Какая вы сейчас? Мне легче, но не лучше. Я думаю о вас, И это меня мучит. Наивно, но с утра — Для жителей безжалостно — Ору я вам: — Ура! Услышьте же, пожалуйста! УМНАЯ ЛЕДИ
Умная леди сидит на балконе, Умная леди смотрит на пони. Сено жует длинноухий пони И смотрит, как леди сидит на балконе. СТО ВОРОН И СТО СОРОК, И ЕЩЕ ОДИН СУРОК
Сценарий мультфильма[9]
Вижу — тоненький ледок, Вижу — беленький снежок. Как он выпал — не заметил, Если выпал, значит, в срок. Сто ворон и сто сорок Прокричали: «Выпал в срок!» «Выпал в срок», — сказал сурок, Молчаливый, как пророк. На рябине — белый снег, На калине — белый снег. А на елке, а на елке, А на елке — больше всех! Но под снегом провода Провисают — вот беда! Оборвутся провода — Что тогда? Буря мглою — мы без света — Небо кроет — все впотьмах! Ни привета, ни ответа, И волнение в домах! Все замолкнут телефоны, Заметет метель порог. Где сороки? Где вороны? Где скрывается сурок? Сто ворон и сто сорок — Сто надежд и сто подмог. И — еще один сурок! Помогите, если можно, Я бы вам всегда помог. Сто ворон и сто сорок Проводами — прыг да скок! А мороз жесток, жесток, Провода — плохой шесток! Но мороз им не преграда Посреди большой зимы. Если надо — значит, надо, Если нужно — вот и мы! Сто ворон и сто сорок — Сто надежд и сто подмог! А четыре сотни крыльев — Это просто эскадрилья! Это полк спасителей — Снегоочистителей! Снег ложится на кусты — Провода опять чисты, Натянулись провода — Отошла от нас беда. Сто ворон и сто сорок Оказались людям впрок. А внизу стоял сурок, Он никак взлететь не мог, Потому что грызуны От рождения грузны. СОН
Там, за рекою, Там, за голубою, Может, за Окою — Дерево рябое. И вода рябая, Желтая вода, Еле выгребая, Я по ней гребу. Дерево рябое На том берегу. Белая вода — Ты не море, Горе — не беда, Просто горе. КВАЗИМОДО[10]
О, Квазимодо, крик печали, Собор, вечерний разговор, Над ним сегодня раскачали Не медный колокол — топор. Ему готовят Эсмеральду, Ему погибнуть суждено, Он прост, как негр, как эсперанто, Он прыгнет вечером в окно. Он никому вокруг не нужен, Он пуст, как в полночь Нотр-Дам, Как лейтенант в «Прощай, оружье», Как Амстердам и Роттердам, Когда кровавый герцог Альба Те города опустошил И на тюльпаны и на мальвы Запрет голландцам наложил. А Квазимодо, Квазимодо Идет, минуя этажи. Молчат готические своды, Горят цветные витражи. А на ветру сидят химеры, Химерам виден далеко Весь город Франса и Мольера, Люмьера, Виктора Гюго. И, посмотрев в окно на кучи Зевак, собак, на голь и знать, Гюго откладывает ручку, Зевает и ложится спать. «То ли страсти поутихли…»
То ли страсти поутихли, То ли не было страстей, Потерялись в этом вихре И пропали без вестей Люди первых повестей. На Песчаной — все песчанно, Лето, рвы, газопровод, Белла с белыми плечами[11], Пятьдесят девятый год, Белле челочка идет. Вижу четко и нечетко — Дотянись — рукой подать: Лето, рвы и этой челки Красно-рыжей благодать. Над Москвой-рекой ходили, Вечер ясно догорал, Продавали холодильник, Улетали за Урал. «Разговор о чебуреках поведем…»
Разговор о чебуреках поведем, Посидим на табуретах, попоем О лесах, полях, долинах, о тебе, О сверкающих павлинах на воде. Ах, красавица, красавица моя. Расквитаемся, уеду в Перу я, В Перу, Перу буду пить и пировать, Пароходы буду в море провожать. По широкой Амазонке поплыву И красивого бизона подстрелю. Из бизона я сошью себе штаны, Мне штаны для путешествия нужны. Вижу я — горят Стожары, Южный Крест Над снегами Кильманджаро и окрест. И река течет с названьем Лимпопо, И татарин из Казани ест апорт. Засыпает, ему снится Чингиз-хан, Ю. Ильенко[12] и Толстого Льва роман, И Толстого Алексея кинофильм, Ахмадулина, Княжинский[13], Павел Финн[14]. Бывают крылья у художников
Бывают крылья у художников, Портных и железнодорожников, Но лишь художники открыли, Как прорастают эти крылья. А прорастают они так, Из ничего, из ниоткуда. Нет объяснения у чуда, И я на это не мастак. ТРИ ПОСВЯЩЕНИЯ ПУШКИНУ
1 Люблю державинские оды, Сквозь трудный стих Блеснет строка, Как дева юная легка, Полна отваги и свободы. Как блеск звезды, Как дым костра, Вошла ты в русский стих беспечно, Шутя, играя и навечно, О легкость, мудрости сестра. 2 Влетел на свет осенний жук, В стекло ударился как птица. Да здравствуют дома, где нас сегодня ждут Я счастлив собираться, торопиться. Там на столе грибы и пироги, Серебряные рюмки и настойки, Ударит час, и трезвости враги Придут сюда для дружеской попойки. Редеет круг друзей, но — позови, Давай поговорим, как лицеисты — О Шиллере, о славе, о любви, О женщинах — возвышенно и чисто. Воспоминаний сомкнуты ряды, Они стоят, готовые к атаке, И вот уж Патриаршие пруды Идут ко мне в осеннем полумраке. О, собеседник подневольный мой, Я, как и ты, сегодня подневолен. Ты невпопад кивай мне головой, И я растроган буду и доволен. 3 Вот человеческий удел — Проснуться в комнате старинной, Почувствовать себя Ариной, Печальной няней не у дел, Которой был барчук доверен В селе Михайловском пустом, И прадеда опальный дом Шагами быстрыми обмерен, Когда он ходит ввечеру — Не прадед — Аннибал-правитель, А первый русский сочинитель И — не касается к перу. «Стихи — какие там стихи…»
Стихи — какие там стихи? Обыденность, я захлебнулся. Как вечера мои тихи, Я в дом родной издалека вернулся. Мой дом родной — и не родной, Родные, вы не обижайтесь И не расспрашивать старайтесь, Не вы, не вы тому виной. Мой дом родной — и не родной, Я узнаю твои приметы, Опять встают передо мной Твои заботы и предметы. Я разговоры узнаю, И слушаю — не удивляюсь, И хоть душою удаляюсь В квартиру старую мою. Она была нехороша, В ней странно все перемешалось. Она подобьем шалаша В дому арбатском возвышалась. Мы жили в этом шалаше — Сначала вроде странно жили, Хотя поссорились уже, Но все-таки еще дружили. Вся неумелость этих лет И неустроенность уклада — ……………………………. За то благодарить не надо… И жизнь поэта тяжела И прозаична до предела, И мечешься, как обалделый, Чредою лет — одни дела. «Хоронят писателей мертвых…»
Хоронят писателей мертвых, Живые идут в коридор. Служителей бойкие метлы Сметают иголки и сор. Мне дух панихид неприятен, Я в окна спокойно гляжу И думаю — вот, мой приятель, Вот я в этом зале лежу. Не сделавший и половины Того, что мне сделать должно, Ногами направлен к камину, Оплакан детьми и женой. Хоронят писателей мертвых, Живые идут в коридор. Живые людей распростертых Выносят на каменный двор. Ровесники друга выносят, Суровость на лицах храня. А это — выносят, выносят — Ребята, выносят меня! Гусиным или не гусиным Бумагу до смерти марать, Но только бы не грустили И не научились хворать. Но только бы мы не теряли Живыми людей дорогих, Обидами в них не стреляли, Живыми любили бы их. Ровесники, не умирайте. «Поэтам следует печаль…»
Поэтам следует печаль, А жизни следует разлука. Меня погладит по плечам Строка твоя рукою друга. И одиночество войдет Приемлемым, небезутешным, Оно как бы полком потешным Со мной по городу пройдет. Не говорить по вечерам О чем-то непервостепенном, Товарищами хвастать нам, От суеты уединенным. Никто из нас не Карамзин. А был ли он и было ль это: Пруды, и девушки вблизи, И благосклонные поэты? «Ударил ты меня крылом…»
