Сублимация

Сублимация

***

Сублимация (от лат. Sublime) — действие, направленное внутрь себя.

Человек, не знающий, что такое «действие, направленное внутрь себя», не может называться человеком сублимирующим (homo sublime).

Человек сублимирующий (homo sublime) — особь, все действия которого направлены на заглушение внешних импульсов и собственных инстинктов.

Человек сублимирующий также может быть назван мертвецом (deadman), аскетом, маньяком (maniac) в зависимости от того, насколько сильны его подавляющие alter ego способности.

Удачной прогулки с нами, мудаками!

Книга Первая. «От С до Я»

Предисловие

Этот роман является полностью автобиографическим. За исключением лишь того, что главного героя зовут Рональдом, и мне он не знаком.

Структура текста несколько сюрреалистична. Поэтому прочтение романа может быть как затруднено, так и упрощено.

Полностью миф о Великом Френе, его странствиях и смерти можно найти в книге «Космические были, т.1. Изначальное».

Частое упоминание каких-либо наркотиков не является преднамеренным, но и чисто случайным не является тоже.

Лыжи — это специальные дощечки с продольным желобком снаружи и с креплением на противоположной плоскости. Их предназначение — доставить индивидууму массу хлопот и в конце концов умертвить его с помощью мороза, сломанных конечностей и прочих спортивных радостей.

За сим откланиваюсь,

ваш Лавров.

P. S. С минуты на минуту ожидаю Великого Валдага, ибо путь наш неведом, бредем впотьмах, аки…

***

Если бы я знал, чем все закончится… Если бы я знал, чем все закончится, я бы не начинал. Честное слово, мог бы и потерпеть. Занялся бы спортом, в крайнем случае. Очень люблю лыжи. До сих пор люблю, и верю, что, если бы тогда знал, чем все кончится, то бросил бы, не начиная, встал бы на лыжи, и вперед! с гор! Навстречу холодному ветру и снежным лавинам, напевая про себя: «ля-ля-ля, ля-ля-ля…»

Теперь поздно. Те, с кем я говорил (а они по образованию — врачи), отвечали мне невпопад, а то и просто делали вид, что ждут чего-то важного, или непрерывно взбалтывали содержимое склянок, и не произносили ни слова, лишь косились… Отвратительные врачи. Но, благодаря им, я понял, что для меня все кончено. Надежды нет. Ни малейшей, хотя это и облагораживает. То есть дает возможность как-то чем-то себя успокоить, что ли, либо простить, либо и ее тоже… Все… Невозможно сосредоточиться. За окном светит солнышко и поют птички. Так вот, друзья, стукнуло мне девятнадцать, и имя мое было — Рома. Я был почти безупречен, и, только окончив школу, вступал во взрослую жизнь с твердым намерением трахнуть именно ту единственную, ту желанную, ради которой я, собственно, и появился на свет.

Глава 1. Я — дома — 1

Ну и, конечно, я собирался заняться подготовкой к поступлению в институт. Для этого у меня были все данные: густые длинные волосы, красиво очерченный рот, невыносимо голубые глаза, в которых, по словам моей мамы, отражалось небо во всей своей бездонной глубине… Кроме вышеперечисленного, я имел минимальный, но, тем не менее, достаточный багаж знаний в пределах средней школы, добавить к которому было буквально нечего.

— Я все знаю, — заявил я утром, съев положенную мне на блюдце яичницу из двух яиц.

— Ты знаешь еще так мало, — произнесла в ответ мама, — можно сказать, ты вообще ничего не знаешь. А для поступления в институт, мой мальчик, требуется нечто большее, чем бездонная глубина твоих глаз. Кстати, кто подбил тебе левый?

О! Это была длинная история… А, если в двух словах, то Павлик.

— Павлик, — сказал я маме.

— А за что? — спросила мама.

Я задумался. Ответить, «за что», не представляло особого труда, но вот ответить так, чтоб стало ясно, «ЗА ЧТО» — для этого требовалось нечто большее, чем утренняя беседа за столом.

— Понимаешь, мама, — начал я, — у нас во дворе живет девушка Оля. Может, ты ее встречала, или видела иногда мельком. Она частенько ходит в булочную с рюкзаком.

— Эту девочку зовут Олей? — удивилась мама, — я почему-то думала, что она дочь Люмбергов, Эвелин. Я вижу ее почти каждый день то с рюкзаком, то с высоким русским мальчиком в темных очках.

— Вот это и есть Павлик, — воскликнул я, — он ее парень, или друг, или бойфренд, или ухажер, или любовник, или муж, или…

— Достаточно, — сказала мама, — тебе кофе со сливками?

Инцидент был исчерпан. Мне даже не потребовалось объяснять, что я просто ущипнул эту Олю за грудь, вернее — хотел, хотел всей душой, а вместо этого схватил с ее плеч рюкзак и помчался как сумасшедший на чердак, где давился тремя батонами и одним дарницким хлебом. Могу сказать, что в те мгновения я ощущал себя мужчиной, настоящим ковбоем, а куски хлебобулочной продукции, исчезающие в моем чреве, были как первые ласточки Великого Знания Секса. Я чувствовал, что еще немного, и я кончу, вот только дожевать бы эту корочку дарницкого… Но доесть мне не дали. Меня выследили, словно враги, малые дети, а этот Павлик ворвался, как вихрь, и врезал в глаз мне, как бог. Я сразу упал, чуть не потерял сознание, и увидел, как первые ласточки Знания улетают прочь.

— В следующий раз, — сказал Павлик, — я сотру тебя в порошок. Я уничтожу твой мозг, я распылю тебя, как Великий Валдаг распылил когда-то Френа.

Он ухмыльнулся. Это уже было лишнее, но сейчас он правил бал, это была его игра, а я лишь пытался удержать последнюю ласточку.

Павлик нагнулся ко мне, и, глядя прямо в глаза, произнес:

— А ты ведь хотел ущипнуть мою девчонку за грудь! А?!

Я вскрикнул. Как он узнал?! Он Сатана!!!

— Двадцать баксов, и ты можешь сделать это прямо сейчас, — закончил он, и протянул мне ее грудь, всю в голубом платье, а под ним в белом лифчике.

— Щипай! — заорал он, — и гони баксы!

— Уйди, — прошептал я, и последняя ласточка Великого Знания исчезла вдалеке.

Ну и мог ли я рассказать об этом маме?! Рассказать так, чтоб она поняла, «за что» Павлик подбил мне глаз. Моя мама — святая, и она бы решила, притом вполне обоснованно, что я свихнулся вконец.

Да и перед людьми стыдно.

— Мой дорогой, — сказала мама, когда я допил кофе и медленно потянулся из-за стола, — если ты все еще хочешь поступить в институт, то тебе необходима Библиотека.

— Я постараюсь, мама, — кротко ответил я.

— Ты не понял, мой мальчик. Библиотека — не состояние, а учреждение на Фонтанке.

Я промолчал, так как был твердо уверен, что и состояние, и учреждение — суть одно — названия, обозначающие понятия. Никакого особенного различия меж ними я не видел.

— Хорошо, мама. Ты говоришь — на Фонтанке? Это далеко. Мне нужны деньги на дорогу.

— Возьми, где всегда, милый.

Я обыскал всю квартиру, пока не нашел, где это «там, где всегда». То есть я, конечно, знал, где это (в шкатулке в прихожей на столике), но решил проверить, не может ли место под названием «там, где всегда» находиться где-либо еще (под ванной, в сливном бочке, в зимней куртке). Если бы мое предположение подтвердилось, то я бы каждый день брал по двадцать баксов и шел бы щипать грудь. А денег, как вы понимаете, меньше бы не становилось, потому как мест в трехкомнатной квартире — уйма (например, в чулане, в правом ботинке, под письменным столом, в раковине).

Но я обломался. «Там, где всегда» было лишь в одном месте — там, где всегда. Да и двадцати баксов там не было.

Глава 2. Библиотека

Дорога в Библиотеку… Путь, рассчитанный на таких же, как я, абитуриентов, имеющих в своем распоряжении лишь тетрадь да ручку и не имеющих вовсе никакого понятия о том, что такое женщина, где именно женщина, а главное, зачем и есть ли смысл. Мне казалось — есть. По крайней мере, пока я шел от Гостиного до моста, где сумасшедшие кони топчут нудистов, я видел около двух десятков девушек, внешность которых так и вопила: «Возьми и съешь»! Но, вместе с тем, в глазах красавиц не было и намека: как взять, с чем съесть… Меня это удручало. Как никогда, я чувствовал в себе небывалый заряд того, что в книгах называют «сексуальностью», но вынужден был усмирять свой дух, и, что не менее сложно, свою плоть. Она-то как раз рвалась наружу, и если бы вот эта девушка в зеленой юбке и желтой футболке до пупка была бы чуточку внимательней, то, черт возьми, извините…

— Смотреть надо! — огрызнулся Человек-Слон, бритый и огромный. — Прешь как придурок!

— Да пошел ты, — сказал я негромко, но он услышал.

Пришлось бежать.

Лишь у дверей Библиотеки я смог остановиться и отдышаться. Человек-Слон не вхож в подобные учреждения. Он начинает задыхаться, и его уже беспомощного добивают Библиотекари и постоянные читатели.

Вы не забыли, сколько мне лет? Мне шестнадцать, и зовут меня Ромуальд. Все во мне кипит и клокочет. Я готов, но боюсь возмездия. Кому хочется погибнуть, как Великий Френ?! Но эта девчонка… Она была, тьфу! этот нищий язык! само совершенство! Блондинка с короткой стрижкой, в голубых джинсах, черных туфельках на каблуках, в коричневой рубашке, заправленной в джинсы. И нигде ни одной складки на одежде, все будто монолит. Лишь коричневые бугорки, такие притягивающие, такие, что прямо дух захва… И она брала Толстого. «Воскресенье». Дура. Но если ее раздеть… Я остановил поток своих мыслей. Еще бы немного, и я бы не выдержал, схватил бы книгу и сожрал, как давеча хлеб с булкой на чердаке.

«Если чихнет, спрошу, как зовут» — решил я.

— Аппчхи! — чихнул парень сзади.

На миг я пожалел, что моя ориентация вполне нормальная.

— Аппчхи! — чихнули еще двое.

— Аппчхи!!! — раздалось из-за стеллажей с книгами.

А она не чихала. Вокруг чихали все, и не могли остановиться. Выхватывали платки, как шпаги. А она не чихала.

«В конце концов» — подумал я, — «если все чихают, а она — нет, не значит ли это, что она чихает, а все остальные — нет?! По-моему, без разницы».

— Как тебя зовут? — спросил я, еле сдерживаясь.

— Катя, — ответила она, улыбнувшись, — но это не имеет значения.

— Почему не имеет значения?

— Потому что у меня есть друг.

— Ну и что с того? — недовольно поморщился я, — у меня, может, тоже есть друг… И не один, между прочим…

— Пока, — сказала Катя, и, покачивая бедрами, как настоящая женщина, начала движение вдаль.

Я не мог упустить ее. Я просто не имел на это права. Она так шла… Она шла так специально для меня. Эта мысль — мгновенное озарение, и, подчиняясь первобытному инстинкту, крадучись, то и дело прячась за спинами постоянных читателей, я следовал за ней вплоть до дверей журнального зала.

Надо сказать, охота меня никогда не привлекала. Женские тела — да, привлекали, а охота — никогда. Но я и подумать не мог, что охота за женскими телами столь восхитительна, а, главное, непредсказуема в итоге.

— Зачем ты за мной идешь? — обернувшись, спросила Катя, — отстань. У меня мало времени.

Так как я молчал, в мыслях уже перебираясь с одного коричневого бугорка на другой, то Катя ничего более не сказала, и, открыв двери журнального зала, исчезла среди читальных столиков.

Не видя перед собой карты, я сорвался с коричневого холма, ужасным воплем озарил окрестности и без сил рухнул в ближайшее кресло. Напротив меня помещались две одинаковые подружки, которые удостоили меня тремя взглядами: каждая по отдельности, а потом все вместе. В ответ я тоже проник в их души, но ничего, кроме подхихикивания, там не нашел.

— Дуры! — бросил я им.

— Чего?!

И вместо подружек я увидел двухголовое чудище. Куда там Разрушителю Валдагу! Эти две головы извергали столько зловония, ненависти и смерти, что я даже не мог себе представить, они ли это? Девушки-подружки, сестрички-невелички.

— Чего? — повторила та, что сидела слева от меня, — что ты сказал, козел?

Я поспешил уйти. Вслед мне неслись ругательства и проклятия, впереди ждала неизвестность. А точнее, лифт. Нырнув в его чрево, я прокатился до подвала, где вышел и начал поиски укромного уголка. Таковой был найден. Спеша, я расстегивал пуговицу на рукаве рубашки. Оголив руку, другой рукой я достал из кармана шприц с темной, почти не прозрачной жидкостью, мгновение примеривался, а затем вогнал иглу в локтевой изгиб прямо по центру и начал толкать поршень, с каждой убывающей каплей чувствуя то, что принято называть «приходом». Я бы назвал это по-другому. Не знаю, как, но уж точно не «приход», не этим словом, другим каким-нибудь…

Глава 3. Наркотики

И появился дух Великого Френа.

— Мир тебе, Ронуальд, — грозно произнес дух, — ты, как я вижу, не дремлешь?

— Наоборот, — севшим голосом ответил я, — дремлю… Эти женщины так, что…

— Терпи! — воскликнул Френ. — Как я терпел. Тебе еще битва предстоит.

— Да брось ты, — промычал я, — а, черт, кровь не останавливается…

— Да брось ты, — в свою очередь произнес дух, — доверься мне. Предстоящая битва унесет много нервных клеток, но женщина будет твоей.

— Да уж, — пробормотал я, эти женщины… Кажется, что вот-вот, а, на самом деле, ширяться приходится, как последняя свинья.

— Не гневи богов, — пророкотал Френ, — раствор-то отличный.

— Я не к тому… Просто, понимаешь…

— Что вы здесь делаете? — перебил меня то ли дух, то ли старик с палочкой. — Вы кого-то ждете?

— Нет, — ответил я, — уже ухожу.

Шатаясь, я встал со стула и пошел к лифту.

— Это не ваше? — спросили в спину.

Я повернулся. Старик показывал на пол. Там валялся одинокий и пустой шприц.

— Мое, — сказал я и поднял врачебный инструмент. На кончике иглы висела красная капелька. Я ее слизнул.

— Спасибо, — сказал я, — извините.

Старик ничего не ответил.