллег-мужчин!

Слишком уж он был самовлюблен и удачлив.

Антон тоже немного завидовал – даже не славе, не деньгам, а какому-то фатальному везению, отсыпанному природой при рождении. Залевский, весьма и весьма, на его, Антонов, взгляд, посредственный актер, был дьявольски хорош собой, чем и снискал невероятную популярность еще в молодости. Антону же внешность досталась самая что ни на есть среднестатистическая. Он вдруг с горечью констатировал, что до сих пор не сыграл ни одной по-настоящему заметной роли. Даже фантастический боевик, на который возлагались большие надежды, был охаян критиками и в прокате провалился…

Марина оставила в покое цветок и повернулась к Антону.

Тот смотрел на нее со странным прищуром, точно оценивая, на что польстился Залевский. До его прежних красоток этой расти и расти. Стареет, что ли?..

– А что делать? – обреченно спросила Марина, озвучив свои мысли. – В квартире я не прописана, денег своих нет. Если Леша вытолкает меня на улицу, куда я пойду?

– С чего бы ему тебя выталкивать? – весело удивился Антон. – Залевский сам никого не выгоняет. Его все всегда устраивает. Это от него уходят, потому что жизнь становится невыносимой. Будет тебя поколачивать в свое удовольствие, и дело с концом.

– А ребенок? – заныла Марина. – Неужели до него не дойдет, что это опасно?

– Да брось ты, – отмахнулся Антон. – Для Залевского важны прежде всего его собственные желания. Ребенок точно сейчас ни к чему! Он и без того переживает, что роль уплыла из-под носа. Да еще какая роль… Я бы тоже бесился, наверное.

– Да, – медленно сказала Лена и подлила Антону еще чаю. – Наверное, лучше аборт сделать. Если ты снова заикнешься о ребенке, он тебя с лестницы столкнет, как Муфтееву.

Марина помолчала, поджав губы.

История восточной красавицы Заремы Муфтеевой ей была хорошо известна.

Бывшая Мисс Татарстан прожила с Залевским около трех лет, сменив молоденькую актрисульку Машу Андрееву. Внешне благопристойный союз Муфтеевой и Залевского вскоре дал трещину, но широкой общественности история ужасной жизни Заремы открылась только после того, как она сама, отлежавшись в больнице, позвала к себе прессу и рассказала о жизни с красавчиком-гусаром. Алексей регулярно колотил ее, отчего Зареме приходилось носить закрытые платья, чтобы скрыть синяки. Точку в их отношениях поставила пьяная выходка Залевского, который однажды столкнул беременную Муфтееву с лестницы. Зарема сломала два ребра и запястье. Но хуже всего был выкидыш, после которого врачи заявили – детей у Муфтеевой никогда не будет…

После пресс-конференции Зарема еще долго пыталась бороться с Залевским и даже подала в суд. Звездная тусовка Муфтееву немедленно осудила, перестав поддерживать и общаться. Процесс она все-таки выиграла, но судья, давняя поклонница Залевского, постановила выплатить Муфтеевой такую ничтожную сумму за моральный ущерб, что Зарема вылетела из здания суда со слезами ярости.

После этого случая Залевский стал осторожнее, а с прессой, упорно возвращавшейся к теме скандала, перестал общаться вовсе.

– Будешь против Залевского рыпаться, он тебе живо устроит сладкую жизнь, – предрекла умная Ленка.

– Какую-такую сладкую? – заупрямилась Марина просто из принципа, хотя сама все понимала.

– Такую. Муфтеева хоть Мисс Татарстан была, а ты вообще никто. Размажут тебя по кафелю ровным слоем, не успеешь эйн-цвейн-дрейн сказать.

Ленка постоянно сыпала какими-то дикими словечками. Марина слушала и вяло кивала. Повторять судьбу восточной красавицы, мгновенно превратившейся в парию, ей не хотелось…

Антон допил чай и, посидев на кухне из вежливости еще пару минут, ушел смотреть телевизор. Слушать жалобы больше не было ни сил, ни желания. Переключая каналы, он наткнулся на «притчу во языцех»: молодой Залевский в гусарском мундире спасал честь Отечества и клеил иностранную принцессу… Принцесса была так себе и усилий почти не стоила. Антон раздраженно переключил канал и снова наткнулся на старого знакомого. На экране Димка Белов, которого стало вдруг удивительно много и на телевидении, и на радио, пел что-то про небо с бескрайними берегами. Антон фыркнул и переключил на Дискавери.

– Значит, на аборт идти? – тупо повторила Марина.

Лена кивнула:

– Все равно он тебе родить не даст. Можешь, конечно, уйти от него, а потом, когда ребенок родится, подать на алименты. Но чует мое сердце, добром это не кончится! У него связи…

– Можно подумать, он ребенка не прокормит, – фыркнула Марина. – Ты знаешь, сколько он в день пропивает? Да на это бабло я раньше месяц жила припеваючи!

– Мариш, не совершай извечной бабской ошибки, – поморщилась Лена. – Все хотят от звезды родить и думают привязать его к себе ребенком. И что? У многих это получилось?

Лена быстро посмотрела в сторону гостиной, где болтал телевизор, и, понизив голос, добавила:

– Думаешь, с ним по-другому? Такая же фигня.

– Да ладно?!

– Вот тебе и ладно. Нам хорошо вместе, я не спорю. Антоша и денег дает, и чтобы руку нам меня поднять – ни-ни! На тусовки вместе ходим, его друзья-актеры меня уже знают. Но стоит намекнуть на женитьбу – он как устрица в раковину прячется. Если я залечу, меня недрогнувшей рукой направят на аборт.

Марина вздохнула.

– Ни фига ты мне не помогла, – сказала она.

Лена вздернула брови:

– Не помогла?

– Ну да. Я надеялась, что ты что-то посоветуешь, подскажешь…

– Я и советую: иди на аборт и живи с Залевским дальше. А еще лучше, начинай мутить что-то сама. Он у тебя никуда не собирается в ближайшее время?

– Сериал у него будет в Питере. Но Питер – это же рядом…

– Ну и что? Все равно не станет столько времени дома торчать. Походи по тусовкам, с людьми пообщайся. Ты же петь хотела? Вот и пой. Пока его нет рядом, это твой шанс.

Марина не ответила.

Советы подруги всколыхнули в ней затихшее было раздражение.

«Хорошо ей умничать, – подумала она с ненавистью. – Урвала красавчика, да еще благодаря подруге! Фигу бы она познакомилась с Антоном, если бы не я. Хотя она и без него жила, как у Христа за пазухой, в квартире тетушки-пуританки. Наверняка такого перспективного жениха, как Антон, тетушка одобрила! Вон они, голубки, воркуют на кухне съемной однушки, потому как у Антона еще нет денег на покупку квартиры, но его съемочный день уже равен полутора тысячам долларов, так что покупка вожделенных метров не за горами… А там, глядишь, и свадебка, если Ленка подсуетится вовремя!»

От накатившей злости в ушах зашумело.

Она скомканно попрощалась.

Подруга не сделала попытки остановить и явно была рада ее уходу. Антон показался на миг, когда она уже стояла в дверях, укутанная в шубку, и, улыбаясь, бросил:

– Пока.

Марина перешагнула через порог, оказавшись в тускло освещенном подъезде, выкрашенном до половины зеленой краской, а сверху белой, где кто-то «остроумный» написал маркером «Маринка – праститутка». На мгновение ей показалось, что это про нее, а потом, шагнув к лифту, она даже ощутила жалость к неведомой Маринке, про которую написали, что она – проститутка, да еще через «а».

Лифт открылся, как пещера Аладдина.

Но внутри не наблюдалось никаких сокровищ, а только пахло мочой.

Марина добралась до дома на такси, тупо глядя в окно невидящим взглядом. Перспективы были не то чтобы мрачными, а какими-то… мутными, как осенние лужи.

В машине было тепло и немного накурено, а по радио горланил вражина Белов со своими приевшимися «небесными берегами»…

Ее внезапно затошнило.

– Остановите тут, – сдавленным голосом произнесла она.

Шофер послушно тормознул. Сунув ему деньги, смятые в комок, Марина выкатилась на улицу, борясь с рвотными спазмами.

На свежем воздухе ей полегчало.

До дома было уже недалеко, к тому же улица стояла в пробке. Марина не спеша двинулась по тротуару, аккуратно обходя лед, на котором то и дело падали прохожие, нелепо вскидывая руки вверх.

На подоконнике магазина сидели замерзшие, нахохлившиеся воробьи. Бросив на них взгляд, она подумала, что ее жизнь не слишком отличается от их. Проблемы, собственно, те же – поесть, поспать. Правда, воробьи вряд ли страдают чрезмерным честолюбием, уж слава соловьев им тем более не мерещится…

Подойдя к подъезду, Марина вытащила магнитный ключ и, приложив к замку, потянула на себя тяжелую дверь. Она уже сделала шаг вперед, но уловила за спиной какой-то движение.

