Испытание

Девчонка тревожно оглядывала беснующихся наверху, не понимала. Антон разглядел ее волосы — светлые... Размазанная грязь на щеках... То, что с ней сделают этой ночью, представилось ему отчетливо, во всех подробностях, словно на видео... Горло стиснуло — давясь, он пытался преодолеть этот креп. Наконец, сипло, как петух, прокукарекал что-то... Никто не обратил внимания. Тогда, протиснувшись к краю, он крикнул — громко и зло:

— Я... беру! Я забираю эту женщину!

* * *

"Кто это еще..." "Кому хрец не дорог — эй, покажись!" "Ха-ха, Бледняк! Он-то уж точно..." Слова сливались, переходя в общий гул — сначала недоуменный, он нарастал, становился угрожающим: "У-ру-ру... ру-у..." Негнущиеся напряженные ноги уже не чувствуют привычной боли — гул накатывается, накрывает тяжелой волной, снова спадает — глотай воздух... пока.

— Я скажу.

Спокойный голос прорезал невнятицу.

"Яобай... Конечно".

Антон с трудом поворотил намертво уведенную в плечи голову. Да, Яобай — стоит, подбоченясь, недалеко от костра. Нзыги рядом, конечно, нет — уже поспешил...

"Он твой!.. Эта живность твоего улага — говори, чего он... Как скажешь, так с ним и будет!"

Одобрительное поддакивание и шипение. Антон глядит на небольшую, крепко сбитую, багровую в свете углей фигуру — свою судьбу. Яобай — настоящий вой, все знают...

— Я скажу... Пусть пробует.

Мертвая тишина.

— Но он не вой!!! — чей-то, похоже, ожидаемый вопрос.

— Я говорю — пусть Бледняк пробует... Захотел стать воем — пусть.

Пауза... и всеобщий визг! Антон зажимает рукой уши — его шатнуло. Сильный толчок из темноты — он рефлекторно разворачивается и получает беспощадный удар в пах... Провал черноты — в следующий миг цепкие руки рвут его на куски, кубарем стаскивая вниз... Жар опалил лицо — сквозь дрожание перед глазами Антон различает багровые точки углей.

— Ты хотел ее? — взлаивающий голос над ухом.

Перевернувшись, Антон бессмысленно смотрит в оскаленную харю чудовища. А, это ритуальная маска... Страха еще нет — он выбит из тела. Осталось только чувство сиюминутной вечности — сейчас, в данную секунду, он вечен.

"Да, я хотел..."

— Да... я хотел ее... — разбитые губы кажутся чужими.

Ну что он сделал такого, за что его так увечат! Жалобно-плаксивая мыслишка — оставьте меня в покое... Жуткий оскал маски молчаливо хохочет — вокруг колышется плотная масса сизых тел, тупо выборматывая что-то вроде: "Хурбыры-ы... х-хы-ы..."

"Встань... Давай, поднимайся..."

Яобай чему-то смеется, подвизгивая в конце каждого слова. Жесткая ладонь встряхивает плечо — Антон с трудом поднимается. Постоял, шатаясь, наново привыкая к земле под ногами. Вдохнул и, поперхнувшись, отхаркнул прямо в костер. Всем весело...

— Ты хочешь стать воем? — пронзительный голос сзади пугает — Антон дергается всем телом. Всеобщий визг усиливается.

— Да... — не слышит. — Да!!!

— Ха-а!.. Тогда ты пройдешь испытание. Сейчас пройдешь, поня-ал? — голос дурашливо выводит слова.

Антону наплевать. Испытание? Плевать. Что там — отрежут кусок мяса, и все... Если повезет, потом восстановят. Медици-ына... Мысль так же дурашливо скачет вслед за чужим неестественно писклявым голосом.

Короткий приказ:

— Вяжи.

...Костер остывает багровой проплешиной. Кривляние вокруг сменилось относительным спокойствием — Антон пока что тоже особо не волнуется. Саднит ноги — но это привычно. Руки стянуты вокруг столба заскорузлым кожаным ремешком — он почти слышал, как трутся друг о друга головки костей... Но за это время он научился переносить боль. Не переносить... Смиряться с ней, как с неизбежностью. Когда бьют ремешком, палкой, кулаками, ногами, чем попало... Режут ноги костяными, острыми как бритва, скребками... Всаживают шипы... Жгут углями, ставя клеймо... Льют на открытую рану едкую жижу отстебника... Подпускают мясных мух... Кормят ядовитым упырником, а потом смеются над корчами... Терзают слюнявые пасти жогров... Сводит перетруженные мышцы... Он привык. Он стерпит...

* * *

...Первое испытание — обычное битье. Стегают зверски, целясь в низ живота и в лицо, человек мычит, мотая головой, стараясь уберечь глаза. После неожиданной передышки — снова стегание... Он очухивается от потока холодной воды. Рубцы резко щиплет — вода соленая... Он корчится и воет — публика довольна.

...Густой поток навоза покрывает с головой — вонючая слизь жужжит и шевелится, взблескивая сотнями слюдяных крылышек — мясные мухи. Крик изошел — осталось слабое клокотание в горле...

...Снова вода — на сей раз пресная. Все?

Нет — еще есть огонь. Раскаленные угли, заботливо расположенные под ступнями, шипят и воняют паленым. Он хрипит и взбрыкивает, вызывая жадный визг окружающих. Он словно впервые видит их — всех вместе, единым организмом. Они жрут его, они питаются его болью — это их замена всем другим удовольствиям. Они выбрали самое острое — тяжелый сладковатый смрад крови и вопящего мяса... Они взращены на этом — это их религия.

...Благодетельный туман беспамятства, наконец, окутывает мозг — израненное тело обвисает на вывороченных руках.

Большего из него теперь не выжать... Опытный в таких делах Яобай разочарованно воет — аттракцион почти закончен... Но самое главное — впереди.

* * *

— ...Ты, Бледняк, дурак... Ты думаешь, никто не знает, чего ты полез? Я зна-аю...

Речь зудит и жужжит, как стая мясных мух. Антон мотает головой, не в силах избавиться от липкого зуда... Сбросив хохочущую маску, Трепарь во всю ширь расщеривает рот, утыканный редкими зубами:

— Не человек ты, а Бледняк, Бледня-ак!..— он тихо, но нестерпимо тонко визжит. Смеется. Смешно ведь — взрослый мужик, а простых вещей не понимает.

— Женщина негодная, слишком молодая — зачем желать? Женщин много... Много женщин, много... И вот все вы так! — Трепарь внезапно входит во вдохновенный раж, найдя благодатную тему; глаза его блестят. — Все вы, пришлые, дураки — и, значит, не люди... Все дураки — нелюди. Или мертвецы! Мы убьем всех твоих — х-ха! А остальные будут нам служить... А сражаться не будем, не-ет... Зачем воевать с дураками? Дураки сами напросились на лезвия, х-ха! — он захлебывается визгом, хлопая себя по тощим ляжкам, козлом скачет вокруг почти уже погасшего костра.

Антон тупо смотрит на него, с трудом разлепляя склеивающиеся от крови веки. Что-то дергающееся и издающее звуки — зудит надоедной мухой, заползает в глаза, ноздри... Чихнув, он очнулся — довольно осклабившийся Яобай отводит тлеющую головешку. Вои вновь собрались вокруг костра — отдохнув в своих улагах, они лениво переговариваются, ковыряя в зубах: "Хорошая еда... Хорошая... да... еда... еда..."

Антона слегка познабливает то непонятного предчувствия. Мутит от запаха и пляшущих перед глазами цветных пятен, отдающих в зелень...

— Ты хотел стать воем? — словно бы удивленно говорит Яобай — Не обманываешь?

— Д-да... — с трудом произносит Антон сквозь сведенные судорогой губы.

— А может, ты больше хотел женщину?

— Н-нет, — выдыхает Антон.

— Вре-ешь, — равнодушно тянет Яобай и так же равнодушно тычет головней ему подмышку.

Всхлип... Антон молча глотает едкие слезы и повторяет:

— Я... хочу... стать воем...

— В самом деле? Но это надо заслужить... Нужно отказать себе во всем — ты знаешь?

Антон молча кивает — он знает. Он видел...

Яобай тихонько повизгивает и почти ласково проводит шершавой рукой по плечу:

— Ты и в самом деле дурак, Бледняк...

Ороговевшие мозоли царапают кожу. Вои никогда не опускались до подобных жестов...

— ...Никто, кроме нас, не может стать нами. Но ты захотел, и это оскорбление... Ты мог подумать, что сможешь стать воем, это — страшное оскорбление... За это ты будешь наказан, Бледняк, тут уж ничего не поделаешь... Но в награду за такое желание — я уговорил всех — ты пройдешь испытание...

"Будь ты проклят... Значит, все зря".

Яобай молча взмахнул рукой — откуда-то из темноты к связанным ногам Антона швырнули... какой-то ком грязного тряпья? Шлепнувшись, ком зашевелился — на Антона глянули расширенные серые глаза... Оно — та самая, из-за которой...

— Ты хотел ее?

— Да... — почти твердым голосом отвечал человек.

Яобай похлопал его по предплечью и на ломаном человеческом языке обратился к девчонке:

— Яэ-то... хочь стать чельвек... Для а тебя... ты будь ихный... Яа-да?

Девчонка следила за ним остановившимися глазами, торопливо помотала головой — не поняла. Яобай досадливо машет рукой:

— Ти-ы... будь убить... зместа он, — ткнул пальцем в неподвижную фигуру у столба.

Антон выпрямился, словно его ужалило — зачем?

— Я буду наказан — зачем вам она?

Севший голос ломался на каждом слове — девчонка испуганно отодвигается от столба.

— Это не наказание. Твоя награда — ты пройдешь перед смертью испытание воя. Ты умрешь воем — х-ха!

Острый жест — мгновенно выметнувшись из темноты, голые сизые фигуры хватают ее за руки и пластают по земле.

— Ты будешь перед смертью воем!

Набежавшие торчки на миг закрывают ее потными спинами визжа, вои пинками раскидывают их, устанавливая очередь. Антон видит устремленный на него взгляд — полный недоумения...

...Она кричала — он не мог заткнуть уши; она билась под цепкими грязными пальцами — раз за разом, раз за разом, еще, еще, еще...

Ей указывали на привязанного к столбу — она послушно проклинала его, постоянно сбиваясь на упрашивание; голос прерывался смачными звуками ударов и утробным хеканьем...

...Ночная забава удалась на славу — торчки удалялись, сыто покачиваясь, оставив за собой изломанное бледное тело, обезображенное ссадинами и кровоподтеками. Вои не разрешали использовать ничего, кроме рук... Она еще живет, мертво глядя сквозь него...

"Ты получил, что хотел — ты стал воем... воем... воем..."

"Я стал воем," — механически повторяет про себя Антон.

Вот что, оказывается, главное — а вовсе не отрубленный член, символ плотской жажды. Пресыщенные зрелищем вои тащат безвольно бьющееся о кочки тело за тонкие руки — прямо на угли костра. Они хотят выжать все. Последний душераздирающий визг подхвачен сотней глоток. Апофеоз... Едкая гарь набивается в ноздри, в горло — впереди идет сочное чавканье тусклых лезвий улмаров. Вскоре остается только бесформенная груда мяса — костер шипит, залитый дурно пахнущей кровью. И куда страшнее всего этого — лицо Яобая, немо шевелящее губами, вдруг вынырнувшее из темноты... Вымазанный в темном и липком рот что-то беззвучно произносит... Проворно мелькающие руки — в них белеет кость. Какая белая... Вокруг костра корчатся сизые фигурки, похожие на абстрактных компьютерных человечков — две руки, две ноги, голова. Визжат... Как они визжат! Почему он здесь? Зачем... Уши закладывает от визга — звук сверлом входит в мозг, вращается там, раскаляясь, скребет — дальше никак, никак! никак!!!

Негатив костра тускнеет... Ночь.

* * *

"Это кто?" "Где?" "Там, на столбе". "А-а..."

Пауза. Шаги. Дыхание — близко. "Не похож". "Чего?" "Ничего... Отвязывай". Антон чувствует на щеках влагу. Соленая...

"Живой. Ишь ты, плачет... Давай, бери". Он плачет. Почему? Слова... Речь... Нормальная человеческая речь, а не зудящий язык "людей".

* * *

Становище обложено со всех сторон. Вездеходы и грузовики стоят плотно, колесо к колесу; меж ними настороженно посверкивает сталь карабинов и парализаторов. Машин около сотни. Время от времени подъезжают новые, с них спрыгивают загорелые бородатые люди в рабочих комбинезонах и не спеша занимают места в оцеплении. В селении тихо. Перед машинами валяется с десяток дохлых гурмов, над ними уже с гудением трудятся мухи. Между улагов не видать ни души. Становище затаилось, словно загнанный зверь...

Антон задумчиво наблюдает за всем этим сквозь запыленное стекло кабины грузовика. Он полулежит в кресле водителя, заботливо укутанный одеялом и наспех облепленный со всех сторон регенератом. После лошадиной дозы обезболивающего голова кружится, и он никак не может понять, пыль это на стекле или туман перед глазами. Похоже на сон... Он ждет.

...Солнце уже клонится к закату, когда слышится долгожданный свист турбин — прямо над становищем разворачивается вертолет местного корпуса стражи.

Антон, щурясь, смотрит на поднятую при посадке тучу пыли. К вертолету, держась за широкополые шляпы, уже приближается группа фермеров — по-видимому, главы общин. Из пыли появляются серо-зеленые фигурки военных. Две группы встречаются — Антон видит их неслышный диалог. Наконец, несколько фермеров показывают на его грузовик, и вся разношерстная команда направляется к нему. Надо приготовиться...

Кряхтя, Антон садится, выпрямляет спину — в ней что-то хрустит, и он сдавленно ругается, спешно вытирая выступившие слезы. Группа военных уже совсем близко — впереди шагает немолодой крупный мужчина с медно-загорелым лицом и серебристым ежиком волос. Антон смутно припоминает это лицо — начальник планетарных Сил Безопасности в чине бригадного генерала.

Происходящее еще кажется нереальным — люди, с которыми можно разговаривать, комфорт, нормальная еда... Дверь с лязгом распахивается, и генерал с неуклюжей грацией плюхается рядом с Антоном, заставив того сморщиться от боли — сотрясение передалось отбитым внутренностям.

— Простите... Антон Дрозд?