СТИХИ
* Я — подорожник ранам твоим. *
В.О.
Я — подорожник ранам твоим. В острых каменьях твоя дорога. Тихой молитвой будешь храним И материнской моей тревогой. Все твое горе — в жилах моих, Все твои беды взяла на плечи. Как осторожно надежда лечит. Я — подорожник ранам твоим. * Шел первый век, немудрый век. *
Шел первый век, немудрый век. И исцелял Христос калек, и знал, что будет подлый суд, и среди всех они придут, и, отводя прозревший взгляд, Варавву отпустить велят. * Не прикованы лебеди тяжестью. *
Не прикованы лебеди тяжестью. Меня срежут, а ты лети. Видишь, берег встречает княжеский, будет счастье на светлом пути. Небо плачет лебяжьей былью о подруге и меткой стреле — распластались сусальные крылья по осенней стылой земле. Одинокий мой, черный лебедь, долети до святых берегов. Ты не бойся любить и верить и моей не терзайся судьбой. Видишь, осень нам путь озарила поминальным огнем рябин. Я тебе отдала все силы. Ты теперь долетишь один. * Время тает, как снежинки на губах. *
Время тает, как снежинки на губах. По листкам календаря крадется страх — оттого, что удержать нельзя дней… Скоро жизнь обратится в талый снег. Ангелы
Вам лишь бы чинный, непорочный, чтоб лик, как на открытках, бел… Есть ангелы в обличьи волчьем, они выходят под прицел. Есть ангелы, чьи крылья рваны и ризы волоклись в грязи. У них сердца — сплошные раны. Они приходят нас спасти. С нервным искаженным ликом… Есть ангелы в обличьи диком, они выходят под прицел. * Ангел-хранитель — *
Памяти маленького ангела
Ангел-хранитель — Это кровинка боли. Тот, кто землю покинул, Кого мы сберечь не сумели. Криком по рваным нервам… Но я тебя не покину. Ангелом твоим буду, Горькой нежностью лебединой. Живи за меня, слышишь! Через твое зренье, Через твои руки, Через твое сердце Беру недожитое мною. Живи за меня, слышишь, Прости, что так рано к Богу. Ангел-хранитель — это кровинка боли. * На кинопленках полустертых — *
На кинопленках полустертых — Торжественные двойники Давно ушедших в смерть актеров. Слова и жесты их легки. Они воскресли на экране. Проходит время мимо них. Они чужую жизнь играют, Еще в беспечности живых. * Я в стихи свои вложить хотела *
Петру и Людмиле Киреевым
Я в стихи свои вложить хотела солнца луч и капельку тепла. Только строки полны болью белой, как пригоршни битого стекла. Лучше слушай: солнцу верить просто. Старый ангел в городе живет. Он, чудак, стоит на перекрестке и улыбки людям раздает. Разве камней черных не бросали? Приглядеться — крылья в шрамах сплошь. Только вот таишь свои печали и улыбки людям раздаешь. Не утешат мои злые песни, как людскую утолить беду? Помощи моей живой поверьте: через бездны руки протяну. * Небо свинцовое, день неприметен *
Небо свинцовое, день неприметен, Город под тусклым дождем. Хмельною горечью тянет с заклетен. Знаешь, за скорбь воздается добром. Свет выправляет горбатые души. Да, к сожаленью, не всем. В облике нищей старухи-кликуши Бродит Господь по дворам. Светлячки
Светлячки до рассвета живут, Днем они никому не нужны. Они падаю утром в траву, Как невзрачные хлопья золы. Их на помощь зовут, когда ночь Душит город свинцовым кольцом — Пусть пытаются тьму превозмочь Неразменным своим серебром. Очень вежливо день объяснит, Что не нужен их маленький свет, Эти искры нельзя разменять На пригоршню насущных монет. Как погасшие звезды, в траву Неживые ложатся огни. Светлячки до рассвета живут, Днем они никому не нужны. 'Рубили рябину — '