Обернувшись, она застыла от ужаса.

Она сразу узнала это лицо, которое долго видела в кошмарах! Его зеленые глаза с восточным разрезом сузились еще больше, а потрескавшиеся пухлые губы растянулись в довольной улыбке.

– Маленькая моя, – вкрадчиво мурлыкнул он.

И тут она закричала.

Он отпрянул на одно короткое мгновение, которого ей хватило, чтобы захлопнуть дверь.

В сталь забарабанили с другой стороны, но она уже не слышала и, визжа, летела по лестнице вверх, в спасительные хоромы Алексея Залевского. Внутри заперлась на все засовы и, привалившись спиной к двери, разрыдалась, ожидая, что сейчас дверь вылетит с треском, а злодей из тайного кошмара вновь схватит за горло скрюченными холодными пальцами…

Оперативник оказался коротко стриженным плечистым парнем с заметными залысинами и совершенно необыкновенными глазами. В левом, ярко-голубом, тремя лучиками светились коричневые полоски, а вот правый глаз был наполовину голубым, наполовину карим.

Марина таких никогда не видела, оттого глядела как зачарованная…

Опер Сергей Чуприна разглядывал гостиную восхищенным взглядом, что добавляло Марине значимости в ее собственных глазах. Она постаралась усесться поудобнее, закинула ногу на ногу, как голливудская дива. Но потом подумала, что такая поза мало подходит потенциальной жертве, и, смущенно кашлянув, одернула юбку и сдвинула колени, как примерная школьница.

– То есть вы утверждаете, что он на вас напал? – уточнил Сергей.

– Утверждаю.

– А вы вырвались?

– Да.

– Но, если нападения не было, зачем вы нас тогда вызвали? – спросил он с заметным укором.

Марине на миг стало стыдно, поскольку в этих прекрасных разноцветных глазах было столько грусти…

Она поколебалась, а потом, вдохнув, как перед прыжком в воду, выложила оперу историю с изнасилованием.

Он выслушал ее с умеренным интересом, а взгляд блуждал по предметам меблировки, задерживаясь то на развешанных по стенам мечах и алебардах, то на фотографиях еще молодого Залевского. Жизнь знаменитого актера интересовала его куда больше злоключений Марины. Она даже подумала с нарастающим раздражением, что опер ее совсем не слушает.

– Вы уверены, что это был один и тот же человек? – спросил Сергей.

Марина вспыхнула и сжала зубы.

Оказывается, слушал! И очень внимательно.

– Уверена. Такого не забудешь.

– Ну, мало ли… Я понимаю, что вам пришлось пережить, но у жертв… хм… насилия… иногда вырабатывается синдром преследования. Может, кто-то просто хотел зайти следом, а вы приняли его за того человека?

– Не может, – зло сказала Марина. – Я хорошо его разглядела. У него своеобразные очень глаза, восточные, необычного зеленого цвета. Как две стекляшки. И голос этот… ужасный, мяукающий.

– То есть с того момента он вас каким-то образом нашел? Несмотря на смену места жительства?

Марина пожала плечами.

– Где произошло первое нападение? И в какое отделение вас доставили?

Этого Марина не помнила.

События трехмесячной давности были покрыты слоем пыли, разгребать которую и снова раниться об острые углы не хотелось, поэтому она промямлила, что это где-то рядом с ночным клубом…

Чуприна выслушал и что-то записал в протокол.

– Когда вы подходили к дому, он стоял у дверей?

– Нет, я бы заметила.

– Может, был во дворе?

Марина помедлила, восстанавливая картинку.

Память подчинялась вяло, услужливо подсовывая только последнюю картинку: жуткие кошачьи глаза и вкрадчивый голос.

Ее замутило.

Сорвавшись с места, она пронеслась в туалет, едва успев сунуть голову в унитаз. Пряди волос окунулись в липкую жижу рвоты, и Марина, спустив воду, вся в слезах схватила лейку душа. Яростно намыливая голову, она старалась избавиться не только от следов недавнего обеда, но и тягостных воспоминаний.

Опер с разноцветными глазами терпеливо ждал на диване, разглядывая диковинную квартиру, и вздыхал.

То, что рыжеволосая феечка не придумала нападение, стало ясно после того, как она, позеленев от страха, унеслась в ванную, долго кашляла и всхлипывала.

До того момента он не относился к словам девушки всерьез.

Мало ли… Померещилось, придумала.

Войдя в квартиру, он не сразу сообразил, в чьи хоромы попал, поскольку по документам квартира принадлежала некоему Алексею Пузикову, и только когда разозлившаяся Марина неопределенным жестом ткнула в портрет на стене, до него дошло, что Пузиков и Залевский – одно и то же лицо.

Стараясь реабилитироваться, он строго потребовал паспорт у девицы и выяснил, что уроженка Челябинской области постоянной прописки в Москве не имеет.

– А что вы хотите, – бросила она ему с легкой снисходительностью. – Я же певица. Гастроли, поездки, выступления… Сегодня тут, завтра там. Я дома месяцами не бываю…

Пока она всхлипывала в ванной, что слышалось даже сквозь шум воды, он придумал ей жизнь с кинозвездой.

Наверняка по утрам они валяются под белоснежными, хрустящими от крахмала, простынями, сладко потягиваются, прижимаясь друг к другу…

А потом идут пить кофе из микроскопических чашек, заедая французскими булками, хитро подмигивая друг другу с намеком, что все не просто так…

На столе – клубника, зеленые яблоки и одинокая гербера в узкой стеклянной вазочке.

Накануне вечером у них был сумасшедший секс: сперва на узком диванчике с гнутыми ножками, потом в душе, а потом на громадной постели…

А потом они, разгоряченные и усталые, лениво обсуждают премьеру в Каннах, куда собирались поехать на выходные.

Залевский наверняка ухаживал по-киношному, с размахом, с сотнями роз и серенадами под луной, а она хохотала, высунувшись из окна, как Рапунцель, жалея, что не может сбросить свои косы вниз…

Расскажи Марина, как Залевский завалил ее в койку в первый же вечер, опер бы подивился, что у звезд все может быть, как у простых людей!

Она вышла из ванной с мокрыми волосами и покрасневшим носом, маленькая, жалкая, со сверкающими от слез глазами.

– Хотите что-нибудь выпить? – спросила она тоненьким голоском, а потом добавила нерешительно:

– Или вам нельзя?

– Нельзя. Я на службе.

– И мне нельзя, – вздохнула она и положила руки на живот. – А как вас зовут?

– Сергей. Я же вам представился.

– Да. Но я забыла… Может, тогда чаю?

Чаю тоже не хотелось.

Подумав, что дела со знаменитостями заранее обрекают на геморрой, опер Сергей снова вздохнул, предположив, что с него снимут три шкуры, когда узнают, что он не помог подружке великого Залевского. Скрывая раздражение, он нарисовал в блокноте, куда записывал ее показания, злобную рожицу, потом, подумав, дорисовал человечка целиком. Получилось хорошо, просто чудо, а не человечек!..

Потерпевшая Марина Михайлова смотрела на него глазами, полными слез.

Он скривился и пририсовал человечку в руку пистолет.

– Марина, я понимаю, что вам тяжело, но давайте попробуем сконцентрироваться. Перед дверью этого человека не было, во дворе он не стоял, верно?

– Я, во всяком случае, не заметила. Иначе бы орать стала еще там, а не в подъезде.

– Выходит, он шел за вами? Где стоит ваша машина?

– Я на такси приехала, – быстро сказала Марина. – Попала в пробку и пошла пешком, мне сейчас… полезны прогулки, понимаете?

– Понимаю. От места первого нападения до Арбата довольно далеко. Вы шли пешком. Если он не живет где-то тут, то мог вас увидеть и пойти следом на улице.

– Да, наверное, – вяло ответила она.

– И вы его хорошо разглядели, верно?

– Да.

– Тогда вам необходимо поехать к нам и составить фоторобот. Вы уверены, что этот человек не входит в число друзей вашего… господина Залевского? Наверное, нам стоит его опросить.

При мысли, что Алексея вызовут в милицию и станут опрашивать, Марина пришла в ужас. Представив, что будет с ней после, она даже зажмурилась, а потом слабо пролепетала:

– Я уверена, что этот мужчина не имеет с Алексеем ничего общего.

– А вы знаете всех его знакомых?

– Не будем беспокоить Лешу по мелочам, – решительно возразила она. – И вообще, когда на меня напали в первый раз, мы с ним даже знакомы не были. Так что это никак не может быть человек из его близкого круга. Леша никак не связан с этим.

Она даже хотела встать, а потом наткнулась взглядом на собственную шубу, брошенную в прихожей.

Опер Чуприна тоже повернулся и посмотрел на шубу с интересом. Издалека она напоминала развалившегося на полу зверя, вытянувшего вперед лапы-обрубки. Пройдешь мимо, а там когти, и – цап за ногу!

– Марина, – недовольно сказал Сергей, смущенный валявшейся, как половая тряпка, шубой, – вы ведь сами нас вызвали. Давайте я буду решать, что имеет значение, а что нет. Я ведь не учу вас петь, верно? Ну, так и вы не учите меня работе со свидетелями.

– У вас линзы? – вдруг спросила она.

– Что?

– Линзы? Разве бывают глаза такого цвета?

– Ах, это, – криво усмехнулся Сергей. – Нет, не линзы. Таким родился. Этому даже какое-то научное объяснение имеется. А что?

– Ничего. Я часто видела, что один глаз зеленый, а другой голубой, но чтобы у одного глаза было сразу два цвета, никогда не встречала.

– Давайте обсудим цвет моих глаз потом, – смутившись, сказал Сергей. – А сейчас составим протокол, а потом поедем к нам, попробуем опознать вашего маньяка.

– А нельзя без протокола? – жалобно спросила Марина.

– Без него дело не заведут.

– Ну и пусть не заводят, – заскулила она. – Я всего-то хочу, чтобы он оставил меня в покое.

– То есть вы отказываетесь давать показания? – неприятно прищурившись, уточнил Сергей. – Тогда я могу оформить ваш звонок как ложный вызов, придется штраф платить.

– Но… – начала было Марина, а потом, представив реакцию Алексея, стиснула зубы и решительно сказала:

– Ладно, оформляйте ложный вызов.

– Вы хорошо подумали? – тихо спросил Сергей.

– Да, – мрачно кивнула она.

В конце концов, маньяк во дворе не казался худшим из зол по сравнению с тем, что придется вытерпеть от Залевского!

Под ложечкой заныло, словно туда угодил грубый мужской кулак…

Сергей снова вздохнул.

Она уже перестала считать его вздохи.

Разноцветные глаза манили какой-то неземной красотой…

– Хорошо, – неохотно сказал он. – Я не буду оформлять это как ложный вызов. Разыщу оперов, что работали с вами в отделении, с врачами поговорю. Больницу-то помните?

Больницу Марина помнила хорошо, вспомнила и толстенького эксперта-криминалиста, вколовшего ей успокоительное. Услышав о нем, Сергей обрадовался:

– Ну, теперь полегче будет, я вроде понял, о ком вы… А где вас можно послушать?

– Что?

– Ну, выступаете вы где? Я бы послушал, интересно… Может, у вас есть диск?

Марина на миг растерялась.

Диск?

Откуда…

Только промо, который показывала на студиях, но это же несерьезно.

– Знаете, я так замоталась, что совершенно позабыла захватить с собой диски. То есть они у Леши в машине, но он уехал на ней… А концерты… Ну, в Москве сейчас я не пою, уезжаю на гастроли в… Париж, а оттуда в Монте-Карло… Но я вам позвоню, как только вернусь, обещаю. И приглашу на свой концерт!

– Я буду ждать, – серьезно сказал Сергей, а глаза смеялись.

Тот, который был с тремя коричневыми лучиками – сочувственно, а наполовину карий – издевательски.

Вечеринка была что надо.

Зал сверкал сотнями лампочек, вышколенные официанты таскали шампанское на сверкающих подносах, а вокруг, словно муравьи, сновали знаменитости. Еще пару месяцев назад Марина отдала бы многое, чтобы просто попасть сюда, пусть незваной гостьей, вроде лжегенерала Папагатто из старого фильма, умудрявшегося под шумок таскать со столов деликатесы и прятать их в рукава.

Сегодня она улыбалась фальшивой стеклянной улыбкой и мечтала сбежать, прежде чем ее прилюдно стошнит…

Несмотря на то, что они прибыли всего полчаса назад, Залевский был изрядно пьян. Он где-то пропадал два дня, на звонки не отвечал, а войдя в дом, многозначительно посмотрел на ее живот и сурово спросил:

– Готово дело?

Она кивнула, и тогда красавец-киногерой расплылся в благодушной улыбке. Вспомнив муниципальную больничку, толстую врачиху, которая обозвала ее шалавой, укол в вену и странную, ноющую боль внутри, Марина почувствовала, что она ненавидит этого бесконечно чужого мужчину, с которым жила под одной крышей.

Врач смотрела на нее с презрением.

Марина подумала, что это, наверное, профессиональное. Мамина подруга, врач-гинеколог, тоже презирала всех, кто решался на аборт. Отходя от наркоза, Марина смотрела в потолок, ослепительно белый, как будто светившийся, и думала: когда-нибудь у меня будут дети…

Она так долго вынашивала в себе саму идею материнства, что почти поверила в счастливую семью с Алексеем. Дома, когда она еще ощущала остаточный эффект наркоза, Марина с удивлением поняла, что ее волнует отнюдь не факт убийства ребенка. Ей мерещился презрительный взгляд докторов, а еще крах мечты, которую она так старательно строила кирпичик за кирпичиком. Под вечер заявился Залевский, узнал про аборт и, повеселев, потащил ее на прием.

Марина долго думала, рассказать ему о нападении маньяка или нет, но потом решила, что не стоит.

Теперь она долго высматривала из окна потенциальных обидчиков, а выходя из дома, всегда была готова юркнуть назад, за спасительную дверь. Но мужчина с раскосыми глазами не появился.

В шикарном клубе чествовали героев кинопремьеры. Успех картины был оглушительным. Сперва селебрити поприсутствовали на показе, а потом, после нескольких вялых интервью, отправились кутить в центр.

Разглядывая толпу, Марина чувствовала себя неудачницей.

Вроде бы до приема успела сделать вполне пристойную прическу, нацепила маленькое черное платье от «Шанель», туфли на тоненьких шпильках… и все равно она не вписывалась в эту бурлящую людскую массу.

«Вся разница в том, что они здесь – у себя дома, – раздраженно подумала она. – Не сами личности, так с кем-то. А я – никто, лимита, хотя и приперлась сюда со звездой. Только для звезды я никто. Он меня вышвырнет, как драную тряпку, и найдет другую, о которую будет вытирать ноги».

Осознавать это было горько.

Марина прихватила с подноса бокал с шампанским и осторожно отхлебнула. Пузырьки ударили в нос, а в пустом желудке как будто разорвалась крошечная бомба.

Антон пришел на прием вместе с Ленкой, и уж она-то точно не чувствовала себя чужой.

Столкнувшись с Залевским, Антон неискренне улыбнулся и пожал тому руку, а Ленка, вздернув брови, послала Марине немой вопрос: мол, как оно?

Марина неопределенно пожала плечами.

Ленка сочувственно кивнула и упорхнула куда-то в глубь зала.

– Это кто такая? – спросил Алексей.

– Кто?

– Ну, с Черницыным. Что за девица?

– Лена. Подруга моя. А что?

– Ничего, – невнятно пробурчал Алексей. – Видел недавно и не могу вспомнить где.

– Вряд ли ты ее видел, – возразила Марина. – Разве что вместе с Антоном на каком-нибудь приеме.

– Может быть. Но кажется, что я ее в кино видел. Она актриса?

– Нет, студентка. И даже не ВГИКа. По-моему, там что-то с менеджментом связано…

Залевский потерял интерес к Лене и бросился обниматься с каким-то пузатым кавказцем со светившейся плешью.

Кавказец тискал Алексея в объятиях, между делом оглядывая Марину цепким масленым взглядом. Она стояла и загадочно улыбалась, держа бокал на отлете, кокетливо отставив ножку…

Залевский посмотрел на спутницу с неудовольствием и скривился.

Село Большое Дышло!

Стоит, как шлюха на трассе, зубы сушит и наверняка считает себя загадочной и утонченной, хотя на самом деле выглядит довольно глупо. Подавив раздражение, он радостно улыбнулся старому знакомому.

– Леша, дарагой, савсэм забыл старика, – ехидничал кавказец и погрозил Залевскому толстым пальцем-сарделькой. На сардельке сверкала золотая печатка.

Алексей помнил – носить печатку на указательном пальце его приятель считал особенным шиком. Печатка была довольно вульгарной, в переплетении цепочек, лучей и бриллиантов. Залевский вспомнил, что в лихие девяностые его друг использовал этот аксессуар как кастет. Массивное украшение помогло владельцу проломить не один череп.

– Да разве тебя забудешь, Ашот, – скалился Залевский. – Как сам, как дети?

– Ох, беда с ними, – вздохнул Ашот так, что его объемистый живот поднялся вверх, как волна на картине Айвазовского, а потом опал так, что, казалось, выльется на пол. – Савсэм большие стали, отца не слушают. Дочку замуж буду отдавать, а то от рук отобьется.

