Помоги проекту - поделись книгой:
У генерала были дети — два сына. Жена бросила его, когда младшему был годик, старшему — пять лет. Это была обычная проблема оперсостава МВД — жены просто не выдерживали работы мужей и того, в каком они состоянии возвращаются домой. Злыми, часто пьяными — пьянство в МВД началось в конце семидесятых, до этого выпивали — но не пили. Самое частое обвинение в этом случае было — ты молчишь, ничем со мной не делишься. А благоверный сегодня расчлененный труп вытаскивал из колодца канализации — поделиться? Или все же не надо? Вот и становились опера холостяками — к сорока годам половина, если не больше.
Ни один из сыновей в Афган не попал — успели, слава Богу, отслужить в мирное время. Один так и остался в армии. Генерал не видел ни сыновей, ни жену — жена сама не хотела его видеть — несколько лет. Тяжело было.
— Интересно. А если решите что не по пути? Тогда что?
— Тогда останусь на месте. Вы пойдете вперед.
Старик какое-то время помолчал.
— Знаете, Павел Андреевич. Не думайте ничего... но я думал, что людей порядочных уже не осталось. Тем более — в милиции. Все так и думают — как бы ловчее друг сдать. А насчет Афганистана... А вы сами как думаете?
— Уходить оттуда надо — генерал снова вспомнил певцов
— Уходить... — недобро прищурился старик — хорошо, уйдем. А дальше что будет? Думаете за нами не пойдут? Другой за нас разгребет? Тут вон я слышал, люди рассуждали — одно бы дело за свою землю, а то ведь за чужую. Э, нет, милые мои! За чужую то как раз и воюют, чтобы не воевать за свою! Отступишь — будешь со своей земли выбивать потом. А то что неправильно воюют — то дело другое. Попробовали бы — году в сороковом — пятидесятом-шестидесятом за границей базы расположить и через границу шастать. Подвели бы Катюши к границе и ... Большая часть потерь то — оттого что на месте стоим. А мы на месте — стоять не будем. Сначала здесь скверну повыведем. А потом и там разберемся, что к чему. По-настоящему разберемся, так что потом отцы сыновьям расскажут, а сыновья внукам. Куда лапы свои не стоит совать. Ну, так как? С нами?!
Генералу тоже редко приходилось встречать людей, которые так могли говорить. Не просто громкими словами — а с непоколебимой верой в сказанное. И если они уйдут оттуда — за что тогда воевали те двое пацанов в переходе?
— С вами. С вами...
Ущелье Пандшер.
Лето 1987 года.
Продолжение
Снайпер — это не просто меткий стрелок, вооруженный отборной винтовкой, стреляющий дальше чем все остальные. Снайпер — это нечто другое.
Главное оружие снайпера — это голова. Которая, как известно, дается человеку не для того, чтобы шапку носить. Голова человеку дается, чтобы думать. Вот и снайпер — для него недопустимо воевать по принципу «ввяжемся в бой, а там посмотрим». Снайпер должен продумать все до мельчайших деталей — подход, выстрел, путь эвакуации. И только когда он все продумает, прорепетирует — в голове, а часто и на местности, когда он будет уверен, что все идет так, как надо — только тогда он пойдет на выстрел.
Не раньше.
В Советской армии снайперское искусство не ценилось — целилась огневая мощь, количество стволов и количество выплевываемых ими пуль. Нормального обучения снайперов не удавалось наладить, и потому что советская армия была призывной, а снайпера надо учить не год и не два. Ситуацию частично исправляли призывники из Сибири и малых народностей, с детства «бьющие белку в глаз». Что же касается пуштунов — то их учить стрелять было не нужно, наоборот это они могли поучить стрелять пришедших на их землю шурави. Оружие у пуштунов было старым, пули и порох стоили дорого — поэтому они с детства учились отправлять пулю точно в цель. Одна цель, один выстрел, один труп. Так стрелял капитан Мирза — так стреляли все мужчины его племени.
