Город отравленных душ

— Если будет пойман, в смысле получен или куплен этот плод, непременно сообщите мне, я должен запечатлеть его в виде фотографии и натюрморта. — Сказал он торжественно и возвышенно в слух.

— Господи, если это не фантазия, а природное явление, в смысле — факт, то плод в первую очередь следует заспиртовать. Говорю вам как биолог. Это для науки очень важно. — у директора детской библиотеки возбужденно засветились ее красивые карие глаза: — Это ведь будет настоящая сенсация, говорю вам, как бывший биолог.

Заведующая детским садом видела плод, его не много раз в садик приносили родители, но описать подробно каков он не могла. Не обращала внимания на этот плод.

— Споры наши не будут иметь смысла, если мы не познаем истину. — Произнесла глубокомысленно Столбова. — Я убеждена в великой силе плода, как миссии, посланной свыше. И вы должны убедиться в этом. Оглянитесь вокруг. Что твориться. Пьют дети и взрослые, развратничают. Правды нет. Кругом ложь. Настоящий Содом и Гоморра. Вспомните про эти города, они были уничтожены именно за грехи жителей. И Анадырь обречен, если не исправить в нём жизнь. Вот почему пришла миссия.

— Может и Иисус пожалует к нам? — ехидным тоном спросила Столбову Лазатина.

— Не будем ерничать, это мы все можем, — спокойно, даже торжественно произнесла бывшая начальница культуры Чукотки (так в шутку себя называла Столбова). — Главное — это действовать. Добиваться побед, добиваться результатов. Пусть пока небольших, но необходимых. Изучая плод, в тоже время мы должны и распространять его.

— Я с вами, Тамара Николаевна согласна. Критиковать, не верить ни во что это занятие слабых. Буду работать на отведенном мне участке. — четко (проснулся видимо, бывший партийный работник) сказала Тотке. Глаза ее смело сверкнули. Приплюснутое, матовое лицо (казалось хорошо загоревшим) порозовело, особенно на округлых, выпирающих щеках.

— И я свою миссию выполню. Не только нарисую натюрморт, но и готов во время застолья угостить священным, вернее светящимся плодом. — художник победоносно взглянул на женщин. Потом впился глазами в Лазатину. Он давно с ней знаком, когда-то работал оформителем в детской библиотеке. — В этом плоде мне видится оздоровление всей нашей нации. — заключил он.

— Конечно, вы больше думаете о молодой местной нации, — уколола Лазатина художника, намекая на его частые интимные связи с молодыми чукчанками.

— Ваш намек к делу не относится, — обидчиво ответил Мерунов.

— Ну, хватит, поукалывались словесно и успокоимся, — сказала Столбова. — А что думаете вы Лариса Ивановна?

Вершкова, глядя в глаза подруге Столбовой, ответила.

— Я уже работаю. Я говорила, что плод приносили в садик многие родители. Дети его ели. Я не откушала, как-то не придала ему значение. Он, действительно, светится и необыкновенно красивый. Больше ничего не смогу добавить. Не обратила внимание на серьезность момента. Как только, то будьте уверены. Всё хоккей.

За столом дружно рассмеялись.

Затем пили чай, опять говорили о погоде (это важная тема во всех застольях), вспоминали былое, казавшееся светлым и молодым. Вскоре перешагнули на современность, как водится, на характеристику нового начальства.

— Наш новый губернатор — душечка. Как много средств он выделяет на обустройство и новое строительство нашего города! А наш детский сад в сказку превратили. Самый настоящий, мирового уровня, ремонт сделал. Приходите посмотреть. — С придыханием заявила Вершкова. Всем было известно, что она влюблялась во всех больших начальников.

— Вам повезло. Наша библиотека всё еще в старом виде, но обещают и нас приукрасить. — похвасталась Лазатина.

— С его-то деньгами можно и поболе Чукотке выделять. Миллиардер, — буркнул, отпивая чай художник, тряхнув своей седой львиной гривой.

— Сколько бы денег не давали, их всё равно будет мало. Это я вам, как бывший начальник говорю. Залатают прореху там, она появится в новом месте. И так по кругу, и так всегда. — будто подводя итог разговору сказала Столбова.

— А как же за рубежом? Там всё на уровне. Я там была, там чистота, там изобилие и всё на мировом уровне. — вступила в разговор Вершкова.

— Вы вспомните, как мы убого жили при старом губер… — художник не досказал слово «губернаторе», осекся, поняв, что не стоит затрагивать эту тему при бывшем начальнике управления культуры. Уж при старом губернаторе ей жилось хорошо, а вот при новом ее турнули с работы.

— Я не обижаюсь на намеки. Жили припеваючи при старом начальнике Чукотки, но наше время прошло, пришло оно для других Каждому свое, — философски заключила Столбова.

— Это всё хорошо, но посмотрите, как выросли цены на всё. Наша местная рыба продается по цене свинины, завезенной из Омска. А плата за квартиру, отопление, воду, электричество возросла аж в семь раз. Цены, буквально на всё подскочили. Зарплата какой была такой и осталась. Как в песне, «каким ты был, таким ты и остался». Между прочим, я сам с Кубани. Там же кино «Кубанские казаки» снималось. — высказав критические замечания, художник и вновь принялся пить чай.

Движение времени.

Война громыхала слишком далеко, на европейской части России, но здесь, на Крайнем Северо-Востоке, даже слабые отголоски ее, тревожили людей. Путина 1942 года оказалась на удивление щедрой на рыбу. Косяки кеты шли один за другим, рыбаки не успевали, выбирать рыбу из переполненных неводов. План вылова кеты выполнили в начале августа, перед рунным, самым обильным ходом рыбы. В конце августа пятьдесят мужчин, в основном работников раббазы, были призваны на фронт. Провожали их торжественно, без слёз. На Чукотку еще не пришло ни одной похоронки с фронта. Потому люди войну воспринимали, как победоносное боевое учение Красной Армии.

Людей на фронт отправили пароходом — снабженцем. Он доставил немного продуктов, строительных материалов. На судно погрузили бочки с засоленной рыбой, и оно с фронтовиками ушло во Владивосток.

На дворе стоял холодный октябрь, Анадырский лиман забило льдом.

Лето 42 года, пожалуй, было самым тяжелым в истории Чукотки. Всё население было задействовано на строительстве взлетно-посадочных площадок. Их строили в Лаврентия, Провидения, Уэлькале, Марково и Анадыре. Готовились к перегону боевых американских самолетов с Аляски. В Чукотском районе на строительство аэродрома сгоняли насильно людей со всех поселков. В Уэлькаль из Анадыря пришлось направлять 140 мужчин и женщин на строительство аэродрома. На Чукотку пароходом завезли несколько тысяч заключенных.

Особенно трудно давалось строительство аэродрома в Уэлькале. Разгружать пароходы приходилось в непогоду. Иногда кунгасы с деревоплитой переворачивались. Из ледяной воды груз приходилось вытаскивать вручную На утрамбованную выровненную землю укладывали несколько слоев дерево плиты, или секции сбитых реек. На стройках были задействованы даже дети в возрасте десяти-двенадцати лет. Кормили не щедро, но опять же спасала рыба. Её ловом занимались небольшие бригады рыбаков. Для летчиков построили небольшой домик — казарму. В Уэлькале возвели здание метеостанции, служебные помещения аэродрома, штаб воздушной дивизии. В Марково, Лаврентия, Анадыре подготовили запасные взлетно-посадочные полосы.

К середине сентября 1942 года в Москву полетело сообщение, что аэродром в далеком Уэлькале готов к приему самолетов с Аляски. На обследование трассы вылетел командир первой перегоночной авиадивизии полковник Мазурук. Это был опытный военный летчик, Герой Советского Союза. К тому же долгое время он летал в заполярье. Хорошо знал суровые условия Крайнего Севера.

Трижды откладывалось заседание окружного бюро ВКП(б) из-за задержки с приездом Мазурука. Секретарь окружного бюро Ласкин нервничал. Москва требовала быстрее на бюро принять решение о готовности трассы к работе. 24 сентября поздно вечером Мазурук со своим помощником по политической части сумел переправиться на катере через Анадырский лиман. Рано утром 25 сентября началось заседание бюро. Открыл его секретарь бюро Ласкин. Невысокого роста, лет сорока, полноватый, с большой лысиной. Говорил он спокойно, медленно, точно боялся сказать лишнее. Отметил важность задания правительства, по строительству авиатрассы, подчеркнул огромную, руководящую роль партии большевиков, энтузиазм, трудолюбие строителей. Затем было представлено слово самому Мазуруку. Молодому полковнику авиации, Герою к лицу была военная форма. Сообщение его было коротким.

— Мы побывали в Якутске, Сусумане, Уэлькале — основных аэродромах перегона авиатехники. В целом они могут принимать и отправлять самолеты по трассе. Наши летчики достаточно хорошо подготовлены к тому, чтобы летать на американских самолетах. Решена проблема с переводом с английского на русский язык инструкций по эксплуатации самолетов. — в голосе Мазурука уверенность, знание дело. Он говорил так, как обычно говорил, проводя совещания в дивизии — четко, коротко, понятно. — Размещены летчики хорошо Они будут летать на своих участках, трасса ими хорошо изучена. На истребители придется подвешивать дополнительные баки с топливом, иначе они не смогут преодолевать большие расстояния. В целом, я повторюсь, трасса готова к приему самолетов. — Заключил Мазурук.

— Какая нужна помощь от бюро? — спросил Ласкин. В голосе его прозвучало подобострастная деловитость.

— Как всегда — люди. Они нужны будут для расчистки от снега аэродромов и для завершения строительства еще пяти домиков в Уэлькале. — ответил Мазурук.

— Выполним! Постараемся подкинуть вам белорыбицы. Кетой вы на зиму запаслись. Оленинки подбросим, как только проложим зимники, — всё так же с энтузиазмом доложил Ласкин.

— Вот это хорошо. Лётчикам оленина и рыба понравились. А питаться им, сами понимаете, нужно хорошо. Зимой будут летать в кислородных масках, на высоте пяти-шести километрах. А на такой высоте без маски не обойтись. Ласкин было уж хотел закрыть заседание (проект решения был подготовлен заранее), но тут дверь кабинета открылась, на пороге появился помощник секретаря по техническим вопросам Воропаев. Он смело направился к столу, за которым восседал Ласкин. Тот удивленно посмотрел на вошедшего, мол как посмел, войди туда, где обсуждается такой важный вопрос. Но тут заметил в руке помощника бланк телеграммы, подумал «Что-то, наверное, стряслось».

Подойдя к секретарскому столу, помощник протянул Ласкину телеграмму. Тот быстро прочитал ее. Лицо его стало пунцово красным, глаза расширились. Он вскочил и будто петух ранним утром торжественно прокукарекал:

— Пришла правительственная телеграмма, я зачитаю ее. «Анадырь, секретарю окружкома товарищу Ласкину.

Передайте трудящимся Чукотского округа, собравшим 2 261 719 рублей на строительство вооружения для Красной Армии, мой братский привет и благодарность Красной Армии. Иосиф СТАЛИН».

Секундная тишина. Не верилось, что пришла телеграмма от самого вождя. Затем все встали и зааплодировали. Кто-то крикнул: Да здравствует наш вождь и учитель товарищ Сталин!

Все закричали «Ура!» Сам Ласкин произнес:

— Трудящиеся Чукотки благодарят товарища Сталина за столь высокую оценку их скромного труда и обещают еще больше работать на благо Победы над врагом. Все вновь прогорланили «Ура» и долго в кабинете секрета окружкома не стихали аплодисменты. Постановление бюро ВКП(б) было принято единогласно в нём говорилось:»особая воздушная линия правительством принята, передана в ведение Красной Армии и пущена в действие». Уже 7 октября 1942 года в Уэлькаль прибыли первые американские самолеты.

Секретарь Ласкин, после заседания бюро, пригласил полковника Мазурука и его начальника политотдела к себе в дом, чтобы отведать скромный обед.

Военные с радостью согласились.

Ласкин жил в небольшом домике, приютившемся на берегу реки казачки.

И в доме было всё скромно. Двухспальная панцерная кровать в небольшой комнате с казенным диваном, казенные дорожки на полу, еще крохотная кухня, с плитой, небольшим столом. Вот за ним-то и разместились.

Мазуруку скромная обстановка в домике секретаря понравилась.

«Настоящий, скромный человек», — подумал он.

Ласкин с женой людьми оказались хлебосольными. Угощали военных жареной и копченой рыбой, жареной олениной, маринованными грибами, моченой морошкой и брусникой — дарами чукотской тундры.

— Как видите с голоду мы тут, на Чукотке не помрем. Всё это богатство дает наш тундровой огород и закрома морские и речные. Только не ленись.

Распитая бутылка коньяка оживила и разговор, и употребление чукотских деликатесов.

Затем пришел посыльный и сообщил, что собачьи упряжки к переправе на другую сторону лимана готовы. Со вчерашнего дня лиман напротив рыбоперерабатывающей базы встал. Толщина льда около тридцати сантиметров. Каюры уже без особой опасности перевозят людей через лиман на этом участке.

Мазурук и его политработник распрощались с гостеприимным секретарем чукотского бюро ВКП(б). Им еще не раз придется встретиться на суровых чукотских дорогах.

Движение времени.

То военное время выпало на юность моего отца. Он жил неподалеку от дома секретаря бюро Ласкина. Не раз видел, как садились, прямо на лед лимана самолеты. На фронт отца не могли забрать по состоянию здоровья, хотя он не одно заявление написал в райком комсомола с просьбой отправить его на борьбу с фашистами. Ему говорили, что его фронт — это трудовой фронт и нужно тут, как следует, организовать сбор средств на строительство самолетов и танков для Красной Армии.

Поднимаясь по лестнице, я приостановился. Вот здесь, где теперь размещается большой, недавно отремонтированный турецкими строителями больничный комплекс и располагались домики где жил и секретарь Ласкин и мой отец со своей матерью, следовательно, с моей бабушкой. Тропки и дорожки заросли травой, забвеньем. Это и есть движение времени. А домики-то ютились на взгорке не случайно, в ту пору весной река Казачка затапливала всю низменность. Это теперь она так обмелела, что и весной, и летом, ее перейдешь в болотных резиновых сапогах. И это есть движение времени.

Отец еще рассказывал, что сразу после войны, на Чукотку забросили несколько дивизий армии Рокоссовского. Сталин намеревался силой вернуть России некогда проданную Аляску. Солдаты тогда строили много и для себя и для населения, но и безобразничали. Пили, дрались с местными мужчинами, насиловали женщин. Это и послужило, в последствии, одной из причин, что большинство войск с Чукотки вывели.

Однажды ночью в комнатку, где ютился мой отец со своей матерью, ворвались два пьяных солдата и стали заламывать ей руки, чтобы совершить недоброе дело. Мать кричала, отбивалась, а отец схватил топор и кинулся ее защищать, Но солдаты быстро его скрутили и, наверное, голову бы оторвали, но на крики прибежали соседи и солдатам пришлось бежать. Потом их, всё-таки нашли и судили. Законы тогда были строгие.

Но вот и улица Ленина. Жаль, что не сохранилось двухэтажное деревянное здание школы. В ней учились многие, многие анадырцы, в том числе и космонавт Павел Виноградов. А могли бы сохранить, как памятник послевоенного зодчества.

На месте школы разбили небольшой сквер. Сквозь небольшие деревца были видны красивые здания студенческого городка. Я не пошел по бывшей центральной улице, а свернул на настоящую — улицу Отке. Она самая благоустроенная, самая нарядная и привлекательная. Проезжая часть ровная, тротуары уложены специальной, разноцветной плиткой. Современные фонари освещают ее ночью.

Мимо прошла группа девочек. Они весело щебетали, разговаривая о школе, о том, что соскучились по учебе, что теперь у них в классах новые парты, новая учительница и новые компьютеры.

Я улыбнулся и позавидовал им. В мое время компьютеры появились, когда я уже заканчивал институт.

В одном из домов, по соседству с окружной библиотекой, в квартире на третьем этаже, я услышал разговор о загадочном плоде, который появился в Анадыре. Разговор вели четверо — три женщины средних лет и мужчина с седой, львиной гривой волос. Пришлось напрячь свое особое зрение. Они сидели за столом, пили чай. В комнате почти не было мебели. В углу находились чемодан и две сумки. Было понятно, что хозяин квартиры приготовился к отъезду с Чукотки навсегда.

— Поверьте мне, еще годик два тут повертится это денежное изобилие и всё начнет замирать, — продолжала разговор женщина начальственного вида, старшая из присутствующих. — Некоторые компании уже уходят с Чукотки. Мне известно, что с нового года льготные налоги на Чукотке будут отменены. Этого требует новое законодательство. Все компании пришли сюда, потому что им были установлены очень малые налоги. Тут была создана оффшорная зона. Обогатились компании. На льготных налогах миллиарды заработали. Одни говорят, что это было выгодно и округу и компаниям. Может быть так, а государству? Наверное, налоговые льготы тут нужны, Крайний Север всё-таки, но не на пятьдесят процентов. Производство компаний там, в центральных районах страны: Москве, Омске, других городах, а зарегистрированы фирмы здесь, на Чукотке. И налоги в половину меньше платят. Ещё одна причина — меняется собственник. Продана «Сибнефть» другие фирмы.

Новые хозяева переводят их туда, где им выгодно. Возможно, что плод пробудет в некоторых начальниках фирм совесть и они останутся тут. Подумайте об этом. Такие вот великие задачи стоят перед распространителями загадочного плода.

Меня заинтересовал этот, довольно длинный, монолог женщины начальственной внешностью. Было в ее словах рациональное зерно. О сказанном, каждый должен хорошенько подумать. Но более всего меня удивило то, что в городе появились противостоящие силы — одни стремились распространять загадочный плод, а другие наоборот, стремились избавиться от него. Я знал, что сопротивление плоду будет, ибо он подталкивал людей к тому, чтобы они стали чище, добрее, терпимее, гуманнее. Те, кто на зле, обмане, вероломстве строит свою жизнь, ни в грош ни ставят честь, совесть, добропорядочность. Плод им просто не нужен, они живут по законам сатанизма. Я и прислан в родной город Светлыми Силами, чтобы быть беспристрастным Наблюдателем за происходящим.

Светлые Силы продлили на земле мое существование, наделили особыми способностями, которые я почувствовал много лет назад, находясь в обычной, человеческой форме существования.

19. Начало мести

Честнухину в последнее время стало мало везти. Он это чувствовал, как чувствует опасность зверь. В середине сентября, ему, казалось, что сильно повезло. Сумел всё-таки одному из чукотских предпринимателей толкануть несколько бочек соленой рыбы. Не стал слишком загибать цену, предпринимателю еще предстояло вести рыбу в один из отдаленных районов округа. Получил приличные деньги и успокоился. Правда, он знал, что когда рыбу засаливали, она слегка попахивала — передержали в тепле. Но не для себя ж солили, другие не свиньи — всё сожрут. Но к концу сентября прилетел из райцентра предприниматель, состоялся крупный разговор насчет тухлой рыбы.

— А ты бы проверял товар, а не верил на слово. — парировал Честнухин.

— Я ведь тебе не фальшивые деньги давал, потому и верил, что имею дело с порядочным человеком. — заявил искренне предприниматель.

— Нашёл теперь порядочных! — ухмыльнулся нагло Честнухин. — Их и в «Красной книге» нет. Потом чего расстраиваться, чукчи в твоей дыре всё сожрут. У них капальха еще сильнее воняет.

— Там не только чукчи живут, скорее из вовсе нет, а горняки. Мужики золото добывают и им нужно качественным продуктом питаться, а не тухлятиной.

— Может ты ее сам сгноил, почем мне знать.

— Не мог сгноить. За три дня довез до прииска.

В общем, слово за слово, а коммерсант на собеседование в кафе пришел не один, Честнухина вывели под белы руки из кафе, избили, как следует, привели домой, потребовали возврата денег. Пришлось рассчитываться, в милицию не пойдешь, сразу зададут первый вопрос, а откуда рыба. Браконьерство в больших масштабах — уголовно наказуемо, уж это Честнухин хорошо знал. Хорошо предприниматель честным оказался, не всю сумму затребовал. Часть рыбы, в бочках оказалась нормальной.

Вообще-то, как думал Честнухин, линия его поведения первоначально была правильной. Он хотел, чтобы все переговоры о продаже рыбы вела Ирина, чтобы она и документы подписала. Вот тогда он бы был чистым, а та дура за всё несла бы ответственность. Но с ней что-то случилось, в миг переродилась и ударилась в религию. Бывают же великие превращения: проститутки становятся святошами, а святоши проститутками.

Не успели зажить синяки от предпринимательских побоев (крупный оказался парень, в забое работал), как новая напасть. Решил Честнухин поправить свое здоровье за счет предприятия — телерадиокомпании, заключил договор с местным водолечебным комплексом… За час нахождении в номере люкс, где все удобства: сауна, массаж, бассейн, нужно платить по пятьсот рублей. Всего пять-десять тысяч в месяц, купайся с девочками, выпивай с друзьями — блеск. Где деньги взять? В смете они не предусмотрены. Решил Честнухин кое-кому премий не давать. В числе оных оказался оператор с большим стажем, имеющий награды и прочее. Он-то и оказался нервным. Пришёл с костылем в кабинет и стал молотить этим костылем Честнухина. Пришлось ему под стол залезть, чтобы не покалечили, и пришлось премию возвращать. О побое, конечно, все в компании стали знать.

В это же время еще одна напасть случилась. Оставшиеся в малом числе журналисты, написали на него коллективную жалобу о том, что он, Честнухин, развалил всю работу, что придумал незаконно себе должность, что незаконно использует в своих корыстных целях государственные средства и прочее. Одна из журналисток пошла с этим письмом по всем начальственным кабинетам. Тех, кто подписал жалобу, Честнухин сумел убрать из компании, журналистку довел до инсульта. Вскоре и она ушла с работы. Борьба есть борьба. Честнухин не раз во всеуслышание заявлял, что тот, кто встанет на его пути, он сожрет с потрохами. Правда, теперь в компании не кому работать. Но это дело, как считал Честнухин поправимое. Он приказал начальнику отдела кадров компании брать в штаты всех молчаливых, бездарных и угодливых людей. То, что эти люди, как правило, не смогут творчески работать, широко мыслить, делать своеобразные материалы, Честнухина не беспокоило. Заполняйте эфир, чем хотите, приказал Честнухин («всё сгодится для слушательского дерьма»), лишь бы план по объемам вещания выполнялся. Бугров, как руководитель компании ни во что не вмешивался, фактически ничего не знал, полностью отдав на откуп компанию Честнухину. Бугров мечтал лишь об одном, быстрее уехать в Нижний и наслаждаться там жизнью. За полтора года работы на Чукотке, он сумел скопить приличную сумму денег. К тому же Честнухин провернул две операции с деньгами компании (купил несколько иномарок с кораблей, заходящих в Анадырь, и перепродал их), что тоже увеличило его состояние.

Но кто-то из работников бухгалтерии растрезвонил о проведенной операции, так появилась в коллективной жалобе строчка о не правильном использовании государственных средств.

— Да не дрейфь ты, — успокаивал его Честнухин. — У меня кореш — городской прокурор, всё замнёт, и всё загладит. И всё-таки на душе было тревожно. Ещё и поэтому Бугрову хотелось покинуть побыстрее Анадырь и Чукотку. Он помнил, почти два года назад какую принял телерадиокомпанию. Интересные самобытные журналисты, высокого уровня передачи, как на радио, так и на телевидении Участие в различных, даже международных конкурсах, шумная радость по поводу побед. Везде царил творческий дух, желание хорошо работать. Теперь во всей компании не осталось ни одного человека с журналистским образованием. Кругом унынье, наушничество, безразличие к работе. Даже оставшиеся работники радио и телевидения в открытую презирают Бугрова и Честнухина.

К концу рабочего дня Честнухин почувствовал во всём теле недомогание. Его ломало, как-то вытягивало, шумело в голове, будто внутрь ее налили шипящую газировку. «Что это со мной? — еще не испуганно и даже не с особой тревогой подумал он. — Вроде ничего не делал, а чувствую столетнюю усталость». Он не знал, какова эта «столетняя усталость», просто выражение само собой пришло в его голову.

— Может по рюмке пропустим в баре? — предложил он Бугрову, скучающему за рабочим столом.

— А что, это прекрасная идея, тем более, что мне не грех и опохмелиться. — ответил весело тот.

Быстро оделись, прошли длинный коридор офиса, вышли на улицу.

Чувствовался легкий морозец, было безветренно. Весь город выкрашен алым, закатным солнечным светом. Уже давно выбелило сопки у горизонта и в алых лучах солнца, они светились розово и возвышенно. Землю давно сковал мороз, кое-где на обочинах дорог серел снег.

Здание развлекательного центра находилось всего в нескольких метрах от служебного офиса Честнухина и Бугрова.

Из раздевалки сразу направились к стойке бара.

— Нам два по сто, — ласково, сокровенно заказал Бугров.

В этом заведении его все хорошо знали, ибо бывал он тут часто.

— Чего-то меня сегодня искручивает всего, — пожаловался Честнухин.

Может перед пургой? Сейчас выпьем и всё, как рукой снимет.

— Надеюсь на это. Лишь бы холодная водка была.

— Будет, — уверенно сказал Бугров. — Лёша, а водка у тебя холодная? Нам непременно холодную нужно, — обратился он к бармену.

— Конечно холодная! У нас только холодная и вкусная.

— А ты знаешь, как о водке сказал поэт Светлов «Водка бывает хорошая или очень хорошая!»

Все засмеялись. Бугров попросил нарезанный лимон и два бутерброда с ветчиной. Выпили, стали жевать бутерброды.

Честнухин был грустен, задумчив. Он прислушивался к себе, и чувствовал, что в нём происходит что-то необычное, болезненное.

— Не полегчало? — с той же веселостью, как и рассказывал о водке, спросил Бугров.

— Пока нет.