Ударил ты меня крылом, Я не обижусь — поделом, Я улыбнусь и промолчу, Я обижаться не хочу. А ты ушел, надел пальто, Но только то пальто — не то. В моем пальто под белый снег Ушел хороший человек. В окно смотрю, как он идет, А под ногами — талый лед. А он дойдет, не упадет, А он, такой, — не пропадет. «Саша, ночью я пришел…»
Александру
Саша, ночью я пришел, Как обыкновенно. Было мне нехорошо, Как обыкновенно. Саша, темное окно Не темнело лучше. Саша, мне нехорошо, А тебе не лучше. Ничего я не узнал Про тебя, любимый, Только видел я глаза, Мне необходимые. 1974 «Нескладно получается…»
Л. К.
Нескладно получается — Она с другим идет, Невестою считается — С художником живет. Невестою считается, Пьет белое вино. Нескладно получается — Как в западном кино. Пока домой поклонники Ее в такси везут, Сижу на подоконнике Четырнадцать минут. Взяв ножик у сапожника, Иду я по Тверской — Известного художника Зарезать в мастерской. «С работы едущие люди…»
С работы едущие люди, Уставшие от всех забот, От фабрик или киностудий, Трамваев и солдатских рот. Пожарники, официанты — Профессий всех не перечесть. Богат работой век двадцатый, Занятия любые есть. Передо мной спина и шея — Как бы закрытая стена. Я вопрошаю: О чем ты думаешь, спина? О чем ты думаешь, спина? Что за печаль одолевает? Спросил бы у тебя спьяна, А так — отваги не хватает. «Ах, утону я в Западной Двине…»
Ах, утону я в Западной Двине Или погибну как-нибудь иначе, Страна не пожалеет обо мне, Но обо мне товарищи заплачут. Они меня на кладбище снесут, Простят долги и старые обиды, Я отменяю воинский салют, Не надо мне гражданской панихиды. Не будет утром траурных газет, Подписчики по мне не зарыдают, Прости-прощай, Центральный Комитет, Ах, гимна надо мною не сыграют. Я никогда не ездил на слоне, Имел в любви большие неудачи[15]. Страна не пожалеет обо мне, Но обо мне товарищи заплачут. СТИХИ О ВЫЗДОРОВЛЕНИИ
Целебней трав лесных — А трав настой целебен, — Пусть входят в ваши сны Орел и черный лебедь. Я вам не говорил — Но к тайнам я причастен, — Размах орлиных крыл Прикроет от несчастий. Я тайны ореол Отмел своей рукою, И защитит орел, И лебедь успокоит. Невзгод не перечесть, Но, если что случится. Запомните, что есть Еще такая птица — Не лебедь, не орел, Не даже дух болотный, — Но прост его пароль — Он человек залетный. Беда ли, ерунда Взойдет к тебе под крышу — Ты свистни, — я тогда, Ты свистни — я услышу. «Никогда не слышал, как кричат стрижи…»
Никогда не слышал, как кричат стрижи, И не видел, как они взлетают. Значит, я того не заслужил. Впереди — погода золотая. Утром отворить свое окно И спросить: который час на свете. Около восьми сейчас оно, — Мне товарищ с улицы ответит. «За стеною на баяне…»
За стеною, на баяне — «Степь да степь кругом…». Что тоскуешь, окаянный, И о ком? За стеною пальцы бродят Ненаверняка, По слогам выходит вроде Песня ямщика. Только я глаза закрою — Степь кругом да степь. Если петь дано по крови, Я сумею спеть. Февраль 1974 года «В темноте кто-то ломом колотит…»
В темноте кто-то ломом колотит И лопатой стучится об лед, И зима проступает во плоти, И трамвай мимо рынка идет. Безусловно все то, что условно. Это утро твое, немота, Слава Богу, что жизнь многословна, Так живи, не жалей живота. Я тебя в этой жизни жалею, Умоляю тебя, не грусти. В тополя бы, в июнь бы, в аллею, По которой брести да брести. Мне б до лета рукой дотянуться, А другою рукой — до тебя, А потом в эту зиму вернуться, Одному, ни о ком не скорбя. Вот миную Даниловский рынок, Захочу — возле рынка сойду, Мимо крынок, корзин и картинок У девчонки в капустном ряду Я спрошу помидор на закуску, Пошагаю по снегу к пивной. Это грустно? По-моему, вкусно. Не мечтаю о жизни иной. «Я пуст, как лист…»
Я пуст, как лист, как пустота листа. Не бойся, не боись, печаль моя проста. Однажды, наравне, заговорила осень, и это все во мне, а остальное сбросим. Пускай оно плывет, все это — даже в лето… Безумный перелет — но в это, это, это. «О рыжий мой, соломенный…»
О рыжий мой, соломенный, Оборванный язык. Когда плывешь соломинкой — Я к этому привык. Собачья жизнь, собачья На этом берегу. Но не смогу иначе я, Наверно, не смогу. ДОЛГИ
Живу веселым, то печальным В квартале экспериментальном. Горжусь я тем, что наши власти На мне испытывают пластик. А больше мне гордиться нечем, Да я ничем и не горжусь — Ем по утрам с картошкой лечо, Воспоминаю и тружусь. Труды приносят мне долги, Отдохновенья не приносят. Долги построились в полки, Приказа ждут и крови просят. Я к ним покорно выхожу И руки кверху поднимаю, Я их прекрасно понимаю, Но выхода не нахожу. Я говорю им — до утра. Ну что вам стоит, подождите. А утром я скажу — простите, Я вас обманывал вчера. «Все лето плохая погода…»
Все лето плохая погода, Звучит этот вальс с парохода, Над пляжем, над шлюзом, над домом И Тушинским аэродромом. А в Тушине — лето как лето, И можно смотреть без билета, Как прыгают парашютисты — Воздушных парадов артисты. То в соснах они пропадают, То в речку они попадают — Тогда появляется катер С хорошим названьем «Приятель». На катере ездят все лето Спасатели в желтых жилетах, Спасители душ неразумных, Раздетых и даже разутых. Татарово, я не ревную Ту лодку мою надувную, То лето, ту осень, те годы, Те баржи и те пароходы. Татарово, я не ревную Погоду твою проливную, И даже осенние пляжи — Любимые мною пейзажи. ОТВЛЕЧЕННЫЕ МЫСЛИ, НАВЕЯННЫЕ ВОСПОМИНАНИЕМ О ДМИТРИИ МЕРЕЖКОВСКОМ
Живет себе, не дуя в ус, Героем «Энеиды», Не в ГПУ — при Гиппиус, На средства Зинаиды. А тут — ни средств, ни Зинаид, Ни фермы и ни фирмы, И поневоле индивид Живет, закован фильмой. На языке родных осин, На «Консуле» — тем паче Стучи, чтоб каждый сукин сын Духовно стал богаче. Стучи, затворник, нелюдим, Анахорет и рыцарь, И на тебя простолюдин Придет сюда молиться. Придут соседние слепцы, Сектанты и тираны, И духоборы и скопцы, И группа прокаженных. И боль и блажь простых людей Доступна — ты не барии, Хотя ты, Паша, иудей, А что — Христос — татарин? Я не за то тебя люблю, Что здесь — и не однажды! — По юбилейному рублю Всегда получит каждый. Ты не какой-то имярек — Прошу, без возраженья! — Ты просвещенный человек, Почти из Возрожденья. …Вечереет… Нам зябнуть, но не прозябать! А некой протоплазмой Зевать, чтобы не прозевать Хотя б закат над Клязьмой. Болшево, 4 октября О СОБАКАХ
Я со псом разговаривал ночью, Объясняясь наедине: Жизнь моя удается не очень, Удается она не вполне. Ну, а все же, а все же, а все же, — Я спросил у случайного пса, — Я не лучше, но я и не плоше, Как и ты — среди псов — не краса. Ты не лучший, единственный — верно, На меня ты печально глядишь, Я ж смотрю на тебя суеверно, Объясняя собачую жизнь. Я со псом разговаривал ночью, Разговаривал наедине. И у псов жизнь, выходит, не очень, Удается она не вполне. «О, как немного надо бы…»
— О, как немного надо бы, — пошли с тобой по ягоды, а хочешь — по грибы?.. — Я рада бы, я рада бы и до китайской пагоды — — ах, если б да кабы. Гадать бы мне по линиям руки — или по лилиям: то тонут, то всплывут. А я бреду по просеке, а вы чего-то просите, а я ни там ни тут. «За два дня до конца високосного года…»
I За два дня до конца високосного года Наступает на свете такая погода И такая вокруг тишина, За два дня до конца високосного года Участь каждого решена. II Это мне говорили. Я видел. Серп луны. Синеву. Тишину. Прорицатели — не в обиде, — Я хочу полететь на Луну. На чем во сне я не летал? На «Глерио», «Фармане», И даже девочек катал Я на катамаране. И улыбаюсь я во сне, Ору во сне, как рота, И надо просыпаться мне, А неохота. «Людей теряют только раз…»
Людей теряют только раз А потерявши — не находят, А человек гостит у вас, Прощается — и в ночь уходит. А если он уходит днем, Он все равно от вас уходит. Давай сейчас его вернем, Пока он площадь переходит. Давай сейчас его вернем, Поговорим и стол накроем, Весь дом вверх дном перевернем И праздник для него устроим. «Не насовсем прощались…»
Не насовсем прощались А так, до неких пор, Забытыми вещами Завален летний двор. Кому и чем обязан — Трава узнает пусть. Я разберусь не сразу, Я после разберусь. Так бесконечно лето У нас над головой, И хорошо бы это Позаросло травой. Вчерашние обиды, Упреки впопыхах В крапиве позабыты И тонут в лопухах. САДОВОЕ КОЛЬЦО[16]
Я вижу вас, я помню вас И эту улицу ночную, Когда повсюду свет погас, А я по городу кочую. Прощай, Садовое кольцо, Я опускаюсь, опускаюсь И на высокое крыльцо Чужого дома поднимаюсь. Чужие люди отворят Чужие двери с недоверьем, А мы отрежем и отмерим И каждый вздох, и чуждый взгляд. Прощай, Садовое кольцо, Товарища родные плечи, Я вижу строгое лицо, Я слышу правильные речи. А мы ни в чем не виноваты, Мы постучались ночью к вам, Как те бездомные солдаты, Что ищут крова по дворам. «Не принимай во мне участья…»
Не принимай во мне участья И не обманывай жильем, Поскольку улица, отчасти. Одна — спасение мое. Я разучил ее теченье, Одолевая, обомлел, Возможно, лучшего леченья И не бывает на земле. Пустые улицы раскручивал Один или рука к руке, Но ничего не помню лучшего Ночного выхода к реке, Когда в заброшенном проезде Открылись вместо туника Большие зимние созвездья И незамерзшая река. Все было празднично и тихо И в небесах, и на воде. Я днем искал подобный выход И не нашел его нигде. «Справляли мы поминки…»
Справляли мы поминки По выпавшему зубу Плечистой четвертинкой У продавщицы Любы. Не редко и не часто, Но выпадают зубы, Зато они лучатся У продавщицы Любы. Ах Люба, Люба, Люба, Я рядышком сижу, Но все равно я — убыль, А на тебя гляжу. Ты золотоволосая, Голубоглаза ты, А я сижу матросом С понятием простым. Мне правится тут очень И неохота очень Отсюда уходить. «Сегодня пьем…»
Сегодня пьем Опять втроем, Вчера втроем, Позавчера — Все вечера Втроем. Четвертый был, Но он забыл. Как пел и пил. Ему плевать, Ушел вчера, А нам блевать Все вечера Втроем. ПЕСЕНКА
1 Жила с сумасшедшим поэтом, Отпитым давно и отпетым. И то никого не касалось, Что девочке горем казалось. О нежная та безнадежность, Когда все так просто и сложно, Когда за самой простотою — Несчастья верста за верстою. Несчастья? Какие несчастья — То было обычное счастье. Но счастье и тем непривычно, Что выглядит очень обычно. 2 И рвано, и полуголодно, И солнечно или холодно, Когда разрывалось на части То самое славное счастье. То самое славное время, Когда мы не с теми — а с теми. Когда по дороге потерей Еще потеряться не верим. А кто потерялся — им легче, — Они все далече, далече. 2 января 1974 года «Я сетую. На что я сетую?»
Я сетую. На что я сетую? Я просто так с тобой беседую, И мне с тобой легко. Печаль твою не унаследую, Я — далеко. Мы на луне? Да, на луне. Во всяком случае — извне Причин и следствий, чтоб грустить, Свои сто грамм не пропустить. И жизнь не пишется с листа. Она — такая простота, Что заблудиться проще, И от рожденья до креста — Как в роще. Я б эту рощу описал, Но это — скучно. Висит у девочки коса Благополучно. «Зубы заговаривал…»
Зубы заговаривал, А теперь — забыл Я секреты варева, Тайны ворожбы. Говорю: дорога Лучше к январю. Что глазами трогал, То и повторю. То, что губ касалось, Тронула рука — Это не казалось, А наверняка. Говорю: во плоти Вижу существо, А во мне колотит Жизни волшебство — Зубы заговаривать, Чепуху молоть, Чтоб дорожкой гаревой Убегала плоть. Чтобы возле рынка В сборище людском Плавать невидимкой В небе городском. «О, когда-нибудь — когда?»
О, когда-нибудь — когда? — Сяду и себя забуду Не надолго — навсегда, Повсеместно и повсюду. Все забуду. Разучусь. (И разуюсь, и разденусь.) Сам с собою разлучусь, От себя куда-то денусь. «Спаси меня, Катя Васильева…»
Спаси меня, Катя Васильева[17], — О жалкие эти слова, А ты молодая, красивая, Пускай мне конец — ты права. Не плачу. Не то разучаюсь, Не то разучили меня, Но вот под конец получалось — Одна у меня ты родня. Твою фотокарточку мятую Из рыночного ларька Которые сутки не прятаю — Заслуга не велика. Но пусто на сердце и сухо. Прости меня, Катя, привет. Уж лучше была бы ты сукою, Но ты, к сожалению, нет. «Вчерашний день погас…»
Вчерашний день погас, А нынешний не начат, И утро, без прикрас, Актрисою заплачет. Без грима, нагишом, Приходит утром утро, А далее — в мешок Забот, зевот… И мудро — Что утро настает И день не обозначен, И ты небрит и мрачен. Светлеет. День не начат, Но он пешком идет. «Ни словом, ни делом…»
Ни словом, ни делом Ни в чем не виня, Но что бы ты делала — Вместо меня? А что б получилось Из этой тоски? Вязала б, вязала, Наверно, носки. Красные, зеленые Или даже белые… Я носков не вяжу, Ничего не делаю. Я мараю по листу И себя раскидываю, Но давай начистоту Я тебе завидую. «Есть такая девочка…»
Есть такая девочка В городе Москве, Девочка не денежка — Золото в тоске. Есть такая девочка — Вечером, с утра — Для нее я дедушка, А по мне — сестра. Я смешу ее, смешу, Вру или печалю, А она мне — парашют, Белый да печальный. Ничего она о том Не подозревает, — Я люблю ее за то — Плачет и зевает! Плачет и зевает, Мается и мает, Ходит, как гусыня, — А бы ей бы сына, А бы ей бы дочку — Чтоб не в одиночку… А бы, а бы, а бы — бабы, бабы, бабы. «Живет актриса в городе Москве…»