– Так отдавай, – согласился Алексей. – Хочешь, я на ней женюсь?

– Ай, Леша, ей не такой муж надо. Ей серьезный надо, чтобы в строгости держал. А ты разве такой? Шпаги, пистолэты, пух-пух! Вон, с красавицей пришел, а сам про женитьбу на другой говоришь. Познакомь с дэвушкой.

Залевский махнул рукой Марине, словно собачонке.

Она на миг поджала губы, но подошла, вежливо улыбаясь.

– Добрый вечер, – сказал кавказец. – Меня зовут Ашот.

Акцент в его голосе практически исчез. Только «е» он выговаривал как «э», но от прежнего, карикатурного выговора не осталось и следа.

Марина улыбнулась еще шире.

– Добрый вечер, – ответила она чарующим, как ей казалось, голосом. – Меня зовут Марина.

– А чем занимается такая красивая девушка? – спросил Ашот и приложился к ее ручке слюнявым ртом.

Залевский скривился, а Марина, с вызовом посмотрев на него, ответила:

– Я – певица.

Танцевать с пузатым армянином было не слишком удобно и уж точно не приятно, однако Марина стоически терпела, даже когда толстая рука беззастенчиво мяла ее ягодицы.

Залевский бросил ее на произвол судьбы и удалился куда-то в глубь зала, где слышался хохот и громкие восклицания. Актерская братия напивалась с присущей только ей беспечностью и бесшабашностью. Там явно было веселее, чем в компании Ашота. Зато с Ашотом все здоровались подобострастно, долго кланялись и расшаркивались. Такое поведение звездной тусовки Марину очень заинтересовало…

Официанты, как заведенные, таскали блюда с едой – да все деликатесы, к которым она не знала как подступиться.

Ну что это за еда такая – перепела запеченные?! Там и есть нечего, воробьи и то жирнее, наверное…

Или то не перепела были, а какие-то вальдшнепы?..

Сути это не меняло.

Еще и артишоки какие-то… Как их есть?

Вилкой или какой-нибудь специальной штучкой, вроде той, что была у Джулии Робертс в фильме «Красотка»?!.

Марина сглотнула, а перед ее глазами вдруг пронеслась сосиска – огненная, с пылу с жару, политая кетчупом и майонезом. Она на миг задержала дыхание, опасаясь, что в животе заурчит.

– Почему-то я тебя совсем не помню, – сказал Ашот. – Ты начинающая певица? Или в группе какой поешь?

– Пою я сольно, – быстро ответила она. – И действительно только начинаю. Но это сложно, когда не на кого опереться… Вы меня понимаете?

Она застенчиво улыбнулась и потупила взор, натолкнувшись взглядом на пуговицу его костюма. Пуговица была самой обычной, пластмассовой, с неразличимой в полумраке вязью на ободке.

– Что же Леша тебе не помогает? – усмехнулся Ашот.

Подобные подходы были ему хорошо известны.

Сколько таких девочек шли на все, лишь бы получить вожделенный контракт, деньги и ротацию на телевидении!

Среди артистов, продюсеров и режиссеров Ашот Адамян был хорошо известен своим меценатством. В столице Адамяну принадлежала сеть ночных клубов. Еще раньше, пока президент волевым решением не отправил казино в специально отведенные для того зоны страны, в заведениях Ашота играли в покер, просаживали состояние у колеса рулетки и отдавали последнее у игровых автоматов. Выступить в клубе Ашота не отказывался ни один артист, поскольку платил Адамян щедро, на подарки не скупился, от прессы не прятался и, имея отличные связи, действительно помогал стартовать многим молодым исполнителям. Пару лет назад он вывел на звездную орбиту молоденького подопечного ныне покойного продюсера Люксенштейна, и теперь Дима Белов горланил из всех телевизоров.

– С Лешей трудно говорить о чем-то другом, кроме его собственного творчества, – поморщилась Марина. – Когда в семье мужчина – звезда, женщина, по его мнению, должна оставаться в тени.

– Ну, это верно, – согласился Ашот и еще немного ее потискал. – Место женщины – у семейного очага. Она должна детей рожать, ублажать мужа и готовить еду.

При этих словах Марину замутило.

Детей рожать… Знал бы он…

– Это жена должна так поступать, – резко возразила она. – Мне пока предложения не делали. А уж если мужчина ухаживает за женщиной, то должен ее содержать, помогать и всячески поддерживать, чтобы она не чувствовала себя несчастной. Если, конечно, он настоящий мужчина…

На последних словах она задохнулась и замолчала.

В зал лилась какая-то сентиментальная музыка, отчего на душе становилось совсем паршиво.

Марина задрала голову вверх, чтобы скрыть подступившие слезы…

– А ты несчастна? – спросил Ашот.

В глубине души Ашот Адамян не любил и даже слегка презирал актера Алексея Залевского. Тот и трезвым частенько был невыносим, а пьяным – так и просто отвратительным. Просто удивительно, что женщины его боготворили и готовы были терпеть все выходки, вплоть до избиений и постоянных оскорблений! Адамян и сам не считал женщину высшим существом, но подобное было перебором даже для него. Зачем обижать, если можно откупиться? Женщины алчны, как любые хищники. Брось им кость пожирнее и уходи, она не бросится следом, пока не обгложет все дочиста…

Эта милая девочка с наивными голубыми глазенками на жестокую хищницу не походила. Скорее на лопоухого щенка, которого впервые в жизни пнули под дых, а он, повизгивая, ластится к хозяину и не понимает: за что его так?

– Да, – глухо сказала Марина. – Я несчастна.

Ее голос почти заглушила музыка, но Ашот все же расслышал и на миг растрогался. В конце концов, мир не перевернется, если он хотя бы чуть-чуть подтолкнет к поверхности эту почти потонувшую девочку!

Сунув руку в карман, он нащупал в нем визитницу и, ловко приоткрыв ее, выудил белый прямоугольник.

– Ты мне завтра позвони, – сказал он ласково. – Я что-нибудь придумаю.

Марина округлила брови, а в глазах вдруг вспыхнула такая радость, что Ашот поразился: девочка на несколько мгновений из вполне заурядной превратилась почти в красавицу!

Его губы невольно расплылись в улыбке, и он хлопнул ее по заду, вполне довольный собой.

Музыка смолкла на мгновение, и к танцующей паре потянулись люди – засвидетельствовать Адамяну свое почтение.

Марину оттеснили в сторону.

Подцепив с подноса очередного официанта еще один бокал с шампанским, Марина не спеша сделала глоток, чувствуя, как по венам пробежала приятная теплая волна.

Она отошла подальше от толкотни и суеты и поискала глазами Залевского.

Того нигде не было видно, но сейчас это ее совершенно не тревожило. Марина была даже рада, что Алексея нет. Мысли скакали в голове, как блохи…

Ленка под руку с Антоном подрулила совершенно неожиданно именно в тот момент, когда Марине следовало привести мысли в относительный порядок. Болтать с подругой не хотелось, но бежать было поздно.

Она так стиснула зубы, что они заныли, как в метель.

Неизвестно почему, у нее в метель всегда ныли зубы…

– Это Адамян с тобой танцевал? – с жадным любопытством осведомилась подруга.

Марина, которая не знала фамилии Ашота, посмотрела на визитную карточку. Выдавленная золотом фамилия хищно сверкнула в глаза, как будто солнечного зайчика пустила.

– Ну, да. Адамян. А что?

Ленка выхватила визитку из рук и присвистнула.

Антон вежливо улыбался.

– Вау! Да тебе прямо повезло. Это же круто – познакомиться с самим Адамяном.

– Чем это так круто?

Ленка посмотрела на Марину с сочувствием:

– Да ты больная, что ли? Пол-эстрады под его дудку пляшет. Это же все знают.

– Ну, а вот я не знала, – отрезала Марина и вытянула визитку из рук Лены.

Та презрительно усмехнулась:

– Господи, ты блаженная какая-то! Хочешь чего-то добиться, а не в курсе элементарных вещей. Все девчонки знают: путь на сцену лежит через постель Адамяна. Так что ты не тушуйся. Кинет он тебе пару палок, а через годик ты – звезда намбер раз.

– Я певица, а не проститутка, – холодно ответила Марина.

Лена рассмеялась презрительно и зло:

– Ну да, посмотрите-ка на нее, певица! Монсеррат Кабалье и Мадонна в одном флаконе. Ты на что рассчитываешь? Никто из тебя звезду за просто так делать не будет, особенно с твоими данными.

– Какими это такими данными? – вскипела Марина.

Ленку уже заносило. Она побледнела, что было заметно даже в свете мигающих прожекторов, а на скулах выступили яркие красные пятна.

Антон потянул ее за руку:

– Лен, пойдем.

– Погоди, Тош…

– Я не поняла, ты мне завидуешь, что ли? – уточнила Марина сладким голосом. Лена закатила глаза и расхохоталась:

– Ну, еще бы, конечно завидую. Делать мне нечего, только вот тебе завидовать.

– Лена, пошли…

– Антон, отстань. Я еще не все сказала… Мариш, мне, честно говоря, тебя немного жаль. Ты же, как дите малое, без чуткого руководства пропадешь совсем! Где бы ты была, если бы не я?

– Где бы я была? – возмутилась Марина. – Если бы не я, где была бы ты?

Антон решительно дернул Лену так, что та едва не упала, расплескав шампанское. Невзирая на сопротивление, Антон уволок подругу в глубь зала, откуда Ленка бросала на Марину яростные взгляды…

Тоже мне, благодетельница нашлась!

Спрятав визитку в сумочку, Марина решительно двинулась к выходу на балкон, где намеревалась покурить на свежем воздухе.

Пусть холодно, но ей крайне необходимо было остыть от переполнявшего гнева.

За стеклом и правда мела метель, самая настоящая.

Снег, казалось, не падал, а летел горизонтально. Марина подумала: вот она, непредсказуемая московская зима, ведь прогноз обещал ясную погоду…

Она подошла к двери и потянулась к ручке именно в тот момент, когда дверь распахнулась, пропуская вперед смазанные в неверном освещении фигуры.

– О, привет, – небрежно сказал Егор. – Ты тоже тут?

Марина прищурилась, мгновенно оглядев его с ног до головы. Одет он был весьма странно для такого мероприятия: высокие армейские ботинки, кожаные штаны, серый свитер с высоким воротом…

Впрочем, Егору на условности всегда было наплевать.

– Да, как видишь, – улыбнулась она. Под его взглядом она всегда чувствовала себя неуютно, и он, кажется, это прекрасно знал, потому что улыбался слегка снисходительно и смотрел, как породистый доберман на линялого двортерьера.

– Гош, ну чего ты встал столбом, – послышался позади низкий бархатистый голос. – Дай пройти уже.

Марина заглянула Егору через плечо.

Позади него стояла Рокси, дылда с пышной грудью, затянутая в длинное черное платье с корсетом, отчего талия казалась неправдоподобно тонкой. Рядом с Рокси торчал Димка, упорно избегавший взгляда Марины. Егор посторонился, пропуская парочку, а сам остался рядом.

– Хорошо выглядишь, – усмехнулась Марина. – Фрак дома забыл?

Он оглядел себя и, усмехнувшись, перевел взгляд на нее:

– Ты тоже. Такая вся… румяная. Все хорошо в жизни?

– Все замечательно.

На самом деле все было отнюдь не замечательно, но распространяться перед ним она не собиралась.

Еще не хватало!

К тому же рядом крутился ненавистный Димка, который когда-то так ее обидел…

– Ну, был рад тебя увидеть, – сказал Егор. – Пока.

Он двинулся вперед, рассекая толпу, как ледокол.

И даже льдинки как будто заплясали в воздухе, брызнув в стороны.

Марине показалось, что на самом деле ему глубоко безразлична эта встреча и радости от нее он точно не испытал.

Домой они вернулись под утро.

В пять часов Москва была восхитительно пустой.

Снег летел в стекло, а дворники, скребя лопатами, разгребали его с видимой неохотой. Залевский дремал на заднем сиденье, навалившись на Марину, а она все думала о том, как может изменить всю жизнь одна случайная встреча, и произошло ли это с ней сейчас…

Погрязнув в сомнениях, она искоса поглядела на прикорнувшего Залевского.

Да, с ним пора прощаться!

Это уже невыносимо.

Почти невыносимо, поправила она себя, вспомнив голодный сентябрь…

Дома пришедший в себя Алексей привычно облапал ее, но Марина вывернулась и сбежала в ванную, где встала под душ, смывая с себя косметику, пот и горькую обиду на Алексея, Ленку и еще почему-то – на Егора, такого красивого и такого чужого в своей бесконечной арктической холодности.

Шум душа не мог заглушить раскатистый хохот.

Она завернулась в полотенце и вышла в гостиную. Залевский валялся на полу перед телевизором и хохотал так, что тряслись стены. На полу валялись диски с девицами на обложке. В телевизоре возились обнаженные тела, притворно стонали женщины и покряхтывали мужчины. Порно вообще было любимым развлечением Залевского, но прежде Марина не видела, чтобы дешевый секс в телеящике вызывал не возбуждение, а хохот.

– Ты чего? – удивилась Марина.

Алексей ткнул в сторону экрана пультом:

– Я же говорил тебе, что где-то ее видел…

Марина уставилась на экран и замерла, шокированная увиденным.

В телевизоре показывали Ленку.

Совершенно голая, она скакала на здоровенном татуированном мужике, извиваясь змеей и покрикивая в фальшивом сладострастии…

Из офиса Адамяна Марина уходила в смешанных чувствах.

С одной стороны, ее переполнял невероятный триумф, с другой – давила гадливость.

Кто бы мог подумать, что в кои-то веки она почувствует себя проституткой?!

Спать с мужчинами за деньги ей приходилось и раньше, но до сегодняшнего дня она не чувствовала себя такой униженной. Мужчины приходили в съемную квартиру, которую она делила с Димкой, оставались на ночь и часто ругались, когда вернувшийся Димка долбился в двери. Потом они уходили, перед прощанием она сокрушенно вздыхала, что у нее нет денег, чтобы им позвонить, или она не может пойти с ними в ресторан, потому что нет ни платья, ни сапог. Один, пожилой кавказец, ровесник Адамяна, всегда приносил свежие овощи и фрукты, а Димка, злостно выжиравший холодильник, ехидно спрашивал: когда в следующий раз придет торгаш с рынка, а то дыни хочется, страсть…

Принимая от мужчин маленькие подарки, Марина не чувствовала никаких угрызений совести. Она была хозяйкой положения: хотела – приглашала в гости, не хотела – отказывала. Мужчина должен был платить за доставленное удовольствие. Уходя от Адамяна, Марина чувствовала себя опозоренной.

В этот раз за сделку пришлось платить ей.

Хотя Ашот оказался вполне мил.

Встретив ее в своем офисе в десять утра, он велел секретарше приготовить кофе, принести фрукты и пирожные.

Марина глазела по сторонам, не в силах прийти в себя от такой роскоши. Кабинет был шикарным: с кожаным диваном, массивным столом, заставленным какими-то невероятными пресс-папье из малахита, хрусталя и сверкающего хрома. На стенах висели десяток фото со знаменитостями, а на одной, занимавшей самое почетное место, Адамян пожимал руку президенту.

Приткнувшись на диванчик, ошалевшая Марина хлопала ресницами и все норовила сунуть ему свой диск.

– Алексей-то в курсе, что ты ко мне поехала? – осведомился Адамян.

– А должен бы?

– Ну, мало ли…

– Он на съемки уехал в Петербург, – быстро ответила Марина и снова протянула ему квадратную коробочку: – Может, вы послушаете…

Адамян взял диск и презрительно усмехнулся.

Марине показалось, что он радуется отъезду Залевского.

Компьютер уютно зажужжал сидиромом, сожрав диск. Ашот поелозил по столу мышью, и вскоре из колонок грянули первые аккорды.

Ашот поморщился и убавил звук.

Две первые песни Марина просидела в напряженном молчании, потупив взор.

Ашот тоже не проронил ни слова, мрачно барабаня пальцами по столу.

– Там дальше будут песни повеселее, – робко вставила Марина. – Просто это такие, для души… Я хотела…

– Что ты волнуешься, э? – ухмыльнулся Ашот. – Нормальные песни. Сладенькие, конечно, но для девочек хорошо. Ты сама пишешь?

– Да. А что? Плохо?

– Э, я сказал – хорошо. Что ты сразу в слезы? Как девочка маленькая…

Кавказский акцент снова прорезался в его речи, и это показалось Марине хорошим знаком. Она приободрилась и отщипнула от грозди винограда ягоду. Положив ее в рот, Марина увидела, что Адамян смотрит на нее с улыбкой.

Не дослушав диск, Ашот выключил проигрыватель и задумался.

– Денег я тебе дам, – сказал он. – Все это, конечно, надо переписать. Звук ни к черту. Ну, это я тебя с нужными людьми сведу. Позвоню… послезавтра. Завтра я по делам уеду. Так что ни о чем не волнуйся.

– Спасибо огромное! – воскликнула Марина и, подскочив с дивана, проворно оббежала стол. Чмокнув Ашота в щеку, она рассмеялась и снова повторила:

– Спасибо!

Адамян закивал, как китайский болванчик. Улыбка на его лице была какой-то неестественной, а глаза горели дурным огнем..

– Так отблагодари старика Ашота. А Ашот о тебе позаботится… Ты разденься, девочка, а я посмотрю на тебя.

При этих словах Марина, которая втайне надеялась, что приговор будет отсрочен, рухнула с небес на землю:

– Что?

– Платье сними.

Голос Адамяна стал злым, каркающим, а мясистые губы вытянулись в тонкую прямую линию. Она смотрела на него, не двигаясь несколько секунд, пока он нетерпеливым жестом не перечеркнул платье по диагонали.

И тогда она, сглотнув подступивший к горлу комок, стала раздеваться.

Оставшись в одном белье, она остановилась, прикрывшись руками.

– Дальше, – велел Ашот. Его голос был хриплым.

Марине очень хотелось представить себя кем-то вроде Деми Мур, роскошно снять лифчик и трусики, швырнув их через всю комнату шикарным взмахом ноги, но от стыда и волнения она страшно зажалась…

Лифчик упал на пол, в трусиках она просто запуталась.

Сжавшись под его пристальным взглядом, Марина покраснела и зажмурилась, чувствуя себя куском мяса, выставленным на продажу.

Сейчас он подойдет и станет лапать…

Чиркнула спичка.

Ашот не двинулся с места.

Она открыла глаза через минуту и посмотрела на него.

Адамян, развалившись в кресле, курил сигару и разглядывал ее без всякого выражения на лице, и даже взгляд был тухлым, как будто газету читал. И только когда их взгляды встретились, он одной рукой поманил ее к себе, а другой дернул молнию под объемистым животом. Когда Марина приблизилась, Ашот схватил ее за шею и силой пригнул к полу. Его вздыбленное естество ткнулось в щеку, а потом погрузилось ей в губы…

– Д-да, – выдохнул Адамян.

В дверь постучали.

Марина было дернулась, но властная жесткая ладонь надавила на затылок, не позволив ей прерваться. Давясь, она елозила губами по твердому члену, с трудом подавляя рвотные спазмы.

– Ашот Суренович, можно?

Голос был женским, и, судя по всему, принадлежал секретарше.

Марина на миг остановилась, но руки Адамяна безжалостно возобновили ритм.

– Что там, Тамара?

Его голос был бесстрастным.

Секретарша сделала вид, что не видит голую Марину, стоящую на четвереньках у кресла начальника. Большего унижения Марина не испытывала никогда.

– Бумаги на подпись.

– Оставь. Карен звонил?

– Пока нет. Что-нибудь нужно?..

Позже Марина припомнила этот бесстрастный голос робота.

В приемной, когда она выскользнула из кабинета насытившегося Адамяна, вышколенная секретарша подала шубу с безукоризненной улыбкой и так же вежливо проводила до такси.

– Всего доброго, – пожелала она на прощание, улыбнувшись, как Снежная королева.

Уезжая, Марина подумала, что для нее подобные сцены наверняка не в диковинку.

Машина катила к Арбату, снег все шел.

Водитель молча крутил баранку и слушал шансон. От унылых песен про тюрьму, тягу к вольной жизни и презрение к мусорам Марине хотелось кричать.

Волна ненависти ко всему миру снова захлестнула ее!

Она уставилась в окно, с трудом подавив желание выскочить наружу, толкнуть нищую старуху, сгорбившуюся у подземного перехода, нахамить прохожему, ударить сопляка в разноцветной шапке. Все вокруг выглядело нелепой декорацией: люди, дома, машины – все казалось ненастоящим, вырезанным из плоских листов фанеры, и только она, скорчившаяся в прокуренном салоне машины, жила и дышала в стылой столице. Москва, слегка притихшая на новогодних каникулах, вдруг показалась городом мертвецов. Неживые люди брели куда-то по своим делам, и никто Марине не сочувствовал.

«А чему сочувствовать? – спросил вдруг здравый смысл. – Подумаешь, потрудиться пришлось, небось не сваи вколачивала. Зато деньги будут и контракт!»

Легче не стало.

Более того, Марине захотелось, чтобы в этот момент кому-то стало так же невыносимо, как ей.

А лучше – пусть всем будет еще хуже!

Антон открыл двери с радостной улыбкой, но, увидев на пороге Марину, скис и даже слегка поморщился.

– Привет, – сказала она.

– Привет, – буркнул он и посторонился, пропуская ее внутрь.

Марина протиснулась мимо, на мгновение прижавшись к его крупной фигуре.

В тесной прихожей было не развернуться.

Она стянула перчатки, сбросила шубу и сунула ее Антону.

Пока тот пристраивал шубу на вешалку, она пригладила волосы у зеркала, а потом повернулась к нему.

На Антоне был надет фартук, запорошенный мукой. Это вдруг моментально опустило его в ее глазах на уровень простого смертного.

Марина даже хмыкнула: была звезда – и нет звезды!

Если у артиста найдут белый порошок, то это, скорее всего, будет кокаин.

А тут надо же – звезда экрана, супермен, мачо всея Руси – и обсыпан мукой! Чего он там делает?

Куличи печет?..

– Ленки нет, – поморщился Антон. – К тетке унеслась. Заболела та. Пришлось ехать ухаживать.

– Я знаю, – сказала Марина, но Антон, направившийся в кухню, ее не услышал и крикнул оттуда:

– А я тут решил пирог испечь. Ты проходи. Сейчас чайник поставлю…

Марина вошла на кухню, напоминавшую поле боя.

Обеденный и кухонный столы были засыпаны мукой, завалены обрезками мяса и картофельными очистками. Антон быстро налил чайник из пластикового кувшина-фильтра, сгреб в мусорное ведро очистки и, переложив остатки теста и мяса на кухонный стол, вытер губкой обеденный.

Глядя на беспорядок, Марина повеселела.

Мачо пирогов не пекут! Им по должности не положено. Их участь – петь под балконом серенады, бренча на гитаре, лазать по водосточным трубам с розой в зубах и дарить дамам страстные поцелуи…

Пироги – не их ремесло.

– Чай сейчас закипит, – сказал бывший мачо. – Только Ленку, боюсь, придется долго ждать. Она почти ночью вернется.

– Я знаю, – повторила Марина. – Вообще-то я не к Ленке приехала, а к тебе.

Антон посмотрел на нее внимательным взглядом и ничего не сказал, только вздохнул да глаза закатил к потолку, словно показывая, как ему надоели эти извечные женские уловки.

Марина старания оценила и грустно улыбнулась.

– И зачем я тебе понадобился? – спросил Антон с заметной издевательской насмешкой. – Вроде бы недостатка в покровителях у тебя теперь нет? Кстати, как там поживает этот волоокий армянин? Вы… сработались?

Насмешка в голосе ударила больно.

Интересно, он подразумевал под «сработались» то, что она подумала?..

– Да, у меня все хорошо, – сухо сказала она. – Видимо, все устроилось, завтра еду на студию.

Получив чай, она ненадолго замолчала и осторожно тянула напиток, вытянув губы трубочкой.

Антон на это смотрел с плохо сдерживаемым раздражением.

Еще бы в блюдечко налила и держала, отставив локоток и выпятив в сторону мизинчик, сельпо!

Марина ему совершенно не нравилась.

Было в ней что-то такое, что напомнило его пролетарское прошлое, ранний брак в деревеньке Махеевке под Магнитогорском, нищету деревенской хаты, линялые трико с вытянутыми коленками, калоши на босу ногу и семечки, вылущенные с подсолнухов…

По вечерам – клуб и самогон от бабы Раи или Михалыча, танцы под кассетник и горячечный секс с первой встречной, потому что в деревне, где молодежи-то всего ничего, кастингов не бывает.

В Марине было что-то от всех этих девчонок: пухлые губки, топики на голую грудь, нарочитая беспомощность, отрывистый смех и бесстыжие голубые глазищи…

Для полноты картины не хватало кофты-«олимпийки» – поддельного «адидаса» с тремя полосками или «монтаны», пошитой трудолюбивыми китайцами.

В их Махеевке у девчонок считалось особым шиком прийти на дискотеку в олимпийке поверх белой блузки с перламутровыми пуговками.

После секса где-нибудь в деревенских сенях или на сеновале они приходили в этих своих калошах на босу ногу, теребили перламутровые пуговицы блузки и серьезно заявляли: «Нам надо поговорить», после чего признавались в подозрении на нежданную беременность и требовали жениться…

– Антон, мне надо с тобой серьезно поговорить, – тихо сказала Марина.

Антон фыркнул, а потом, не выдержав, загоготал во всю глотку.

– Ты чего? – обиделась она.

Антон, хихикая, отмахнулся:

– Не обращай внимания. Просто вспомнил кое-что…

– Я что-то смешное сказала?

– Ничего. О чем ты хотела поговорить?

Марина выдержала паузу, а потом якобы неохотно произнесла:

– О Ленке.

От дурашливой веселости Антона и следа не осталось. Он сузил глаза и поглядел на Марину неприязненно.

– Марин, – сказал он с обманчивой мягкостью, – ты, конечно, извини, но лезть в нашу жизнь тебе не стоит, вот честное благородное слово. Мы как-то сами… Хорошо?

– Антон… ты не понимаешь, – зачастила она, но он поднял руку, призывая ее замолчать.

– Марин, я все понимаю. Просто не надо. Допивай свой чай и иди. Мне все равно, что там было в Ленкиной жизни до меня. Понимаешь? У всех есть прошлое: у тебя, у нее, у меня… Ты вот можешь про себя сказать, что безгрешна?

Сказать про себя такое Марина не могла, особенно после встречи с Ашотом…

Злость мгновенно раздулась в ней и взорвалась зловонной кляксой.

– Ну хорошо, – холодно сказала она. – Дело твое. Совет да любовь. Только одна маленькая неувязочка. Ты все-таки актер, и не из последних. Что будет, если связь с ней отразится на твоей карьере? Что, если тебя перестанут приглашать?

– Да ты в своем уме? – усмехнулся Антон. – При чем тут?!.

Марина зловеще ухмыльнулась, вышла в прихожую и вернулась с квадратной коробочкой.

– Что это? – насторожился Антон.

Она не ответила, сунув диск ему в руку.

С полминуты он держал его в руке, сверля Марину взглядом, а потом, сдавшись, подошел к висевшему на стене плоскому телевизору с встроенным DVD-проигрывателем. Диск с жужжанием въехал внутрь, экран мигнул синим.

Антон, засунув руки в карманы, застыл посредине кухни.

Кухню заполнили охи и стоны…

– Ты дура, что ли? На фига мне это принесла? – раздраженно спросил Антон. Марина схватила пульт и стала беспорядочно нажимать кнопки.

Изображение застыло, а потом, задергавшись, понеслось вперед со скоростью курьерского поезда.

Стоп.

На экране Ленка занималась сексом сразу с двумя мужчинами, причем один из них был чернокожим.

Марина боязливо оглянулась на Антона. Он стоял с потемневшим лицом, взирая на экран провалившимися глазами.

В пальцах, мгновенно ставших ледяными, покалывало, а внизу живота вращалась вязкая воронка ярости.

– Антон, – позвала она тоненьким голосом, и этот звук словно выдернул его из оцепенения.

Он подскочил к столу и резким движением смел с него посуду.

Марина вскрикнула.

Чашки с недопитым чаем, блюдца и ложечки полетели на пол, разлетевшись на тысячи осколков. Антон схватил лежавшее на разделочной дочке тесто и швырнул его в стену, после чего с рычанием перевернул стол. Тесто с влажным чавканьем приклеилось к стене, повисело мгновение, а потом неохотно отлепилось и упало на пол, скорчившись, как грязная тряпка…

Перепуганная Марина выбежала в коридорчик и заперлась в туалете.

Зажав уши руками, она вздрагивала, когда за стеной что-то билось с сухим звоном.

Она боязливо выглянула, когда все стихло.

Антон сидел на табурете посреди разгромленной кухни. На полу, засыпанном осколками, сахаром, залитом чаем и водой, валялся вырванный с корнем телевизор.

Антон курил, стряхивая пепел прямо на пол, в бурую лужу разлитого чая.

– Антоша, – тихо позвала Марина.

– Уходи, – процедил он сквозь зубы. – И никогда больше не возвращайся. Иначе я тебя просто убью.

Ашот свое слово сдержал.

Марина вот уже три дня пропадала на студии, где внимательно следила за записью минусовок к своим песням. До вокала дело пока не доходило, поскольку сыграть все заново на настоящих, профессиональных инструментах, свести воедино кучу звуков было не так уж и просто. Аранжировщики ругались и норовили все сделать по-своему, а она отстаивала свои интересы.

Теперь у нее даже продюсер имелся.

Ашот спихнул ее проект какому-то Петру Крапивину, коего она в глаза ни разу не видела, ограничиваясь звонками. Крапивин своей подопечной занимался вяло, поскольку пока предложить на радио и телевидение было нечего. Марина нервничала, но он лишь снисходительно увещевал в трубку: дескать, ничего страшного, не все сразу…

– Вот запишем пару фонограмм, и дело пойдет, – говорил он. – Устроим выступление в клубе, ротации на радио и телевидении. А пока с чем туда идти? С детским садом, который ты сама записала?

Марина соглашалась, что с детским садом, конечно, идти на телевидение не стоит, но через час снова звонила и ныла.

Крапивин терпел и успокаивал.

От Ленки и Антона не было никаких известий.

Звонить подруге сама Марина боялась.

В тот роковой вечер, приехав домой от Антона, она забралась в кровать, забилась под одеяло и стала себя жалеть.

Получалось у нее это мастерски – сказывалась многолетняя привычка. Ленка из жертвы превратилась в обидчицу, а Антон, который так некрасиво отреагировал на ее дружескую помощь, стал врагом навеки!

«В конце концов, я ведь не сделала ничего плохого, – думала Марина. – Не я заставляла Ленку сниматься в порнухе! А Антону надо быть осторожнее в выборе подружек. По сути, пусть спасибо скажет, что я его уберегла».

Убедить себя в невиновности получалось, но… как-то не очень.

Если днем, занятая на студии, она совершенно не думала ни о Ленке, ни об Антоне, то вечером червячок сомнения все-таки глодал ее душу.

Заедая сомнения сладким, она гадала: стоило ли вмешиваться?

На третий день Марина попала в пробку на том же месте, где и в прошлый раз. И даже таксист вроде был тем же.

Но на этот раз она не пошла пешком. Переживая некое дежавю, Марина упорно сидела в машине, хотя идти было всего ничего. Мужчина со странным разрезом зеленых глаз, вооруженный ножом, мерещился на каждом углу.

– Это надолго, – буркнул таксист.

– Да, – кратко согласилась Марина, но из машины не вышла.

Сообразив, что от пассажирки не избавиться, водитель перестал смотреть в ее сторону и терпеливо ждал, пока застопорившийся поток машин сдвинется с места.

У подъезда Марина бдительно огляделась по сторонам, прежде чем отдать деньги и выползти наружу. Не заметив ничего подозрительного, она неуклюже вышла, тут же угодив в лужу итальянским сапогом.

На Москву упала влажная оттепель, моментально превратившая снег в грязную кашу. Подмерзающие по ночам лужи сделали двор похожим на каток с редкими полыньями, отливающими свинцом.

В одну такую Марина и угодила.

Хваленая обувь от модного дизайнера мгновенно промокла. Марина зло чертыхнулась. Ничего эти итальянцы не понимают ни в русской зиме, ни в московских лужах! Ну куда это годится, сделала два шага, а ноги мокрые… И где прикажете в такой обуви ходить? По ковровым дорожкам?

Дверь открылась с противным писком.

Марина вошла внутрь, с сомнением поглядела на лифт и пустую будку консьержа. За что только им деньги платят?! Положено сидеть на месте, так сиди…

Консьержа нет уже сто лет, а на плате это никак не отразилось.

А еще элитный дом…

Поехать на лифте?

После нападения она всегда бежала по лестнице пешком, убедив себя, что это полезно для фигуры, а на лифте поднималась только в компании. Мысль оказаться в замкнутом пространстве одной ее пугала. Но сегодня она замерзла, проголодалась и вдобавок промочила ноги. Марина решительно двинулась к лифту и, едва кабинка открыла перед ней двери, юркнула внутрь, поспешно надавив на кнопку.

Никто не бросился навстречу, не сунул ногу в закрывающуюся щель.

Лифт плавно качнулся и полетел вверх, оставив в желудке легкую волну невесомости. Когда кабинка остановилась на нужном этаже, Марина двинулась к дверям, вытаскивая ключи на ходу.

Пролетом выше что-то завозилось и вздохнуло, сделав пару осторожных шагов.

– Мариш?

Марина взвизгнула и уронила ключи. Подняв голову в совершеннейшей панике, она увидела Ленку, спускавшуюся вниз с виноватым лицом.

– Напугала? Прости.

– Ты… как вошла? – пролепетала Марина.

Ленка махнула рукой с полным безразличием. Вид у нее был убитый.

– Да с теткой какой-то. Ты одна? Или твой гусар дома?

– Уехал он на съемки, – медленно ответила Марина, гадая, знает ли Ленка, кто ее заложил. – Проходи.

Ленка вошла, мгновенно наследив на светлом кафеле.

Разувшись, она протопала в гостиную, рухнула на диван и только там, размотав шарфик, сняла короткий полушубок. Марина заперла двери, стащила мокрые сапоги и тут же наступила в грязные следы, оставленные Ленкой. Раздраженно зашипев, она швырнула шубу на тумбочку и стала стаскивать мокрые колготки.

– Чего ты там застряла? – равнодушно спросила Ленка.

– Сейчас… Иди, чайник поставь, что ли.

– Не хочу я чаю.

– А чего ты хочешь?

– Водки хочу. Есть?

Судя по всему, Антон проявил убийственную осведомленность.

Иначе объяснить Ленкино настроение было невозможно.

Да и не прикатила бы она через всю Москву к Марине в ином случае! Залевский ее недолюбливал и в гости особенно не звал…

Марина вытерла шваброй грязь и пошла на кухню, зажигая по пути свет. Ей нравилось, когда вокруг все горело и светилось. В заваленном снедью холодильнике закусок было хоть отбавляй, а приятно запотевшая бутылка водки лежала в самом низу.

– Может, мартини? – крикнула Марина в сторону гостиной. – Или вина?

Ленка притащилась в кухню, оперлась на косяк и вздохнула:

– Какое там мартини! Водки, и только водки.

Марина быстро сервировала стол, как ей показалось, очень красиво и достойно. Ленка на красоту внимания не обратила, схватила рюмку и, не дожидаясь Марину, выпила, жмурясь, как слепой котенок.

– Ах ты, хорошо, – выдохнула она и замахала ладонью в рот, как веером.

– Закуси, – посоветовала Марина и сунула ей колбасу. – Что случилось-то?

Усевшись за стол, Ленка зажевала водку колбасой, а потом стала хватать с тарелок все подряд: помидор, сыр, буженину, отправляя еду в рот.

И только через пару минут, откинувшись на спинку стула, она мрачно произнесла:

– Бросил он меня.

– Что? – лживо удивилась Марина. – Кто? Антон?

– Ну да, Антон, гандон штопаный, урод, ушлепок, задрыпанка…

– Как же так? У вас ведь вроде все хорошо было…

– Вот именно – было, – мрачно сказала Ленка и потянулась к бутылке. – Узнал он…

– О чем? – быстро спросила Марина.

– А, не важно. Выставил за дверь, паскуда, даже вещи не дал собрать. Сам собрал и на лестницу выставил, пока я, как дура последняя… Давай выпьем?

Марина выпила полрюмки и, сморщившись, закусила зеленью.

Ленка опрокинула очередную рюмку и снова потянулась за бутылкой.

– И, главное, ни с того ни с сего, – запричитала она. – Приезжаю – квартира вся разворочена! Он мне с размаху оплеуху и орет, чтобы выметалась к чертовой бабушке. А я понять ничего не могу…

Она всхлипнула.

Марина протянула ей коробочку с салфетками, и Ленка, бросив на подругу благодарный взгляд, шумно высморкалась.

– Не переживай, – неуверенно сказала Марина. – Все мужики – козлы.

– Ясен пень! Но мне от этого не легче! Куда я теперь денусь? Опять к тетке? Она меня сожрет вместе с тапками…

Ленка вытянула из тарелки с зеленью веточку петрушки и стала уныло жевать. Марина мялась, не зная, что бы такого сказать ободряющего, поскольку пресловутый червячок сомнения издевательски покатывался от смеха, извиваясь кольцами.

Наверное, все-таки следовало молчать в тряпочку…

– Поговори со мной, а? – жалобно попросила Ленка.

Марина вздрогнула:

– О чем?

– О чем хочешь. Расскажи про свои успехи. Как там у тебя дела с альбомом или что ты делаешь такого…

Схватившись за спасительную соломинку, обрадованная Марина выложила последние новости, вскользь упомянула о сексе с Ашотом, тщательно вымарав из рассказа свое омерзение и унижение, сообщила, как продвигаются дела с записью треков.

Ленка слушала, кивала, как-то оживая: не то от услышанного, не то от водки. Под конец беседы, забыв о трагедии, Марина даже спела отрывок из новой песни.

Ленка кивала болванчиком, опиралась на локоток, таская орешки кешью из вазочки. За беседой они не сразу услышали, что дверь открылась, а в комнату вошел Алексей.

– А что это у нас тут за «Песня года»? – ухмыльнулся он.

– Ой, Лешенька, – спохватилась Марина. – А мы тут… сидим.

– Да вижу я, что сидите, – фыркнул он весело, шагнул к столу и, взяв рюмку, выпил. – Привет, Ленок. Как дела на работе? Порнографическая индустрия процветает?

– Откуда вы… – прохрипела Ленка, вытаращив глаза, а потом, увидев вильнувший взгляд Марины, все поняла:

– Это ты рассказала Антону, да? Откуда ты узнала? Я же никогда… ничего…

– Да вон, диски в любом ларьке продаются, – усмехнулся Залевский и сел за стол.

Ленка медленно поднималась, глядя на Марину безумными, немигающими глазами.

– Лен, я сейчас тебе все объясню…

– Ах ты, сука, – прошипела Ленка. – Подстилка! Дрянь! Еще подругой называлась!

Опрокинутый стул загромыхал по кафелю.

Залевский строго посмотрел на Ленку и лениво сказал:

– Пошла вон отсюда, шалава.

– Это я – шалава? – взвизгнула Ленка. – Ты на свою Мариночку ненаглядную посмотри! На честную и святую, которая хачикам за контракт отсасывает! Чего ты глаза вытаращила? Думаешь, я теперь молчать буду?

– Леша, выгони ее, – всхлипнула Марина. – Что она несет такое? Приперлась тут, истерики закатывает…

Залевский схватил упирающуюся Ленку за грудки и вытолкал в прихожую.

Она визжала и упиралась, выкрикивая в адрес Марины непристойную брань.

Та сидела на кухне, зажав уши. Залевский отпер дверь и вытолкал Ленку наружу. Следом полетел полушубок, потом сапоги.

Дверь захлопнулась.

– Шарф отдайте, суки! – плакала Ленка.

Дверь не отпиралась.

Она колотила в нее еще несколько минут, а потом пошла вниз по ступенькам, размазывая слезы и косметику. От обиды и борьбы ей стало жарко. Не застегивая полушубок, она добрела до первого этажа и вышла на улицу.

– Эй! – послышалось сверху. Ленка задрала голову. С балкона шлепнулась ее сумка, перевязанная шарфом, угодив прямо в лужу.

– Уроды, – пробурчала Ленка, подняла сумку, развязала мокрый шарф и сунула его в карман.

Ее колотило от ярости.

Во дворе было темно. Фонари еще не зажгли, хотя приземистые тучи стерли все закатные краски. Под ногами хрустел лед. Ленка шла, не разбирая дороги, пошатываясь и спотыкаясь, не очень-то обращая внимания на происходящее вокруг. Двор-колодец был пуст, и только за железными воротами маячила какая-то скособоченная фигура. Ленка вышла за ворота, вдохнула и решительно направилась к узкой арке, в конце которой виднелась шумная, переливающаяся огнями улица.

Кто-то дернул ее за воротник.

Не успев опомниться, она оказалась прижатой к стене. Прямо перед ней возникло безумное лицо с восточными глазами странного бутылочного цвета.

– Ма-аленькая, ма-аленькая, – промяукал вкрадчивый голос, а холодный металл погладил ее по щеке.

Ленка на миг оторопела, а потом с силой оттолкнула от себя незнакомца.

– Помогите-е-е! – закричала она. – Помоги…

Ее ужалило в живот раскаленной иглой.

И еще.

И еще…

Воздух в легких вдруг кончился, словно его там и не было никогда, а в глазах закрутилась красная пелена, затопив их до самого верха.

Обмякнув, она медленно сползла по стене в грязный, утоптанный сотнями ног снег и, поскуливая, забила ногами, зажимая багровый ручей, стекающий по рукам вниз…

Часть 5

На свой день рождения Егор получил от отца в подарок фитнес-центр.

Мартовская Москва была ужасна. Она еще сама не понимала, хочется ли ей весеннего тепла или все-таки лучше остаться под привычным снежным покрывалом? Оттого и колебалась, то утопая в слякоти, то застывая, как Снежная королева… Народ уходил из дома в зимних сапогах, а вечером шлепал по лужам, проклиная резко континентальный климат.

Москвичи завидовали южанам. Вон как у них хорошо: уже вишня цветет, люди гуляют в майках и босоножках!

Южане облизывались на московские зарплаты, втайне ненавидя столичных жителей, которые там «понаоставались»…

Егор, который жил в Москве на правах столичного жителя, весне радовался, а вот дню рождения не очень.

Праздники он не любил.

Привычка выступать на коропоративах убила то щемящее чувство, рождавшееся ежегодно в конце марта, когда он предвкушал появление гостей, подарков и сюрпризов. В прошлом году он был настолько загружен работой, что даже не вспомнил о празднике. А когда его поздравили прямо на корпоративе, он автоматически начал искать в толпе юбиляра, дабы обратиться к нему с приветственной речью.

Работы стало много. Очень много! Просто до ужаса.