Помоги проекту - поделись книгой:
На языке этнологов тот выбор, который я сейчас охарактеризовал, можно представить как выбор между примордиализмом (этнос — нечто первичное) и конструктивизмом (этнос — то, что конструируется в культуре составляющих его людей).
Может быть, проблема, которую я только что охарактеризовал, представляет исключительно академический интерес? Если бы! Идеология национализма рассматривает нацию (нечто родственное этносу в трактовке Гумилёва, с акцентом на «кровь») как то, что обладает самостоятельной ценностью, превосходящей ценность отдельных индивидов. И Гумилёв, и многие из националистов обосновывают свои выводы ссылками на биологию. И тут-то я чувствую, что эти рассуждения касаются той сферы, которая представляет для меня профессиональный интерес. Ну что, есть с чем разбираться.
Конечно, первое ощущение биолога, который видит, как гуманитарии подпирают свои рассуждения ссылками на биологию, — возмущение. Ну почему они не пытаются разобраться в том, на что ссылаются? Думаете, путаница с классами-семействами — единственный пример?
Л. Н. Гумилёв
То, что сын двух поэтов, который провёл значительную часть жизни в лагерях, не знает школьного курса биологии, вполне простительно. То, что доктор наук, обосновывающий свои концепции с помощью терминов из малоизвестной для него области знания, даже не стал в них разбираться, на мой взгляд, совершенно недопустимо. Увы, приведённая цитата показывает, что Гумилёв не понимает, как возникают поведенческие признаки (и, кстати, какую роль в их происхождении играет культура), не понимает, как работают гормоны, какую роль наследственные признаки играют в управлении поведением, не понимает значения слов «мутация», «микромутация», «рецессивный». Печально…
Для меня как для биолога интересна тема связи этноса с ландшафтом. Гумилёв говорит о том, что предлагает классификацию культур по принципу их взаимодействия с природой, и даёт очень простое разделение этносов на две группы — вписанные в ландшафт и изменяющие его (этносы в персистентном или историческом состоянии). Персистентные этносы он рассматривал как часть ландшафта (их антропофауну), игнорируя изменения биоценозов, являющиеся следствием присутствия в них человека. Этносы в историческом состоянии ландшафты всё-таки меняют, но… Просто обидно читать! Гумилёв пишет об изменении этносом ландшафта, а не о характере отношения этноса с ландшафтом, то есть, по моему мнению, путает следствие с причиной. Изменение ландшафта, если оно имеет место, является следствием характера отношений с ним. Например, если некий народ сводит леса, практикуя подсечное земледелие, географ будет цокать языком, наблюдая изменение ландшафта, а его причину (специфику использования ресурсов, вызванную характером земледелия) увидит прежде всего эколог.
И экологу будет ясно, что в одном и том же ландшафте могут жить народы, взаимодействующие со своей средой по-разному. В лесу и степи можно жить охотой, а можно заняться скотоводством (преимущественно в степи) или земледелием (на территории, отвоёванной у леса). Множество особенностей культуры этносов, населяющих эти регионы, будет определяться именно их образом жизни и, кстати говоря, будет перестраиваться в случае изменения отношений со средой.
Теперь насчёт ссылок на биологию. Не вижу в них ничего, кроме натянутых аналогий. Единственное «доказательство» биологической природы пассионарности, которое я нашёл у Гумилёва, — аналогия с перелётами саранчи. После работ сэра Бориса Уварова (российского энтомолога, переехавшего в Британию), вышедших в начале XX века, мистический ореол с перелётов саранчи снят. Никаких оснований подозревать, что у человека есть механизм, переключающий индивидуальное развитие на одиночную или стадную фазу, нет. Аналогия не работает.
Вообще, бедой многих людей, рассуждающих на околобиологические темы, является непонимание специфики разных уровней биосистем. Да, живые системы организованы иерархически. Да, есть некая аналогия в том, что клетки образуют организм, а организмы — популяцию. Но из этого совершенно не следует, что организм и популяция функционируют сходным образом. Организм — отграниченная от среды система, которая выживает и размножается как единое целое и имеет специфические управляющие системы (нервную, гуморальную, иммунную). Популяция может не иметь никаких границ, кроме чисто статистических, функционирует благодаря размножению, развитию и гибели составляющих её организмов (связанных самыми разными отношениями, включающими в себя и конкуренцию) и лишена управляющих структур. Я совершенно согласен с Гумилёвым, что мы являемся порождением земной биосферы, но это не мешает мне видеть кардинальную разницу между таксономическими группами и этносами. Такие аналогии только мешают пониманию.
Представление о самостоятельном бытии этносов, «объективности» принадлежности к ним отдельных людей (примордиализм) не имеет биологического фундамента (как, предполагаю, и любого другого). Мифология чистой воды. Биология (и экология, как её часть) могут помочь этнологии в другом — в понимании взаимосвязей со средой отдельных людей и их динамически возникающих и перестраивающихся групп. Тут есть о чём думать и что изучать…
Итак, мне стало ясно. Этнос — эпифеномен.
Micromax, ты кто такой? Давай, до свидания!
Добрые люди, зная мои индийские пристрастия, подкинули линк на статью, опубликованную в рамках проекта Russia & India Report, который, в свою очередь, является частью Russia Beyond the Headlines — глобального усилия «Российской газеты», направленного на облагораживание международного образа нашей Родины. Статья называется «Micromax ожидает серьёзная конкуренция на российском рынке смартфонов» (написана по-английски, разумеется), и в ней рассказывается о том, как один из лидеров индийского смартфоностроения — компания Micromax — вроде бы собирается стать (по слухам) «первым индийским производителем телефонов на российском рынке».
Поскольку я неплохо знаком с индийскими брендами мобильных трубок и неоднократно рассказывал читателям «Компьютерры» и «Бизнес-журнала» о чудесах Maxx, Spice, Karbonn и Micromax («Тихая революция», «Доши, бхавы, раши, Capo», «Ждите вечно!»), публикация в «Русско-индийском докладе» меня изрядно повеселила. Впрочем, от критики постараюсь воздержаться, поскольку информационный ресурс носит ярко выраженный агитационный характер и аналитические прорывы в его повестку дня не входят: главное, чтобы Отечество было показано в достойном свете и наши друзья не обиделись.
Установка на дружбу между народами принесла единственно возможный плод: в тональности анекдота про генерала, рядового Рабиновича и орла, Micromax приободрили похлопыванием по плечу: «Будет, браток, на российский рынок пробиться сложновато, ну так — чем чёрт не шутит! — лиха беда начало, кто не пробует, тот не выигрывает, ну и вообще: счастья вам, ребята, потому как ещё старик Хоттабыч завещал: «Хинди руси бхаи бхаи!»
На самом деле, если мы и вправду считаем, что хинди руси бхаи бхаи, нужно бить набат, связываться с офисом Micromax и отговаривать его что есть сил от похода на русский рынок, ибо манёвр этот ничем, кроме потерянных денег, не обернётся. Больших и серьёзных, потому что шансов у индийского бренда даже на обеспечение себе маргинального присутствия нет никаких.
Весьма показательно, что причина моего пессимизма далека от самой Micromax и целиком заключена в своеобразии дорогого Отечества. Причём не отечественного рынка даже, а национальной ментальности, психологии и тех тонких материй, которые только и способны метнуть граждан на амбразуры прилавков, стимулируя расстаться с кровно заработанными деньгами.
Начну, однако, по порядку, дабы у читателей не сложилось впечатление, что его против воли заталкивают в заранее заготовленную ментальную конструкцию, к реальности отношения не имеющую.
Итак, Micromax — это бенгальский (восточное побережье Индостана) ответ компании Maxx из штата Махараштра (западное побережье). Оба титана смартфонного рынка Индии появились на свет на рубеже веков и выросли из не пойми чего (розничная торговля бытовой и компьютерной электроникой и производство аккумуляторов у Maxx, софтостроение — у Micromax). И Maxx, и Micromax успешно возделывают общую жилу по имени «Великая шаньджайская революция», вернее даже — маленькую её вариацию: уникальный микросхемный конструктор, который сложила из своих Systems–On–Chip (SOC), «систем на чипе», тайваньская Mediatek.
Иными словами, китайский производственный гений великодушно предоставил Индии возможность создавать собственные неповторимые смартфоны, складывая их из пазла готовых микросхем. Для Индии, производственные возможности которой в сфере компьютерных технологий почти не отличаются от российских (читай — никакие), схема сотрудничества пришлась по душе: бесконечно одарённые в эстетическом отношении индусы разрабатывают собственный оригинальный дизайн смартфонов, а затем передают заказ на Тайвань, где пластиковую или алюминиевую коробочку наполняют чипами беспроводной коммуникации, интегрированными фотокамерами, ускорителями кодеков MP4/H.263 и H.264, видеочипами, передовыми матрицами экрана и т. д. В итоге Индия получает внешне неповторимый, элегантный смартфон, непременно с двумя сим-картами, иногда с FM-радио, достойной производительностью класса upper-middle и ценой от $200 до $300, достаточной, чтобы сдвинуть с пьедестала именитые интернациональные бренды вроде Samsung и Nokia.
О динамике экспансии Maxx / Micromax / Karbonn, умудрившихся за несколько лет полностью перекроить местный рынок и заставить мировых грандов серьёзно волноваться, я повторять не стану, потому как подробно описал ситуацию в «Тихой революции». Скажу лишь, что Индия — это крупнейший в мире рынок мобильных телефонов (сильно больше Китая), который стимулируется двумя факторами — приоритетом эстетики над функциональностью и сокрушительной бедностью населения. От этих двух печей и пляшут местные «производители», с лёгкостью обставляющие транснациональных грандов.

И вот теперь представьте себе, что одна из таких индийских компаний — в нашем случае это Micromax — собирается покорить российский рынок мобильных телефонов (вернее, смартфонов). Как же она намеревается это делать? Чем будет брать?
В статье, опубликованной в Russia & India Report, автор (Александра Кац), полагаясь на здоровую интуицию (в том смысле, что понимает: Micromax не пройдёт), обращается за разъяснениями к отечественным аналистам, которые отвечают, как и полагается честным аналистам, цифрами и рассуждениями о трендах. Ребята добросовестно рассказали о росте рынка смартфонов в России (аж 12,3 миллиона штук, проданных в 2012 году) и о процентном увеличении доли смартфонов относительно традиционных мобильных трубок (аж 5,8% за год). Не забыли помянуть о любви россиян к серьёзным брендам — Samsung, Nokia, Apple, HTC, FLY и LG.
Из всего сказанного сделали вывод, что Micromax придётся тяжко. Для утешения на посошок, правда, напутствовали: россияне, оказывается, не прочь купить дешёвенькое (глава в статье так и называется — «Price matters»), поэтому растут продажи в самом недорогом секторе (смартфоны дешевле $100 оттягивают на себя целых 15% рынка).
Проблема, однако, в том, что всё перечисленное не имеет ни малейшего отношения к Micromax. Во-первых, смартфоны Micromax вовсе не относятся к low to low-middle class; во-вторых, все эти цифры-продажи-проценты сами по себе напрочь лишены смысла в рамках парадигмы либертарианской «икономикс».
Мне искренне думалось, что в 2013 году люди уже набрались достаточно опыта, чтобы выбросить на свалку истории все экономические теории, из которых выхолощены национальные, культурные, социальные и цивилизационные детали. Представление о том, что все рынки в мире одинаковы и что все экономические (не говоря уж об общественно-политических и социальных) законы действуют везде одинаково — это чудовищная химера, которая уже тысячекратно продемонстрировала своё неумение не то что предсказывать будущее, но даже адекватно отражать настоящее.
Ан нет! Упорно продолжают нести чикагскую чушь о том, что все люди одинаковые и мотивации китайских, индийских, русских и зимбабвийских потребителей точно такие же, что и французских, норвежских и американских! Когда же этот морок закончится? Когда они наконец перепишут свои MBA-шные учебные программы и начнут вдалбливать в бошки будущих аналистов концепты, которые позволят адекватно отражать жизнь?!
У Micromax нет никаких шансов пробиться на русский рынок не потому, что русские любят Samsung, Nokia или Apple. В данном конкретном случае дело не в брендах, а в национальном самоощущении. Русскому человеку скоро уж 100 лет как вбивают в голову представление о второсортности. И не нужно строить иллюзий: вся советская грандомания — от полётов в космос до строительства БАМа — не более чем компенсаторная антитеза: мы, мол, может, и второсортные, но морду, если надо, набить сможем!
Подобные контрпроекты способны создать иллюзию морального удовлетворения, но ненадолго: человек, порадовавшись за атомный ледокол «Ленин» и Белку со Стрелкой, отрывался от телеящика/газет, выходил на улицу и видел такое вокруг убожество (автомобили, магазины, продукты питания, одежда, сервис, инфраструктуры, жилье, дороги и т. п.), что быстро трезвел и возвращался туда, куда его глобально воткнули, — в ощущение собственной непришейрукавности.
В рамках этого мироощущения у русских людей сформировалась параллельная табель о рангах. На вершине этой табели находятся немцы и японцы. Чуть пониже — прочие европейцы. Еще ниже — канадцы и американцы. Последние, впрочем, на уровне национального русского менталитета воспринимаются иронично: воевать не умеют, пустобрехи, наглецы, трусы, двойная мораль и т. д. В соответствии с этой национальной табелью о рангах выстраиваются все глобальные предпочтения брендов на российском рынке. Лучше немецкого качества нет ничего на свете (ох, как замечательно этот урок усвоили ребятки из Bork’a!). Надпись Made in Japan — гарантия запредельного качества (а уж если предмет изготовлен для внутреннего японского потребления, то ему вообще цены нет!). И так далее.
Разумеется, с частными вариациями: косметика и парфюмерия — непременно французские, обувь и мужские наряды — итальянские, закос под аристократические манеры должен быть английским. В общем, понятно.
Где в этой табели о рангах находятся индийцы? Нет, сперва — китайцы! Китайцы находятся очень и очень низко. Для того чтобы переубедить рядового российского потребителя и заставить его поверить в то, что Китай — это не символ «наколенной сборки дядюшки Ляо», а место, где давно уже производится ВСЁ НА СВЕТЕ, потребуется, думаю, ещё не одно десятилетие. После бурного жизненного опыта 90-х годов веры нет никакой. По этой причине так мучительно продвигаются на российском рынке чайнафоны, которые по большей части в технологическом отношении дадут фору любому мегабренду. К тому же за одну пятую цены.
Ан нет! Не покупают чайнафоны, и всё тут! Хоть тресни. А почему? Потому что нет доверия.
Теперь — момент истины: какое отношение на российском рынке к Made in India? Для меня Бхарат — духовная родина, но истина дороже: отношение чудовищное! Более низкого рейтинга представить себе невозможно. Если уж русское все разваливается по пути из магазина домой, то индийское непременно должно развалиться ещё на прилавке. «Индийский код», «индийское качество», «индийские ткани» — это мифологемы, которые вытравить из национального русского сознания в обозримом будущем невозможно.
Что же делать Micromax? Ведь смартфоны под этим брендом объективно выходят замечательные! Увы, это никого на российском рынке волновать не будет, поэтому придется начинать маркетинговую кампанию с усилий доказать: наши смартфоны — индийские лишь по дизайну! Внутри они самые настоящие китайские!
Вот только... поможет ли такая тактика? С учётом печального места, которое занимает Китай в российской табели о рангах.
P.S. Есть, правда, ещё одно хитрое решение: всячески скрывать своё происхождение! Как показывает опыт бесчисленных российских фирм-перевёртышей (от Bork до Vitesse), наивный отечественный потребитель, в массе своей далёкий и от иностранных языков, и от понимания национальных тонкостей, отлично ведётся на такой мякине и бойко разбирает якобы «немецкие» и якобы «французские» товары. Так что для Micromax не всё потеряно. Вот только согласится ли индийский бренд на такую дискриминацию? Хочется надеяться, что не согласится.
История одного виртуального убийства
Аналитики, тем более финансовые, очень редко используют резкие выражения в своих отчётах. О том, чтобы подписывать приговоры, вообще не может быть речи: компании, чей хлеб с маслушком зависит от корпоративного рынка, никогда в жизни не станут размазывать по стене другие компании — даже в угоду своим непосредственным клиентам. И дело тут не в корпоративной этике (тем более что это чистый оксюморон), а в дальновидности: негоже плевать в колодец, из которого наверняка когда-нибудь придется испить водицы.
Тем более удивительно в подобном статус-кво встретить не просто исключение, а исключение прямо-таки вопиющее. 28 октября 2013 года агентство Forrester Research опубликовало аналитический отчёт (линк, впрочем, бессмысленный, потому как для любопытствующих стоимость документа — $499) своего вице-президента Нейта Эллиота, посвящённый эффективности рекламных компаний онлайн — и в частности в социальной сети Facebook.
О том, что будет весело, можно догадаться уже по названию: «Почему Facebook подводит маркетологов». Однако гораздо интереснее выводы, которые делает аналитик Forrester: «Отдача от рекламных кампаний в Facebook значительно ниже, чем от любой другой цифровой маркетинговой площадки, поэтому... даже не думайте выделять для Facebook отдельного рекламного бюджета» (!!!).
Ни много ни мало. Генри Блоджет, гендиректор The Business Insider, в телевизионной программе Yahoo! Finance когда-либозаявил, что это самая жесткая формулировка в аналитическом отчёте, которая попадалась ему на глаза: Forrester прямым текстом говорит своим клиентам: не покупайте рекламу у Facebook — это пустая трата денег, потому что отдача получится самая мизерная. По сути, это акт виртуального убийства! Причем — кого: фаворита рынка и крупнейшей в мире социальной сети! С ума сойти можно. Что ж, попробуем разобраться.
Для начала, чтобы у читателей не создалась иллюзия басни Крылова, небольшая справка: Forrester Research — это самое авторитетное в мире независимое аналитическое агентство, специализирующееся на высоких технологиях. У Forrester пять исследовательских центров в США (в Кембридже, Нью-Йорке, Сан-Франциско, Вашингтоне и Далласе), четыре — в Европе (в Лондоне, Амстердаме, Франкфурте и Париже) и четыре — в Азии (в Дели, Сингапуре, Пекине и Сиднее). Годовой доход Forrester — $292 млн, чистая прибыль — $26 млн. Клиентами Forrester являются практически все крупные компании, имеющие прямое или косвенное отношение к высоким технологиям.
Я далёк от мысли, что аналитический отчет Forrester, опубликованный 28 октября, оказал прямое влияние на текущие биржевые котировки Facebook (хотя чисто визуальные коннотации и напрашиваются), однако в том, что в ближайшие кварталы доходы Facebook от рекламы будут скорректированы, причём в меньшую сторону, можно не сомневаться: подобные «призывы к убийству» даром никогда не проходят.
Что же конкретно вменил в виду Facebook Нейт Эллиот? Исходным материалом для аналитических выкладок послужил репрезентативный опрос 395 рекламодателей, которые используют все ключевые маркетинговые площадки интернета. Опрос показал, что реклама на Facebook уступает по эффективности не только всем традиционным формам прямого маркетинга (обзоры и рейтинги на сайтах, использование поисковых машин, почтовые рассылки, создание бренд-сообществ, вирусный маркетинг), но и кампаниям, проводимым в других социальных сетях.
Facebook обошли Google (номер 1 мире по эффективности рекламы), LinkedIn и Yahoo. Хуже — только Twitter и MSN. Что не удивительно: с MSN и так все ясно, а реклама на Twitter в сегодняшнем её виде — это просто пародия.
Разумеется, Forrester не просто констатирует низкую эффективность отдачи рекламных компаний на Facebook на основании опроса рекламодателей, но и анализирует причины подобного результата.
Во-первых, это отсутствие механизмов и каналов на площадках Facebook, которые обеспечили бы обратную связь между рекламодателями и его потенциальной аудиторией (в реалиях Facebook речь идёт о тех пользователях социальной сети, которые нажали на кнопку Like под публикациями, размещёнными либо на выделенной странице рекламодателя, либо под конкретной статьей, представляющей тот или иной продукт рекламодателя). Было бы логично, чтобы сайт в автоматическом режиме поставлял в ленту «фанов» бренда (или продукта) все последующие посты, связанные с этим брендом (или продуктом), однако это происходит лишь в 16% случаев (то есть дальнейшей проработке подвергается лишь 16% пользователей Facebook, «лайкнувших» ранее релевантный пост).
Во-вторых, у Facebook очень низкий показатель таргетинга целевой аудитории (менее 15% рекламных объявлений поставляется тем, кому эти объявления потенциально могут быть интересны). Как следствие, CTR ниже, чем у остальных социальных сетей.
Причину столь нерадивого отношения к рекламодателям, по мнению Forrester, можно объяснить таким простым словом, как «зажрались». В прошлом году Facebook удалось собрать более $4 млрд на рекламе, поэтому банально не хочется совершать лишние телодвижения: зачем что-то улучшать, если и так рекламодатели придут как миленькие? Придут, потому что деваться некуда: как-никак — крупнейшая в мире социальная сеть! Кто же станет добровольно отказываться от аудитории в 1 миллиард потенциальных покупателей?!
Последнее обстоятельство служит поводом для глубокого пессимизма Forrester Research, которое полагает, что в обозримом будущем у Facebook не возникнет побудительных причин для повышения эффективности своей рекламной площадки. Отсюда и рекомендация: не несите деньги Мареку Цукербергу!
В Facebook аналитический отчёт Forrester, ясное дело, проигнорировали (общепринятая практика), зато дали волю эмоциям в письме, направленном на портал The Business Insider, который этой теме по всем правилам сенсационной журналистики придал вторую жизнь (одно дело — аналитический отчёт, распространяемый по специалистам за $500, другое — публикация на открытом портале с аудиторией в несколько миллионов посетителей): «Мы, конечно, соглашаемся, что социальные сети находятся ещё в стадии своего становления, однако выводы, сделанные в отчёте, местами выглядят нелогичными, а местами — так и вообще безответственными. Реальность такова, что реклама на Facebook работает. Именно поэтому у нас более миллиона активных рекламодателей, в том числе и все из списка Ad Age 100 [100 крупнейших рекламодателей Америки.
Справедливости ради скажем, что Forrester Research и не говорило никогда, что реклама на Facebook не работает. Было бы странно такое говорить про компанию, которая ежегодно собирает с рекламодателей по $4 млрд. Нейт Эллиот писал лишь о том, что эффективность рекламы на Facebook ниже, чем у конкурентов.
Теперь самое интересное. Гарри Блоджет указывает на прямые ошибки в аналитическом докладе Forrester Research. Так, Нейт Эллиот предсказывает, что «умные» деньги уйдут из Facebook: «Ряд именитых брендов уже пролил первую кровь, объявив о полном своем выходе из этой социальной сети». На самом деле отказались размещать рекламу на Facebook пока только две компании — General Motors и Mark Cuban. Причём General Motors уже успела передумать и вернулась обратно. Вот только меняют ли что-то в общей картине подобные нюансы?
На мой взгляд, аналитический отчет Forrester Research — это хрестоматийный пример того, как любой профессиональный подход рискует попасть пальцем в небо при попытке осмыслить явление, не выходя за пределы его внутренней системы. Происходит это потому, что всякий взгляд изнутри неизбежно ведёт к игнорированию обратных связей, которые устанавливаются между явлением и внешним миром.
Конкретно в случае с Facebook: Нейт Эллиот констатирует низкую эффективность рекламной кампании по сравнению с другими социальными сетями. Можно ли считать это фактом? Безусловно можно. Следует ли из этого, что Facebook будет терять клиентов и рекламная выручка упадет? Никаким образом не следует! Рискну предположить, что доходы от рекламы Facebook будут и дальше увеличиваться, причём многократно.
Почему так? Потому что феномен виртуальной жизни под названием Facebook давно вышел на такой уровень влияния на общество, когда частности его внутренней системы (в том числе и эффективность рекламы) становятся ничтожными на фоне глобальных коннотаций. Коннотации же эти таковы, что Facebook — это самая крупная в мире социальная сеть с самой большой аудиторией, игнорировать которую невозможно ни при каких обстоятельствах! Даже если эффективность отдачи от рекламы на Facebook снизится еще на порядок, все равно все без исключения рекламодатели будут вынуждены проводить в социальной сети Цукерберга свои маркетинговые кампании. Только потому, что место Facebook в мировой ноосфере уникально.
По той же причине, кстати, безудержно растут котировки FB на бирже. Растут и будут расти и дальше. Можно не сомневаться, что через два–три года акции FB будут стоить не менее $200 за штуку (а может, и все $500). Инерция глобального статуса — штука совершенно необоримая и неудержимая.
Один таки вопрос у меня остается нерешённым: зачем Нейту Эллиоту (и Forrester Research) понадобилось писать отчёт, который заведомо уведёт клиентов в ложном направлении? Призыв к отказу от рекламы на Facebook — это абсолютный нонсенс, противоречащий здравому смыслу и реальности. Зачем же понадобилось этот отказ предавать публичной огласке?
IT-рынок
С Цукербергом не по пути: как Snapchat отклонила предложение на три миллиарда
Если следовать правилам, старту любого проекта предшествует тщательное планирование, включающее в том числе проработку стратегических вопросов: чьи потребности он будет удовлетворять, чем отличаться от конкурентов, из чего составится доходная часть бюджета. На практике же интернет-проект обычно проще и быстрей запустить и посмотреть, что получится, а потом уже вспоминать о стратегии. Именно так, из голой идеи, на чистом энтузиазме, без чёткого плана проклюнулись многие интернет-гиганты — и в их числе Facebook. И так же точно родилась пару лет назад забавная программулина под названием Snapchat.
Собственно говоря, у ребят, её написавших и до недавнего времени ютившихся почти буквально в хижине на пляже, и сегодня нет чёткого понимания, как именно они будут зарабатывать на хлеб ещё через два года. Но когда на днях они отклонили предложение Марка Цукерберга продаться за три миллиарда долларов, внезапно обозначилась стратегическая деталь, которой раньше по большому счёту никто не видел и не предполагал. И на новом фоне отказ от миллиардов уже не выглядит мальчишеством.
Про Snapchat в этой колонке речь шла совсем недавно (см. февральскую «кто-тоПо прочтении сжечь»), а наверняка сталкивался с ней и лично, так что я повторю только основное. Это мобильное приложение, написанное двумя американскими студентами по классической схеме: никакого внешнего финансирования, чудаковатая и даже смешная идея, плюс огромное желание удивить мир. Идея, на первый взгляд, и правда смешна, по крайней мере однокурсники поначалу над Snapchat натурально похохатывали: смысл — в обмене фотографиями, которые уничтожаются сразу после просмотра, этакий «инстаграм быстрого употребления».
Сетяне, однако, замысел оценили, и сегодня Snapchat переправляет 350 миллионов фото- и видеосообщений в сутки, и количество это быстро растёт (летом было почти вдвое меньше). Предполагается, что пользователи увидели в этой задумке лекарство от болезни, свирепствующей в цифровом мире: каждая программа, каждый веб-сервис стремятся узнать о клиентах максимально больше — и давление это многих утомило настолько (подтверждено опросами!), что люди часто отказываются от интересных новинок из отвращения или страха перед потерей приватности.
Snapchat «в душу» к пользователю не лезет и сообщения (вроде бы) не коллекционирует. В результате к ней прибилась сначала юная (от 13 до 25 лет), а потом и старшая (вплоть до 40 и выше) возрастные категории. И расти есть куда: львиная доля пользователей всё ещё сосредоточена в США.
Видя это и зная, что его собственный проект ткнулся в стену непонимания в отношениях с молодёжью, а монетизация мобильного трафика оставляет желать лучшего, Цукерберг уже подкатывал к создателям Snapchat как минимум один раз. Было это прошлой зимой, когда Марк не побрезговал лично приехать в ту самую хижину, но покинул её ни с чем. Сколько и чего он тогда предлагал Эвану Шпигелю и Бобу Мёрфи, никто не знает. Зато все видели, как Facebook сразу после этого запустила собственное приложение почему-тоPoke, функционально схожее со Snapchat. Вот только Poke, увы, «не пошло», так что фейсбуковцы с момента первого релиза ни разу его даже не обновляли. Кривая популярности же Snapchat, напротив, забирала всё круче вверх. Так что на днях (вероятно, подогретый и успешным IPO Twitter, которую биржа оценила почти в $25 млрд), Марк Цукерберг повторил свою попытку. И на этот раз цифра просочилась. Если верить Wall Street Journal, за Snapchat было предложено $3,2 млрд, причём деньгами, не акциями. Четыре «Инстаграма», если угодно.
Поделиться книгой: