О себе самом и о епископах

они истирают пороги дверей власть имущих, но не пороги мудрых[63];

они думают только о своей выгоде, но не об общественной пользе,

чтобы творить зло своим ближним.

Я могу рассказать и об их своего рода «мудрости», если позволите.

345 Один хвалится благородным происхождением, другой красноречием,

третий богатством, четвертый семьей.

Те же, которые не имеют чем похвалиться,

достигают известности благодаря испорченности.

Но «мудростью» является и вот что: не владея речью сами,

350 они связывают с помощью закона язык тех, кто более красноречив.

И если бы была некая борьба с использованием глаз и рук,

вы удалили бы также и их, мудрецы!

Разве это не очевидное насилие и не явный вред?!

Кто потерпит все это? Таинственная вещь:

355 В то время как уже почти вся вселенная

получила от Бога столь великое спасение,

сколь недостойных предстоятелей[64] мы имеем [в Церкви]!

Я буду кричать о правде, хотя она крайне неприятна.

Думаю, что играется некая прекрасная театральная сцена:

360 сейчас [мы видим] маски, а потом[65][увидим истинные] лица.

Мне стыдно сказать, как обстоят дела, но я все же скажу.

Хотя мы поставлены быть учителями блага,

мы являемся мастерской всех зол

и наше молчание кричит (даже если будет казаться, что мы не говорим):

365 «Лукавство стоит во главе[66]; пусть никто не беспокоится об этом!

будьте дурными — это самое простое

{137} и лучшее». Практическая деятельность становится законом.

Ведь если иной даже под влиянием учителей с трудом может

обратиться к благу, то когда есть

370 плохой пример, он пленен: он словно поток, бегущий по склону.

Вот причина этого: говорят, что орел в лучах солнца

премудро судит о зрении новорожденных птенцов:

так он распознает, кто из них настоящий, а кто — нет.

Одного выбрасывает вон, признавая себя родителем другого[67].

375 Мы же с легкостью поставляем на кафедру всех,

если только они желают этого, делаем их начальниками над народом[68],

и при этом не исследуем внимательно ни их настоящее, ни прошлое,

ни деятельность, ни подготовку[69], ни круг знакомых —

даже настолько, чтобы можно было распознать «звон этих монет»

380 и то, очищены ли они огнем времени, —

но поспешно [поставляем] тех, которые показались нам достойными престолов.

В самом деле, если мы знаем, что избранного

власть в большинстве случаев делает хуже,

то какой же благоразумный человек предложит того, кого не знает?

385 И если для меня столь великим трудом является

окормление единственно своей души в житейских бурях,

то как ты доверишь каждому встречному бразды правления столь великим народом,

если только ты не хочешь потопить корабль?

И в то время как трудно добыть драгоценные камни,

390 и не на всяком месте земли произрастают благовонные травы,

и тогда как в дурных клячах нет недостатка повсюду,

чистокровных лошадей разводят в домах богачей, —

то почему предстоятеля находят с легкостью,

да еще новичка, который не понес трудов.

395 О быстрая перемена нравов!

О случайные повороты игры! О дело Божие, доверенное игральным костям!

{139} Или: о комическая маска, одетая неожиданно

на одного из самых скверных и ничтожных людей:

и вот перед нами новый блюститель благочестия!

400 Поистине велика благодать Духа,

если среди пророков и дражайший Саул[70]!

Вчера ты был среди мимов и театров

(а что было, кроме театров, пусть разузнает кто-нибудь другой),

сейчас же ты сам для нас необыкновенное зрелище.

405 Прежде ты был страстным любителем лошадей и посылал Богу пыль,

как иной возносит молитвы и благочестивые мысли.

Причиной этого бывали упавший возница

или лошадь, которая пришла второй на бегах;

тебя поражал легкий запах лошадей,

410 и ты был как сошедший с ума и неистовствующий.

Сейчас ты степенен, твой взгляд наполнен только кротостью

(за исключением того, что втайне ты предан старой страсти,

как, думаю, искривленный побег, который уклоняется

от руки, стремящейся его выпрямить, и возвращается в первоначальное положение).

415 Вчера, ораторствуя, ты продавал судебные процессы,

поворачивая то в одну, то в другую сторону все, что касается законов.

С помощью этого ты губил тех, кого должна была спасти справедливость,

используя в качестве истинной меры большую мзду.

Сейчас же ты внезапно стал мне судьей и как бы вторым Даниилом[71].

420 Вчера, когда ты судил меня с обнаженным мечом,

ты сделал суд узаконенным вертепом разбойников,

крадя, чиня насилие прежде всего против законов.

Сегодня как же ты кроток! Никто одежду

не меняет так легко, как ты свои нравы!

425 Вчера ты находился среди женоподобных танцовщиков,

вместе с Лидийскими женами участвовал в непристойных плясках,

выводил песни и гордился попойками.

{141} Сейчас ты блюститель целомудрия дев и замужних женщин.

Как подозрительна твоя благость, если учесть твои прежние привычки!

430 Вчера Симон Волхв, сегодня Симон Петр!

Ах какая быстрота: вместо лисы — лев!

Скажи мне, любезный, ты, бывший сборщиком податей

или оставивший какую-нибудь должность в армии,

как ты, будучи прежде бедным, а затем превзошедший Кира

435 Мидийца[72], или Креза[73], или Мидаса[74] своими доходами

(владея домом, который полон слез),

проник в святилище[75] и завладел престолом?

Как затем ты взял силой все и обладаешь этим?

Как, наконец, ты захватил насильно и самые Божественные таинства,

440 на которые не должны даже смотреть