В американских снайперских командах обычно бывает по два человека — снайпер и наблюдатель, причем каждый член команды может выполнять работу напарника и когда снайпер устает — они меняются местами. В советской армии снайпер действовал один, потому что снайперская винтовка не такая тяжелая и унести ее может один человек. Капитан Мирза действовал в команде, состоящей из трех человек. Первым — снайпером, выполнявшим основную работу, был он сам. Вторым и третьим номерами у него были мужчины его же ветви рода, его племени — только им он мог доверять. Одного из них звали Аймаль, а другого Бахт. Только имена, фамилиями никто не интересовался, да и часто у афганцев вместо фамилии было название племени, вот и все. Оба они были хорошо подготовленным бойцами, причем если Аймаля готовили в батальоне коммандос, то Бахт изучал науку войны в одном из лагерей под Пешаваром...
После отъезда советского генерала Мирза тренировался еще один день и сжег под сотню патронов, прежде чем понял, что привык к винтовке. Никто его не тревожил и никто не указывал что делать. После этого он упаковал винтовку в контейнер, обложив ее старыми ватниками, и собственноручно закрыл. С печатью. Потом начал готовиться к экспедиции. В Пандшер.
Про Пандшер вообще знали мало, за годы войны часть старых укреплений была разрушена, вместо них были построены новые. Ущелье Пандшер было превращено людьми Масуда в серьезный укрепленный район, и прежде чем сделать тот самый, единственный выстрел — следовало разведать обстановку и осмотреться. Для этого он взял с собой обоих своих помощников — Аймаля и Бахта.
Вооружились они так, как и привыкли вооружаться. Мирза, помимо винтовки, взял свой старенький, проверенный в деле ППС, которые шурави поставляли сюда, и к которому он уже привык. Аймаль не расставался с автоматом АКМС, Бахт предпочитал РПК. У двоих из них были пистолеты ПБ — афганский спецназ снабжали так же как советский, а пистолетом Мирзы был АПС — если надо было действовать тихо, он предпочитал хороший нож. С собой взяли по одной МОН-50, по несколько гранат и по одному РПГ-18 на брата, на случае если придется отрываться. Что же касается еды и воды — то пуштун сможет себя прокормить в любых горах.
Вертолет высадил их на самом краю ущелья Пандшер, южнее кишлака Садбарг. Сплошной оборонительной ПВО там не было, как в центральных секторах Пандшера — но и там их обстреляли из ДШК. Хорошо летчик попался опытный, прикрылся горой и ушел. Тем не менее — пришлось понервничать, а Аймаля даже ранило осколком от разбитого иллюминатора — пуля прошла совсем рядом. Нехорошо — толом высадиться не успели — и на тебе...
Высадили их на склоне, с ходу по-десантному. Иначе было нельзя — любое место посадки сразу отследят и за пришельцами сразу начнется охота. Таких вот заходов на посадку вертолет сделал семь — и попробуй, разберись где именно он высадил группу.
Когда шум лопастей затих, растворился среди горных хребтов, все встали, откинули покрывала которыми укрывались на склоне. Такое покрывало было у каждого пуштуна, накрывшись им, он словно растворялся на склоне, и уже с пятидесяти шагов его сложно было заметить. Только если достоверно знать что здесь кто-то есть.
Выстроились в волчью цепочку — Бахт, Мирза, Аймаль. Бахт был впереди, потому что учился у моджахедов, знал их повадки и выглядел как моджахед. Если работа предстояла в местностях, условно контролируемых советскими или правительственными войсками — первым тогда шел Аймаль.
Прошли они немного, не более километра. Нашли горный распадок, замаскировались там. Чтобы не привлекать внимания, они решили передвигаться, по возможности только в темное время суток.
— Старшой!
Скворцов вздрогнул
— Нервным ты что-то стал.
— Нервы сдают... — согласился старший лейтенант
Одним мощным броском Шило закинул свое тело, отягощенное автоматом с подствольником на плоскую крышу хижины. Они оба жили здесь, потому что хижина стояла пустой, ней некому было жить. Вся семья, которая здесь жила до них, погибла в ходе одной из Пандшерских операций...
— Нервы сдают — лечись. Сходи к Чинару, у него кишмишовка есть.
— Да пошел ты... — беззлобно ответил старлей
— А что? Нервы лечит.
— Кому как.
— Что с тобой, старшой? — сняв с себя обычную дурашливую маску спросил прапорщик
— Тебе не кажется, что нас тут забыли?
Шило подмигнул
— Контора никого не забывает.
— А серьезно?
— Но Барс же был здесь.
Барсом или снежным барсом они называли подполковника Цагоева. Еще его называли старший или старшой — так же как в группе называли его, Скворцова.
— Больше трех месяцев прошло.
— И что? Он нас что: должен как малых детей нянчить?
— Да я не про это...
— А про что?
— Какого хрена мы здесь делаем? Кого мы охраняем? Какого черта мы забыли в обществе дезертиров? Мы что теперь — тоже дезертиры?
Шило мрачно улыбнулся
— Может и так старлей. Но знаешь, я предпочту быть дезертиром, чем иметь дело с этими. Теми о ком мы читали. А что касается остального... Знаешь...Только за тот зимний рейд мы столько духов набили, что хоть орден Ленина на грудь вешай.
— Помнишь, что я тебе тогда ответил?
— Помню. Орден святого Ебукентия с закруткой на спине нам светит. Но согласись — дело делаем.
Странно — но они и вы самом деле до сих пор ни разу (!!!) не стреляли в советских. Зато если считать зимний рейд в Пакистан, из которого выбрались чудом — было уже три стычки с духами. Скворцов уже думал, что не все так просто и понятно, если духи воюют с духами, да еще с такой звериной жестокостью. Ведь Масуд по словам замполита был настоящим зверем — но если он такой же как остальные, зачем его так хотят убить?
Внизу кто-то зашел за дувал с улочки — и оба спеца подобрались, готовые к броску. Но это был всего лишь один из «своих» афганцев.
— Надо идти... Идти... — на ломаном русском попытался он объяснить суть событий.
— Иди! Иди! — отправил его Шило. Сейчас и мы придем.
Засветились они у родника — опасное место родник, там постоянно есть люди. Но только не ночью — ночью афганцы боялись ходить на родник, считалось, что ночью из родника пьют злые духи...
За водой спустился Аймаль — в горах было темно, тихо, только висящие в небе большие, крупные звезды давали хоть какой-то свет. Аймаль двигался быстро и тихо, подобно большому ночному хищнику, через каждые несколько шагов он останавливался и прислушивался. Прислушивался внимательно, до звона в ушах — ничего. Вот и родник — он бил из расщелины в скале и кто-то поставил здесь камень — чтобы удобнее было набирать воду. Аймаль наполнил одну фляжку, вторую — и тут заметил неладное.
Ниже, на тропинке ведущей к роднику из кишлака стоял бача! Одному Аллаху было ведомо, как он вышел ночью из дома и зачем он пошел сюда, к роднику — но он был здесь. Возможно, он пошел сюда из мальчишеского любопытства — услышал рассказы отца, что у колодца ночью бывают джинны и решил проверить — так ли это. Или наоборот — не так, в последнее время дети ходили в школы, школы открывали даже в мятежных районах, чтобы не отставать от проправительственных — а в школах рассказывали, что джиннов нет.
Как бы то ни было — он пошел сюда, ночью и наверное без спроса. И с ужасом убедился — что джинны существуют.
— Иблис... — пораженно выдохнул пацан
Для Аймаля человеческая речь стала спусковым крючком, выронив наполняемую водой фляжку, он бросился вниз, на тропу. Пацан метнулся обратно в село, что-то тоненько пискнул — но не успел пробежать и десяти метров как Аймаль нагнал его. Нагнал, рухнул сверху, повалил на землю, пытаясь нащупать голову пацана чтобы отработанным движением свернуть шею. Резкая боль пронзила мозг — бача укусил его! Озверев от боли и неожиданности, Аймаль стал изо всех сил колотить пацана головой о камни. Он бил со всей богатырской силой с ужасом думая, что будет, если пацан все-таки извернется и вырвется, побежит в кишлак. Тогда их просто загонят и перебьют как диких зверей...
Не вырвался — после очередного удара под стальными пальцами Аймаля что-то хрустнуло, он почувствовал пальцами что-то липкое, горячее. Пацан больше не шевелился...
Услышали?
Аймаль замер на месте, уподобившись притаившемуся в засаде хищному зверю, всецело обратившись в слух. Если пацан был не один, если с ним кто-то был — он обязательно выдаст себя. Вздохом, шорохом — но выдаст. Свидетелей оставлять нельзя.
Но горы молчали. Молчали, потрясенные свершившимся злодейством. Они не в силах были говорить.
Чисто. Никто его не увидел, никто его не услышал. Никого больше не было здесь, в этих горах. Были только джинны — но они никому не скажут.
Аймаль, осторожно ступая, выверяя каждый шаг и оглядываясь после каждого шага, подошел к телу ребенка, поднял его — мальчишка еще не остыл, хотя был мертв, голова его болталась подобно ветке, сломанной ударом камчи. Повернувшись, Аймаль прошел пару десятков метров — он прекрасно видел в темноте и знал куда идет. После чего он размахнулся — и бросил еще не остывшее тело афганского бачи в пропасть.
Ни Мирза ни Бахт не спали — Бахт занял позицию левее от пещеры, наставив на тропу ствол РПК, а Мирзы вообще не было видно. Глупо было предполагать, что никто ничего слышал — воины племени джадран в ночной тиши слышали даже поступь джиннов по камням. Они не знали, что произошло, но шум насторожил их, и они были готовы к бою. Бахт мог хлестнуть на весь магазин по тропе, шквалом огня сметая идущих — а Мирза из ППС добрал бы тех, на кого не хватило пулемета Бахта.
— Братья, это я — негромко сказал Аймаль на пушту
Никто не сдвинулся с места. Никто не встал ему навстречу. Братья не верили ему — они хотели знать, не ведет ли он кого за собой по тропе. В разведвыходе можно было доверять только себе самому. Потому Аймаль встал на тропе и стал ждать, чувствуя на себе перекрестье прицела.
— Что случилось? — наконец, после долгого ожидания спросил Бахт из тьмы.
— Там был бача. Он видел меня. Я его убил.
— Кто еще?
— Никого, клянусь Аллахом.
Бахт какое-то время молчал, словно раздумывая верить ему или нет. Потом поднялся с лежки.
— Тебя никто не видел, брат?
— Нет.
Через какое-то время появился и Мирза. Молча выслушал нехитрую историю, размахнулся — и хлесткий звук пощечины эхом отразился от ночных гор.
— Сын ишака! Как тебя, воина джадран, застал врасплох какой-то бача?!
Аймаль покаянно молчал
— Сворачиваемся, уходим. Сейчас же. Ты, Аймаль, пойдешь теперь первым...
Колонна уже формировалась.
Колонной то, что стояло на главной улице нищего поселка, офицер Советской армии мог назвать только в состоянии сильного подпития, не иначе — но для здешних мест это была колонна. Полтора десятка ишаков, этих живых мохнатых грузовичков, которые в высокогорье были единственной тягловой силой погонщики, покрикивая и тыкая длинными палками сбивали в нечто, напоминающее колонну. Чуть в стороне формировалась группа охранения — десять человек, немного для такого каравана. На удивление Сысоева возглавлял ее лично Николай.
— Куда идем?
Николай, который в этот момент сидя на дувале перешнуровывал свои кроссовки — в долгом пути очень важно, чтобы с обувью было все в порядке, поднял глаза на подошедших спецов.
— В Руху пойдем.
— За грузом?
— Да.
— А ты почему?
— Муаллим пойдет с караваном. Готовьтесь.
Поделиться книгой: