Лебединые крики солнце затмили. Синевы зачерпнули хрупкие крылья. Лебедь жизнью платит за свою бессмертную песню. И с земли отозвался колокол птице, плачущей в поднебесьи. 9 Христос воскрес! — Ликуют звоны. Нерукотворною иконой зажглась пасхальная заря рукою слабой звонаря. Вгляделся в лики белых яблонь, и болью музыка зажглась — всё стало как в тот день и час, когда Спаситель шел по травам. На пытку шел, на клевету, толпе раздав души осколки, и взглядом загнанного волка с креста впивался в высоту… Но знал: Любовь сильнее смерти, но знал: Любовь сильнее жизни, Любовь вернет ему дыханье, гробницы темень разобьет. 10 Сонный город всполошил мой колокол, И прокляли люди звонаря. Но согрела жизнь мою недолгую Божия пречистая заря. Голос мой стреноженный, повязанный, Боже, узы страха разреши — Сколько мною истины не сказано И сгорело в пламени души. Музыка моя, нам нужен колокол, Как слепому нужен поводырь. Как молитвой, звоном чистым, вольным Озарился белый монастырь. Чтобы спать не мешал я людям, Перережьте слабое горло, Перережьте под куполом храма Жилы моего колокола. Сонный город всполошил мой колокол, И прокляли люди звонаря. Но согрела жизнь мою недолгую Божия пречистая заря. ИКОНОПИСЦЫ
Памяти Вадима Николаевича Михайлова
Андрей Рублев. "Троица"
То ли в охре ладони, а то ли в крови… Я пишу Божий лик первозданной Любви. Кровит вполнеба лихая заря Над пожарищем монастыря. Птичьи крики да краски на белой стене. Тихой поступью ангел подходит ко мне И легко направляет горячую, нервную кисть — На иконе пресветлые очи вполнеба зажглись. Там, где огненный зверь Проплясал, пожиная беду, Ты поверь — Новый храм на века возведут. Заживут понемногу Наши раны и раны сожженной земли, И Любовь освятит ясный лик Неубитого Бога. То ли в охре ладони, а то ли в крови… Я пишу Божий лик первозданной Любви. Прохор с Городца
У мальчонки синеглазого голос ломкий, Неокрепшие руки в ссадинах-ранках. Он бродил по городам с полинялой котомкой, Улыбался людям светло и жалко. И ревели площади: эй, дурачина! А жалостливые бабы совали краюху. И кричала в глазах его боль-кручина, И сияла милость небесного Духа. На груди медный крестик — от пота зелен, А в котомке нищей — кисти да краски. Он боялся городов с их злобным весельем. Он хотел рассказать людям, что такое счастье. А когда жил на небе глазастый месяц, Уходил он в рощу, где кровили рябины, Доставал тайком холсты-мешковины, Чтобы воссиял на них Лик небесный. И была на мальчонку как на зверя травля. А он жить хотел, смиренный и дерзкий. А потом позвали в храм семиглавый, С мастерами писать бессмертные фрески. Он прослави тех, кто делился с ним крохой. Он не проклял тех, кто бросал камнями. Тот малец неприкаянный звался Прохор, Это имя летопись хранит, как знамя. Феофан Грек
Огнекрылых ангелов создам — Пусть они оберегают Русь, Станут ярым воинством ее. Бьется кисть, как раскаленный нерв. На Руси рябинной да ржаной Я незваный, я для всех чужой. Мне Византии дальней золото, Как горсть песка в глаза усталые… Мои фрески взглядами когтить Будут распинатели Христа, Да не потускнеет Божий лик От каленых стрел людской злобы. По земле, израненной войной, Богоматерь босиком бредет, Ищет Свое кровное дитя… Заслонить бы Землю от беды Ликами, светлее чем заря. Я могу так мало. Положить Свою жизнь на огненный алтарь. Ван Гог
1 Хлыстом полосуют по небу Хриплые крики воронов. Поле расплавленным золотом Льется безумцу под ноги. Хлыстом полосует по сердцу Жестокое слово ближнего. Времени лютыми косами Поле судьбы моей выжнется. Краски возьму рассветные, Чистые, раскаленные. Лишь бы не исковеркали Люди, бедой ослепленные… 2 Жажда жить прорастет сквозь асфальт, Сквозь бездушье и злобу людскую. Жажду жизни впишу на скрижаль И палитрой зари короную. Ты мой брат, сумасшедший цветок, Опаляющий солнечным жаром, Обернувшись в тоске на восток, И сияя, как солнца огарок. А со смертью бродил я вчера, Рука об руку шли вдоль обрыва. Она, кажется, рыжей была, И мне пела утешно, призывно. Еще будут больные холсты Крест-накрест порезаны бритвой, Еще будут убиты мечты И растоптаны сны и молитвы. Но сегодня мне хочется жить. И пускай захлебнусь одиночеством. Мой подсолнух о жизни кричит, Как безумный оранжевый кочет. 3 С краской цвета огня, Как с корявой клюкой, Я брожу в этом мире слепых. Спотыкается шаг. Труден путь к небесам. Никому здесь не нужен мой крик. В незнакомой стране Я гощу на земле, Ибо Родина — Божьи поля. И не рады мне здесь, Камень в спину — как честь, Угодил в давний шрам от крыла. Из сборника
"ЗАЖГИ СВЕЧУ"
* Зажги свечу, как вызов тьме, которой *
Ю.Р.
Зажги свечу, как вызов тьме, которой Ты сам недавно присягал и лгал. Благослови притихший зимний город, Седые полуночные снега. В незнамый час, торжественный и поздний, Когда душа бессмертием полна, Зажги свечу, как зажигают звезды. И не печалься, что сгорит она… * Признаюсь — я живу на полотне, *
Признаюсь — я живу на полотне, Я в узкой раме — пленная, живая. Чужих эпох надменный черный гнев Проходит мимо, память обжигая. В больную полночь ты меня писал, В чужой стране, в безумии творенья. И холст черты живые обретал, Я обретала душу, плоть и зренье. За окнами — фальшивый мир людской, А в мастерской — забвенность благодати. Я рождена любовью и тоской, Во тьме твоих молитв и проклятий. Мне — комнат тишь, и полутемных зал, И горький дым безжалостных столетий. Заплаканы старинные глаза На рукотворном и немом портрете. Художник сгинул в низости веков, А я осталась — горькая сивилла, Не смея сбросить золото оков. А я была живая, я любила! Меня теперь чужие берегли, Холодные и потные ладони. Как шлюху, выставляли на торги, И тут же мне молились, как мадонне. Я пленницей живу на полотне, Подальше сердце спрятала живое. Я жду пресветлой гибели в огне, Жду варвара, который — упокоит. Мы связаны неразрывно. Ты — Мастер. Мученик и безумный, как любой гений. А я — Муза… Я только выцветший портрет. * Приходи на девятый день. *
Приходи на девятый день. Адрес мой: от калитки направо, уголок, где ржавеет ограда, и от старого клена тень. Приходи на девятый день. Мне не надо вина и хлеба. Как счастливый билет на небо, принеси для меня сирень. Осенние стихи
Тиниэль, старшей сестре и ближайшему другу
1 Царица Осень сыновей троих взрастила. Сентябрь, младший — ласковый и светлый, Он весел нравом и душой отзывчив. Октябрь — иной: задумчивый, усталый. Он золотом на плащаницах дней рисует, С той долей обреченности в судьбе, Что каждому художнику дается. А старший сын — холодный и суровый. Его судьба труднее всех. И взгляд его — как нож. 2 Деревьев танец предосенний, Волнений золотых. Их выразительность движений — Язык глухонемых. Бредем дорогой одиночеств, И опускаем взгляд — Не ведая, что с нами молча Деревья говорят. 3 Факелы осени, клочья огня. Воин Октябрь седлает коня. Смертные битвы в пляске дерев — Дикие сабли, огненный гнев. Первым ледком безнадежно звеня, Воин Октябрь стреножит коня. Стоптаны жатвы, людские поля. Теплыми ранами дышит земля. 4 Живые листья подожгли На черном тротуаре. Они же бьются и кричат, Как лошади в пожаре… Гнедая, желтая листва… Но крик никто не слышит. Молчит убогий тротуар. Дымится пепелище. 5 Опои меня звездной горечью, Уложи меня спать, усталую. Осень старится с каждой ноченькой. Мокрых кленов метели алые. Жизнь оплачут дожди нездешние. Серебром потускневшим — заря. Виноградники опустевшие: Суламифь не встретит царя. 6 Осень листопадами шуршит. Рыжий кот на рыжих листьях спит. Все лучи последних теплых дней В рыжей шерстке сохранит своей. * На родину души, в небо, *
На родину души, в небо, От жизни, впившейся черно — Пустите, цепкие корни, Пустите, рваные нервы. Пустите, люди и звери, Зори, травы и плахи — Туда, где можно верить, Туда, где не будет страха… * В пещере ночи зреет искра дня, *
В пещере ночи зреет искра дня, И теплит жизнь в холодной тьме незрячей. А я, как дикий зверь, боюсь огня, Но вынести должна его, иначе Ослепнут люди, света не дождав, А ночь творит беду и беззаконье. Иду к чужим, И стих мой, как звезда, Горит сквозь обожженные ладони. (сборник составляют стихи преимущественно 2000–2002 гг)
* Девочка рисует на асфальте солнце. *
Анечке
Девочка рисует на асфальте солнце. Желтый мел упрямый крошится в руках. Этот день осенний нам не улыбнется. Небо в рваных тучах, сизых облаках. Девочка рисует на асфальте солнце, Чтоб согреть надежду, веру и мечту. Может быть, рисунок детский не сотрется, И не сгинут судьбы наши в темноту… Время
Дж. И.
В стареньких часиках спряталось Время, Как невидимка — маленький гном. В полночь неслышно гномик выходит и потихоньку обходит дом. В синем плаще, в бесшумных сапожках. Он с неба снимает фонарик луны, К людям подходит гном осторожно, Чтоб не спугнуть наши сны. Светит, мигает волшебный фонарик, Хитро смеется гном в кулачок. За ночь он взрослым сединок прибавит, А малышам прибавит росток. Но уже годы… На сердце осень. Маленький гномик, скажи наконец, Молодость нашу куда ты уносишь? Может быть, прячешь в часы, как в ларец? Я не сержусь на тебя… Только, знаешь, Гномик, ты лучше чуть-чуть отдохни, Ты погаси свой белый фонарик, Повремени, повремени… В стареньких часиках прячется Время, Как невидимка — маленький гном. В полночь неслышно гномик выходит И потихоньку обходит дом. * Как детский кораблик наивный, бумажный, *
В.О.
Как детский кораблик наивный, бумажный, по синему озеру месяц плывет. Небесное озеро манит и дразнит. Но хрупкий кораблик ко дну не пойдет. Я детство твое, капитан синеглазый, наощупь нашла по утраченным дням. Я там. Я — твоя запоздалая сказка, чтоб первые слёзы унять. Фонарь
Фонарь — как отражение луны, Той, полукруглой, в дымном ореоле. Глядит в окно. Душа его в неволе. И тусклый луч скользит в чужие сны. Вот в доме, на окраине ночной, Погасли окна. Подступает стужа. Фонарь невзрачный, старый, неуклюжий, И так смешно, что бредит он луной, Пленен ее мерцанием и высью, Что он надежду детскую хранит… С ночных небес насмешливо глядит Прищуренное око хищной рыси. Колдует снежной тайною январь. Снег ласкового света не остудит. А люди и не смотрят на фонарь, И не поймут — на то они и люди. И лишь фонарщик, нищий старичок, Придет и скажет ласково, как сыну: "грусть, понимаю… Потерпи, дружок. Тебе любовь волшебная дана, Мой бессловесный, мой несчастный мальчик: Фонарь погаснет, и умрет фонарщик, А в небесах останется луна". Эвридика
Памяти Анны Герман
Надеждою разорванная ночь… Поднебесье горстью зачерпну. Жить хочу! Помилуй. Жить хочу… — Как сквозь камни бьется ручеек. Только голос мой обманет смерть. Ясными рассветами — вернусь. На моих нескошенных полях Голубые звезды васильков Будут расцветать среди зимы. * Клавиша магнитофона, *
Памяти Анны Герман
Клавиша магнитофона, словно пароль в бессмертье. И оживает голос, Которого нет на свете. И оживают губы, Которых нет полстолетья. Музыка смерти не знает. Настежь людские окна! Это душа родная Бьется в магнитофоне. Даже как будто слышно, Как стучится живое сердце. Выстраданный твой голос — Это пароль в бессмертье. Памяти ушедших артистов
На кинопленках полустертых — Торжественные двойники Давно ушедших в смерть актеров. Слова и жесты их легки. Они воскресли на экране. Проходит время мимо них. Они чужую жизнь играют, Еще в беспечности живых. Из сборника
"ЗЕМНЫЕ КЛЮЧИ"
* Помнишь наших берез лебединую стаю… *
Помнишь наших берез лебединую стаю… Там рождалась Любовь святая, восприемницами березы от судьбы защищали грозной. В зимней стуже — царевны заколдованные, в осень горькую — ближе нам чем сестры кровные. Нас березки мирили, забирали печали, нас березки весной повенчали. А когда уходить мне приходится последней тропой одиночества, я умоляю, чтоб тебя берегли Матерь Богородица и дух березовой рощи. * То по белому снегу, *
То по белому снегу, то по черному полю — задыхалась от бега и не чуяла боли. Догоняла Жар-птицу, что зовется судьбою — то по снегу босая, то по дикому полю. Опаляя ладони, я Жар-птицу держала, лебединою песней хмурый мир озаряла. Ничего не умею, кроме песни и света. Годы бросила в землю, да взошли пустоцветом. На виноградниках
Не верю гибели и боли И не хочу любых наград, Когда беру с твоей ладони Морозом битый виноград. Пусть иней ощущают губы, Как первый грех и первый крик… Беда ушла. И наши судьбы — Как нерастраченный родник. * Снег у земли забирает всю боль. *
Снег у земли забирает всю боль. Видишь, земля открывает ладонь с горькими шрамами бед и обид. Слышишь, земля безмолвно кричит. И не залижет течение лет первой утраты запекшийся след. Светлым покровом, тихой мольбой снег у земли забирает всю боль. Не потревожит, не будет как грех — ласковый снег уйдет на заре в черную речку талой водой, смолкнет на дне падучей звездой. * Почтовый ящик — золотая голубятня *
Почтовый ящик — золотая голубятня, ждет добрых писем — белых голубей. От вашей весточки теплеет сердце наперекор упрямице-судьбе. Пишите письма, пишите, близких тепла не лишите! Как нам бывает горько, когда родному человеку долго, долго всё некогда письмо написать, и вот наконец соберешься, отпускаешь белый конвертик, а он возвращается с пометкой: адресат больше не проживает на этом свете… Пишите письма, пишите скорее! Умчались годы в небо голубиной стаей, а ястреб-одиночество, как тать. Почтовый ящик — золотая голубятня, молюсь о том, чтоб ей не пустовать. * Поминальный день — совесть живых. *
Поминальный день — совесть живых. Холм как в слезах — в цветах полевых. Забери меня к себе, забери, в свой пресветлый край позови. Ничего мне не надобно от живых. Будет праздник мой в цветах полевых. Забери меня к себе, забери. На кладбище нынче пахнет свежескошенной травой, ясный белый день целуется с черною землей. Душу мою горькую в мире упокой. * Я бессмертна — мне помин не нужен. *
Я бессмертна — мне помин не нужен. Я жива в твоих рассветных снах. В старом доме, где хозяйкой — стужа, Облик свой оставлю зеркалам. Я с тобой остаться обещала, Будут дни трудны или светлы. Мой родной, не плачь: она солгала, На могиле горькая полынь. Я с тобой, когда черны печали, Я утешу, когда в сердце боль кричит. Нас с тобою жизнь повенчала, Значит, смерть не в силах разлучить. Фавн
Приснился фавн. Раненый фавн в чащобе. На дикие травы упал, настигнутый чьей-то злобой. И крик его замер в лесу, как эхо на дне колодца. Сквозь тиару ветвей хохотало слепое солнце. Весенний упругий бег перечеркнут стрелою тонкой. У фавна был взгляд — обиженного ребенка. Я тоже, чужая всем, в какой-то хмельной тревоге бежала на зов лесной, забыв людские дороги… Лунный олень
До рассвета фонари не спят да луна бледно-желтая. До рассвета города говорят с памятью тяжелою. Заколдованный мой город ждет. На луне живет олень ласковый. Нынче он тихонько наземь сойдет — неубитою в душе сказкою. Пляшет ночь на городском асфальте, по земле скользят косые тени. Не стреляйте, люди, не стреляйте, не стреляйте в лунного оленя! Пробежит по городской темени, в окна заглянет бессонные, поздние. По дорогам, запорошенным временем, прозвенит олень подковами звездными. Берегись, олень заколдованный! Будут целить в тело шелково-белое люди взглядами своими свинцовыми, зависти да клеветы стрелами. Пляшет жизнь на городском асфальте, по земле скользят косые тени. Не стреляйте, люди, не стреляйте, не стреляйте в лунного оленя! Яблони
Прорастают яблони на слезах России. Девочки-послушницы, ноженьки босые! Над седыми реками, да по селам нищим расцветают яблони, снегопада чище. А земля не добрая — камень, горький щебень. Вырастают яблони — ветви тонут в небе. В праздник Благовещенья, в Воскресенье Божье яблони затеплили свет на бездорожье. Наши судьбы хрупкие и мечты святые охраняют яблони — ангелы России. * Ты зажги свечу *
Ты зажги свечу за порогом дня, неоплаканную помяни меня. Ты зажги свечу от лампады звезд, ветвь черемухи ласковой принеси на погост. Точно белые голуби — не удержишь в руках, осыпает черемуха тихий плач в лепестках. Ты зажги свечу да спроси потихоньку — как встречена светлоглазым ангелом над обрывом Вечности… * Ты молилась, Россия *
Ты молилась, Россия, за предавших тебя, яко блудного сына палача возлюбя… * Там, где ночь с зарей червонною встречается, *
Там, где ночь с зарей червонною встречается, белый лебедь с черной лебедью венчается. Ясно небо загляделось в темень озера, ясно небо раскололось злыми грозами. Льется колокольный звон, печалится, белый лебедь с черной лебедью венчается. Солнце огненным крылом освятит озеро. Вечность нас простила да не бросила. С жизнью темной, судьбой лютой разлучаемся. Белый лебедь с черной лебедью венчается. Из сборника
"МОЛИЛАСЬ ВСЯ РОССИЯ ЗА СВОЕГО ПРОРОКА"
В.О.
* За век наш с черной злобой и равнодушьем ржавым *
За век наш с черной злобой и равнодушьем ржавым Лишь голосом Поэта оправдана держава. Молилась вся Россия за своего Пророка — Спасти, отвоевать у гибельного рока. И огоньки свечей в церквах тянулись к Богу, Чтоб рассказать о том, чья всех трудней дорога. Молилась вся Россия за своего Пророка… Мадонна
Ты открыл мне слепые глаза. И моя проступает судьба на холсте твоем ветхом и вещем… Босиком, как в горячем бреду, побегу через дикие улицы, из смертельного неба сойду — притворюсь кареглазой натурщицей. Ночь качнется в окнах. Я тебе тайною жемчужною откроюсь — ибо мне дороже всех небес голос твой, надломленный, как осень. Неприкаянно касается ладонь. Я тебя, мой Творец, не постигла… …Только сына не тронь. Защити, чтоб его не казнили. * Я буду шутом при твоих площадях. *