Рубили рябину — святую жар-птицу губили! Рябиновой кровью ладони и лица багрили. Над плотью девичьей топор ненасытный оскален. Ах, крылья жар-птичьи всем взмахом за небо хватались! Кровавые слезы — живые целебные зерна в печальную землю рябина роняла покорно. Весенняя песня пробудит царевну лебяжью, и верьте — воскреснет рябина на склоне овражном. Здесь крепкие корни с землей разлучиться не могут. И теплые зерна сердечком потянутся к Богу. ВОЛЧЬИ СТИХИ
* Небо — в цвет шерсти волчьей — *
Небо — в цвет шерсти волчьей — Над лесом склонилось молча. И ярче страшного пламени По ветру бьется кумач, Обрывки людского знамени. Небо — как волчий плач. Волчица мечется. Страшны — флаги. Охотник целится на левом фланге. Рванись, волчица, в мнимый просвет! И снег обретает флажковый цвет… * На тающем снегу следов не запутал, *
На тающем снегу следов не запутал, Зачуяв весну — Когда под белым февральским солнцем Прицел блеснул. Как соучастники привычной расправы, В проталинах лежали поля. Снег разошелся водою алой. И пахла весной, первый день весною пахла земля. * А люди жалеют, как правило, тех, *
А люди жалеют, как правило, тех, Кто белый о жизнь не запачкали мех. Пусть мне по заслугам слепая пальба, Но в волчьих глазах вековая мольба, Запекшийся крик: и меня пожалей, Прости — как умею живу на земле. Но тысячи ружей ощерились вслед, И алою рутой подернулся след. * Убили подругу.*
Убили подругу. Бежал по багровому следу, А после заплакал на белый осколок луны. Бог хищником создал. Но этой вражды ты не ведал, Своей и ее пред людьми ты не ведал вины. А завтра уж вышел по хрупкому первому снегу Навстречу охотнику — сбыть ненавистную жизнь. И звук оглушил, и качнулось поблекшее небо, Две пули в груди не больнее утраты зажглись. Но жил. А стрелявший промолвил, справляясь с зевотой, Лишь искоса глянув на снег, запылавший в крови: "А знаешь, волчишка — сейчас добивать неохота. Такое твое уж звериное счастье — живи". Ночь долгой была. А в предутреннем дымном тумане Волк всё позабыл и, как будто смиряясь, затих. И снится, что лижет волчица горячие раны, И выжить велит, и людей завещает простить. Лесная мадонна
Теплая луна над логовом, Дремлют тропы вечные. Не бывало в мире Боговом Хищника без нежности. Сама волчица, исчадье ночей, Светлой страсти исполнена ныне — Ибо к мягким соскам ее Припали щенки смешные. Благодать звериного лика. Лунный взгляд смежая, она Не прирожденной сутью дикой — Женской кротостью озарена. Прицел ожидает где-нибудь, А порою берут и в логове. Не было, отроду не было Честности в мире Боговом. * В волчью стаю уйду. *
В волчью стаю уйду. По следам, запорошенным стужей. Ночью снег, как стекло, беззащитные лапы режет. Что бродить средь людей со своею ненужной И такою упрямой, почти что ослепшей надеждой. В волчью стаю уйду. И приму волчий кровный закон. На звериной тропе свое сердце живое Под бессмертный шиповник тихонько зарою — До лучших времен. В волчью стаю уйду… Берегиня
(Последняя любовь Григория Распутина)
В. О.
1 Судорогой искаженный лик… Кто к тебе сумеет приклониться, Кто отпустит боль твою, как птицу, Бьющуюся в сердце, как в силке? Я незваной о тебе молюсь, Изгораю свечкою упрямой. Перекрестки распинают Русь Между кабаком и белым храмом. 2 Да мне все равно, дьявол ты иль святой, Для меня ты — навеки родной. Не с белой свечою — с горькой лучиной Встречать выхожу… Я знаю все, что было на рваных твоих дорогах — Дух, да зарево, да блуд на крови. И я вымолю прощенье тебе у Бога Чистой болью своей любви. Город застыл, как жадная плаха. Больно, больно ранят ласки неживые. Засмеялся дико, да рванул рубаху — Раны ножевые. Под луною черны — раны ножевые. Я у земли-матушки зелье попрошу, Да на белой зореньке раны залечу. Только ни у лекарей нет, ни у земли Зелья сокровенного — душу исцелить. Да мне все равно, дьявол ты иль святой, Для меня ты — что сын родной. 3 Тот город бездной сотворенный И корчится в бреду… Я отыщу твой дом бессонный, Сквозь тьму, сквозь бред — приду. И с лика города сотрется Угар больных ночей. Там в темноте зажгутся звезды В ответ твоей свече. 4 К сероглазому мальчику нежность Беспробудной, берложной души твоей… Там сивилла — зима косматая В беззащитные окна глядит. Этот блеск декораций подгнивших — Русь престольная — крыс возня, — не поймет сероглазый мальчик. Успокой беззащитную кровушку. А мое окно грустью теплится, только слепнет свет на снегу. Сероглазого мальчика сыном мое сердце зовет. И тоскою по колыбели я пою в холодном дому. Приходи. Я поведаю тайну. Сохранит тебя, обережет — наш родимый, еще не рожденный, о котором молю Богородицу… 5. Исповедь - Грешна, отче, грешна я: уберечь не сумела. Как сыночка русого не сберегшая мать… - Не раскаешься, раба Божия: без венца, без причастия любишь смутьяна, срамника с речами безумными. - Да что же стали любовь в лохмотья греха рядить. В ней одной избавление, в ней одной и причастие. А венец нам — солнце Божие. Грешна, отче, грешна я. 6. Гибель Распутина Зацепиться б за синий лед, удержать лютой жизни покровы. Да резво целятся — кто добьет, словно псы, ошалели от крови. Я босая бегу к тебе, я кричу над обрывом ночи. Вьюга, ведьма в черном платке, на перекрестке стоит, хохочет. Русь волчья
И воет Россия, точно волк у ворот покинутой деревни…
Из пророчеств Григория Распутина 1 Не отрекусь от волчьей стаи, не отрекусь. В ней застится и убегает неприрученная, святая, моя поруганная Русь. Хрипят на рыжий месяц волки, искрится снег на серых холках. Мы все запомнили осколки людского злобного свинца. Не отрекусь от волчьей стаи, не отведу мишень живая — терново-звездного венца. 2 Стонала Русь в зверином лике, свинцовый путь себе пророча. Два карих взгляда мой и волчий — скрестились на обрыве диком. Да лучше к лютым зверям уйти, лучше издохнуть в волчьем яру, чем шутом сумасшедшим корчиться на людском кровавом пиру. 3 Бродит в выжженных городах серая стая. На оскаленных площадях волчьи свадьбы. Век черный! Не дай Бог прозреть судьбою державы. …Рассвет. На оконном стекле семь капель кровавых. Больше кровь не заговорить. Вижу сны как огонь золотые и расстрелянный детский лик над пустыми степями России. 4 Ты воскреснешь, Русь, как Господь воскрес. Ты воскреснешь, Русь, и погибнет бес — он вошел в народ, он вошел в вельмож, проплясал по площадям свинцовый дождь. Там за волчьей мглой щедрый свет небес… Ты воскреснешь, Русь, как Господь воскрес. Лик Богоматери "Державная"
Когда Россию бросили иуды безбожникам, как падаль псам, где некому судить — Господь рассудит, и власть передается небесам. Шатается пустой престол великой и одержимой демоном страны… Тогда и проявилась на Руси печаль и строгость царственного лика. Россию, что в безумьи бьется, слепая без поводыря, прими, Небесная Царица, из рук последнего Царя. Государыне Александре
"Чувствую себя матерью всей России и всего русского народа…" из письма Государыни Александры В материнской молитве ты стояла как в праведной битве — за родимых детей и за кровную Русь, а она предавала, ложью в очи плевала, материнское сердце Русь штыками пронзала… Царевне Ольге в день рождения
Голубица, подруга, сестра!.. Со слезами, милая, встану я на колени в холодный снег, и на белом цветами алыми расцвечу твой праздничный день. Лебединое небо склонилось, сберегло молитву и крик. И над дикой степью России убиенной юности лик. Царевне Татьяне
Раненые солдаты звали тебя сестрицей, воины страшной Отчизны просили за них молиться. Не нужен венец жемчужный царевне в косынке серой. Твои сильные, добрые руки бинтуют с любовью и верой. Забытые ноты Шопена на черном фортепиано, как птичьи следы на снегу. Тебе некогда плакать, Татьяна, тебя ждут воспаленные раны, твои сильные, добрые руки искалеченных берегут… Царевне Марии
Не поблекли, не постарели ливадийские акварели, опаленные бедой. Напоенное солнцем поле, и церквушки крест золотой… За кровавым пологом боли — лик художницы молодой. Девочки русые!.. Рана сквозит в темном волчицыном сердце Руси. Народ ее, яко потомков убийц, Боже, прости и спаси. Царевне Анастасии
Мама, мне снились ангелы, наверное, это к радости, большой-пребольшой радости, как в снежный день Рождества. Их крылья солнцем пронизаны, их смех — бубенцы хрустальные, а глаза у ангелов грустные — наверное, им жалко людей. Они меня звали, мама, с собой во дворец небесный, мне с ними там на рассвете прекрасный бал открывать. Царевичу Алексею
Помолись, Русь острожная, о болящем царевиче, твою муку приемлющем на поникшие плечики. Русь, как зоркая хищница, близость казни почуяла, нивы русские выжнутся окаянными пулями. Помолись о царевиче. Не с тобою, лукавою, ему праведно царствовать — править горней державою. Ольгины ангелы
Мученицу Русь не оставили Акварельные диво-ангелы, Византийские лики древние, Нарисованные царевною. Крылья белые — кровью пятнаны. Над Россией плакали ангелы. Над державой, безумьем выжженной — Снежно-белые, огне-рыжие, Словно лебеди — грусть пречистая, Словно лебеди над Непрядвою, Возносились Ольгины ангелы. А когда заявились с обыском, Рылись с хохотом в письмах девичьих Да плевались махоркой желчною — Во дворцовом камине таяли, Отданы огню на заклание, Беззащитные Ольгины ангелы. Кровоточили, пеплом свилися. В небо дикое возносилися. А России уже не дышится, Рвет ее вороньё жестокое. В небе траурном — стая белая, И молитвы святые слышатся Вперемешку с лебяжьим клекотом. Но вдогонку ружья оскалятся, В снег кровавый ангелы свалятся. Не летайте в Россию, лебеди — Срежет пуля над невским берегом. Время всё рассудило, расставило, Боль с надеждою нам оставило. И летят лебединой стаею Над моей страной покаянною Акварельные диво-ангелы, Лучезарные Ольгины ангелы. Убиенной царевны ангелы. Гибель Григория
По хрустящему снежку — тропы волчьи, И над городом месяц — зазубренный нож. Город, как разбойник, в спину мне хохочет, Да так, что бросает в дрожь. А за мною гибель, слышь, крадется, стерва. Ну-ка, поиграю с ней нынче на снегу — Может, обману ее, коль не сорвутся нервы, И дерзким смехом брошу опять в глаза врагу. Ну а если сгину в роковом бессильи, Упаду, зароюсь в кровяном снегу — Так хоть ненадолго заслоню Россию… Хоть на два годочка… Больше — не могу… Яды приготовлены, вычищены ружья, Мне теперь, как зверю, некуда уйти. Как моя любимая, будет плакать стужа В ледяных разломах До слепой зари. Борис и Глеб
Эх и просторна ты, Русь-матушка, и звенит в мечах булатных удалая сила. Да не знать, кому ты, подлая, дашь княжество, а кому — во чистом поле могилу. Выехали братья в поле дикое, а над ними — только небо да колокол, а за ними смотрит Русь великая, цену жизни мерит желтым золотом. Говорит Борис брату-отроку: княжить в городах — что на веслах плыть, мне, должно быть, силы не хватит, брат, сил не хватит, да и не по сердцу. А под Глебом, младшим, споткнулся конь рыжей масти с лютым отсветом в кровь. И ответил Глеб: все державы земли на огне замешены, на крови. Через поле дикое едут княжичи, и горит над ними солнце червленое, а про них наточены мечи вражии, и в ликах братьев вещая грусть иконная. Над озером
(Князь Владимир)
На Руси своей юродствуем… Сцепи зубы да терпи. Где-то крик коней испуганных ветер носит по степи. Видел, видел берег — княжеский неразделенный завет. Смертная печать не вражеский, а родной скрепляет след. Пепелище горько хмурится, чуть змеится теплый дым. Рыжий шут рассвет целуется с отражением своим. Тоску волчью нынче праздную! А придет заря — очнусь свою дочку неразумную крестить — стареющую Русь… Звонарь
Константину Сараджеву
1 В этом мире глухих медный колокол — мой поводырь, музыка — моя кровь. Нервы, как синие жилы, в смертный узел скрутив, я исповедуюсь криком колоколов. Господи, Ты слышишь, Господи, чернь да рвань собралась на площади, снова целят колом осиновым в Божьего Сына. Господи, услышь, Господи, пощади лихой народ, пощади. Медь бессмертную просыплет звон на затоптанной площади. Нет спасенья тому, кто пригубил Истины! Мне за всех доведется выстрадать вещим колоколом Твоим. 2 Разве вы не видите? Музыка расцветает золотым, огненным, рыжим, рассыпается осколками радуги. Это ж впору ослепнуть тому, кто так близко увидел сияние. Я хочу в жизни совсем немного: чтоб у всех были светлые лица, чтобы жаждущие могли добра, как воды ключевой, напиться. 3 Нынче крикнул зверем раненым чуткий медный исполин. Видишь, храмы обезглавлены, звоны сброшены с вершин. Верю, что воскреснет звонница, щедрый колокол не ржавеет, и еще придет, поклонится покаянная держава. 4 Не казните Благовещенский медноликий грустный колокол. Я ударю в звоны Китежа, ради праздника престольного. Я ударю в звоны крепкие — разольется ясно озеро, сберегу от злобы вражеской Благовещенский грустный колокол. 5 Расплескался набат над землей, над сиреневою зарей. Я звонарь — я апостол и шут, неприкаянный снова между просинью неба и плахой сосновой. Ну-ка, ангел, лады мне настрой! Я за этот хмельной, трепетный звон расплатился судьбой. За собою чую вину — незван лезу к престолу Божьему. Переплавлю в заветный звук всю нажитую боль острожную. Сам себя сожгу в яром звоне — лишь бы только достиг небес!.. Раскачай канат, отпусти-ка в стынь, заревой набат горек, что полынь, колокольный стон — в нем века горят, журавлиный клич, золотой набат… Кличет колокол к покаянию. Горло звонаря небом ранено! Я хочу в жизни совсем немного: чтоб у всех были светлые лица, чтобы жаждущие могли добра, как воды ключевой, напиться. 6 Рукотворный, престольный, неразумный мой град торжеством колокольным, как пожаром, объят. Рвется музыка-птица в белый горний чертог. Я в том звоне бессмертном свою жизнь прожег. Сердце людское тоже чуткий колокол Божий. 7 Родился не в добрый час, с Божьей меткой, полоснула неспроста боль по нервам. Раскатился ярый звон по глухим переулкам, по Руси моей нищей, каторжной, по Руси моей злато-огненной. Словно горсть серебра с неба брошу вам, то ль озлобленным, то ль юродивым. Если бродит за душой серый страх, если голос мой живой в кандалах, белым огнем, мой колокол, жги темноту горькую… Я и сам сгорю до кости и воскресну с пасхальной зарей. Божьим колоколом должен спасти черный век нераскаянный мой. 8
