Раненый камень

ЖИТЬ, УДИВЛЯЯСЬ

Блистают звезды, цвет меняют горы, Снега сползают, розы опадают, Мне очень жалко тех людей, которых На свете ничего не удивляет. Рождаются великие творенья Не потому ли, что порою где-то Обычным удивляются явленьям Ученые, художники, поэты. Я удивляюсь и цветам и птицам, Хоть мне их не понять, как ни пытаюсь. Я удивляюсь и словам и лицам, Чужим стихам и песням удивляюсь. Текут ручьи, звенят их голоса, Я слышу моря гул и птичье пенье. Земля нам дарит щедро чудеса И ждет взамен труда и удивленья. Перевел Н. Гребнев

* * *

Если цените вы и январь и апрель, Если хлеб выпекаете вы, Если ночью качаете вы колыбель, Если слышите шелест листвы, Если женщиной вы очарованы так, Что в снегах закипают ручьи, Я дарю вам на счастье,                             как верный кунак, Белоснежную веточку алычи! Перевел Я. Козловский

* * *

Порою смысл в надгробной речи есть ли, Зачем она умершему, к чему, Душевных слов вы не успели если Сказать за годы многие ему? Как часто не хватает добрых слов нам, Они волшебны, добрые слова, И в холода нас согревают, словно Кизиловые пылкие дрова. Ростков не даст до времени зерно вам, Согреть земля должна его сперва. Чтоб высечь пламя, и сердцам кремневым Необходимы добрые слева. Перевел Я. Козловский

* * *

Пусть утес не достигает облака, Безымянный, он который век, Не гордясь неповторимым обликом, Терпит летний дождь и зимний снег. Не придумано ему названия, В книгах про него не говорим, Но утес в своем величье каменном Не завидует горам большим. Ручеек, свое шлифуя ложице, Скачет меж неведомых камней И, безвестный, вовсе не тревожится О безвестной участи своей. В мире реки есть, до славы жадные, В них порою не достанешь дна, В городах кафе перворазрядные Звучные их носят имена. Реки по земле текут огромные И ручьи, воспетые стократ,— Им не подражая, реки скромные Носят лодки, земляков поят. Друг, не подражай чужой огромности, На чужой не зарься пьедестал. А завистлив ты — завидуй скромности Малых рек и безымянных скал. Перевел Н. Гребнев

* * *

Чужой бедою жить не все умеют, Голодных сытые не разумеют. Тобою, жизнь, балован я и пытан, И впредь со мною делай что угодно, Корми как хочешь, но не делай сытым, Глухим, не понимающим голодных. Перевел Н. Гребнев

* * *

Сжимаю в пальцах влажный ком земли, Вдыхаю запах сладкий и знакомый. Как часто, люди, умирать мы шли За эти хлебом дышащие комья! Земля переживает всех живых И, пахнущая потом и дождями, Покоит повелителей своих, По-царски шествовавших за плугами. Земля берет и тех, кто волей злой Ее сжигал, пытал огнем и громом, Земля, покрывшись пеплом и золой. Все ж остается прежним черноземом. И кто ни угрожал бы мне войной, Что б люди ни придумали, — я знаю: Нет в мире сил сильней земли родной, Кусок которой я в руке сжимаю. Перевел Н. Гребнев

* * *

На ветру меня ломало, Был я слабою ветлой. Но стоял и я, бывало, Твердокаменной скалой. Ахнет гром иль грянет выстрел Гнулся я, как все стволы. А бывало: грянет выстрел… Или гром — и только искры Отлетают от скалы. Перевел Н. Гребнев

* * *

Ценю я с нежностью и строгостью Ту доброту как человек, Которая перед жестокостью Вдруг не растает, словно снег. Ценю я доброту суровую, Всегда за правду на костер Взойти пред временем готовую, Жестокости наперекор! Перевел Я. Козловский

* * *

Женщина месит взошедшее тесто. Льется зари или месяца свет… Эта картина всем людям известна Многие тысячи лет. Хлеб выпекается древний, как слово, Может, пшеничный, а может, ржаной. Все мне поныне волшебно и ново В этой картине родной. Перевел Я. Козловский

* * *

Когда с обидой и печалью Я жил на горестной земле, Мне снился ты за дальней далью. Цветок на каменной скале. Чтоб перед пламенем согреться, Вздувал я искорку в золе И вновь к тебе тянулся сердцем, Цветок на каменной скале. Кровинкой рдея над туманом, Ты, не взлелеянный в тепле. Моим остался талисманом, Цветок на каменной скале. Перевел Я. Козловский

* * *

Охотник, волку в пасть втолкнув кинжал, Безжалостно швырял на землю зверя, Но мотылька рукою отгонял От пламени, зажженного в пещере. Я тоже так на свете жить привык, Жить, даже муравью добра желая. Хочу, чтоб только чистую ледник Гнал воду вниз, на солнце в зной сверкая. Сижу, пишу, а за окном моим, Играя, мальчик пробегает часто. Хочу, чтоб счастье подружилось с ним. Ведь это радость — видеть рядом счастье. Пишу. А во дворе старик сидит, И дерево задумалось с ним рядом. Старик молчит, и дерево молчит, Но оба смотрят вдаль спокойным взглядом. А если будет вдруг подмят бедой Старик, иль рухнет дерево от гуда Ветров, иль мальчик станет сиротой,— И я не буду счастлив. Нет, не буду. Перевел Н. Коржавин

* * *

Я, над раненым камнем склонясь, горевал: От огня почернел он, от горькой беды. Он мне мертвым казался, и я тосковал, Потому что хотел на нем видеть цветы. Я над срубленным деревом в горе сидел, Потому что хотел его видеть в листве, Чтоб в тени его дети играли, хотел, Чтоб лежала весь день его тень на траве. Жизнь любить не до слез, не до боли нельзя. Оттого-то и грустным порою я был: Всех пропавших и павших оплакивал я, Потому что живыми их очень любил. Перевел Н. Коржавин

ДРОВА

Мы говорим: «Огонь, согревший нас…» Не говорим, что нас дрова согрели. Мы о дровах молчим. А ведь как раз Они нас грели. И они — сгорели. Горят дрова, чтоб было нам теплей. И дерево золой и углем стало. А мы, привычке верные своей, Твердим: «Горит огонь…» Нам горя мало. Дрова сгорают ради нас в огне, Безмолвно предают себя сожженью. Благословенны вы, в любой стране, В любой печи горящие поленья! Они стволами были. Их листва Нас укрывала в летний день от зноя. Теперь они горят, они — дрова. Они нам служат, жертвуя собою. Горят дрова. Как щедрость их добра, И неизменна, и благословенна. Промокший путник, греясь у костра. Их доброте извечной знает цену… Перевел Н. Коржавин

МОЛНИЯ

Молния! Даже названьем сверкаешь — Так ты красива. Но вдруг ни с чего С маху по дереву ты ударяешь, В пепел, в золу превращая его. Молния! Даже названье искрится. Что ж ты врываешься в окна домов — К детям, которым, наверное, снится Завтрашний день, белизна облаков! Молния — свет, озаряющий горы! Рухни, полнеба на миг освети. Только в аробщика или шофера, Только во всадника не попади. Молния! Змеи гнездятся в ущелье. Их и казни гордой силой своей. Но не деревья. И не колыбели. И не промокших в дороге людей!.. Перевел Н. Коржавин

* * *

На этой земле я был человек Не лучше, не хуже других. Зеленые травы и белый снег Жили рядом в стихах моих. Бросался я в волны холодных рек, Слушал птицу и вьюги вой. И мне, словно брату, кивал Казбек Непокорною головой. Я людям дарил на доброй земле И песни и сердце свое. Я равно любил на доброй земле И розы ее и репье. Любил людей, говоривших мне «друг», Твердых твердостью этих скал, И травы, мягкие мягкостью рук, Которые я ласкал. Перевел Н. Гребнев

* * *

Года уходят навсегда, Они, как ливни, иссякают. Подобно ливням, и года Неодинаковы бывают. Года бывают как дожди, И проливные и скупые, Года похожи на дожди: Бывают добрые и злые. Год умирает навсегда, И так бывает: год грядущий Вновь воскрешает города, Что разрушает предыдущий. Перевел Н. Гребнев

ПОКОЯ НЕТ

Покоя не было и нет в помине. Вершит орел недобрый свой полет, Снег, оползая, тает на вершине, В низине ветром дуб столетний гнет. Покоя нет. Луну закрыли тучи, Шнур подожжен, взрывчатка скалы рвет. Пчела, пораня грудь о куст колючий, Ценою горькой добывает мед. Покоя нет и не было от века: Опять сверкает молния в горах, И камень, словно сердце человека, Сгорает, превращается во прах. Перевел Н. Гребнев

* * *

Не я ль ревел подранком туром В твоем безбрежье бурых скал? Не я ль в твоем заснежье хмуром Голодным волком завывал? То смертником, в крови застылой, Лежал на снежной целине, То ласточкой в степи унылой Летел я с вестью о весне. Но все ж я ни теперь, ни прежде Тебя, земля моя, не клял, И в час беды и в час надежды. Как знамя, край твоей одежды Я целовал. Перевел Н. Гребнев

* * *

Кремень — кремень, и только. Но, встретясь, два кремня Становятся надолго — Источником огня. Что наше сердце, если Другого рядом нет? Сердца лишь только вместе Несут огонь и свет. Перевел Н. Гребнев

* * *

Вдали снега подернуты туманом, Вершины пригибает снежный груз, Большое солнце, прячась за Баксаном, Краснеет, как разрезанный арбуз. Два каменщика трудятся упорно, В руках спорится дело и горит. Один из них сооружает жернов, Другой надгробный памятник творит. Гранит упорен, искры отлетают, Во славу жизни этот тяжкий труд. Пришедший в мир ест хлеб и умирает, И мертвым честь живые воздают. Стучат каменотесы, знают оба — Живым нужна мука, чтоб хлебы печь, А мертвых пусть не воскресить из гроба, Но можно имя для живых сберечь. И вновь два камня — с одного утеса — Сегодня подтверждают эту связь. Я вижу, что в труде каменотеса, Как и везде, со смертью жизнь сплелась. Кружится мир, и радуясь и плача, В нем смерть и жизнь и вечный их союз, И всходит солнце, за Баксаном прячась, Краснея, как разрезанный арбуз. Перевел Н. Гребнев

* * *

Когда бы горцам, молодым и старым, Уменья верить не было дано, Нас ветром, как труху гнилой чинары, С чужой землей смешало бы давно. Когда лишились хлеба мы и песни, Когда мы скалы на плечах несли, Нас тяжесть горя придавила б, если Нам солнце не мерещилось вдали. Мы все, кто грешен был или безгрешен, Перед бедой не распростерлись ниц, И справедливость, как листы орешин, В мечтах и снах касалась наших лиц. Перевел Н. Гребнев

* * *

Земля поглотит все. В ее утробе Все канет, все исчезнет навсегда. Лишь глыбы скал чернеют, как надгробья Над тем, что погибает без следа. А наши дни и вовсе быстротечны, Но, как ни краток век, я не даю В обмен на эту каменную вечность Ни жизнь, ни песню бренную свою. Перевел Н. Гребнев

СТАРИННАЯ ЗАПОВЕДЬ

Скажут: «Меньше тебя нет никого!» — Ты не гневись! Скажут: «Больше тебя нет никого!» — Ты не гордись! Будь стоек, как камни эти, молчащие И в бурю и в снегопад, Будь щедр, как деревья, тень приносящие Всем, кто прохладе рад. Учись, как потоки эти упорные, Себе прокладывать путь. Что б ни стряслось, как снега эти горные, Чистым и светлым будь! Перевел Н. Гребнев

* * *

Мой сверстник, даже ты, прослывший «новым». Ты, позвеневший рифмой на веку, Грешишь едва ль не самым старым словом. И слово «старость» вводишь ты в строку. Что делать, брат, она властна над всеми И вечна, как скала или река. Спасенья нет, по полю скачет время, Как шагдий[1] потерявший седока. Когда-то мы смеялись в колыбели, Брели по травам, где была роса, О нас тоскуя, вдалеке звенели И плакали девичьи голоса. Но с каждым днем тусклее все, что видел, Тупее боль от ран, что получил И от врагов, которых ненавидел, И от друзей, которых так любил. Как быстротечен век, наш век недлинный, Как нелегко осмыслить до конца, Что нас переживет кувшин из глины, Что грамм свинца сильнее храбреца. Но в старом доме, скованном морозом, Где воет ветер, ставнями стуча, Мы спим и видим: расцветают розы, И лепестки роняет алыча… Перевел Н. Гребнев

* * *

Дитя то плачет, то смеется, То выпадет, то стает снег, Жизнь то кольнет, то улыбнется, И не мудрец тот человек. Кто мнит, что он обережется От пламени ее навек. Не вечно саду быть зеленым. О чем бы ни мечтал он в зной, К зиме он потеряет крону И снова зацветет весной. Перевел Н. Гребнев

* * *

Где-то стонет женщина вдали, Напевает песню колыбельную. Вечный страх, тревоги всей земли Проникают в песню колыбельную. Первой пулей на войне любой Поражает сердце материнское. Кто б ни выиграл последний бой. Но страдает сердце материнское. Перевел Н. Гребнев

* * *

Если, книг прочтя не меньше тыщи, Ты сказал о жизни: «Ерунда!» — Значит, больше знал слепец тот нищий, Что и книг не видел никогда. Наш народ недоедал, бывало, Выбивался из последних сил, Раненый, кусал от боли скалы, Но о жизни так не говорил. Наш народ, оплакивавший павших И коней седлавший в грозный час, Во сто крат достойнее, и старше, И мудрее каждого из нас. Тот, кто видит в небе только тучи, Глуп, как боязливый человек, Что, соскальзывая в пропасть с кручи, Не за ствол хватается — за снег. Тот, кто все ругает без разбора, Накликает на себя беду, Словно гость, клянущий дом, в котором И ночлег нашел он и еду. Перевел Н. Гребнев

ГРОЗДЬ ВИНОГРАДА

От прохладных этих виноградин Снова становлюсь я озорным — Мальчиком, не видевшим развалин, Не вдыхавшим ядовитый дым. Может статься, предок мой с любовью Так же брал налившуюся гроздь. Сколько с той поры воды и крови В землю виноградника влилось! Виноград не стал другим нимало, Хоть на склонах и вершинах гор Множество пожаров бушевало И мелькало молний с этих пор. Но лоза из — нужных и ненужных — Всех огней, метавшихся вокруг, Приняла лишь пламя полдней южных И тепло трудолюбивых рук. Перевел Н. Гребнев

* * *

Путь мой был труднее с каждым днем В той дороге трудной к цели дальней, Был я и железом и огнем, Был и молотом и наковальней. Был я дичью, крался по лесам, Был стрелком — и кем я только не был, Птицею был в клетке я и сам Птицу выпускал из клетки в небо. Чем дремучей край, чем больше кладь, Тем труднее путь землепроходца. Лишь слепые могут полагать. Будто зрячим все легко дается. Перевел Н. Гребнев

* * *

Порой и туры чахнут и болеют В своих горах, достигнувших небес. Порой и реки шумные мелеют И молнии испепеляют лес. И нас на свете жизнь не только греет, А шлет нам молнии своих невзгод. Но мы не проклинаем, а мудреем, Приемля все, что жизнь нам ни пошлет. Перевел Н. Гребнев

* * *

Издревле люди в страхе и смятенье Рычанье тигра слышали вдали И радовались, слыша птичье пенье, Когда по рощам вечером брели. Огромный зверь неистовствует, злится Уже не первый раз, не первый год, Но слышат люди: маленькая птица На ветке в роще радостно поет. Перевел Н. Гребнев

МОЕМУ СЕРДЦУ

Сколько исходили тропок длинных, Сколько переплыли быстрых рек! Словно сок раздавленной калины, Наша кровь окрашивала снег. Ты бы испытало меньше вдвое Горестей за свой короткий век, Если бы не я владел тобою, А спокойный, мудрый человек. Я тобой не дорожил нимало. Не жалели, впрочем, и меня. Торопил тебя я, гнал, бывало. Словно вестник верного коня. На меня не сетуй, конь мой смелый, Я тебе без злобы делал зло. Что поделать, если в пене белой Бьешься ты и дышишь тяжело… Я тебя не холил, не лелеял. Но, хоть загнан и от пены бел, Конь лихой о том не сожалеет. Что себя в дороге не жалел. Не завидуй тем, кто неизменно Мог беречь себя, всему назло,— Если брошено в костер полено, То оно должно давать тепло. Жили мы — горели, не чадили. Ну, а если было и у нас, Что себя мы как-то пощадили, Значит, мы не жили в этот час. Мы цветы срывали, гром встречали. Бой гремел — и мы бросались в бой. Все рыдали — мы с тобой рыдали, Люди пели — пели мы с тобой. Мы с тобой, бывало, знали радость, Напивались горем допьяна, Нам любовь дала не только сладость. Но и горечь своего вина. Не горюй о том, что было с нами, Не жалей и не вини меня,— От огня чернеет даже камень, Мы с тобой всегда в кольце огня. Молодость не замело метелью, К нам плывет еще издалека Запах яблок, зреющих в ущелье. Клевера, парного молока. Мы с тобой еще живем и дышим, Дело делаем не хуже всех, Слышим, как дожди стучат по крыше, Слышим детский плач и женский смех. Много нам осталось иль немного, Но в горах и в поле голубом Под ноги нам стелется дорога. Мы идем, идем, пока живем. Перевел Н. Гребнев

ГРОЗА

На свете есть снег; он белеет и тает. Есть грозы; весны без грозы не бывает. Есть руки любимых — они горячи, Есть пламя, что нас согревает в ночи. Есть тихие песни и спящие дети, Но жизнь без грозы не бывает на свете. Мне слышится друга журчащая речь, Мне дышится хлебом, садящимся в печь. Есть в мире манящие далью дороги, Орленок в гнезде, медвежонок в берлоге. Есть память о детстве, родительский дом, Есть листья, омытые теплым дождем. Есть книги, на полках стоящие в ряд, На свете есть небо, где звезды горят. Но в мире есть грозы — они громыхают. Об этом одни лишь глупцы забывают. Перевел Н. Гребнев

* * *

Был пахарем, солдатом и поэтом, Я столько видел горя, столько бед, Что кажется порой: на свете этом Уже я прожил десять тысяч лет. Меня работа ждет и манят дали, Я столько строк еще не дописал. Что кажется порою: не вчера ли Я на коленях матери играл? Перевел Н. Гребнев

ГЛАЗА МАТЕРЕЙ

На свадьбах веселых поют сыновья — Радость в глазах матерей, На бурках джигитов приносят друзья Горе в глазах матерей. В глазах матерей и осенняя даль И весна, что цветет у дверей. Я видел и радость земли и печаль — Я видел глаза матерей. Перевел Н. Гребнев

* * *

Лишь мертвые не ведают тревог, Не видят ничего они, не слышат, А к нам тревоги входят на порог И, как сентябрьский дождь, стучат по крыше. Лишь мертвые не ведают забот, А мы с тобой не мертвецы, не боги. Нас пламя жжет, и снова в путь зовет Привычный клич заботы и тревоги. Перевел Н. Гребнев

ХЛЕБ И КНИГА

Солнце греет землю, красит небо, Подступает к окнам белый сад. Книги рядом с караваем хлеба В доме на столе моем лежат. Хлеб и книга. Скрыты в них недаром Кровь и сок земли, где мы живем. Их сжигало пламя всех пожаров, Все владыки шли на них с мечом. Хлеб и книга, вечные от века, На столе лежат передо мной, Подтверждая мудрость человека, Бесконечность щедрости земной. Перевел Н. Гребнев

* * *

Ты скажи на милость, человек, Чье лицо покрыто черной тенью, Что с тобой случилось, человек. Где решил искать ты утешенья? Перед тем как разойтись нам прочь, Сетуя на дождь и непогоду. Чем, скажи, могу тебе помочь, Что мне сделать, брат, тебе в угоду? Я в одну, а ты в другую даль, Мы уйдем, и разлучит нас вьюга. Стал я старше на одну печаль, Ты — на одного богаче друга. Перевел Н. Гребнев

В СТОРОНУ СВАНЕТИИ ИДУ

Я снова в сторону Сванетии шагаю, Аулы Думала и Булунгу уж за спиной. Меня в пути воспоминанья настигают И, как попутчики, потом идут со мной. Я среди скал иду в Сванетию, к вершинам. Воспоминания мои плывут, как облака. Они купаются свободно в небе синем, Форелью плещутся в реке у ледника. А я, устав, сажусь на камень раскаленный, От власти памяти совсем не думая уйти. И, обратясь лицом к залитым солнцем склонам, Благословляю жизнь, ее нелегкие пути. Да, все мои пути останутся моими, Различные пути — ведь непохожи дни. Отсюда, с высоты, мне явственней и зримей, Что открывали жизнь равно мне все они. Я снова в сторону Сванетии шагаю. Легенд здесь больше, чем я книг успел прочесть пока. Они ложатся на хребты и облекают Утесы, обратясь в густой туман иль облака. Воспоминанья вы, иль этих гор преданья, Иль облака, что смотрят с этой синей высоты? А может, сосен шум иль тех снегов блистанье, Что отдыхают летом здесь, взобравшись на хребты? Преданья этих гор, вы мне всего дороже: В вас храбрецы живут и дышит скал покой. Вы — как мои воспоминанья: вы ведь тоже Воспоминания — земли моей родной. Я снова в сторону Сванетии шагаю, Припомнив всех друзей во всех краях земли. Я снова в сторону Сванетии шагаю. Благословляя все пути, что к цели нас вели. Перевел Н. Коржавин

* * *

Все было! Дни удач и дни невзгод. Бывало трудно и легко идти. Я видел радуги спокойный свод И грозовую молнию в пути.. Я не попутчик тем, кто путь свой весь Пройти мечтает в солнечных лучах. Люблю я мир таким, какой он есть,— С травою и заносами в горах. Быть может, горе вновь придет в мой дом, И, голову на руки уроня, Голодный, сяду я с бедой вдвоем У очага, в котором нет огня. Но, зная все, я все же не могу Не славить вас, поля и небеса, Вечерний луч, запутанный в стогу, Весной сады, где на ветвях роса. Сестра моих печалей и побед, Люблю тебя, бумага на столе, Слова, друг другу скачущие вслед, Как кони по дымящейся земле. Я знаю цену хлебу и вину, Я рад грозе, и радуге я рад. Я славлю мир: и осень и весну, Его и нежный и суровый взгляд. Перевел Н. Гребнев

СТИХИ, СКАЗАННЫЕ БУДУЩЕМУ

Как многие люди, сегодня живущие, Хочу, пролетев через горы и лета, Увидеть, как выглядеть будет грядущее. Хочу пожелать ему хлеба и света. Мне чаще бы снились грядущие страны — Края, где потомки мои обитают, Но все еще ноют военные раны И думать о прошлом меня заставляют. Не только за счастье родного селенья Я падал в золу на дымящемся поле. За вас, мои правнуки, шел я в сраженье, И молодость отдал, и кровь свою пролил. Не знаю, какие возьмете вершины, Какие дороги ваш разум отыщет. Как будут устроены ваши машины И как будут выглядеть ваши жилища. Но знаю: как нынче, в садах ваших птицы Засвищут, зальются тоской человечьей, И будут, как нынче, поля колоситься, И хлебы сажаться в горячие печи. Не знаю, что будет в ту пору цениться, Какие костюмы, какие наряды, Но будут, как нынче, прекрасными лица Невест и горячими юношей взгляды. И вас, улетающих в звездные дали, Любимые ваши проводят со стоном, Как наши любимые нас провожали И плакали вслед уходящим вагонам. И так же, как мы, на чужбину уехав, Стремиться вы будете к отчему дому, Вы будете рады и детскому смеху, И горному эху, и вешнему грому. Не знаю, вам будет ли что-нибудь слаще Дождей, ударяющих в стекла со звоном, Арбузов тугих, под ножами хрустящих, И яблок висящих, и листьев зеленых. Какое б оружье враги ни ковали, Потомки мои, я желаю вам счастья. Пусть будут светлы ваши светлые дали, Пусть горькое горе вам лица не застит. И нынче, неверье свое и сомненья Ногой отшвырнув, как разбитую глину. Тебе я, грядущее, с грядки весенней Бросаю цветок чрез века и вершины. Перевел Н. Гребнев

* * *

На земле, и солнечной и снежной. Не в соседстве ль камень с виноградом? Твердость камня, винограда нежность Разве у меня в душе не рядом? На земле, и солнцем озаренной И посеребренной снегопадом, Обручен я с песнею, рожденной От соседства камня с виноградом. Перевел Н. Гребнев

* * *

Все реки с гор текут — и вспять едва ли Удастся повернуть их даже нам. И листья, что с ветвей уже опали, Не прирастут опять к своим ветвям. Прошедший день уже не возвратится, А новый день зовет нас снова в путь, И соль дорог на волосы ложится, И мы назад не властны повернуть. Опять весна земле несет цветенье. Я у огня сижу в вечерний час. Засыпал пепел в очаге поленья. Но сам огонь от бури не погас. В саду зеленом яблоня упала, А рядом молодая поднялась, Впервые сын мой — мальчик годовалый Пошел неловко, силясь не упасть. Течет река, со склонов снег сползает, Жизнь движется, вперед влечет меня. Я вижу: друг седой с коня слезает, А молодой садится на коня. Перевел Н. Гребнев

СЧАСТЬЕ

На свете счастье не одно, а разное. Беда, когда оно однообразное. Все счастье в мире: счастье — звук и стих, И полдень солнечный и ночь морозная. Улыбка милой, смех детей твоих. Работа, и луна, и небо звездное. На свете счастье не одно, а разное. Беда, когда оно однообразное. Оно пестро, как горные цветы, А на Кавказе их весною множество. Не испытаем пусть ни я, ни ты Покой и счастья серого убожество. На свете счастье не одно, а разное, Беда, когда оно однообразное. Но пусть мы будем счастливы в одном: Пусть не увидим род свой очерненным, Погашенным очаг и сад спаленным, Врага, входящего в наш отчий дом. Перевел Н. Гребнев

РАДУГА

Вновь над просторами цветущими Дождями вымытой земли. Как весть из прошлого в грядущее. Сияет радуга вдали. Она цвета свои по-дружески Переняла у наших мест, Увидев жар костров пастушеских И шалей на плечах невест. На счастье детворе смеющейся, Вдали сияет в полный рост От горя к радости несущийся, Над нами вознесенный мост. Перевел Н. Гребнев

ИНЕЙ

Сверкает иней, выпавший Зимою во дворе. Башлык морозом выпушен, И бурка в серебре. Изменчивого облика. Но верная себе, Солома белым облаком Вздымается в арбе. У ишака чуть синие Бахромки под губой. Покрыты скалы инеем, Как дымкой голубой. Ужели я, ужели я В алмазной стороне? Чегемское ущелие Все в голубизне. И я заиндевелые Не в первый вижу раз Овечьи морды белые С печалью темных глаз. И близкие и дальние, Деревья все подряд Как будто бы хрустальные: Качнешь — и зазвенят. И словно вижу детство я: Как к солнцу на снегу, Едва успев одеться, я Из дому бегу. И тем я счастлив именно, Что светел холод дня. Что воротник от инея Искрится у меня. Как мехом оторочены Двери и порог. И вижу я отточины На крыльях у сорок. Отца посеребренные Кончики усов. И елочки оконные Из сказочных лесов. А мама заскорузлые, Облитые льдом, Початки кукурузные С мороза вносит в дом. Люблю зимой нашествие Инея, когда Овечьей белой шерстью он Облепит провода. Когда в часы морозные Я на стекле окна Загадочные звездные Читаю письмена. Перевел Я. Козловский

СТОУСТОЕ СЛОВО

Знаю, что горцам,                         хоть нравы их строги, В облачном крае скалистых земель Песня нужна, словно лошадь в дороге, Песня нужна, словно бурка в метель. Слово, как звездочка полночью темной, Блещет над гребнями темных громад. «Горец без песни — что всадник бездомный»,— Издавна в наших местах говорят. Тот, кто когда-то изрек это первым, Видно, неплохо чеканил слова. Сердце в груди его билось напевно, Светлой и мудрой была голова. Славы при жизни не знал он, конечно, И не в богатстве почил среди гор. Блещет под стать золотому колечку Слово его, что живет до сих пор. Лошади стоит стоустое слово. Ставший поклонником слов дорогих, Кланяюсь низко я снова и снова Тем мастерам, что чеканили их. В горькую пору шептали мы часто Те дорогие для сердца слова. Как над горами, над ними не властны Времени мчащиеся жернова. Нет скакуна у кавказца иного, Всадником числится он все равно: Лошади стоит стоустое слово, Мигом доскачет до цели оно. Мастером слово подковано тонко, Сколько таких я встречал на веку! Жизнь моя, может быть, искорка только — Высекло слово ее на скаку. Перевел Я. Козловский