Четверо с базарной площади

Слива достал из кармана платок и раза два дунул в него через нос.

Генка отстранил Фата и сам высунулся в пролом.

На крыльце стояли матери: Генкина и Сливина, чуть в сторонке от них — Катя, с любопытством разглядывавшая гостя; а напротив, ударяя в землю известной нам дубиной, — садовладелец.

Генка мысленно обругал себя: как он мог забыть и эту всегдашнюю дубину, и эту квадратную фигуру с животом, выпирающим чуть ли не до подбородка!

— Расплодили голодранцев! — кричал Толстый. — Кто вы такие?! Зачем приехали?! Шляетесь по всему белому свету, и — как дома везде! Убирайтесь, откуда явились! Мы здесь без ваших железных дорог проживем! Захламили, запоганили все!

— Вот гад… — выругался Фат сквозь зубы.

— Мы не знаем… — робко вставила Генкина мать. — Если это они — накажем, конечно. Вы уж извините, мы приберем там…

— А это не они! — вдруг заявила своим звонким голосом Катя. — Они не бросали, я видела.

— Тебя не спрашивают! Брысь, когда взрослые разговаривают! — цыкнул на нее Толстый.

— Я не брысь, я же не кошка, — обиделась Катя. Но мать привлекла ее к себе и спрятала за спину.

— Мне ваша приборка не нужна! — продолжал Толстый. — А за ущерб судом ответите!

Генка отошел от пролома, остановился против Фата.

— Не ошибся?..

— Да я же говорил, что где-то видел его! А как из головы вышибло!

Генка рассеянно глянул по сторонам. Какая-то смутная, но очень важная мысль появилась в его мозгу, когда он глядел во двор. Он уже почти схватил ее за кончик… А она выскользнула. Что-то в связи с Толстым…

Слива тоже ненадолго высунулся через пролом.

Толячий, глядя то на одного, то на другого, ничего не понимал и, сгорая от любопытства, боялся лезть с вопросами.

— Ладно, — сказал Генка, отчаявшись поймать свою ускользнувшую мысль. — Садимся, некогда.

Толячий сел первым и, как непосвященный, в одиночестве.

Троица опытных разведчиков — друг подле друга — напротив.

— Слушай, — сказал Генка. — Раз уж мы сказали тебе главное — будешь знать все. Мы дали слово, что пока не доведем это дело до конца — никому не скажем. Ты будешь четвертый. Клянись, что перед нами ничего не будешь скрывать, а другим под пыткой не выдашь, что сейчас услышишь и что узнаешь потом.

Толячий сделал глотательное движение.

— Клянусь!..

— Все, — сказал Генка. — Теперь кровью связаны. Мы уже знаем, кто убил полковника, но еще не нашли его. Чтобы понятней — я тебе все по порядку… Коротко, конечно. С чего бы это… Ну, в общем, с начала.

Повторять Толячему не приходилось: хоть и отличник, он был своим, базарным, и прекрасно знал в лицо всех, кого ему называли, за исключением Дроли и мужика в телогрейке с разорванным хлястиком. Этих, в случае чего, он угадал бы по внешним приметам, которые не зря запоминал Генка.

К концу инструктажа Толячий настолько загорелся предстоящей операцией, что его приходилось то и дело сдерживать.

Фат нарисовал в Сливином блокноте схему, как найти дом Корявого на левом берегу. Толячий запомнил ее, самостоятельно повторил на оборотной стороне листка, после чего схему сожгли.

Совместными усилиями посвятили Толячего в основы разведывательного дела, где главное — не выдать себя и не вспугнуть противника.

Фат даже посоветовал Толячему, где укрыться. Там, на левом берегу, неподалеку от дома Корявого, на противоположной стороне улицы, кто-то возводил пятистенок. Если даже окна заколочены крепко — можно влезть под срубом, найти какую-нибудь щелку и глядеть, как из крепости.

За Генкой оставался прежний объект — перекресток улиц Капранова и Салавата Юлаева.

А Сливу освободили от обязанности дышать воздухом свалки.

Пусть Дроля «отлеживается», если ему так хочется.

Теперь наиболее интересным стал дом садовладельца — дом, за которым они могли бы уже давно и без малейшего риска наблюдать!

Сливе разрешалось гулять по улице, заходить во двор, сидеть у амбразуры на лестничной площадке — никакой Гвардеец не проскользнет к Толстому мимо бдительных Сливиных глаз.

— Сбор здесь, у ворот, как погаснут лампочки, — напомнил Генка Толячему. — За исключением, если уж очень надо будет задержаться.

— Дом бросать, когда выйдет кто-нибудь? Следить за этим, кто вышел? — еще раз уточнил Толячий.

— Если это незнакомый кто или тот мужик, а за остальными — не надо! Их мы и так знаем… — ответил Генка.

— Так я бегу. — Толячий поднялся.

Пришлось коротко втолковать ему, что спешкой ничего не добьешься, скорее — испортишь все…

Сейчас он должен зайти домой, еще раз отметиться у родителей, потом не спеша, вроде за чем-нибудь по делу, отправиться через Быстряк, так как главные события чаще всего происходят с наступлением сумерек.

— Ура, — вспомнил Толячий. — Меня Лийка просила «Королеву Марго» притащить. И мать отпустит, и пойду себе с книжкой!

— Вот это правильно, — согласился Генка. Затем подумал и добавил: — Только долго там не задерживайся…

— Не! — сказал Толячий. — Это я мигом: брошу, а сам — на все четыре.

Фат еще раз выглянул в пролом.

Голос Толстого давно стих, матери ушли в дом. Некоторое время поторчала у ворот Катя — видно, хотела предупредить Генку, но теперь и она ушла.

Ребята были почему-то убеждены, что именно сегодняшний вечер станет решающим для них, и торопились.

То, что садовладелец и Толстый оказались одним и тем же лицом, усиливало это настроение.

Друзья перекроют четыре основных пункта, где могут появиться вдруг Купец или Гвардеец. Неужели те опять просочатся как сквозь пальцы?

У Толячего оказалось полтора рубля в кармане, он передал их Фату, чье путешествие могло вызвать самые непредвиденные расходы.

— Все, — сказал Генка. — Расходимся.

— Лишь бы дома не очень влетело, — полувопросительно, полуутверждающе высказался Слива.

— А, ради такого дела… — махнул рукой Толячий.

Фат молча полез в люк.

Но им пришлось еще задержаться, прежде чем разойтись.

Тайна котельной

Фат уже вылез через полуподвальное окошко наружу, когда его остановил требовательный Генкин возглас:

— Стой!

Фат спрыгнул назад.

— Стой… — повторил Генка. Он, кажется, ухватил кончик той мысли, что случайно встревожила его наверху, когда он глядел через пролом во двор.

Хотя земля и повышалась во дворе монастыря в сторону Генкиной и Сливиной квартир, но крыльцо все же было очень высоким, в половину человеческого роста — вот что бросилось ему тогда в глаза.

— Слива, — неожиданно переходя на шепот, спросил Генка, — у вас же нет погреба?!

— Не-е… — тряхнул головой Слива.

— А крыльцо высокое! — сказал Генка. — Что под полом у вас?

Сдвинув брови, Фат медленно оглядел сумеречную котельную.

Слива чуточку поморгал глазами, не улавливая Генкиной мысли.

Бывший монастырь упирался стеной в сад Толстого, а пол в комнате Сливы находился на уровне потолка в котельной.

— Тот мужик мог не залазить сюда и ничего не оставлять, — сказал Генка. — Может, он только вылез отсюда…

Фат уже чиркал спичками.

Генка достал из портфеля вчерашний огарок, бросил портфель на кирпичную кладку. Туда же полетели школьные принадлежности остальных заговорщиков.

— Слива, ты — к окну! Наблюдай, — распорядился Генка. — И тихо все! — Опять неровное пламя выхватило из полумрака заплесневелые стены и потолок.

Слива, пристроившись на кирпичах, высунулся в окно.

Толячий, Фат и Генка бросились обшаривать каменные плиты стен.

Сначала делали это бессистемно: кто во что горазд. Потом Генка взял огарок свечи и потребовал систематического обследования — от угла к углу.

Фат ковырнул ножиком грязную плесень на стыке двух плит, и с первой попытки ножик легко вошел в стену почти на сантиметр… Плиты не были скреплены между собой раствором. Они держались силой собственной тяжести.

— Железку какую-нибудь! — распорядился Фат.

Толячий отыскал среди железного лома кусок неширокой стальной полосы.

Фат стал протискивать его в каждую щель. Но в большинстве своем плиты были словно притерты друг к другу. Чтобы хоть легонько зацепиться полоской, иногда приходилось истыкать вокруг — сантиметр за сантиметром — всю плиту.

Когда это удавалось, Фат с помощью своего рычага пытался расшевелить камень. Если он не двигался в сторону котельной — втроем налегали на него, чтобы сдвинуть внутрь.

Но все попытки были напрасными.

И уже казалось, что Генкина идея не подтвердится, когда дрогнула под рычагом Фата самая нижняя, предпоследняя от угла плита. Дрогнула так слабо, что если бы друзья не ждали этого — ни за что бы не заметили.

Фат поправил рычаг и навалился еще раз. Потом еще и еще… Потом зашел с другой стороны.

— А может, туда его проще? — спросил Толячий.

— Может… А как закроешь потом? — невозмутимо ответил Фат.

А Слива подумал у своего окна, что даже отличники не всегда соображают сразу.

Плита медленно, нехотя, но выдвигалась от попытки к попытке…

Когда за края ее стало можно уцепиться ногтями — отозвали от окна Сливу…

Вчетвером выдвинули и развернули плиту уже без труда. Квадратная, сантиметров шестьдесят на шестьдесят, плита оказалась толщиной около тридцати сантиметров.

— А все равно проще было сначала туда ее задвинуть, потом выдвинуть, — шепотом сказал Толячий.

— Тише… — предупредил Генка.

— А вдруг не выдвинулась бы, тогда что? — отпарировал Слива.

Генка показал ему головой, чтобы шел на свой пост, к окошку, и на всякий случай прикрыл огонек свечи.

Фат хотел нырнуть в темноту первым. Генка показал ему на свечу в своей руке, сам опустился на четвереньки и с трудом, изогнувшись, протиснулся в черное отверстие…

Толячий и Фат последовали за ним.

Тяжелый потолок навис над их головами. Здесь он был на метр с лишним ниже или толще, чем в котельной.

Они оказались в узенькой секции подвала, ничем не примечательного, кроме удушливого запаха гнилья и крыс. Противные животные эти шарахнулись в стороны от ног и забегали вдоль стен, будто потеряв свои норы.

Ни крысы, ни потолок пока не интересовали Генку и Фата.

Согнувшись в три погибели, Генка, не задумываясь, шагнул дальше, так как против него чернел неширокий проем в другую секцию подвала.

Фат походя ковырнул ножом стенку рядом с проемом и убедился, что она капитальная, из кирпича.

Огляделись и разом бросились к стене, за которой начинались владения Толстого: длинная кирпичная труба через потолок и стену уходила наклонно вверх…

Генка выпрямился в трубе, посветил над головой. Выход на поверхность прикрывали гнилые доски.