клюев кузмин и хор
клюев: александр где ты где ты пригорюнились эстеты любо нам белоголовым хворостинку обнимать плеткой весело хлестать в бане рай за белым паром встал солдатик с самоваром в полудреме гибнет роза что классическая поза если в неводе лепечет гимназическая стать ну смеяться и ласкать темных бусин попроворней заметался шар игорный кузмин: не вернуться — в чашке рыбы в блюдце — сахарные глыбы ястреб в ложечке сидит незнакомо говорит: тектоническим кларнетом любовался нынче летом солнце вечером горело отчего немеет тело метр восемьдесят рост позади багровый хвост неизвестное лицо проскользнув шепнуло всё шли на стрельбище студенты пот на крупах в ранцах ленты у развилки странный дом он схватил депешу ртом вынуть печень моряка не поднялася рука хор: нам искать варенья влаги цыпок паюсной бумаги лишь в антракте белый зал стал похожим на овал спешно щеку подставляя и затылок опуская на три круга в шумный ад провалились наугад 1988 «по пажитям пронесся чудный гром…»
по пажитям пронесся чудный гром воспрянула и второпях призналась: «нам трапезничать выпало вдвоем» притихло все еще не просыпалась в холодном поле зябнущая рать молчи констанция и будь благоразумна припоминая: «нам не отыскать и половины требуемой суммы» он обезумев лег на пулемет под ангельским растаявшим сугробом и гад морских окостеневший лед в тигриный зев в кипящую утробу вошел как отрок в баню наугад и опрометью кинулась сиротка вслед за вергилием в громокипящий ад мазоху вслед под вздыбленную плетку 1990 правда о карабахе
с. г.
I искатель приключений на коне въезжает в сад а там цветы на катетах висят и прочие изящные предметы вбегают лук стрела и командарм им знание всесильное дано сжигать пожаром суждено мальчишеское опытное сердце литавры — бум! тимпаны — хрясь! вокруг природа разлилась кто здесь знаком голубоглазый с краю застенчиво свирель сжимает рукой унылой некрасивой но в то же время и спесивой и вкруг достойного чела венок намеренный свила судьба тимпаны — хрясь! литавры — бум! он выезжает наобум и стайки пыли поднимаются из-под копыт та в небо вроде норовит другая в глаз еще одна уже как будто не видна II он шепот тесный разбирал едва но незнакомец перевел слова: «возьми эмалевую миниатюру ищи красавицу по белу свету чем ближе она будет — тяжелее и тяжелее сделается ноша как железобетонные вериги но от нее тебе не отказаться так печень не отсечь так не отгрызть десницу» вот сорок дней проходит пятьдесят сто тысяч дней как сонное мгновенье он поднимает крышечку а там журчание и стоны и биенье и лепет — и вовек не разобрать какая симфоническая сила холодную размеренную стать в горячечный пасьянс сложила III но в этом конусе пчелином почти что кисеей почти что гадом стклянным притоптывать картину за картиной ее ли мишура обрубок деревянный? опять опять сидит сидит бессмысленная возле речки поет нехорошую песню «коля коля коля блядь» — поет «я иду тебя ебать» — поет «утром я почти как смерть» — поет «приоткрою в спальню дверь» — поет не в карабахе ли не в карабахе ли зажарили каннибалы сердце теперь не выйти на променад не приодеться всюду видная дыра поднимает волны кит «орден красная пизда на груди его горит» IV удалось ли ей встретить нахального колю удалось ли пропеть ему в ухо бесстыдную песню мы не знаем не знаем мы сильфиды летаем с цветка с цветка на цветок нас почти уже нет словно финское взморье ветром дунуло горьким горчичным и сникли луга и некуда больше нектар нектар приносить благозвучный старец встал опираясь на палку рядом юноша рында держал портфель с золотой монограммой встал старик говорит: V «наглый наглый мальчик ты не проглотил мы возьмем корзинку а в корзинке гладиолус англия америка тайные духи их бесследный запах сводит всех с ума только прикоснешься потрясешь флакон сразу карусели мягко поплывут мы валета злого близко подведем чтоб ему скамейкой голову снесло красивую голову злую коварную милую! дзынь! милую! ах несчастный случай скажут все врачи только мы с тобою будем правду знать наглый наглый мальчик прыгай высоко прыгай далеко а тому кто видит шелковый канат выколем глаза деревянным шилом» VI сомкнутся греческие вазы в какой-нибудь коварный миг и разве скажешь тут: мой разум и к этому привык на огнестрельной пуповине оксюморона пузырек так в непоседливой пучине сверкнет спасительный шесток с небес сорвется прямо в руки и ухватись и подтяни пока в возвышенной разлуке холодные проводишь дни покуда медленные всходы плывут в недвижном парнике пока дары глухой природы в твоей настойчивой руке твердеют воском тают глиной в потемках ширятся растут покуда шелест голубиный зовет на грозный суд VII о всё бессмысленней и ненадежней вязь! дремотный прозвенел звоночек и вот сердечко простучало так изогнулось зарыдало «не проза — сок» «не грудь — овраг» «не мышцы — мыло» еще девица подошла и в унисон пропричитала психея бьется на трибуне вот запрокинутый графин под свастикой любезной бьется калейдоскоп не разберется все растекается ушло по черной трубке водостока гиперборейское весло гиперболическое око сигналы ветхих городов переговоры поездов «не та змея что кроет землю а та что впаяна в гранит и вот: насмешливая старость стучит условленною дробью гудком фабричным голосит висит цыганка на цепи по полотну каратель мчится и парус крутится над тучей но неуклюжий пар могучий вотще извергнутый впотьмах тишающий разгонит прах» девица вскрикнула вбежали десятки золоченых тел и выстроившись закричали: «мы веселились танцевали ты ж бубенцы срезать велел сорвать уздечки вылить чай ванильную разрезать булку» наперерез по переулку наставник шествует с клюкой но время зачинает бой и сонмы нежеланных дев скупой приветствуют посев VIII совсем простым как трилобит иголка кактуса в пустыне тарантула разъятый хвост две ноты скачущие в сердце ми-соль! ми-соль! не повинуется штурвал он в полутьме гризетку миновал потрогай душечка как встал какой он теплый и опрятный на шее черный след на скулах пятна «мы до сих пор одним стремленьем живы крепить приливы и отливы поэзии — глухое мастерство тебя качнет но высушишь его упрячешь в медальон двурогий» горит опустошенная луна отравленная кровь струится орлица с женскими плечами прислушивается на скале что там за стоны хрипы и зевки сверкает девственная влага на пажитях срастается туман привычный час в нагорьях карабаха IX была смертельная весна мы гуляли в зеленых плащах миша миша сколько лет посещает нас вампир мы бледнеем и бледнеем иссякает наша кровь царская гусарская дорогая кровь миша миша это дьявол рано утром полетел и подбитым вороненком через форточку на стол это ведьмы миша миша нас сетями оплели тесные зеленые из крапивы шиты зубом нетопырьим миша миша там пожар что пылает? карабах карабах пылает миша вот и чаща все горит не провалимся в болото не утонем мы в заливе нет и нет в горючей чаще пусть завалит нас стволами пусть навеки погребет превратимся миша в уголь превратимся миша в нефть Х карету кадмием сын нагрузил лениво неведомую плетью пригрозив но падчерица к жатве притерпелась и удочка с гудящим поплавком переметнулась в левую долину викентий сахар карабах опора но кто еще перегрызет колечко попробует судью остановить в горящую перескочить карету? XI мы погружались глубже тяжелей в бездонную классическую воду почти желе но вероятно был и кислород не зная что такое боже что они глаза неясные открыли произнесли какую-то цитату — из саути про черта что увез беспечную старушку — так выросла полифония в новосибирске проживал красавец но вот его машина раздавила но вот его машина раздавила и он проник под лед и он проник под лед и там увидел там 1986-91 «кочан зайчонок ест»
«кочан зайчонок ест» на полунощном пире там магниевый днепрогэс луна в гвадалквивире там баба сеяла овес в пучине маскарада пустили поезд под откос под грохот канонады «откройся маска» — «не скажу волшебного словечка» проходит заяц по ножу к скрипучему крылечку и видит серый: нет крыльца лишь степь без краю и конца 1990 «три года прошло…»
три года прошло или может четыре три с половиной нет уже ни стола того ни кровати ни торшера поддельная бронза шелковый шар они так хотели друг друга умерли разошлись спой песню солдат о полночной казарме шепоты шорохи смех фыркнула спичка погасла сладко спать в мускулистых объятьях пока не сыграли побудку стой у фасада смотри проходят фарцовщики панки мать из липецка к сёме меерзону приехала клюква в лукошке чем дальше в лес сворачивается ветшает зрение куда зачем зачем куда предъявите пропуск вот там в полумраке распахнута на подушке освежеванная ядовитая книга николая гоголя? джона апдайка? ихара сайкаку? нет ничего не вижу 1987 «то льдины колкий луч то исповедь танцора…»
то льдины колкий луч то исповедь танцора не скоро двинется покатится не скоро семейный поплавок держи его держи тут дрогнули ножи несчастье строгое неверностью пленяет все вышито вовек не полиняет а сборки вытачки ужо не снизойдут до чтения минут томительный мотив ему приснился косо в могилу утлую скользят скользят колеса мольбы молитвы костыли ничуть не помогли 1987 «там нет свободных мест и пассажир выходит…»
там нет свободных мест и пассажир выходит сжимая ствол в руке велосипедный шквал пизда пизда смятенье душу сводит он здесь бывал он здесь бывал еще младенцем хладным цвела вокруг летейская волна и наплывала облаком отрадным весна и тонкой ветошной промозглой колыбелью ему покажется несносный сквер где сорок лет назад грачи свистели на греческий манер 1987 «текут часы и крякает скворец…»
текут часы и крякает скворец молчи пустынник — где твоя обнова? не радует расчерченное слово оброс литотами мертвец наутро вновь загомонит трава тревожное разлезется заклятье петух овраг изношенное платье се гобелена сытая канва так поезд под откос шаги страстей невнятны за речкой молодуха голосит погиб ребеночек и тень его висит зеленые разбрызгивая пятна 1986 «теперь о листьях…»
и. с.
теперь о листьях листья волнуются раз одурманенный водкой снотворным «говорила вместе нельзя принимать что же» залезли на крышу собрание злых бесед прах из котомки фрейдиста куда ты любишь кончать? в тебя — отвечает теперь о шахматах мы словно пешки кавафис писал доклад для съезда получилась поэма «бледный огонь» спишь будто и не со мною будто бы видишь другую другого беса за энным плечом 1987 «в руинах непокорного гензухтен…»
в руинах непокорного гензухтен лежал как обруч господин и руки вымазаны пудрой и белое лицо нарядом свадебным недаром на «ужас» «сажу» переняв с нераспакованным товаром да на конклав хотел надеть парик приладить мушку глядишь — склерозом схваченные пальцы дрожат как мышь осенняя дрожат как полевая дрожат как зайчик у ворот что соловья поймал сгорая и жмет его и жмет 1988 «сатанократии застенчивые цепи…»
б. л.
сатанократии застенчивые цепи чуть различим ход тачки бесовской но может быть и в скандинавских фьордах расплеснутая обмирает ткань и может там всего быстрее пули и может будет веселей кататься и может там закроются глаза глаза закроются покатятся минуты и губы высвистят: ах эти фьорды фьорды 1986 балтия
I curriculum vitae двойная спираль поникли родные осины и бьется в обновах рычащий китай и челюстью машет ослиной твои риббентроп золотые плоды на скатерти вмиг отыскали и вольно наядам дремать у воды в двойной полнозвучной спирали II не ты ли полифем трубою над морем мрачным повертел? я б и сегодня был с тобою когда бы вправду захотел как ключник петр непреклонным подветренный слагая гимн многозначительным канонам шестиголовых братьев гримм III в мертвецкую! и собакевич встал под звон критической медузы теперь бы кость или металл загнать в сияющие лузы но девушке хвостатой невдомек что плоть разумная синеет кремль рушится и даже уголек в лачуге мусорщика тлеет 1989 «отчего немилость некстати…»
отчего немилость некстати это нестойкое чувство втихаря лихорадкой вселилось так вплетаются бесы инкубы или суккубы в полотняную печень в заливистый позвонок в плеть-язык было — не было не ромашка не лютик позорный прозорливый словно перо вот холодные вишни рано утром на даче вчерашний знакомый спросонья роняет на пол укатились засохли вот и дверь перекошена петли сиро скрипят занавеска выгорая истлела нет ее здесь он лежал на кушетке вокруг теперь подорожник иван-чай осока выросли семена в коробках стручки под землей проснулся зевнул слез с постели закурил много пили вчера вишни ел жажда мучает юность уходя не оставил ни адреса ни телефона но обернулся все же за калиткой по-крестьянски ладонью махнул 1988 «в этом краю офицерских услад…»
в этом краю офицерских услад буду ходить на парады как отсосавший в сортире солдат с остановившимся взглядом буду армейские фильмы смотреть в горестной будке казенной утлою койкой до утра скрипеть страстью сырой ослепленный дабы истошный вот этот скрип-скрип шорох постыдного сора рыбкой губастой надежно прилип к ангелов ясному хору 1988 из катулла
о пташка бедная! лишь у неслоговое озябший разговор пронзит и ненадежное слепое сердечко затрещит вотще на легкие частицы рассеется — но гордо вновь аорта бьется пульс стучится проистекает кровь 1989 «вырастет в саду грибочек…»
о. в.
«вырастет в саду грибочек» череп нежно возвестил «исповедаться не хочешь?» отвечаю: нету сил обездоленная марфа у промозглого окна но и это только арфа но и это лишь зурна 1989 «такой болезненной осокой не случалось…»
такой болезненной осокой не случалось порезать палец мрамор мрамор кровь пристанционный вальс и коржики вспухают почти бульдог синюшное стекло французский паспорт перелетной рыбой скользит в неприбранном купе а за окном полярное сиянье скупые пастбища пустые закрома 1986 «по легким волнам инобытия…»
по легким волнам инобытия порой пирог кипящий проплывает но телескопом ставшие весы не взвешивают больше не сверкают какой волшебницы немыслимый зарок цветами смертными заполонить страницу заковывать ничтожный лепесток в посеребренную темницу? вот зеркальце чтоб насмотреться всласть но сколько дней не отвечает разум на аллергическую бойню тополей на имя связанное в деминутиве 1988 русские гимны
I демьян соседа привечает усадьба барская горит по вечерам христос гуляет в сопровожденьи гесперид прислушайся глаза зажмуря злодей от кары не уйдет набили лакомую тюрю в его растерзанный живот II вот в темноте раздался писк землянка обгорела разнузданный эквилибрист корячится умело и расточительный народ что в муроме пасется его запустит в оборот и кровью захлебнется III по воле волн иосиф гоголь плывет на бочке паровой к своей противнице убогой неблагонравной и скупой его приветствуют наяды на щекотливом языке их полнокровные наряды блестят как рыбы на песке к чему такое приключенье по-птичьи ничего не знать и щебетать до исступленья и захрипеть и замолчать? IV только детские книжки читать только голос америки слушать этот лад домотканый не знать этот строй непреклонный нарушить испариться как отблеск меча на щеке молодого матроса что детей потрошит сгоряча в злые волны швыряет с утеса V глянь: красный крест и полумесяц в темницу смрадную идут под вечер узника повесят шакалам жадным отдадут а мне бы зайчика какого перевернуть на помеле похоронить его сурово в нравоучительной земле VI не карфаген погиб а тщетная природа стеная залегла в ингерманландский мох о простодушие! крестового похода анахорет не выдержал издох зачем смиренничать? в отеческой гробнице как тать шуршит известкою стальной уклюжая египетская птица свой уголок убравшая слюной молчи костлявая! стерильными цветами не оживить правдоподобный быт и gott mit uns и пчеловоды с нами и рай сметаною облит въезжает на хрустящем кадиллаке в отечества позорную трубу чтоб выловить в громокипящем мраке сбежавшую рабу по каплям не выдавливай — застынет смолой на царскосельских погребах знай: чаша жгучая проказника не минет с орнаментом из веточек и птах VII теперь уж отказался от дьявольских щедрот но стылой погремушкой плутают вслед за мной ничтожные свиданья ненужные дела и пальцами сцепившись простуженно поют: «смотри снежок весенний весь мир перевернет и ты горячей каплей на чью-то упадешь холодную и злую мальчишескую грудь» 1988-91 «кремлевские войска свирепые куранты…»
кремлевские войска свирепые куранты пустился в путь железной ряской стянутые франты стальная ртуть где наискось огни святого эльма перевернул страницу: вот они дрожащие бесцельно под грозный гул прохожему на чудное мгновенье грозят грозят хотя от лая ангельское пенье не отличат 1986 «о авраам! уже пылает куст…»
о авраам! уже пылает куст и филомел в акациях рыдает к нам снизошел осоловевший пруст и няне в гамаке листает под сенью девушек но выпадает том из пальцев схваченных артритом словно лужа ноябрьским бесстыжим льдом о авраам! уж подступает стужа смиряя языки и милостив господь развеяно величье вавилона не наклепать на выцветшую плоть ни правого ни левого уклона 1990 «жужжит в неведеньи пчела…»
жужжит в неведеньи пчела а там сбывается заклятье ей мастерица привезла венец и свадебное платье в телегу запряженный конь хорей чеканит длиннозубый: «мы с павликом прошли огонь и все евстахиевы трубы» «неси малютка перстенек» — лепечет золушка украдкой а падчерица наутек как промтовар по разнарядке и в омут прыгает стремглав где всяка водоросль ликует застенчиво перестреляв орфоэпическую сбрую 1990 «так тягостно мой гитлер умирал…»
так тягостно мой гитлер умирал с его озябших плеч слетали пчелы замерзла мраморная штора под тусклый звук назойливой трубы: «предстану я распахнутой сосной и голос мой средь янтарей застынет умолкнет конопля и филомел споет о том-о сем споет неприхотливо» 1986 «чем слаще сумерки тем колокол острей…»
чем слаще сумерки тем колокол острей расплеснутый пейзаж вооружает сирень совьет гвардейца на скамье размятого спасительным гипнозом лежать и выть проходят корабли за рифом снасть разобранной фелюги и петроград костлявою рукой сдирает с зайчика и мех его и перья 1986 «потупилась: из сумки достает…»
потупилась: из сумки достает черновики простого ариозо усиленно замочек засвистал мелькнули лента кружево ботинки расколотая зрительная трубка дешевый портсигар без монограммы упрятанный в коробку стетоскоп о что там что за стеклышком цветным? отечества двоякий дым и вдалеке адмиралтейство нежно разрушенным корабликом грозит 1986 «бежит бежит а рядом с нею…»
бежит бежит а рядом с нею еще таинственней бежит в тот вечер дуру-гонорею ему прелестница дарит он видит купола трамваи прах круассанов на лотке а искра красная живая поблескивает вдалеке глядит в морозные пустоты кокаиническим зрачком и гибнут розовые соты под легковесным каблучком 1987
