Помоги проекту - поделись книгой:
— Что все-таки такое это энсьерро? — спросила миссис, прихлебывая кофе.
— Я знаю только, что быков выпускают на улицу.
Мы двинулись следом за толпой. Через узкие ворота — на большое желтое открытое пространство, где была новая бетонная арена для боя быков, высокая и белая, а теперь черная от заполонивших ее людей. Желто-красный испанский флаг развевался на раннем утреннем бризе. Пройдя через всю арену, мы вскарабкались на вершину амфитеатра, поглядывая в сторону города. Места на вершине стоили по одному песо. На всех остальных уровнях места были бесплатны. Все толпились снаружи этого бетонного амфитеатра, глядя поверх желтого города с его ярко-красными крышами на длинный деревянный загон, растянувшийся на голой равнине от городских ворот до арены.
Двойной деревянный забор ограничивал путь от главной улицы до арены. Таким образом, от ворот до арены было где-то метров двести тридцать. С обеих сторон стояла плотная толпа людей. Все старались разглядеть, что происходит на главной улице.
Откуда-то издалека донеся заунывный звук.
— Началось! — закричала толпа.
— Что там? — спросил я у стоящего рядом человека, который сильно перегнулся через ограждение.
— Быки! Их выпустили из загонов на другом конце города. Они бегут через город.
— Вот как, — произнесла миссис. — И зачем они это делают?
Потом на огороженном забором пути появилась толпа бегущих мужчин и мальчишек. Они бежали изо всех сил. Ворота на арену были открыты, и они неслись туда очертя голову по входным уровням. Затем появилась другая толпа, бегущая еще усерднее предыдущей. И мчались они из города прямо к загонам.
— А где же быки? — спросила миссис.
Вскоре показались и они. Восемь быков полным ходом мчались вперед, вскидывая голову с рогами без всякой защиты — неуправляемые, черные, лоснящиеся, зловещие. Вместе с ними бежали три молодых вола с колокольчиками на шее. Они мчались стеной, а перед ними стрелой неслись, улепетывая со всех ног, те последние из мужчин и мальчишек Памплоны, кто решил ради удовольствия поиграть этим утром в догонялки.
Мальчик в голубой рубашке, красном поясе, белых парусиновых ботинках и с неизменной кожаной флягой с вином за плечами споткнулся, пока бежал по прямой к арене. Первый же бык пригнул голову и резко, сбоку ударил его. Мальчик с силой врезался в забор и после безвольно лежал, пока бегущее плечом к плечу стадо проносилось мимо. Толпа взревела.
Все бросились внутрь амфитеатра, и мы подошли к своим местам как раз вовремя, когда быки ворвались на арену, полную людей. Толпа в панике прижалась к краям. Быки, по-прежнему держась вместе, побежали со специально тренированными волами через всю арену ко входу, ведущему к стойлам.
Таким было открытие нового дня. И так было каждое утро в течение всего фестиваля корриды в Памплоне, во время ярмарок в честь святого Фермина (или ферий, как их там называют). И каждый день быков, которые будут потом сражаться, в шесть часов выпускали из загонов, и они мчались полторы мили через весь город к стойлам на арене. И каждый раз были люди, ради развлечения бежавшие впереди них. Так было еще за две сотни лет до того, как Колумб отправился на свою историческую аудиенцию у королевы Изабеллы в ее резиденции недалеко от Гранады.
Есть две вещи, благодаря которым удается избежать несчастных случаев. Во-первых, пока боевые быки вместе, они не агрессивны и не раздражены. Во-вторых, молодых волов пускают специально, чтобы они не останавливались.
Иногда что-то идет не так. Когда быки забегают в загоны, один отделяется от стада и эта тонна быстроты и ярости, со вставшим дыбом загривком и с угрожающе опущенными острыми как иглы рогами, вновь и вновь атакует плотную толпу людей на арене. И нет способа оттуда выбраться. Они стоят слишком плотно, чтобы можно было вскарабкаться по красному забору — барьеру, — который опоясывает это поле. Людям остается лишь безропотно стоять там. В конце концов волы уводят быка с арены в загон. До этого бык может убить или ранить до тридцати человек. Не позволено иметь никакого оружия, чтобы противостоять ему. Это риск, которому подвергают себя любители корриды в Памплоне каждое утро в течение ферии. В Памплоне такая традиция — позволить быку ударить любого жителя города до того, как он войдет в загон. После этого он выйдет на палящее солнце арены только вечером, и лишь для того, чтобы там умереть.
Корриду в Памплоне можно по праву считать самой неистовой и буйной. Это доказывает схватка любителей, которая происходит сразу же после того, как быки заходят в загон. Занято каждое место в огромном амфитеатре. Около трехсот человек в плащах или странных кусках материи, или старых футболках — в общем, в чем угодно, что хоть как-то похоже на плащ матадора, поют и танцуют на арене. Короткий сигнал, и ворота загона открываются. Оттуда на полной скорости выбегает молодой бычок. На его рогах закреплены кусочки кожи, чтобы он никому не нанес серьезных ран. Он прицеливается и атакует какого-то человека. Подбрасывает его в воздух, и толпа ревет. Человек падает на землю, и бык снова идет на него, ударяет его головой. Врезается в него своими рогами. Некоторые из этих начинающих матадоров пытаются набросить на голову быка свои плащи, чтобы он отстал от лежащего на земле человека. Тогда бык выбирает себе другую цель и атакует следующего человека. Толпа ревет в восторге.
Если кто-нибудь слишком смело бегает в десяти шагах от быка, тот разворачивается с ловкостью кошки, чтобы достать его. Он швыряет человека на забор. Затем бык выбирает в толпе еще кого-нибудь и преследует, петляя в диком возбуждении сквозь плотную массу людей, пока не выведет того из строя. Забор тоже весь в людях — на нем сидят мальчишки и мужчины, и бык вдруг решает очистить забор от них. И он разбегается, аккуратно поддевает рогом забор и, вскинув голову, сбрасывает их всех, словно копну сена.
Каждый раз, когда бык задевает кого-нибудь, толпа в восторге ревет. Большинство из участников нигде не учились, простые любители. Чем человек храбрее, чем эффектнее размахивает плащом перед носом у быка, пока тот не достанет его — тем громче ревет толпа. У них нет никакого оружия. Быка никто не трогает, тем более не ранит. Человек, который схватил быка за хвост и попытался удержать его, был освистан зрителями, а когда попытался сделать это еще раз, то был сбит с ног другим человеком на арене. В общем, больше всего удовольствия это доставляет быку.
Как только он показывает признаки усталости, два старых вола, один коричневый, а другой похожий на голштинскую породу, торопливо выбегают на арену мимо бычка, который бежит за ними, как собака, и они смиренно трусят по кругу арены и затем на выход.
Сразу же вбегает другой, и все атаки и подбрасывания, безрезультатные размахивания плащами и чудесная музыка повторяются вновь. Но всегда по-разному. На этих утренних боях любителей некоторые из животных — волы. Это быки превосходных кровей, но с какими-либо дефектами или недостатками в телосложении, так что за них нельзя взять ту же цену, как за боевых животных — от 2000 до 3000 долларов. Но зато они не испытывают недостатка в боевом духе.
Такое представление происходит каждое утро. Весь город выходит на улицы, когда в полшестого раздаются звуки военной музыки. Многие даже специально не ложатся спать. Мы не пропустили ни одного, это пустячное соревнование заставило нас обоих подниматься в пять тридцать утра все шесть дней.
Насколько я знаю, мы были единственные, кто говорил по-английски в Памплоне во время прошлогодней ферии (в июле).
За это время там были три легких землетрясения. В горах были ужасные ливни, и река Эбро затопила город Сарагосу. Арена целых два дня тоже была под водой, и впервые в истории корриды за последние сто лет бои пришлось отложить. Это случилось в самом разгаре празднования. Все были в отчаянии. На третий день погода была угрюмее чем когда-либо, и поливала мир дождем все утро, но вдруг после полудня облака свернулись и укатились вдаль, выглянуло солнце — яркое, горячее, обжигающее, и тогда-то состоялись лучшие бои быков, которые я когда-либо видел.
В воздухе свистели ракеты, а арена была уже почти заполнена, когда мы прошли на наши обычные места. Палящее солнце сияло в небе. Нам было видно, как на другой стороне, готовые к выходу, стояли бойцы — матадоры. Все в старой одежде из-за обилия грязи на арене. Через бинокль мы рассмотрели трех матадоров, которые должны были выступать сегодня. Только один из них был новым. Олмос, круглолицый, жизнерадостный, словно бейсбольный игрок Трис Спикер. Других двух мы уже видели. Майера, темный, худощавый неумолимый, лучший тореро всех времен. Третий, молодой Альгабено, сын одного знаменитого матадора, стройный андалузец с прекрасным, как у индийца, лицом. И все в костюмах, в которых, вероятно, начинали свою карьеру — слишком узкие, старомодные, какие уже давно не носят.
Началось шествие участников корриды и ее дикая музыка; приготовления были быстренько закончены, пикадоры прошествовали на своих лошадях вдоль красного забора, герольды протрубили сигнал, и раскрылись ворота загона для быков. Стремительно выбежал бык, заметил человека у барьера и бросился на него. Человек прыгнул через забор, и бык влетел в барьер. Он со всей силы врезался в него и снес оба слоя по восемь досок, разнеся своим сокрушительным ударом твердую древесину в щепки. Но он сломал рог, и зрители потребовали нового быка. На арену вбежали тренированные волы, бык покорно побежал за ними, и все трое скрылись в загоне.
Следующий бык был не менее стремителен. Это был бык Майеры, и после великолепного исполнения трюков с плащом он всадил в него бандерилью — специальное копье, чтобы разгорячить быка, не убивая его. Майера — любимый матадор миссис. И если вы хотите, чтобы ваша жена думала о вас как о храбром, практичном, уравновешенном и совершенно самодостаточном человеке, никогда не водите ее на настоящие бои быков. Я участвовал в любительских боях по утрам, чтобы хоть немного поднять себя в ее глазах, и понял, что бои с быками требуют огромного количества особого вида храбрости, которого у меня попросту нет; становилось очевидным, что все то восхищение, которого я смогу от нее добиться, будет просто противоядием тому настоящему восхищению Майерой или Виллалтой. Невозможно сравниться с матадорами на их территории. Как и на любой другой. Единственное, почему большинство мужей еще могут влачить свое существование вместе с женами, — потому что на свете очень ограниченное число матадоров и очень ограниченное число жен, присутствовавших на боях быков.
Майера использовал свою первую пару бандерилий, сидя на краю небольшого возвышения, которое тянется вдоль барьера. Он огрызнулся на быка и, поскольку зверюга, сильно наклонив голову, набросилась на забор и проломила его рогами насквозь, матадор размахнулся прямо над головой животного и воткнул оба дротика ему в загривок. Вторую пару он использовал точно так же, так близко к нам, что мы могли перегнуться через забор и дотронуться до него. Пришло время убить быка, и после совершенно невообразимых трюков с мулетой — небольшим красным плащом, натянутым на полуметровую палку — Майера едва достал шпагу, как бык ринулся в ответ на выпад матадора. Он выбил шпагу из его руки и задел его. Поднял его на рога и потом швырнул на землю. Молодой Альгабено набросил свой плащ прямо на морду быка. Тот атаковал его, и Майера, пошатываясь, встал на ноги. Он вывихнул запястье.
Так, с вывихнутым запястьем, отчего каждый раз, когда он заносил шпагу для удара, его лицо покрывалось каплями пота, Майера вновь и вновь пытался нанести смертельный удар. Он снова и снова терял шпагу, левой рукой подбирал ее с грязной арены и для удара перекладывал в правую. Под конец он справился, с быком было покончено. Бык доставал его раз двадцать, не меньше. Когда он встал у барьера прямо под нами, было видно, что его запястье распухло, увеличившись раза в два. Мне вспомнились бросившие свое занятие боксеры, которых я встречал — у них тоже часто были травмы рук.
И сразу же, безо всякого перерыва, только когда на арену выбежали мулы и, наткнувшись на первого быка, выволокли его оттуда, стремительно ворвался второй бык. Пикадоры нанесли первый удар своими копьями. Хрип животного, новая атака, удар, вся масса зверя вверх, потрясающая защита пикадора с помощью копья, который удержал быка, и после — выход Росарио Олмоса с плащом.
Его плащ взметнулся в воздухе перед быком и легким грациозным взмахом вернулся в прежнее положение, когда животное пробежало под ним. Затем он решил повторить тот же взмах — классический прием, называемый «Вероника» — но под конец бык достал его. Вместо того чтобы остановиться, зверюга сразу атаковала матадора. Бык подцепил Олмоса рогом и подбросил высоко в воздух. Он тяжело упал на землю прямо перед быком, и тот снова и снова бодал его рогами. Олмос лежал на песке, прижав руки к голове. Один из его помощников отчаянно пытался набросить свой плащ на морду быка. Животное на мгновение подняло голову и атаковало того человека — и достало. Всего один ужасный бросок. Затем он развернулся и помчался за человеком, стоявшим позади него — и погнал его к барьеру. Мужчина бежал изо всех сил, но как только он ухватился рукой за забор, чтобы перепрыгнуть, бык догнал его и поддел рогом так, что он влетел в толпу. Затем он бросился к упавшему человеку, которого сбил до этого. Он с трудом пытался встать на ноги, — совсем один на арене, — и тут быка схватил за хвост Альгабено. Он держал его так долго, что я решил: один из них разорвется пополам. Раненый тем временем поднялся и покинул арену.
Бык развернулся с ловкостью кошки и атаковал Альгабено, тот встретил его своим плащом. Один, два, три раза он провел бесподобный, легкий взмах, — идеальный, грациозный, мастерский, ловко разворачиваясь на пятках, сбивая быка с толку. Он полностью владел ситуацией. Такого еще никогда не видели ни на одном мировом чемпионате по корриде.
У матадоров нет заместителей. Майера не мог выйти. Из-за запястья он не сможет держать шпагу еще несколько недель. Олмоса бык серьезно ранил, пронзив рогами. И теперь это был бык Альгабено. Как и остальные пять.
Он справился со всеми. Уложил всех. Его плащ взмывал в воздух легко, изящно, уверенно. Он прекрасно справлялся с мулетой. И убивал — уверенно и насмерть. Убил пятерых быков, одного за другим, и с каждым вопрос о смерти нужно было решать индивидуально. Он не колебался под конец. Все было просто: либо он выдержит, либо бык его достанет. А быки все были замечательные.
— Какой прекрасный юноша, — заметила миссис, — ему ведь всего двадцать.
— Хотел бы я познакомиться с ним, — сказал я.
— Когда-нибудь, быть может, и познакомимся, — ответила она. Затем подумала немного и добавила: — Возможно, к тому времени он будет избалован.
Они зарабатывают по двадцать тысяч в год.
Это было всего три месяца назад. Теперь, среди работы в конторе, кажется, что это было в прошлом веке. Между палящим солнцем Памплоны, под которым люди мчатся по улицам впереди быков по утрам, и утренней поездкой на работу на шотландской машине — пропасть. На самом деле до Испании по воде всего четырнадцать дней пути, и нет никакой нужды в роскошном замке. Всегда есть та комната на улице Calle de Eslava, 5, и сын, который должен начинать заниматься очень рано, если хочет поддержать репутацию своей семьи как матадор.
Заметки о будущей войне: письмо на злобу дня
Ни в этом августе, ни в этом сентябре; у вас есть год, чтобы покончить с тем, что вы любите. Ни в следующем августе, ни в следующем сентябре; это рано; пока они еще в состоянии оставаться на высоте, благодаря всем этим военным фабрикам, расположенным в округе; поэтому никто не начнет войны до тех пор, пока деньги можно будет делать и без нее. Так что этим летом вы можете рыбачить, осенью — охотиться, или просто продолжать то, что делали всегда — приходить вечерами домой, спать с женой, смотреть бейсбол, держать пари, выпивать, когда очень хочется и наслаждаться другими свободами, дарованными любому, у кого в кармане имеется доллар или десять центов. Но через год или через год после их войны. Что же будет с вами после этого?
Итак, сначала вы, возможно, заработаете много денег. Хотя есть большой риск, что как раз вы не заработаете ничего, потому что все достанется правительству. По последним расчетам, именно деньги стоят того, чтобы начать войну. Если вы несете службу, вас обязательно втянут в эту огромную бесполезную работу и с этого момента вы превратитесь в раба.
Случись всеобщая европейская война, и мы обязательно ввяжемся в нее, если пропаганда (представьте, как будет использовано для этого радио), жадность и желание улучшить здоровье ослабленного государства смогут заставить нас пойти на это. Все попытки, предпринимающиеся сегодня для того чтобы лишить людей их мнения через выборных представителей и продвинуть последних к государственному аппарату, еще больше приближают нас к войне.
Это исключает любое возможное препятствие. Никогда ни один человек, ни даже группа людей, которые не могут или не хотят воевать, не должны иметь власти, позволяющей им втянуть эту или любую другую страну в войну, и совсем не важно при этом, как долго они шли к этой власти.
Первой панацеей для плохо управляемой нации может стать инфляция, второй — война. Обе приносят недолгий успех, обе несут долговременное разрушение. Но обе являются убежищем политических и экономических авантюристов.
У нас не было друзей среди европейских стран, не появилось ни одного со времен последней войны, и никакая другая страна не борется за них хуже, чем мы. И опять же, ни в коем случае эта страна не должна быть втянута в европейскую войну из-за ошибочного идеализма, через пропаганду, или из-за желания наказать наших кредиторов, или из-за чьего-то стремления через войну создать из печально известного, плохо управляемого предприятия действующее государство.
А сейчас позвольте изучить действующую систему и понять, есть ли у нас шанс избежать войны.
Больше ни одна нация не выплачивает свои долги. Не осталось и тени притворства в честности между самими нациями или в отношениях нации к человеку. Финляндия пока еще выплачивает нам долг, но это уже новая страна, и она будет учиться лучше. Ведь мы когда-то тоже были новой страной и тоже учились лучше. Теперь, когда страна не выплачивает долгов, нельзя верить ни единому ее слову. Поэтому мы можем легко отбросить все международные соглашения или заявления любых стран, которые на самом деле совершенно не соответствуют их ближайшим и насквозь циничным национальным целям.
Пару лет назад, поздним летом, Италия и Франция мобилизовались вдоль своих границ: последняя боролась с Италией, страстно желающей экспансии в Северной Африке. Любые упоминания об этой мобилизации были вырезаны из теле- и радиотелеграмм. Журналистам, упомянувшим об этом в печати, пригрозили увольнением. Теперь это разногласие улажено после того, как Муссолини перенес свои амбиции на Восточную Африку и, очевидно, заключил с французами сделку о том, что оставит свои североафриканские планы в обмен на разрешение Франции начать войну на территории свободного независимого государства под протекцией члена Лиги Наций.
Италия — это страна патриотов: как бы ни были плохи дела в доме, в бизнесе, как ни сильна бы была тирания или высоки налоги, Муссолини стоит только побренчать шашкой против чужой страны, чтобы заставить своих патриотов забыть обо всех домашних неурядицах, и они яростно вцепятся в глотку врага. По такому же правилу, на заре своего правления, когда личная популярность Муссолини падала, а оппозиция крепла с каждым днем, была предпринята неудачная попытка покушения, после которой публика, обезумевшая от истеричной любви к своему едва выжившему лидеру, была готова пойти на все и патриотически голосовала за принятие репрессивных мер против оппозиции.
Муссолини играет на этой достойной восхищения патриотической истерии, как скрипач на своем инструменте, однако когда Франция и Югославия были потенциальными врагами, он не сумел сыграть Паганини, потому что хотел не войны, а всего лишь угрозы. Он еще помнил битву при Капоретто, где было убито и ранено 320 тысяч человек, из которых 254 тысячи пропали без вести, кроме того, сегодня он уже муштрует новое поколение молодой Италии, которое свято верит в непобедимую военную мощь страны.
Сейчас он хочет развязать войну в феодальной стране, чьи солдаты воюют босиком, в пустыне и на уровне средневековья; он собирается использовать самолеты против людей, у которых нет ничего, и пулеметы, огнеметы, газ и всю современную артиллерию против луков и стрел, копий и местной кавалерии, вооруженной карабинами. Однако сцена для победы Италии уже готова, потому что только победа поможет удержать мысли народа подальше от дома на долгое время. Просчет лишь в том, что у Абиссинии имеется маленькое ядро обученных, хорошо вооруженных войск.
Франция рада видеть, как воюет Муссолини. Во-первых, любой, кто воюет, может быть сильно побит; Африканское Капоретто Италии, ее второе великое поражение в Адуа, под натиском тех самых эфиопцев, когда четырнадцать тысяч итальянских отрядов было убито или ранено силой, которую Муссолини теперь исчисляет сотней тысяч эфиопцев. Само собой, это не совсем честно просить войско в четырнадцать тысяч отрядов бороться с войском в сто тысяч, но и сама суть войны вовсе не в том, чтобы посылать свои четырнадцать тысяч против силы в сто тысяч. На самом деле итальянцы потеряли более чем 4500 отрядов, тогда как у противника ранено и убито было всего 2000. Тысяча шестьсот итальянцев попали в плен. Абиссиния же потеряла 3000 человек.
Французы помнят Адуа, и им знаком позорный проигрыш великого Макса Байера в бое против никому неизвестного Джимми Брэддока (кто знает, может быть Оуни Мэдден, известный гангстер Нью-Йорка вдруг решит выкупить и кусочек Эфиопии?). Французы знают, что любой, кто воюет, может быть сильно побит. Дизентерия, лихорадка, жара, плохой транспорт, есть много вещей, которые могут уничтожить армию. А еще существуют тропические болезни, которые легко могут превратиться в эпидемию, когда рядом находится армия солдат с ослабленным иммунитетом и не привыкшая к местному климату. Перед всеми, кто воюет вблизи экватора, встает простая проблема — как сохранить людей.
Франция понимает, что в любом случае, проиграет Италия или победит, война будет стоить ей так дорого, что она уже ни за что не натворит неприятностей в Европе. Италия никогда не была серьезной проблемой, не считая союзников, необходимых ей для угля и железа. Ни одна нация не может вести войну без угля и железа. Но недавно Италия решила преодолеть эту проблему, создав сильные военно-воздушные силы, и именно они сегодня так беспокоят Европу.
Англия тоже рада смотреть на Италию, воюющую с Эфиопией. Во-первых, ее могут хорошенько выпороть, что, как кажется Англии, преподаст ей урок и продлит мир в Европе. Во-вторых, если она победит, это наконец-таки прекратит надоедливые набеги Абиссинии вдоль северных провинций Кении и переложит ответственность за многолетнюю работорговлю Абиссинии и Аравии на чужие плечи. К тому же Англии, без сомнения, придется урегулировать с возможным победителем проект водоснабжения в северо-восточной Эфиопии, который так необходим ей для орошения Судана. Совершенно очевидно, что английский министр Энтони Иден обсудил этот вопрос во время своего последнего визита в Рим. И наконец, Англия прекрасно осознает, что все, что Италия найдет и заберет у Эфиопии, непременно пройдет через Суэцкий канал или, более длинным путем, через Гибралтар; но если Япония получит разрешение вторгнуться в Эфиопию и добьется таким образом прочной опоры в Африке, то тогда все, что получит Италия, отправится прямиком в Японию, и в случае необходимости ее уже невозможно будет удержать.
Германия тоже радуется попыткам Муссолини проглотить Эфиопию. Любые изменения в африканском статус-кво позволят ей объявить о своих претензиях по поводу возвращения африканских колоний. Если возвращение колоний состоится, оно, вероятно, сможет отложить войну на долгое время. Гитлеровская Германия желает войны, войны-отмщения, желает пламенно, патриотично и почти религиозно. Франция надеется, что случится это до того, как Германия станет очень сильна. Но народ Франции войны не хочет.
Существует огромная опасность и огромная разница. Франция — это страна, Британия — это несколько стран, но Италия — это человек — Муссолини, и Германия — это человек — Гитлер. У человека есть амбиции, человек будет править, пока не рухнет экономика, и он будет стараться восстановить эту экономику с помощью войны. Страна никогда не хочет войны, пока человек через пропаганду не убедит, что она нужна. Сейчас пропаганда сильнее, чем была когда-либо. Ее учреждения механизированы, они растут и контролируются до тех пор, пока правда не будет надежно и навсегда сокрыта.
Сегодня войну не объявляют после простого анализа экономики, если когда-нибудь так вообще было. Сегодня война планируется одним человеком, ее создают демагоги и диктаторы, они играют на патриотизме своих людей, и когда их хваленые реформы не смогли удовлетворить народ, они заставляют его верить в великий обман войны. И мы здесь, в Америке, должны понимать, что ни один человек, несмотря на все его благородство и знатность, не должен получить достаточной власти, чтобы втянуть эту страну в готовящуюся войну, в войну, которая близится с каждым днем, и к которой готовятся, будто к хорошо спланированному преднамеренному убийству. Когда вы даете кому-нибудь власть, вы не думаете о том, кто окажется на этом месте во время кризиса.
В былые времена они писали, что умереть за страну почетно и приятно. Но в нынешней войне в вашей смерти нет ничего почетного и приятного. Умрете как собака, ни за что. Вы умрете выстрелом в голову, быстро и аккуратно, может быть, даже приятно и почетно, не считая белой ослепляющей вспышки, хотя, возможно, это всего лишь задет ваш зрительный нерв, или лобная кость, или свернута челюсть, или ваш нос и скулы сломаны и вы пока еще можете думать, но у вас уже нет лица, которым можно говорить. А если вам не выстрелят в голову, то выстрелят в грудь, и вы будете задыхаться, или попадут в живот, и вы почувствуете, как все это валится наружу и скользит, когда будете пытаться подняться, это не так уж и больно, но многие при этом кричат, да, вот что я думаю; или будет вспышка, громкий хлопок от взорвавшегося снаряда, и вы поймете, что у вас больше нет ног выше колена или, может быть, ниже колена, или, может быть, оторвана стопа и из вашей портянки торчит белая кость, а кто-то снимает с вас ботинок вместе со стопой и месивом из крови, или вы, может быть, почувствуете, как ломается рука и трещат кости, вы будете гореть, задыхаться, вас будет рвать, или, в крайнем случае, вас сотрут с этой земли к чертям еще дюжиной других способов, без всякого почета и не очень приятно; но все это ничего не значит. Ни один список ужасов не удержал людей от войны. Перед войной всегда думаешь, что умрет кто-нибудь другой, не ты. Но ты умрешь, парень, если задержишься там надолго.
Единственный способ бороться с преступлением, каким является война, это показать все ее грязные комбинации, ее уголовщину, и тех свиней, которые ждут войны, и то, как по-идиотски они ведут ее, когда получают; возможно, только тогда честный человек перестанет верить в этот обман и откажется быть его рабом.
Если бы на войне сражались те, кто хотел, кто знал, что это, кто любил или хотя бы понимал, что он делает, вот тогда это было бы оправдано. Но тот, кто хочет идти на войну, та самая верхушка — этих людей убивают в первые месяцы, и потом сражаются уже те, кого насильно заставили носить оружие и кого научили больше бояться смерти от рук своих офицеров за побег, чем смерти, которую можно встретить в бою. Да, в конце концов, их непрерывно растущий террор побеждает, предоставляет им нужное число бомбежек и мощный огонь, а потом все они все равно бегут, и если уж совсем отбиваются от рук, то все, для армии — это конец. Была ли в последней войне хоть одна союзническая армия, которая рано или поздно не бежала бы с поля боя? Здесь не хватит места, чтобы перечислить их.
Никто не победит в этой новой войне, потому что она ведется таким образом, что все должны проиграть. Войска, сражающиеся на последнем этапе, просто неспособны победить. Все дело лишь в том, какое правительство начнет гнить первым или какая из сторон найдет нового союзника со свежей армией. Иногда союзники действительно могут быть полезными. Иногда этот союзник — Румыния.
В новой войне нет победителя. Союзники выиграли войну, но в полках, которые шли с победным маршем, не было тех, кто воевал. Те, кто воевал в этой войне — убиты. Более чем семь миллионов погибло, а сегодня бывший капрал немецкой армии и бывший авиатор, нынешний наркоман и человек, забрызганный кровью туманного патриотизма и все еще полный личных и военных амбиций, — ожидают убийства еще семи миллионов. Гитлер желает добиться войны в Европе как можно скорее. Он бывший капрал, и ему не придется воевать в этой войне, он будет лишь произносить речи. Добившись этой войны, он не потеряет ничего, зато может достигнуть всего.
Муссолини тоже бывший капрал, но он также и бывший анархист, большой авантюрист и реалист. Он не хочет войны в Европе. Он запугивает Европу, но никогда не будет с ней воевать. Он все еще помнит, какова война на самом деле и как он покинул ее и вернулся к своей газете после ранения, полученного в результате несчастного случая во время взрыва в траншее. Он не хочет воевать с Европой, потому что понимает, что любой, кто воюет, может проиграть, если, конечно, он не воюет с Румынией, и потом, первый диктатор, затевающий войну и проигрывающий ее, надолго закроет путь к власти другим диктаторам и их сыновьям.
А поскольку его режиму необходима война, он выбирает Африку в качестве противника, и единственный выживающий африканский штат в качестве оппонента. К сожалению, Абиссиния — христианская страна, поэтому здесь священная война невозможна. Пока он подгоняет Эфиопию под режим, он запросто может упразднить на бумаге и рабство, что, естественно, покажется Итальянскому военному училищу быстрой, идеальной и понятной каждому кампанией. Но может случиться и такое, что режим и вообще вся система правительства падет от этой понятной всем войны менее чем за три года.
Немецкий полковник фон Леттов-Форбек и 5000 его отрядов, из которых только 2500 были белыми, сражались со 130-тысячным войском в Танганьике и Португальской Африке на протяжении четырех лет, и борьба эта стоила 72 миллиона фунтов стерлингов. В конце концов, после этой войны начались партизанские конфликты.
Если Абиссиния выберет борьбу в партизанской войне, а не мир, Италия, возможно, поймет, что Эфиопия навсегда останется кровоточащей раной на ее теле и что эта война растратит все ее деньги, уничтожит молодое поколение, все запасы еды и оставит после себя искалеченных людей, уставших от страданий и недовольных своим правительством, которое отправило их на эти страдания, обещая славу. Разочарованные солдаты — вот кто уничтожает режим.
Возможно, что эта война в Африке продлит мир в Европе. Тем временем что-нибудь может случиться и с Гитлером. Но нам не стоит пить тот адский бульон, который варит Европа. Европа всегда воевала, интервалы между миром всего лишь перемирие. Один раз мы по глупости уже были втянуты в Европейскую войну, и мы никогда не должны быть втянуты в нее еще раз.
Итальянские фашисты
Бенито Муссолини, глава фашистского движения, сидит за своим большим столом у запала огромной пороховой бочки, которую он подложил под Северную и Центральную Италию и изредка поглаживает уши похожего на кролика щенка-волкодава, играющего с бумагами, разложенными на полу. Муссолини — крупный, загорелый мужчина, с высоким лбом, лениво улыбающимся ртом и большими выразительными руками.
— Теперь фашисты — это сила в полмиллиона человек, — говорит он мне. — Мы — политическая партия, построенная по принципу военной организации.
Медленно говоря по-итальянски и выбирая слова так, чтобы мне все было предельно ясно, он рассказывает о том, как фашистам удалось организовать 250 000 человек в отряды
— Мы вовсе не оппозиция итальянского правительства. Мы не против закона, — осторожно, ставя акценты, объясняет Муссолини, потом откидывается на спинку своего издательского кресла и подчеркивает важные пункты большими загорелыми руками. — Но, — объясняет он медленно и отчетливо, — у нас достаточно силы, чтобы свергнуть любое правительство, которое попробует противостоять нам или захочет уничтожить.
— А как же Гвардия Регия? — спрашиваю я. (Гвардия Регия это войска, недавно сформированные на юге Италии бывшим премьером Нитти для того, чтобы сохранить мир в условиях гражданской войны.)
— Гвардия Регия никогда не победит нас! — отвечает Муссолини.
Теперь эта ситуация требует пояснений и сравнений. Платформа фашистов — крайний консерватизм. Представьте себе Канадскую консервативную партию с 250 000 вооруженными солдатами, «политическую партию, построенную по принципу военной организации», со своим лидером, декларирующим, что они сильны настолько, что могут свергнуть либеральное или любое другое противостоящее им правительство. Ничего себе картина, не правда ли? В то же время вообразите специальную военную полицию, созданную во избежание столкновений на улицах между консерваторами и либералами, и вот перед вами правильный угол зрения на политическую ситуацию в Италии.
Увидеть Муссолини было огромным сюрпризом. Он не такое чудовище, которым все его представляют. У него лицо интеллигента, типичного берсальера из итальянской пехоты, большое, загорелое, овальной формы, с темными глазами и медленно двигающимся ртом. Муссолини часто называют «ренегатом-социалистом», но у него, кажется, были все основания для того, чтобы выйти из партии.
Родившись 37 лет назад в Романье, в маленьком городе Форли, он начал жизнь в самом сердце революционной Италии. Рядом с его родиной произошла революция 1913 года, восстание, в ходе которого известный итальянский монархист Малатеста хотел установить республику. Муссолини начал свою карьеру в 20 лет в качестве школьного учителя. Потом он занялся журналистикой и сделал первые заметные успехи в этом деле, когда еще был коллегой Чезаре Баттисти в газете «Либерта» в Тренто. Чезари Баттисти был итальянским героем, он был ранен австрийцами во время службы в Альпах, и повешен ими же в замке Тренто за то, что родился в области Италии, находившейся под властью Австрии.
Когда в 1914-м разразилась война, Муссолини был редактором газеты «Аванти», ежедневной социалистической газеты Милана. Он так рьяно выступал за вступление Италии в войну на стороне союзников, что руководство газеты было вынуждено отказаться от его услуг, и тогда Муссолини основал свою собственную газету «Иль пополо д’Италиа», чтобы спокойно публиковать свои идеи. Он спустил все деньги на это предприятие, и как только Италия вступила в войну, поступил рядовым на службу в полки берсальеров.
Тяжело раненный в битве при Карсо и несколько раз награжденный за храбрость, Муссолини, патриот до мозга костей, видел, что все, что он привык называть плодами победы Италии в войне, исчезает под натиском коммунизма, распространившегося по всей Северной Италии в 1919 году и угрожавшего интересам частной собственности. В качестве протеста им были организованы фашистские, или антикоммунистические, отряды. О его работе в последние два года сказано немало.
Теперь Муссолини стоит во главе организации, насчитывающей 500 000 человек. В нее входят представители почти всех профессий Италии, а сотни из тысяч рабочих отвернулись от коммунизма и составили вооруженные отряды фашистов. Таким образом, фашизм переживает свою третью стадию развития. Первой была организация контратак против коммунистов и их демонстраций, второй — организация партии, а сейчас это политическая и военная партия, вербующая рабочих Италии и посягающая на профсоюзы. Господство ее простирается от Рима до Альп.
Вопрос сейчас в том, что же намеревается делать Муссолини, сидящий за своим столом в редакции «Иль пополо д’ Италиа» и поглаживающий уши своего щенка-волкодава, с «политической партией, построенной по принципу военной организации».
Конрад — оптимист и моралист
Что можно написать о нем сейчас, когда его не стало?
Поделиться книгой: