Ироническая проза ч.1

 Когда одноклассники проржались, я прочёл название передовицы. Оно звучало так: "Перестройка должна каснуться всех сторон жизни советского общества!" Здесь мне снова пришлось прерваться, и дать одноклассникам возможность проржаться - а пока они ржали, я краем глаза увидел следующий заголовок - "Внедряем бригадный подряд!" - и решив, что это будет уж слишком, решил не зачитывать его, а скорее перевернул страницу газеты.

 То, что я там увидел, повергло меня в шок: здесь была статья о нефтянниках Западной Сибири, которая называлась "Покорители новых глубин", сообщение о каком-то строительстве под названием "Дворцу молодёжи - быть!", и ещё что-то про освоение каких-то новых технологий в медицине... Читать всё это вслух было верхом цинизма и хамства - и я поспешил перейти к разделу международных новостей. А одноклассники, тем временем, ещё веселились над заголовком о перестройке, которая должна каснуться всех сторон жизни совецкого общества.

 В этот момент в класс вошла ничего не подозревавшая литераторша. Видя, что я стою за кафедрой с пачкой газет, а весь класс, тем временем, пребывает в состоянии крайнего веселья, она, естественно, спросила, в чём дело.

 - Ни в чём, - отвечаю, - политинформацию проводим. Я решил просто вкратце ознакомить слушателей с теми материалами, которые опубликованы в свежей прессе - а потом зачитать тот, который вызовет наибольший интерес у аудитории...

 - Правильно! - сказала литераторша, - только я не понимаю, чему они все так радуются?... А ну-ка, дайте мне ваши газеты... Так-так... Вот, к примеру, интересный материал: "Найдено новое решение для борьбы с утечкой радиации на Чернобыльской АЭС"...

 Лучше бы она не читала этого заголовка! Новый взрыв хохота потряс класс. Кто-то уже начал сползать со стульев, некоторые хрюкали, у многих выступили слёзы на глазах...

 - Немедленно прекратите! ПРЕКРАТИТЕ СРЫВАТЬ ПОЛИТИНФОРМАЦИЮ!!! Роман, давайте, заканчивайте свой обзор быстрее! Что там у вас ещё?

 Состроив совершенно невинную мину, я прочёл следующий заголовок:

 - "Депутат выполняет наказ избирателей"...

 ...Как писал Марк Твен, опустим завесу над этой печальной сценой - хотя печальной, в итоге, она была только для одного человека. Вы уже догадались, для кого...

 P.S. Прошло очень много лет. И вот однажды, сидя в баре Дома Журналистов с одним из моих старших коллег - бывшим главным редактором одной известной региональной молодёжной газеты, где-то к началу второй бутылки коньяка я рассказал ему эту историю о том, как в десятом классе проводил политинформацию.

 - Только не смейся, пожалуйста, - сказал мне на это мэтр региональной журналистики и акула пера, - но в наше время в газетах многие редакторы руководствовались в выборе заголовков для материалов журналистов именно этим принципом: если заголовок идеально подходит в качестве подписи к фотографии с гомосеками - значит, заголовок удачный. А если нет - то его дорабатывали. И, кстати, объектом традиционных издевательств всей редакции была постоянная газетная рубрика "Новости глубинки"...

Концерт для Валентины Сергеевны

 В начале 90-х моя мама купила маленькую двухкомнатную квартирку в панельной "хрущёвке", в самом центре города. Купила, что называется, "навырост": квартирку продавали за достаточно небольшую сумму, и мама решила, во-первых, вложить имевшиеся деньги в недвижимость - а во-вторых, совершенно правильно рассудила, что рано или поздно, но её детям (мне и младшей сестре) понадобится отдельная жилплощадь.

 Что такое панельные хрущёбы и какая там звукоизоляция - думаю, объяснять никому не надо... Однако, жильцы таких квартир, прекрасно понимая, что вины соседей в том, что их голоса слышны в вашей гостиной или спальне нет, стараются не обращать на это внимание: сегодня ты слушаешь, как сосед у себя за стеной болеет за футбол - а завтра он слушает твои выяснения отношений с женой. Всё нормально, все - в курсе дела, и создаётся этакая атмосфера всеобщего участия и одной большой дружной совецкой социалистической семьи. Обычный дурдом, короче.

 Так вот, квартира, которую купила моя мама, была на втором этаже. А на первом этаже жили одинокие старухи - в каждой из четырёх квартир было по одному экземпляру. Но этого мало: на втором этаже, кроме той квартиры, которую приобрели мы, в трёх остальных тоже жили одинокие старухи - по одной старухе в каждой квартире. Но и это ещё не всё: на третьем, четвёртом и пятом этажах ТОЖЕ жили одинокие старухи - правда, к счастью, не в каждой квартире, но штук пять представительниц этого человеческого подвида там обитало. Такой вот общий фон для будущего полотна...

 Ну, а теперь немного пропишем детали. Конечно же, каждая из одиноких старух обладала своими, совершенно специфическими чертами: одна из них почти никогда не высовывалась из своей квартиры - и пока она не переселилась в мiр иной, мы видели её, от силы, раз пять. Другая, напротив, вела очень даже активный образ жизни: она постоянно посещала все театральные премьеры - а потом, когда встречала меня или матушку возле подъезда, начинала с нами великосветские беседы о театре - позже мы узнали, что она всю жизнь проработала гардеробщицей в Драматическом театре. Ещё одна старуха держала троих собак. Мы наивно полагали, что с ней-то мы сойдёмся, так как вместе с нами в квартиру заехали двое псов - но оказалось, что эта бабуля нас сразу же возненавидела: по её глубокому убеждению, наши доберман и водолаз целыми сутками думали только об одном - как бы изловчиться и загрызть двоих её дворняжек и трёхлапую болонку. Ладно, не будем о скорбных и увечных (я не о болонке - я о хозяйке). Ну, а непосредственно под нами проживала некая Валентина Сергеевна - этакая классическая старая дева с маниакальной приверженностью к порядку и совершенно поганым характером. С ней-то мы и познакомились раньше всех...

 Буквально, на второй день нашего вселения в квартиру, Валентина Сергеевна заявилась к нам под вечер, и сообщила, что вчера мы очень сильно грохотали у неё над головой. Да, было дело, ответили мы, грохотали - вещи перетаскивали... Согласно жилищному и всяким прочим кодексам, сообщила нам Валентина Сергеевна, после 23.00. всякие шумы должны быть прекращены, ибо они мешают людям пожилого возраста - ну, и далее по тексту. Мы в курсе этой правовой нормы, сообщили мы соседке снизу - а кроме того, мы не собираемся устраивать в квартире ночных дискотек, поэтому она может спать спокойно...

 Но старая идиотка дева, видимо, не могла существовать без того, чтобы не бороться за свои права. Я даже стал подозревать, что среди её прямых предков были какие-то активисты партии социалистов-революционеров - ничем иным невозможно было объяснить тот факт, что эсеровский лозунг "В борьбе обретёшь ты право своё!" стал для неё нормой жизни. Так, она принялась вести с нами "борьбу за газон": возле торца дома, на который выходили окна и её, и нашей квартир, была небольшая площадка, на которой росла какая-то чахлая травка и дохленькие кустики, здесь же валялся всякий мусор... Место для выгула собак оказалось идеальным - но Валентина Сергеевна, увидев, что наши псы (как и все прочие окрестные собаки, к слову) гуляют на этом пятачке ничейной земли, тут же объявила этот пустырёк "газоном", на котором она сама лично, якобы, высаживала в тысяча девятьсот пятьдесят чёрт-знает-каком году редчайшие сорта тигровых тюльпанов, вьющихся ландышей и ещё чего-то... Мы только смеялись над вздорной тёткой - но однажды нам стало не до смеха: во время очередного выгула собак Валентина Сергеевна молча распахнула окно, и запустила в нашего водолаза старинным чугунным утюгом... В те годы я уже вовсю занимался собирательством, и очень возможно, что при других обстоятельствах антикварный утюг весьма порадовал бы меня, и я унёс бы его домой, и почистил, и поставил рядом с остальными его собратьями, и искренне радовался пополнению коллекции... но в тот момент коллекционер во мне затаился и уступил место собаководу, который за своих четвероногих сам порвёт, кого угодно. Поэтому, также не говоря ни слова, я схватил приземлившийся на "газон" утюг - и, что было сил, метнул его обратно в то самое окно, из которого он несколько секунд назад вылетел. За окном раздался какой-то вопль и грохот, а потом всё стихло. А ещё через секунду окно закрылось. Само. Клянусь, я не видел за оконными створками своей соседки: скорее всего, она спряталась под подоконником...

 Но если эпизод с утюгом имел характер локального, единичного столкновения, то борьбу за точное соблюдение закона о тишине после 23.00. Валентина Сергеевна вела систематически: каждый вечер ровно в одиннадцать часов квартиру оглашал странный гул: это Валентина Сергеевна брала в руки молоток, и стучала по водопроводным трубам - сначала в гостиной, затем в спальне, а под конец - на кухне. По её стуку можно было сверять часы. И поначалу мы также, как и в истории с "газоном", только улыбались и пожимали плечами. Но потом это стало раздражать. Более же всего раздражало то, что под определение "шума после 23.00." у Валентины Сергеевны попадали ЛЮБЫЕ наши передвижения по квартире. Об этом мы узнали после визита участкового: молодой парнишка-лейтенант, смеясь, продемонстрировал нам "сигнал", поступивший в райотдел от нашей соседки, и переданный ему для разбирательства.

 Никогда не забуду эту бумагу! Начиналась она так: "Анонимка!", а дальше следовало: "Мы, нижеподписавшиеся жильцы дома номер..." - но к чести всех остальных одиноких старух и прочих соседей, под Валентининой "Анонимкой" красовалась одна единственная подпись - естественно, её собственная... А кроме того, там были совершенно уж замечательные обвинения в мой адрес: "...постоянно шагает по квартире после 23.00. часов, и своими шагами нарушает закон...", "...принимает у себя дома попов в чёрных халатах с крестами и подозрительных баб, которые выступают по телевизору...". Когда я рассказывал об этом "попам в чёрных халатах" и "подозрительным бабам" с телевидения, и те и другие радовались необычайно... Ну, а с участковым, после десятиминутного разговора, вопрос был решён достаточно просто: согласно действовавшему в начале 90-х законодательству, никакие анонимки - даже и подписанные "нижеподписавшимися жильцами дома...", даже снабжённые в своих заглавиях восклицательными знаками - к рассмотрению не принимались. А на нет - и суда нет! Пишите, дорогая Валентина Сергеевна, пишите - может быть, и новую "Войну и Мир" напишете...

 Однако, шутки-шутками, но ежевечерний стук по батарее нас к тому времени стал доставать уже не на шутку. Мы с мамой вдвоём делали ремонт в квартире, клеили обои, клали плитку и линолеум, и всё это - после нелёгкого трудового дня, вообще-то. Несколько раз я, с великой злости, брал в руки молоток - и устраивал старой идиотке ответный перезвон - но вскоре понял, что добьюсь этим, разве что, только того, что сломаю свои же трубы и батареи. И здесь на моём горизонте возник мой приятель Антон Тихонов...

 У них был концерт. Они - легендарная иркутская рок-команда "Принцип Неопределённости" - выступали в педагогическом институте. И у них случилась небольшая проблема. После окончания концерта вдруг выяснилось, что человек, который должен был забрать их аппаратуру из педа и увезти все их колонки, и шнуры, и микрофоны, и ударную установку, и прочее в их репетиционный подвал, куда-то исчез - вместе со своим грузовиком. А администрация пединститута в лице завхоза и охранников требует, чтобы они после концерта убрали всё своё хозяйство - а то, мало ли что - а нести ответственность за чужое концертное оборудование охрана не желает. Вот Антон и прибежал ко мне - благо, я живу здесь в двух шагах - с просьбой приютить их колонки и прочее хозяйство на день-другой, пока они его не вывезут. Я не против?...

 И в это время РАЗДАЛСЯ СТУК ПО БАТАРЕЯМ. И здесь уже не я, а моя мама, присутствовавшая при разговоре, вдруг говорит:

 - Ну что ты, Антон? Конечно же, несите к нам свои колонки - они нам ничуть не помешают! Кстати, когда принесёте, то у меня будет к тебе одна небольшая просьба: ты ведь сейчас слышал, как наша соседка снизу стучала?...

 ...Когда колонки и прочий рокерский концертный бутор были внесены в квартиру, на кухне состоялся военный совет, в котором принимали участие Тихонов, "принциповский" солист Вадик Мазитов, моя мама и я. На повестке дня (вернее, уже ночи) стоял вопрос организации небольшого рок-концерта по заявкам некоей слушательницы - только мы долгое время не могли определиться с репертуаром. А когда, наконец, определились, то принялись перемещать колонки по комнатам и собирать из них стереосистему, которую подключили к моему кассетному магнитофону - а затем, отметив и состоявшийся концерт "Принципов", и опрокинув на посошок за нашу сообразительность, выставили музыкантов - и решили ждать завтрашнего вечера.

 В начале девяностых особой популярностью, среди прочих, пользовалась словенская группа "Laibach" (если найду ролик, то непременно размещу его в конце этого поста)... И вот, на следующий вечер, с последним ударом соседки молотком по батареям из шести огромных концертных колонок, разложенных по всей квартире строго динамиками вниз, на её дурную голову полились волшебные звуки. Это было нечто! В течении трёх или четырёх минут, пока звучали лайбаховские аккорды, мы ощущали себя так, как будто стоим на палубе корабля - деревянные перекрытия в квартире синхронно вибрировали, словно палуба во время средней качки. И на следующий вечер, едва Валентина Сергеевна дала о себе знать, все мы - и, в первую очередь, она - услышали мощные лайбаховские аккорды. И на третий вечер - тоже...

 А на четвёртый вечер "музыкальной заявки" молотком по батарее с первого этажа не последовало - впервые за полтора месяца... Но я решил не нарушать такую замечательную традицию - и вновь, словно делая контрольный выстрел в голову - запустил кассету "Laibach"...

 - Ладно, достаточно! Выключай! - заявила мама. - Не дай Бог, у старой дуры ещё инфаркт случится - мы же и виноватыми окажемся...

 А я был молодым, весёлым и злым. И я ответил маме:

 - Такие сволочи от инфаркта не умирают! Просто, когда истекает их срок действия, их кладут в папку, завязывают тесёмки, на папке ставят номер, и сдают в областной партийный архив, на углу Марата и Российской - так что, пусть слушает! Я её теперь каждый вечер, пока "Принципы" не заберут свои иерихонские трубы, буду приобщать к сокровищам мировой рок-культуры...

 Но "Принципы" свою аппаратуру забрали на следующий день - и осуществить задуманное у меня не получилось. Правда, приобщение Валентины Сергеевны к Прекрасному не прошло для неё напрасно: почти пять лет та небольшая квартирка принадлежала нам, пока мы не продали её - и ни разу после этих концертов я не слышал никакого стука по батарее. И утюг в моих собак из окна первого этажа не летал больше (а я так надеялся, что он вылетит - а я его заберу себе). И "анонимок - мы, нижеподписавшиеся" Валентина больше на меня не писала - вообще, старалась вести себя тихо-тихо...

 ...С того времени прошло, без малого, восемнадцать лет. Уже давно продана квартира, уже давным-давно развалилась навсегда после смерти Мазитова группа "Принцип Неопределённости" (вернее, она ещё до Вадиковой смерти развалилась)... Уже скоро год, как нет на свете моей мамы... Но недавно я увидел на улице знакомую фигурку: длинная и прямая, как швабра, плоская, как стиральная доска и унылая, как Устав караульной службы, мне навстречу шла Валентина Сергеевна. Неужели, её срок действия ещё не истёк?...

Закрытый спецпросмотр

 Кинотеатр "Художественный" - один из самых старых в городе: он был открыт в начале прошлого века сыном турецкого подданного, греком с трудно произносимой фамилией Ягджоглу. Открыт в специально построенном для него здании на улице Большой, на торце квартала между улицами 1-й и 2-й Солдатскими. А через несколько лет кинотеатр купил давнишний конкурент Ягджоглу - итальянец Антон Иванович Дон-Отелло. О нём я обязательно расскажу при случае - Антон Иванович был во всех отношениях, личностью незаурядной, заслуживающей не только отдельного повествования, но даже и памятника (господин Кондрашов, это я Вам намекаю).

 В совецкие времена кинотеатр сохранил своё прежнее название, но появилась у него и одна, достаточно специфическая функция, о которой ни Ягджоглу, ни Дон-Отелло даже не подозревали: кроме кинозала, предназначенного для просмотра фильмов всеми желающими, на втором этаже кинотеатра оборудовали уютный зальчик для, так сказать, "слуг народа". Попасть туда можно было через отдельную дверку, которая хотя и выходила на центральную улицу, но сильно в глаза не бросалась и была всегда закрыта. Те, кому надо, кому положено, знали, что за этой дверкой расположен уютный холл, отделанный диким камнем, и лестница, ведущая на второй этаж. А на втором этаже был - и до сих пор есть! - тот самый зальчик: оббитые тёмно-синей тканью стены, огромное полукруглое окно на улицу, удобные мягкие кресла и диваны, даже барная стойка. На одной из стен - естественно, экран, а рядом - о, чудо японской техники! - видеомагнитофон "Sony", снабжённый пультом-"лентяйкой"! Это - в те-то годы, когда совецким обывателям и цветной телевизор казался роскошью...

 Официально этот зал числился какой-то "просмотровой", в которой должна была собираться общественность, и обсуждать новинки совецкого и зарубежного синематографа. Но на деле, повторяю, никакая такая "обчественность" про этот VIP-кинозал ничего не знала - а собирались здесь, обычно, "ответственные товарищи": они первыми просматривали тут все новинки, которые приходили в город и должны были идти в прокат. Иногда, после просмотра, "ответственные товарищи" принимали решение, что вот такой-то фильм нужно показывать только с предупреждением на афише: "детям до 16 лет смотреть запрещается!". Радели "ответственные товарищи" об общественной нравственности...

 Я не знаю, может быть, для себя они крутили здесь и порнушку - а что? всё может быть! вот, и барная стойка здесь есть - а значит, и алкоголь во время просмотра "товарищи" попивали... Вообще, нравы совецкой номенклатуры - тема отдельная, и я не буду на ней подробно останавливаться.

 В 1988 году в совецком союзе шла так называемая "перестройка", сопровождавшаяся так называемой же "гласностью" и прочей "борьбой с привеллегиями". Уютный VIP-кинозал на втором этаже кинотеатра "Художественный" в следующем, 1989 году комсомольцы превратили в частный видеозал - а в 1988 году "товарищи" решили немного поиграть в демократию и стали устраивать в кинозале то, для чего он формально и был предназначен - для "общественных просмотров". Естественно, во время этих просмотров бар уже не работал - но в целом, публика здесь собиралась примерно, та же - только уже не в роли номенклатуры, а в роли "общественности.

 Я тогда заканчивал школу, и подрабатывал внештатником на областном радио - набирал публикации для поступления в Университет. И вот однажды мой редактор Саша Петрович Шахматов откомандировал меня делать репортаж с такого "общественного просмотра", и я впервые оказался в этом самом VIP-кинозале - с кассетным "репортёром" на плече и зелёной корочкой удостоверения внештатника.

 Что за "общественность" здесь собралась, стоит сказать особо: представители Горкома и Райкома КПСС, Горкома и Райкома комсомола, какие-то обесцвеченные тётки из женсоветов, из комитета защиты мира, из фонда культуры и детского фонда имени "лучшего друга детей". Здесь же тусовались парочка писателЕй и парочка художников, кто-то из театральных режиссёров, какой-то молодой - совершенно номенклатурного вида - профессор университетского истфака... Номенклатура на номенклатуре сидит, и номенклатурой погоняет! От постных комсючьих рож хотелось выть...

 В дальнем углу, положив руки на палку-тросточку, сидел древний дедуля-ветеран, увешанный орденами, медалями, какими-то значками и прочей продукцией Ленинградского монетного двора - он представлял здесь городской Совет ветеранов. Дедуля сидел неподвижно, словно изваяние, и молчал. Остальные, тусуясь по залу перед просмотром, вежливо кивали ему. Неподвижный и молчаливый, он напоминал, скорее, не живого человека, а ярко украшенную новогоднюю ёлочку, которую поставили в уголок по случаю праздника. Если бы украсить этого дедушку электрической гирляндой с мигающими лампочками, то сходство было бы полным...

 Показ начался. Фильм, уже не помню, какой, крутили не на киноэкране, а на видео. Собравшейся "общественности" предстояло решить, можно ли позволить этим буржуазным перерожденцам, этим барыгам-кооператорам демонстрировать то, что записано на кассете, в своих растленно-буржуйских видеосалонах, и не подорвёт ли этот самый фильм социалистических устоев общества.

 О чём был фильм, как я уже и говорил, не помню. Помню только, что была там какая-то лёгкая эротика - но, вообще, фильм был не "про это". Да я, к тому же, постоянно отвлекался от того, что происходило на экране, и с интересом наблюдал за "общественностью". Номенклатурные мужики и тётки смотрели на экран, похотливо потея и тяжело дыша, сморкаясь и пукая - а когда у них уже не было сил возбуждаться дальше, они останавливали кассету, и начинали своё "обсуждение". Тут уж они надевали на себя привычные маски казённой пристойности, и включали привычную пластинку:

 - Безобразие, разврат! Их нравы!... Западная мораль, чуждое искусство!... Два мира - две системы!... Вот вам наглядный пример загнивания капиталистического общества, кризис буржуазной идеологии и морали! Советским людям глубоко чужды все эти проявления... Зрители будут плеваться!... - а выплеснув эту "обязательную программу" друг на друга, кто-нибудь произносил: - Ну что, товарищи? Смотрим дальше? - и снова номенклатурные "товарищи" позволяли себе десятиминутную порцию "их нравов".

 Чем дальше проходил просмотр, тем чаще они останавливали кассету, и тем оживлённее и даже истеричнее становились обсуждения. Сцены, которые формально можно было назвать "откровенными", смаковались по нескольку минут и подвергались яростному осуждению. Мне, почему-то, пришла в голову мысль, что я нахожусь на каком-то заседании клуба великовозрастных извращенцев-мазохистов. А между тем, я был здесь единственным зрителем, которому ещё не было шестнадцати - до дня совершеннолетия мне оставалось месяца два-три. Но "товарищи", в пылу своего гневного осуждения западной поп-культуры обо мне начисто забыли...

 Забыли они и про дедулю-ветерана, который продолжал безмолвно сидеть в своём уголке. Но вот, наконец-то, кто-то из горкомовских "товарищей" обратил на него внимание, и обратился к присутствующим с предложением дать деду слово:

 - А теперь, товарищи, давайте послушаем наших ветеранов! Самуил Ильич, скажите нам своё слово, слово фронтовика-ветерана по поводу этого безобразия, которое мы только что видели на экране!...

 Дедуля очнулся. Повернулся к обкомовскому функционеру, и вдруг выпалил сочным басом, не стесняясь ни городского партийного начальства, ни этих бесполых тёток из женсовета:

 - Да идите вы на хер! Зае**ли уже всё время выключать! Интересное же кино, дайте досмотреть спокойно - а потом уж и пиз**те, сколько в вас влезет!... - и при этом гневно стукнул своей палкой в пол.

 Надо сказать, что во время каждого такого перерыва на обсуждение я включал свой "Репортёр", и записывал все эти идейно-правильные разговоры на плёнку. И ещё надо сказать, что я сидел, в аккурат, возле дедули-ветерана - а длинный выдвижной микрофон-"удочку" выставил прямо перед ним, так что его категорическая оценка записалась на плёнке настолько отчётливо, что лучше и не могло быть. И вот тут-то меня и заметили все присутствующие...

 Один из комсомольских секретарей, некий Саша Г., тут же подскочил ко мне:

 - Вы, молодой человек, из какой редакции? Ваше удостоверение! Немедленно отдайте мне свою кассету!...

 Комсомольского вожака осадили: дали ему понять, что именно эта запись никак не попадёт в эфир, ведь на облрадио тоже не дураки сидят - а на кассете у меня, кроме этой ветеранской фразы, записаны и все их гневные осуждения западной масс-культуры. Короче, всё обошлось без последствий.

 Фильм после ветеранской ремарки больше не прерывали, и с грехом пополам, досмотрели до конца - а потом я записал ещё пару синхронов с присутствующими, и мой редактор выдал в эфир скучный, идеологически-правильный материал о тлетворном влиянии западных киноподелок - и том решительном отпоре, который даёт ему совецкое общество.

 Правда, перед этим, фразу дедушки-ветерана про "хорошее кино - дайте досмотреть, а потом уж..." в редакции крутили "на бис" раз двадцать. И редактор всё вздыхал:

 - Конечно, я не люблю мата. Но если бы выдать в эфир всё, как было... Вот это был бы сюжетец!...

 А к дедушкам, увешанным, словно новогодние ёлки, орденами-медалями и сидящим в роли "свадебных генералов" на всяких официозных мероприятиях, я с тех пор стараюсь присматриваться повнимательнее: им уже нечего терять, и один Бог знает, что они ещё могут отчебучить...

Ночь в музее

 Супруге очень хотелось там побывать. Мне - нет. Во-первых, не люблю шарахаться по городу ночью - да ещё и "при параде", да ещё и с дамой. Пусть даже и на такси. Ночью надо сидеть дома, читать правильные мудрые книги, пить коньяк. Ну, или, в крайнем случае, спать. А во-вторых, была уже в моей жизни одна незабываемая ночь в музее - и с тех пор, когда я слышу эти два слова рядом, то ничего хорошего мне на память не приходит. Поэтому я предпочёл уехать на дачу к тёще, и провести время с пользой для её (тёщиного) дачного участка и собственного организма, нежели тащиться на ночь глядя в мемориальную усадьбу декабриста князя Волконского, и слушать-смотреть выступление русско-бурятского фольклерного ансамбля.

 Мы чистили участок от прошлогодней травы, потом выгуливали себя и собак на берег залива Иркутского водохранилища, а вечером жгли сорную траву и сучья, пекли в костре картошку, жарили шашлыки, и я рассказывал супруге о том, как осенью 1994 года у меня уже была одна "ночь в музее".

 Итак...

 Октябрь 1994 года запомнился иркутянам (конечно же, далеко не всем!) тем, что в городском календаре всяческих культурных мероприятий появилось ещё одно событие - Фестиваль русской духовности и культуры "Сияние России". Это Валентин наш Григорьевич Распутин расстарался, традицию такую учредил: каждый год в октябре приезжают в Иркутск разные окололитературные деятели, которых наш "печальник Земли Русской" считает "выдающимися русскими писателями и деятелями культуры" - и начинается!... Нет, конечно же, среди тех, кого Распутин вербует для поездки в Иркутск, немало и достойных людей - тот же писатель Леонид Бородин (кстати, иркутянин), к которому я отношусь с огромным уважением, или поэт Юрий Кузнецов - но, в основном, едет сюда какая-то странная публика, которую и в столице-то, скорее всего, знают только в рамках здания правления Союза Писателей России. Впрочем, позволю себе немного отвлечься от темы музейных ночей, и чуть подробнее рассказать о том, что за люди, по мнению Валентина Григорьевича, должны были в Иркутск "русскую культуру" и прочую "духовность".

 В октябре 1997 года мы, как всегда, снимали для своей передачи все эти "сиятельные" мероприятия - ибо знакомить иркутян с любыми, даже самыми шизофреническими инициативами, при условии, что их благословила мэрия, было нашей прямой обязанностью. Вот и экранили мы очередное "Сияние" - а так, как в фестивале принимала участие исполнительница русских романсов Евгения Смольянинова, было решено записать с ней интервью. Одно было плохо: расписание у Смольяниновой, как и у других гостей "Сияния", было достаточно плотным, и певица смогла выкроить для нас всего час - во время посещения посёлка Листвянка и байкальского побережья.

 Приехали мы в Листвянку следом за фестивально-"сиятельными" гостями, записал я интервью со Смольяниновой - отличное интервью, кстати, получилось. Готовимся мы ехать назад на своём микроавтобусике - и тут возникает перед нами наш "классик" и "печальник", и говорит:

 - Вы же в Иркутск сейчас едете? Тут некоторым гостям нужно в город вернуться - у них встреча с читателями, и они не успевают. Вы бы их довезли до города?

 - Хорошо, Валентин Григорьевич, - говорит наша режиссёр, - место в "рафике" есть, так что, пусть загружаются. Только побыстрее, а то у нас тоже график съёмок плотный...

 И Распутин подводит к нам нескольких своих корешей литературных корифеев во главе с какой-то тощей и прокуренной тёткой, и перепоручает их нам. И уходит.

 А эти самые московские "литераторы", которым, якобы, "спешно в Иркутск нужно", меж тем, занять места и отправиться в город не торопятся: они стоят возле нашего микроавтобуса, курят, пересмеиваются, кого-то ждут, кому-то машут руками, зовут... Когда истекло минут десять такого ожидания, режиссёр наша - добрейшая душа! - очень вежливо говорит этой самой прокуренной тётке, что, собственно, время-то идёт... пора бы уже и ехать...

 - Вам Валентин Григорьевич сказал - значит, ждите! - отрезает московская гостья, и начинает активно скликать своих коллег: - Едем! Поехали в Иркутск!...

 И вся компания начинает грузиться в наш "рафик". И тут же выясняется, что наших пассажиров - едва ли, не столько же, сколько посадочных мест в машине. Здесь уж мы все начинаем мягко протестовать: автомобиль, мол, не резиновый, и уж извините, уважаемые гости, но всех вас на борт принять не можем...

 Господи, что здесь началось! " - Да вы что?! Да вам Валентин Григорьевич сказал!... Да мы Валентину Григорьевичу!!! Да как вы смеете?!! ВАМ САМ ВАЛЕНТИН ГРИГОРЬЕВИЧ!!!...". Высунуться бы мне здесь, да сказать им, что я про их Распутина думаю, и в каком месте я его видал, и что хотел бы ему пожелать - но режиссёр Галина, уже видя, что я вот-вот именно это и скажу, хватает меня за руку, и шепчет: " - Ромка, ради Бога, не надо! Ну не надо!...".

 Ехали мы так: гости фестиваля расположились на сиденьях в салоне. Галину зажали на самом крайнем сиденьи между каким-то жирным "критиком-патриотом" и задней дверцей "рафика". Оператор Юра расположился, усевшись в проходе на кофр с видеокамерой. Я, как самый молодой и худосочный, всю дорогу стоял, нелепо согнувшись, и постоянно стукаясь головой о не очень-то мягкий потолок салона. Все семьдесят километров от Листвянки до Иркутска.

 И все эти семьдесят километров гости фестиваля вели меж собой высокодуховные разговоры.

 - Когда я уезжала из Москвы, - говорила одна из них (кажется, та самая, прокуренная), - мне все говорили: "Какая ты счастливая! Ты едешь туда, где родился Распутин! Будешь дышать тем же волшебным воздухом, которым дышит Валентин Григорьевич!...".

 - Да! - подхватывала другая, - это, поистине, волшебное место: здесь родились на свет святые Иннокентий Иркутский, Иннокентий Московский и Валентин Григорьевич Распутин!...

 - А вы посмотрите, какая здесь прекрасная погода стоит все эти дни! - влез жирный критик, буквально вжавший в дверцу нашу режиссёршу, - это оттого, что сильнейший эгрегор Байкала сейчас усилен мощным эгрегором Валентина Распутина!... Эгрегор... Распутин... эгрегор...

 Попал ему на язык этот "эгрегор".

 А когда мы приехали в Иркутск и подъезжали к гостинице, сидевшая рядом с водителем прокуренная фанатка Распутина закричала, обернувшись в салон: " - У кого-нибудь есть мелочь, деньги разменять?" - а когда купюру ей разменяли, на выходе бросила какую-то сумму нашему водителю на приборную доску...

 Благодарности за то, что их доставили в Иркутск, мы от московских "духовных культуроносцев" не услышали. Ну, а те слова, которые пробормотал им вслед взбешённый этой подачкой наш водитель, я здесь приводить не стану...

 ...Ладно, с тем, что за публику ежегодно возит в Иркутск на фестиваль духовности и культуры "Сияние России" Валентин Григорьевич, мы разобрались. А теперь я вернусь к тому, с чего начал - к своей "ночи в музее". Просто, это небольшое (или - большое?) отступление я сделал только потому, что тогдашняя наша "музейная ночь" началась, в аккурат, на праздничном концерте в честь закрытия этого высококультурмультурного праздника.

 Я щёлкал фотоаппаратом снимки для своего газетного репортажа - тогда я ещё работал в "АиФке" - когда меня выловил в праздничной толпе мой друг Лёша Шманов:

 - Старичок! Рад тебя видеть!!! Какие у тебя планы на вечер?

 Шманов - он такой: если он спрашивает, какие у вас планы на вечер, это означает только одно - то, что Лёха зовёт вас выпить. А в те годы Шманов ещё не был прозаиком, а был поэтом, и своего сорокалетия, соответственно, не отпраздновал. Говорю об этом только потому, что на одном литературном сайте он так и написал в своей автобиографии: "...до 40 лет писал стихи, выпустил две книжки. Где-то работал, что-то делал... Не помню. Пил много...". То есть, разговор происходил в тот период, когда Шманов занимался первичным сбором сюжетом для тех своих рассказов и повестей, которые принялся на-гора выдавать, едва разменяв сороковник.

 Так вот, он и спрашивает, Шманов этот:

 - Какие планы на вечер?

 - Да никаких, - говорю, - бар в Доме Актёра уже закрылся, в ДомЖуре - тоже. Но, если что, то денег немного есть...

 - Деньги - это хорошо! - говорит Шманов, - они нам утром очень понадобятся! Тут Ячменёв приглашает ехать к нему в музей, гулять всю ночь! Поехали с нами!

 - Иди ты, - говорю, - со своим Ячменёвым, знаешь, куда?... Ещё этого мне не хватало... - и дальше очень кратко и ёмко даю Лёшке понять, почему я категорически против его предложения. Дело в том, что покойный Евгений Саныч Ячменёв был... как бы подилекатнее выразиться? Одним словом, есть такой анекдот: " - Скажите, а почему в таком богатом культурными традициями городе, как Иркутск, до сих пор нет гей-клуба? - А зачем Иркутску гей-клуб? Ведь в Иркутске есть дом-музей декабристов!"... Так вот, Евгений Саныч был бессменным директором этого самого музея. Со всеми вытекающими.

 - Да брось ты! - говорит Шманов, - он же совершенно безобидный! Один раз, правда, приставал ко мне - так я его... того...

 - Чего, - говорю, - "того"?

 - Чего-чего! - отвечает Шманов, - трахнул! Не сильно, правда - слегка по уху трахнул - он и успокоился, не лез больше...

 - Ну, если по уху, - говорю, - тогда поехали. А то, знаешь, не очень-то я люблю подобные компании...

 И мы, взяв машину, отправились в декабрюжий музей. По дороге Евгений Саныч пару раз тормозил водителя возле ночных ларьков, набирал шампанского, коньяка, каких-то конфет, шоколада, постоянно восклицал: " - Господа! Едем к князю Сергею Петровичу!". " - Ага, - зубоскалил я, - и к княгине Евгении Александровне!". Ячменёв на эти намёки не обижался: по всему было видно, что настроение у него - разгульно-весёлое, и ничем его не проймёшь.

 Едва мы подъехали к музею и выгрузились, Ячменёв со словами: " - Пойду будить холопов!" отправился в сторону конюшен. Там, в конюшнях усадьбы декабриста Волконского, жил музейный сторож. Вскоре "хозяин усадьбы" появился перед нами в сопровождении этого самого сторожа - какого-то хилого на вид юнца.

 - Это Серж! - представил нам сторожа Ячменёв, - наш сторож, артист иркутского балета! Он сегодня покажет нам свои танцы! Идёмте же!... - и принялся возиться с замком парадного крыльца музея.

 Едва мы вошли вовнутрь, Евгений Саныч барственным жестом сбросил на пол пальто, которое музейный сторож кинулся поднимать, и, зажигая по ходу своего движения свет в залах, двинулся в гостиную. Вскоре оттуда донёсся его голос:

 - Господа! Господа! Не мешкайте, проходите! Будем пить шампанское! Будем пить-гулять всю ночь! - а вслед за этим из гостинной донеслись звуки рояля, и ячменёвский голос, напевающий: " - Кавалергардов век - недолог!...". Мы двинулись следом.

 ...Ячменёв пел про деву юную, которой не нужно обещать на земле любови вечной, мы со Шмановым едва успели выпить по стакану (ибо здешние "бокалы" оказались обычными гранёными стаканами) шампанского, и готовились вновь их наполнить, как вдруг из передней послышалась какая-то возня, а в следующий момент в гостинную влетели какие-то автоматчики в форме, которые сразу же бросились на нас. Потом Шманова и меня волокли к выходу - и последнее, что я слышал в музейных стенах - это вопль Ячменёва, напомнивший мне сцену из культового советского мультфильма про тайну третьей планеты: " - Я буду жаловаться! Я - директор музея!!!" - а в следующий момент нас уже усаживали в "стакан" милицейского "бобика" и везли в райотдел милиции.

 - Да-а... - ворчал Лёшка, - это называется "будем пить-гулять всю ночь!" Он, кажется, не снял свой музей с сигнализации...