Помоги проекту - поделись книгой:
С ее улыбки и началось наше знакомство.
По случаю праздника Седьмого ноября в клубе советских специалистов металлургического города Бокаро (В штате Бихар есть еще один город Бокаро, но в нем нет завода, и в отличие от него наш город назван «Бокаро Стил Сити», то есть «металлургический город Бокаро».) по традиции был устроен вечер, на который пригласили наших индийских коллег. Так уж повелось, что выступают на таких вечерах по очереди и наши «артисты», работающие на металлургическом гиганте, и индийские певцы, танцоры, музыканты, для которых сцена стала второй жизнью. Специальных театральных уборных в клубе нет, поэтому для подготовки к выступлениям артистам отвели теннисную комнату. Там-то меня и познакомили с девушкой по имени Манджула. Невысокого роста, с блестящими черными волосами, заплетенными в толстую косу, с большими серьезными глазами, в ослепительном сверкании бус, ожерелий, колец она показалась мне старше своих шестнадцати лет. Несмотря на бесстрастное под толстым слоем грима лицо, я почувствовал, что девушка волнуется и взглядом то и дело ищет поддержки у матери, маленькой худенькой женщины с седеющими волосами, деловито поправлявшей ее наряд.
Приближался выход Манджулы. Мать погладила ее по голове, словно та была маленькой девочкой, и чуть подтолкнула к коридорчику, который вел на сцену. Я последовал за ней. На сцене наша «звезда» переводчик Саша Двуреченский исполнял танец с ложками. Вот тогда, наблюдая за ним, Манджула и улыбнулась своей мягкой улыбкой. Сначала необычному танцу, а потом уже мне.
— Манджула, тебе нравится, этот танец?
— О да! — с чувством воскликнула она, явно обрадованная неожиданному собеседнику. — Мне вообще очень нравятся русские танцы. Они так непохожи на наши, но тоже очень красивы.
— А ты сама давно научилась танцевать?
Манджула смущенно улыбнулась, но ответила без тени кокетства или жеманства.
— Я танцую с трех лет, но еще учусь. Ведь индийские классические танцы очень сложные. На изучение только одного какого-нибудь стиля можно потратить половину жизни. Например, сегодня я буду исполнять танец самого красивого стиля Бхарат Натьем. Это танцы южной части страны, но любят их повсюду. В Бхарат Натьем важны не только движения рук и ног, но и многое другое. Это трудно объяснить, нужно видеть, чувствовать. Мне он нравится потому, что в танце живешь вся целиком, каждое движение имеет свое значение.
Увлекшись, Манджула не заметила, как перестали щелкать Сашины ложки. Слушать ее было очень интересно, и я с сожалением прервал девушку, напомнив, что настала ее очередь. Манджула остановилась буквально на полуслове. Лицо посерьезнело, стало сосредоточенным. Только что она стояла вот тут, рядом со мной, и вдруг бесконечно отдалилась, словно перенеслась в другой мир. Неторопливыми, размеренными шажками Манджула подошла к музыкантам, устроившимся на коврике возле задника, что-то сказала им, затем направилась на середину сцены. Увидев, что занавес шевельнулся и вот-вот откроется, девушка стремительно сложила ладони перед грудью и склонилась в низком поклоне, мысленно прося у бога удачи.
Можно ли передать словами танец, тем более такой сложный, как индийский, где все, даже намек на жест, даже взмах ресниц, оттачивалось и выверялось веками?
Там-там-там — начал неторопливо вызывать барабан. Но Манджула застыла каменным изваянием на одной ноге. Вторая приподнята и согнута в колене. Правая рука слегка изогнута над головой, левая перед грудью. Нет больше хрупкой смущенной девушки. Вместо нее на сцене бог Кришна. Немигающие глаза устремлены вдаль. Взгляд их властен и непоколебим.
И вдруг: «Та-та-ти-та-та» — раздается из-за кулис звонкий голос матери Манджулы. Она выпевает ритм в сопровождении настойчивых призывов барабана, и бог оживает. Кришна слышит голоса несчастных девушек, взывающих о помощи: демон Нарака похитил шестнадцать тысяч красавиц. Кришна направляется в царство Дармарупадеса, которым правит Нарака. Резкие движения согнутых на уровне груди рук вправо-влево, вправо-влево. Глаза бога загораются хитрым блеском. Он обманывает и уничтожает пятйголовое чудовище Муру и его сыновей. Та-ти-ти-та-та. Теперь Кришна готовится к бою с самим демоном. Вот он встречает врага. Сражение началось. Барабан отбивает ритм все быстрее и быстрее. Бог на сцене ловко отражает удары. Быстрый, смелый, грациозный Кришна побеждает врага и торжествует победу.
Устало замолкает музыка. Под аплодисменты счастливая Манджула покидает сцену. Танец удался.
Манджула уже собралась уходить, когда после моего выхода я вернулся со сцены в артистическую уборную.
— Одну минутку, Манджула,— останавливаю ее. — Извини, пожалуйста, но мне бы очень хотелось снять твой танец на кинопленку. Где ты будешь выступать на открытой площадке?
Лицо Манджулы вспыхнуло радостью и смущением одновременно. Она стала быстро говорить что-то своей матери на хинди, видимо, та плохо понимала по-английски. Посовещавшись, девушка повернулась ко мне.
— Мы можем приехать сюда в воскресенье днем, и я покажу танцы там, где вам будет удобно снимать...
Остановились на небольшой бетонной площадке для игры в городки возле клуба, окруженной яркой зеленью кустов и деревьев, которые прекрасно могли заменить декорации. Для музыкантов припасли большой ковер и целую груду расшитых подушек.
Каково же было наше удивление, когда в воскресенье в назначенное время Манджула приехала лишь вдвоем с матерью в коляске велорикши. Никаких музыкантов с ними не было. Да и наряд девушки никак не подходил для сцены: простенькое платьице в полоску с рукавами-крылышками да кофточка-безрукавка. Ни колец, ни браслетов, ни серег, которые так эффектно смотрелись на ней во время выступления.
Манджула, заметив наши растерянные взгляды» спросила:
— Что-нибудь не так? Может быть, мы сильно опоздали?
— Нет-нет,— поспешил я успокоить девушку, — Все в порядке. Просто мы не знаем, как быть с музыкой для танцев.
— О, в этом нет необходимости. Я станцую и так.
— А костюм?
— Все здесь. — И Манджула показала на чемоданчик в руке матери.
Мы проводили наших гостей в клуб, чтобы девушка могла переодеться.
Когда минут через двадцать она показалась в дверях, все замерли: это было настоящее море сверкающих огней. Казалось, что ослепительные лучи солнца посылают не только украшения на голове, шее, груди, руках Манджулы, а ярким ореолом светится вокруг сам воздух. Преобразился и наряд девушки. Через оранжевую блузку перекинут голубой шарф. На рукавах чуть ниже плеч широкая блестящая кайма. Шальвары из тонкой ткани стянуты у щиколоток звенящими кольцами.
Меня смущало лишь то, что Манджула босиком: от клуба к городошной площадке вела узкая тропинка, на которой иногда встречались змеи. Однако в ответ на наши опасения Манджула только беспечно улыбнулась.
Мы спускаемся по лестнице и сворачиваем на тропинку. Я иду впереди, на всякий случай держа перед собой длинную палку. Но Манджула все время отвлекает меня. Она спрашивает, будем ли мы снимать кинофильм или только фотографии, а если фильм, то кому будем показывать. Объясняю, что готовлю цветной фильм об Индии. Это очень взволновало девушку. Она даже придержала меня за руку. И вдруг, собрав всю свою решимость Манджула, что называется, на одном дыхании выпаливает слегка дрожащим голосом:
— Очень хочу, чтобы вы показали этот фильм, где буду и я, в Москве. Тогда меня могут пригласить выступить у вас в стране. С самого детства мечтаю поехать в Советский Союз.
Так я, оказался посвященным в ее тайную мечту, трогательную и по-детски наивную, о которой девушка скорее всего никому никогда не говорила.
— А почему ты хочешь поехать именно в Москву?
Мне показалось, что в душе она давно была готова к этому вопросу
— Когда мы говорим «Москва», то имеем в виду всю вашу страну, в которой нет нищих и голодных людей, где все могут быть счастливы. Очень бы хотела увидеть все это своими глазами. Вам трудно понять, вы это видите каждый день. А для нас то, что мы слышим и читаем о вашей стране,— это как сон или добрая хорошая сказка, в которую трудно верить. В наших танцах добро всегда побеждает зло. И когда я танцую, то стремлюсь показать, что и я хочу этого...
Признаться, в тот момент я не нашелся, что ответить на это признание индийской танцовщицы.
Вот мы и на месте. Манджула находит, что площадка вполне подходит для танца. Значит, можно начинать. Девушка принимает исходную позу, бросает быстрый взгляд на мать, которая устроилась прямо на траве, подогнув под себя ноги, и я слышу уже знакомое «та-ти-ти-та-та, та-ти-ти-та-та».
Вот оно что! Как же я сразу не сообразил, что мать всегда репетирует с нею без музыки, как сейчас, лишь отбивая ритм ладонью по траве?
Манджула танцует. Выпад на правое колено, на левое, вращение. Темп нарастает. Городошная площадка невелика, куда меньше сцены, но как умело девушка использует каждый сантиметр: шаг вправо — поклон, шаг влево — разворот. Белыми бабочками порхают в воздухе, падая ей под ноги, цветы, срывающиеся с косы во время резких движений. На фоне зеленых деревьев они напоминают мне наши снежинки, каким-то чудом попавшие в индийское лето. Этот классический танец в лучах солнца, среди зелени деревьев и трав, под щебетанье птиц и равномерные звуки женского голоса «та-ти-ти-та-та», захватывает не просто неповторимой пластикой, а увлекательностью самого повествования, в котором воедино слились прекрасное и трагическое, скорбь утрат и радость жизни.
Последнее движение, и Манджула замирает, сложив ладони перед грудью. «Намаете!» — «До свидания!» — говорят они. Кто-то изо всех сил бьет в ладоши, кто-то от восторга во весь голос кричит на английском слова благодарности. Девушка подходит к матери, сконфуженно поправляя соскользнувшую во время танца низко на лоб диадему.
Мы окружаем женщин, вручаем сувениры, наперебой благодарим.
— Манджула, расскажи немного об индийском классическом танце. В чем его сложность и почему его приходится так долго изучать? — когда шум немного стихает, прошу я девушку, чтобы дать ей возможность передохнуть.
Несколько секунд девушка молчит, собираясь с мыслями, а потом негромко начинает рассказывать:
— В древности индийский классический танец был частью богослужения и исполнялся только образованными девушками, которые танцевали в храмах. К танцовщицам предъявлялись очень строгие требования. Они должны были быть молодыми, не очень полными и не очень худыми, не высокими и не низкими, с красивыми лицами, большими глазами, обаятельными улыбками и легкими, но четкими движениями. Кроме того, танцовщицу не допускали к исполнению танца, пока она не выучит сто восемь положений рук и ног и тридцать две их комбинации. Но это еще не все. Танцовщица обязана уметь петь, пощелкиванием пальцев исполнять целые мелодии и вообще быть очень музыкальной, поскольку, например, звенящие браслеты на ногах должны звучать в такт музыке в строго определенные моменты...
После того воскресного дня мы с Манджулой стали хорошими друзьями. При встречах она рассказала, что родилась в Керале, одном из южных штатов, и еще в раннем детстве приобщилась к миру танца. Ее мать училась танцевать у знаменитого гуру Копинатха. Прекрасным исполнителем классических танцев был и отец Манджулы. В 1955 году на конкурсе в Дели ему было присуждено первое место, а затем присвоено звание профессионального артиста. Маленькая девочка не пропускала ни одного концерта, когда он выступал в их родном городе. Жаль только, это бывало не так уж часто, поскольку ему приходилось ездить с гастролями по всей Индии. Однажды в Мадрасе после очередного концерта случайно оказавшийся на нем директор школы из Бокаро предложил отцу место преподавателя индийских танцев. Отец согласился. Конечно, Бокаро, город металлургов, не мог сравниться с Кералой ни по климату, ни по богатству Природы. Зато здесь была постоянная работа, а значит, и деньги на учебу Манджулы. И кто знает, может быть, когда-нибудь она станет известной танцовщицей? Во всяком случае, отец на это надеялся и все свободное время отдавал обучению дочери искусству танца.
Возможно, так бы все и получилось, если бы два года назад отец не умер.
Именно память об отце заставляет девушку каждый день после занятий в колледже, где она учится на втором курсе, дома часами репетировать классические танцы, отрабатывая снова и снова каждую позу, каждое движение. Манджула стремится добиться совершенства, о котором мечтал отец. Она очень упорна. И мне хочется верить, что когда-нибудь ее мечта свершится: Манджула поедет в Москву, и советские зрители будут аплодировать индийским танцам в исполнении этой девушки с такой подкупающей улыбкой.
Тропы, скрытые бетоном
«Здесь мы остаемся»
Презираемое племя индейцев оставило такой след в вашей истории, которого уже не стереть. Пройдись со мной за ограды ферм белого человека, и я покажу тебе необычной формы ложбинку, всего в несколько футов ширины, что бежит по пшеничному полю, По склонам холмов, прочерчивая даль на многие мили. Это древняя тропа индейца. Здесь играли дети, спешил на свидание влюбленный, и старые вожди величаво шествовали к месту совета. А теперь пшеница белого человека скрывает края ее, хотя и не может скрыть совершенно. Под ярким светом солнца и мерцанием луны она все еще виднеется, словно шрам на ясном лике земли; и какую же драматическую историю рассказывает она о печальном различии между тем, что было и что есть ныне! Да, на истории твоей нации, о белый, пролег шрам... Сколько ни пробуй прикрывать его плодами своего изобилия, он по-прежнему здесь и с каждым годом все глубже впечатывается в землю растущей алчностью белого человека».
Мне так и не удалось узнать, какой индейский вождь был автором этих строк. Но он написал книгу — горькую повесть о судьбе своего народа, увидевшую свет в конце прошлого века и ставшую одним из известнейших рассказов о судьбе индейцев.
Если древние были убеждены, что все дороги ведут в Рим, то для меня, американиста, изучающего индейцев, все магистрали и шоссе современной Америки заканчивались дикой тропой индейца. Конечно, чрезвычайно трудно в сегодняшнем облике страны разглядеть очертания далеких предшественников. И все же... Какой из городов Америки не стоит на месте старой индейской деревни? Люди, прокладывавшие самые первые тропы на континенте, исчезли, а «дорожные знаки», расставленные ими у переправ, развилок, поворотов, по-прежнему живы. Живы в буквальном смысле, только побеги превратились за два-три столетия в ветви исполинских деревьев, а сами деревья — в памятники ушедшей культуры...
А географические названия? «Братья мои,— сказал когда-то индейский вождь,— об индейцах должны вечно помнить в этой стране. Мы дали имена многим прекрасным вещам, которые всегда будут говорить нашим языком. О нас будут смеяться струи Миннехахи, словно наш образ, просверкает полноводная Сенека, и Миссисипи станет изливать наши горести. Широкая Айова, стремительная Дакота и плодородный Мичиган прошепчут наши имена солнцу, что целует их...» И в самом деле, Алабама на языке криков согласно легенде означает «Здесь мы остаемся», горы Адирондаки хранят память о стычках военных отрядов — «Они едят кору», Оклахома, где индейцев больше всего,— «Земля краснокожего». Да и слово «Канада» разве не означает в переводе с ирокезского просто «деревня»? Если взглянуть на археологическую карту Нью-Йорка, легко различить десятки мелких поселений на месте нынешнего Манхэттена, Бруклина, Бронкса. И вот после того как я столько лет разыскивал индейские тропы на карте и в сознании Америки — ее литературе, я получил возможность взглянуть на них собственными глазами.
Это была научная командировка. И за три месяца мы, двое литературоведов, побывали в разных городах, работали в крупнейших библиотеках и университетах страны, встречались с учеными, писателями (конечно, и индейскими тоже), посетили индейскую резервацию. Во время нашего путешествия мы все реальнее ощущали индейские тропы, скрытые здесь и там под бетоном в наши дни.
Когда-то ирокезы и алгонкины были кровными врагами, а ныне от мощных племенных союзов ничего не осталось, только стоят рядышком нью-йоркские суперотели «Алгонкин» и «Ирокез» — два одинаково чинных, почтенных бизнесмена,— как памятники, по которым уже не узнать оригинала.
Знакомство с индейскими тропами пришлось начать с музеев и библиотек. Что касается живых индейцев, то встреча с ними на востоке, в крупных городах — Нью-Йорке и Вашингтоне, где было сделано все, чтобы они давно исчезли, была нелегкой. Но за два дня до моего приезда в Колумбийский университет выступал перед студентами со страстной речью «Мертвые воины не поют» Рассел Мине, лидер восстания сиу в 1973 году в Южной Дакоте. А в нью-йоркской библиотеке все десять рабочих дней я просидел рядом с поэтом из племени клаллам Дуэйном Ниатумом, чьи стихи читал еще в Москве.
Чиновник из племени команчей
...Река Потомак, на которой стоит Вашингтон, видела много важных событий американской истории. Она называлась когда-то Патавомеке — по-алгонкински: «Место, куда приходят и приносят»: здесь на тропах у бродов сходились окрестные племена для торга и обмена.
Бюро по делам индейцев Департамента внутренних дел находится недалеко от реки.
Ни один индеец за всю историю-этого учреждения не помянул добром его политику. В лучшем случае кто-нибудь назовет имя прогрессивного ученого Джона Кольера, задержавшегося в коридорах БДИ при Рузвельте в тридцатые годы...
Сначала я долго искал необходимую контору, не отмеченную никакой табличкой и, как оказалось, рассредоточенную в разных местах. Это было сделано недавно, после того как здание было захвачено индейцами-активистами «Красной силы» в начале 70-х годов и часть грабительской документации уничтожена.
После некоторых проволочек я был представлен темнокожему служащему с вполне индейскими украшениями: бирюзовым перстнем на пальце и такой же заколкой на галстуке. Он с достоинством протянул руку: «Том Оксендайн» — и повел в кабинет
— В моем ведении находятся все вопросы индейского землевладения,— прояснил он сферу своей деятельности.
У меня было к нему много вопросов. Кто, по официальным стандартам, считается индейцем? Как он относится к представителям движения «Красная сила»? Что конкретно делает БДИ для обеспечения жизни индейцев?
В ответ я услышал длинный рассказ о том, какой процент крови позволяет идентифицировать индейскую принадлежность, какое количество племен имеет контакты с БДИ, сколько денег отпускает правительство на расходы… Поудобнее усевшись в кресле, Том Оксендайн сыпал цифрами, процентами и справками, словно набивший руку экскурсовод. Нам постоянно мешали звонил телефон, собеседник с энтузиазмом брал трубку и с деловитыми нотками в голосе произносил неизменное «Том Оксендайн». Роль делового чиновника средней руки ему явно нравилась.
Продолжая служебную беседу по телефону, он извлек из ящика стола отпечатанную биографическую справку о себе и кивком головы предложил ознакомиться. В ней говорилось, что Том Оксендайн, индеец-команч, получил нормальное школьное образование, затем военное, служил в авиации сначала летчиком, потом командиром звена, потом командиром эскадрильи, потом... и так далее.
Похоже было, что вопросами индейской экономики или культуры он прежде не занимался; зато было очевидно, что БДИ хранило свои старые традиции: ведь когда-то все это учреждение входило в состав военного департамента.
Улучив момент между звонками, я спросил:
— Скажите, пожалуйста, со всеми ли племенами имеет отношения БДИ?
— Нет, мы связаны только с теми, кто обладает правом на земельную собственность
— Значит ли это, что прочие племена не значатся в документации и статистике БДИ?
— Да, с остальными у нас нет никаких контактов.
Словом, те, кто не обладает земельной собственностью, правительственного чиновника не интересовали. Мне очень хотелось что-нибудь узнать о могиканах (кто из нас не помнит героев Купера?). Однако оказалось, что Тому Оксендайну нет дела до безземельной общины могикан, до сих пор живущих под Норвичем, штат Коннектикут. Их оставили в покое даже этнографы и лингвисты, поскольку они уже забыли свой язык...
Мода на индейцев!
Каждое утро мне приходилось работать в библиотеке Музея естественной истории. Там мне удалось договориться о встрече с Уилкомом Уошберном — историком, издателем 20-томного справочника по индейцам. Чуть ироничный, сдержанный, он словно посвящал меня в святая святых индейской культуры. Скоро разговор коснулся «Красной силы» и Рассела Минса.
— Минс и Деннис Бенкс? Да это просто фанатики и болтуны! Кого они официально представляют? Такие люди только подрывают положение индейского меньшинства — единственного, у которого есть специальный юридический статус «подопечных американской нации».
Это говорил человек, известный как добросовестный специалист по индейской истории и этнографии. О сегодняшнем дне он знал меньше, чем о далеком прошлом. Из его слов следовало, что настоящие индейцы вообще остались только в книгах или только в прошлом, что о них могут судить только археологи.
— Видите ли,— продолжал он,— индейцы сами обращаются к нам, когда хотят провести какой-либо праздник или восстановить танец. Приходят консультироваться по поводу своих обрядов... Кроме того, сейчас просто модно стало считать себя индейцем. Модно и выгодно: это хорошая реклама. У меня есть друг, Джек Форбс, историк с небольшой примесью индейской крови — так он тоже недавно провозгласил себя индейцем...
В том, что говорил Уошберн, была доля истины, но далеко не вся истина. В болтунов и краснобаев не стреляют по нескольку раз в год, как в Минса, а разговор о стерилизации индейских пациентов в больницах не выдумка сторонников «Красной силы». Но об этом не стоило спорить с моим собеседником
«Пусть люди знают!»
Перед нами сидел седой темнокожий и горбоносый старик — Руперт Косто, историк и издатель из калифорнийского племени кауийа. Касаясь наиболее горьких для него тем, он горячился. Да, они с женой составляют весь штат издательства, и одному богу известно, что станется после их смерти.
— Мы работаем уже больше десяти лет и стремимся организовать работу. Общества индейских историков и этнографов, публикуем их книги, выпускаем свой печатный орган «Индейский историк»...
Он помолчал немного.
— Мы одни в целом мире и отстаиваем свое право говорить правду о мрачных страницах в истории этой страны, правду об истинном лице нашего народа. Девиз нашей газеты «Вассаха» — «Путь люди знают!». Кроме нас, этого не сделает никто другой. Смотрите,— он вновь повысил тон,— вот опять они выпустили очередную фальшивку!
Он потряс объемистым томом уже знакомого нам справочного издания, редактируемого Уошберном.
— Почитайте, чего только они не пишут о моем племени, об индейцах Калифорнии! Но меня-то им не провести, источники я держу под рукой. В этом здании находится достаточно книг по любому индейскому вопросу.
Он с гордостью повел нас по комнатам второго этажа, сплошь уставленным книгами. Передо мной была тематическая библиотека, какой не может похвастаться ни один университет США.
— Помню, как раз в этой комнате работал эскимос Джозеф Сенунгетук. Он написал книгу о себе и своем народе. Она называлась «Возьмите или отдайте столетие: история эскимосской семьи».
На прощание Руперт Косто достал из стола свою книгу «Индейские договоры: 200-летний позор», подумал немножко и размашисто надписал:
«Пусть Великий Дух поможет Вам во всем, что приводит к наивысшему счастью».
Потомки Гайваты
С нетерпением ждал я поездки в город Итака в штате Нью-Йорк. Знал, что стоит он на исконно ирокезских землях, в стране длинных узких озер, напоминающих на карте растопыренные пальцы человеческой руки. Где-то в этих лесистых долинах лет пятьсот назад охотился легендарный Гайавата, давая им певучие названия.
В крошечном университетском отделе помощи коренному населению сидели молодые люди, которые поначалу не привлекли моего внимания — я принял их за обычных студентов. Здесь же, на полке, лежала огромная ирокезская погремушка, сделанная из панциря черепахи: я видел перед собой святыню, способную отводить болезни, приносить счастье — ведь когда-то Великая Черепаха приняла на свою спину праматерь людей Авенхаи и спасла ее от потопа. Потому-то индейцы до сих пор именуют Америку Островом Черепахи... Но тут парень, сидевший спиной, обернулся, и я, приглядевшись, легко уловил индейские черты его лица, заметные даже при общей бледности кожи. То был молодой индеец сиу по имени Громовый Ястреб — впрочем, все называли его Тимом.
— Хау, кола! — сказал я на языке сиу.— Здравствуй, друг!
— О-се-о! Привет! — ответил он с готовностью.
Тим свободно изъясняется на сиу, преподает язык чероки (он сознался, что предков у него много: сиу-чероки-кикапу), и ведет курс народной психологии в Корнельском университете. Он показал мне учебник языка чероки, грамматику мохаукского, разговорник на сиу.
Поделиться книгой: