Роман с призраком

Виктор покачал головой и улыбнулся.

— Джон, боюсь, ты неисправим. Врачом не становятся для того, чтобы поглазеть на трупы и обнаженных девиц.

— Да, как я мог забыть! — Джон сделал театральный жест. — Ты ведь любишь все человечество, сочувствуешь его страданиям и одержим желанием покончить со всеми болезнями и напастями!

— Нечто вроде этого, — пробормотал Виктор.

Мгновение оба брата молча стояли перед камином, смотрели на языки пламени, и только теперь я заметила, как изменилась эта комната. На всех стенах были украшенные цветами обои, на полу лежал толстый персидский ковер, в котором сочетались темно-синие и ярко-красные цвета. Стоявший в углу шкаф стал новым и сверкал; с дивана, набитого конским волосом, исчезло вульвортовское покрывало бабушки. На каминной полке стояли часы с широко расставленными ножками, обе стороны которых сторожило по паре стаффордширских собак. Комнату освещали газовые рожки, висевшие на стенах, и я заметила на них овальные портреты с незнакомыми мне лицами.

Эта сцена зачаровала меня. Не желая разрушить ее и не догадываясь, как она мимолетна, я не шевелилась и едва дышала. Хотя я и не видела, как открылась дверь, поскольку боялась повернуть голову, зато услышала, что кто-то вошел, затем почувствовала, как следом ворвалась струя холодного воздуха.

Виктор обернулся и, одарив нас самой очаровательной улыбкой, протянул обе руки к Гарриет. Она приближалась к нему.

— Виктор, я так счастлива, что ты приехал к нам в гости!

Брат и сестра обнялись и поцеловались, затем он отстранил ее от себя на длину локтя, чтобы получше рассмотреть.

— Как ты выросла за этот год! — дивился он.

Виктор сказал правду. Молодая женщина, стоявшая здесь, уже не была тем капризным ребенком, который несколько минут назад плакал наверху. Во-первых, Гарриет сбросила детскую одежду и теперь носила длинное шелковое платье с высоким воротником и тугим лифом, переходившим на бедрах в тяжелую юбку, которая спереди напоминала шторы, а позади собралась в пышный турнюр. На это платье ушел не один ярд материала, юбка была затянута поясом так, что Гарриет удавалось передвигаться лишь мелкими шажками. Длинные локоны теперь не закрывали шею, а были убраны на голове и скреплены заколками и лентами. В свете газовых рожков, когда на ее лице отражались блики от языков горевшего в камине пламени, Гарриет казалась почти красивой.

— Мне уже четырнадцать лет, — гордо заявила она. — За год я изменилась.

— Тем не менее она еще не отучилась плакать.

— Джон!

Виктор подавил улыбку.

— Гарриет, ты часто плачешь?

— Виктор, тебе надо было видеть ее в тот вечер, когда ты уехал. Гарриет устроила настоящий спектакль. Угрожала запереться в платяном шкафу и уморить себя голодом.

Теперь Виктор не стал сдерживать улыбку.

— Ты так поступила из-за меня?

Со своего места я видела, что Гарриет покраснела.

— Виктор, мне было обидно, что ты уехал. Но теперь мне все равно. Теперь я горжусь тем, что ты станешь врачом.

Джон отвернулся и пробормотал:

— Это отцу следовало бы гордиться…

— И я рада, что ты получил эту стипендию, потому что ты самый умный в Уоррингтоне, и я…

— Уоррингтон маленький городишко, — заметил Джон, держа графин в руке. — Виктор, еще бренди?

Виктор покачал головой.

— А мне можно немножко? — спросила Гарриет, вскинув голову.

— Хочешь испортить свою хорошенькую мордашку? Ты же знаешь, что с тобой сделает отец, если застукает с рюмкой бренди в руке.

— Бренди! — сказал Виктор. — Ты уже взрослая. Правда, Гарриет?

— Еще бы. Я уже побывала на теннисных кортах.

— Гарриет! — Джон неодобрительно взглянул на нее. — Отец ведь предупреждал тебя на сей счет.

— Успокойся, я не играю. Я просто наблюдаю. Он ведь не запрещал мне смотреть.

— Он рассердится на тебя, если узнает.

— А кто ему скажет об этом?

— Теннис, — сказал Виктор, приподнимая брови. — Здесь в Уоррингтоне?

— Да, Виктор. Моя подруга Меган О'Ханрахан играет в теннис. И курит сигареты.

— Она легкомысленная девица, эта Меган, — мрачно заметил Джон. — Лучше держись от нее подальше.

Но Виктор возразил:

— В Лондоне не видят ничего зазорного, если молодая леди играет в теннис.

— Но мы ведь не в Лондоне живем!

— Джон, какой же ты упрямый. — Гарриет взяла Виктора за руку и быстро заговорила: — Мне, собственно, безразличен теннис или другие виды спорта, хотя Клер Макмастерс в Пенкете занимается стрельбой из лука. Но знаешь, чего бы мне больше всего хотелось?

Виктор весело посмотрел на свою маленькую сестру.

— И что это?

— Велосипед!

Джон быстро обернулся.

— Уж что-то, только…

— Минуточку, сэр, не прерывай свою сестру. Гарриет, так почему же тебе понадобился именно велосипед?

— У Меган О'Ханрахан есть велосипед и…

— И когда она катается на нем по улице, видно, как сверкают ее чертовы нижние юбки. Вот для чего тебе нужен велосипед!

Гарриет схватилась за сердце.

— Джон, — произнесла она, задыхаясь.

— Это непристойно! Отец ни за что не позволит дочери вот так выставлять себя напоказ, и я тоже. Моя сестра не может…

— Виктор, заступись за меня!

— Ну, я… — Он почесал в затылке.

— Этого не будет, и точка. Чтобы молодая леди выставляла напоказ, что у нее под платьем!

— Джон Таунсенд, как ты можешь быть таким грубым! Конечно, на мне будут спортивные брюки…

— Отец уж точно не допустит такого в своем доме! Пусть американцы носят брюки, если им нравится, ведь они их придумали. Ни одна женщина в семье Таунсендов не станет позорить себя. И, конечно же, не сядет на велосипед.

Гарриет свирепо уставилась на Джона. Затем она обратилась к Виктору:

— Что ты скажешь?

— Боюсь, что мне придется согласиться с Джоном. Теннис — одно дело, кататься на велосипеде — совсем другое. Думаю, тебе лучше забыть об этом.

— Во всем виноваты эти ирландцы, — сказал Джон, снова потянулся за бренди и наполнил свою рюмку. — Ей ведь говорили держаться подальше от этих О'Ханраханов. Они плохие люди.

— Они хорошие люди!

— Они католики, вот кто они такие!

— Они так же верят в бога, как и ты с отцом…

— Сестра, не спорь со мной! — закричал Джон.

Потрясенная Гарриет какое-то время смотрела то на одного, то на другого брата, потом закрыла лицо руками, повернулась и, плача, побежала к двери. Когда она оказалась рядом со мной, я повернулась к ней и хотела было заговорить. Но она уже покинула комнату и захлопнула дверь.

Рассердившись, я хотела обратиться к братьям, готовясь упрекнуть обоих, но у камина никого не было.

На мгновение я растерялась, не понимая, куда они могли уйти, затем все вспомнила и нервно рассмеялась. А ведь и в самом деле хотелось заговорить с ними! Однако все было как прежде — вместо ревущего огня в камине стоял газовый обогреватель, стены снова обрели некрасивый белый цвет, размеренно тикали часы.

Чувствуя, что у меня ноги подкашиваются, я опустилась в мягкое кресло и в полном изумлении смотрела на газовый обогреватель. Что же все это означало? Как могла возникнуть такая невероятная сцена, столь похожая на жизнь, со всеми подробностями. Я была поражена и совершенно обессилела, словно находилась в состоянии транса.

Что мне совсем недавно привиделось? Может быть, это злая шутка, которую сыграл со мной уставший, впечатлительный разум, или оптическая иллюзия, возникшая под воздействием странной атмосферы этого дома после рассказов бабушки? Или…

Я крепко зажмурила глаза и задумалась. Или… и в самом деле здесь что-то происходило? Неужели ко мне явились призраки или же я обрела способность заглянуть в прошлое?

Часы. Именно в них все дело. Я на короткое время оказалась в прошлом? Нет, меня не преследовали призраки в обычном смысле этого слова, скорее, я видела события из прошлого. Будто наткнулась на трещину в механизме времени, через которую мне удалось стать свидетелем определенных событий.

Во всем этом наметилась также еще одна странность. Она заключалась в последовательности событий. Я вспомнила свой первый вечер в этом доме (неужели это было всего только два дня назад?), как услышала «К Элизе» и как мне тогда показалось, будто эту мелодию играет ребенок. Однако позднее ее сыграла более умелая рука. Затем у окна возник Виктор, мальчик лет пятнадцати. Однако когда в ту ночь я его увидела возле своей постели, он повзрослел, но он не был столь взрослым, как сейчас. Затем Гарриет плакала, лежа наверху на кровати, а через несколько минут она появилась, но уже стала на год старше.

Неужели стрелки часов каким-то образом вернули к самому началу, к тысяча восемьсот восьмидесятому году, когда Таунсенды только въехали в этот дом, а затем часовой механизм запустили, чтобы все шло своим чередом? Если так, то с какой целью? Или же мне на самом деле все это померещилось?

Я где-то читала о предположении, что во времени все происходит сразу — прошлое, настоящее и будущее и только свойства вселенной не позволяют нам заглянуть в другие века. Предполагается, что некоторые «телепаты», например, медиумы и ясновидцы, наделены способностью преодолеть все преграды и увидеть как прошлое, так и будущее. И будто этим объясняются ложная память или предчувствия. Будто этой же способностью объясняется возможность человека, почти ничего не ожидающего и расслабленного, при случайном падении мгновенно заглянуть в будущее или в прошлое…

Часы и календари придумал человек, однако Время существовало задолго до них. Неужели Время совершает цикл и возвращается в исходную точку? Или же Время — это река, в которой все века, словно разные течения, бегут рядом? Если вся история происходит сейчас и будущее тоже, разве в таком случае нельзя случайно наткнуться на отверстие, так сказать, окно, и взглянуть на другие течения?

Если прошлое и в самом деле существует, то я его обнаружила.

Когда я проснулась в мягком кресле одетая, было четыре утра. Огонь обогревателя жег мне ноги. Резко сев и протерев глаза, я не сразу могла понять, где нахожусь.

Тело болело от длительного пребывания в одном положении. В комнате все было по-прежнему. Я лишь уснула, думая о воображаемом путешествии в прошлое, если это и в самом деле произошло. Или же мне все приснилось: плач в моей спальне на втором этаже; события, в которых участвовали Джон, Виктор и Гарриет? Неужели я могла вообразить их? Нет, все было очень похоже на правду. Двое братьев и сестра стояли перед камином, смеялись и разговаривали так правдоподобно, будто были живыми людьми.

Как объяснить все это?

Мне ничего не оставалось, как вернуться к размышлениям о Времени и задаваться вопросом, не заглянула ли я случайно в какое-то отверстие. Боясь снова заснуть, я встала и начала ходить по комнате. Один вопрос не давал мне покоя: если я вижу их, то почему они не видят меня? Неужели это какое-то Зазеркалье? А если я вижу и слышу их и чувствую холодный воздух, который врывается в комнату, когда они входят, может быть, мне удастся протянуть руку и дотронуться до них? А если я дотронусь, что тогда почувствую? И почувствуют ли они прикосновение моих пальцев? И почему казалось, будто их время движется в хронологической последовательности; скрывается ли в этом какая-то цель или причины?

Так в чем же смысл происходящего? Какая сила заставляет меня видеть определенные события? Конечно же, если бы я сейчас попыталась, то вряд ли смогла бы силой воли вернуть сюда Гарриет и ее братьев. А если те соизволят вернуться, то мне, скорее всего, не удастся избежать этого. Но они, похоже, не подозревали о моем присутствии. В эпизодах с «призраками», о которых я читала или слышала, как раз видение правило бал и появлялось не без причин. А все, что я видела? Странные разрозненные сцены из прошлого, словно отрывки из фильма, столь же реальные и правдоподобные, будто я на мгновение перенеслась в Англию девятнадцатого века?

Почему я? — снова и снова настойчиво звучал вопрос в моем сознании. Если во всем этом есть смысл, то при чем тут я? Почему не Кристина или кто-то из моих кузенов? Почему не Уильям, Элси или бабушка?

Почему я?

Я вжалась в кресло, опустив голову на колени, и мне на ум пришла новая жуткая мысль. Я резко выпрямилась, прищурила глаза, взглянула на часы и начала думать. Все события следуют одно за другим, точно как это было сто лет назад. В таком случае это означает… это означает.

— Нет!

Я вскочила на ноги.

Невольно в моей памяти всплыли слова бабушки: «Виктор Таунсенд был презренным человеком. Кое-кто говорил, что он пристрастился к черной магии. Поговаривали, что он напрямую заключал сделки с самим дьяволом. Я не могу произнести вслух то, какие ужасные деяния совершил этот дьявол. Пока Виктор Таунсенд был жив, он превратил этот дом в кромешный ад».

— Нет… — простонала я.

— Андреа.

Голова раскалывалась от боли.

— Андреа, дорогая.

Наконец я открыла глаза и увидела лицо бабушки.

— Андреа, с тобой все в порядке?

Я смотрела на нее, зная, что она когда-то была прелестным молодым существом, и в душе пожалела о том, что это безвозвратно ушло.

— Да… со мной… все в порядке.

— Уже почти десять. Ты встаешь или хочешь еще немного поспать?

Оглядев себя в ночной рубашке, одеяла, под которыми я лежала, аккуратно сложенную на стуле одежду, я удивилась, поскольку не могла вспомнить, когда только я успела снять ее?