Испытание

— Да...

И, видя недоверие в глазах, добавляет:

— Вот мой идентификационный код...

Генерал, мельком взглянув на карточку, долго изучает оригинал, сидящий напротив.

— Знаю, что непохож... — с кривой усмешкой отвечает Антон на невысказанное недоумение.

— Карточка подлинная? — интересуется генерал.

— Копия, конечно... Вы... Каков теперь мой статус?

Генерал на секунду задумывается, вопросительно глядя на застывшую у кабины свиту, затем, видимо, приняв решение, отвечает твердо:

— Прежний.

Лицо его непроницаемо. На лицах свиты и фермеров, обступивших кабину, явственно читается недоумение. Оно постепенно сменяется ожиданием. Он официальный представитель правительства Земли, определяет политику в отношении с коренным населением планеты. И он не имеет права поддаваться сиюминутным эмоциям, принимая решение. Антон долго смотрит куда-то вдаль, потом переводит взгляд на селение, угрюмо молчащее в ожидании. Люди тоже ждут — военные, как положено, в почтительной неподвижности; фермеры переминаются, время от времени поглядывая на своих и делая им знаки руками; некоторые курят.

Не поддаваться эмоциям... Он может это — его учили. Он может отвлечься от подробностей "ночной забавы" — в конце концов, это всего лишь частный случай, такой же, как его отбитые внутренности. Вопрос в том, уживутся ли люди с аборигенами на этой земле хотя бы через сто лет... Антон смотрел на селение. Во-он там его улаг... Минуты текли — никто не осмеливался потревожить вдруг замолкшего посла. Он вспоминал... День за днем, час за часом — всю свою жизнь здесь. Он перебирал тех, кого знал — Яобай, Нзыга... Ым. Звага... Вся его здешняя семья. Соседи... Любимые темы разговоров, словечки, обмолвки... Обычаи, обряды... ...Надежды и желания... Святыни...

Ему нельзя ошибаться сейчас. Конечно, можно отложить решение до лучших времен — сейчас он слаб, туго соображает... Но разве эти три месяца не были лучшей подготовкой к его решению? И он готов. Цивилизация воев? Пожалуйста: Нзыга, играющий в компьютерные игры, Яобай в роли фермера. Ым — счастливая мать... Разве может, в конце концов, существовать культура, в которой нет ничего? Может существовать тупик развития, могут на столетия и тысячелетия забываться мораль... Если она есть. У воев — есть. Вполне определенная, устоявшаяся, по своему целесообразная, в чем-то совершенная даже...

Антон зажмурился: Звага идет в школу с обычными детьми... Подруги флиртуют с загорелыми фермерами... Открыв глаза, наново увидел селение — неказистые хибары из шкур и шестов, пустынные загоны для скота, клетушки икемаев... Все тонуло в сизом сумраке. Уже вечер... Он поморгал, отвернув взгляд, посмотрел вдаль... Что он видел там? Заходящее солнце полыхало в зрачках тревожным отсветом, словно зарево будущих пожаров. Что он скажет на это... Одно — на всех языках мира лишь одно. То, единственное, что позаимствовал в этой культуре, став полноправным воем. И, облизав пересохшие губы, он произнес тихо, с трудом подбирая слова:

— Убейте... их.

И добавил — громче:

— Убейте их... всех.