Комментарии к жизни. Книга вторая

«Мы ищем то, что мы хотим найти, — ответил М., — и после обнаружения того, что мы ищем, мы двигаемся дальше к следующему открытию. Если бы мы не искали, всему живому пришел бы конец, жизнь застыла бы на месте и не имела смысла».

«Ищите, и вы найдете», — процитировал Р. — Мы находим то, что хотим, чего сознательно или подсознательно жаждем. Мы никогда не подвергали сомнению это побуждение искать, мы всегда искали, и, вероятно, мы всегда будем продолжать искать».

«Желание искать неизбежно, — заявил Л. — Вы могли бы точно также спросить, почему мы дышим, или почему растут волосы. Побуждение искать столь же неизбежно, как день и ночь».

Когда вы настолько уверенно утверждаете, что побуждение искать неизбежно, открытие суть вопроса блокируется, верно? Когда вы принимаете что-нибудь как окончательное, предопределенное, не наступает ли конец всякому исследованию?

«Но существуют некоторые установленные законы, подобно закону гравитации, и мудрее будет принять их, чем безуспешно биться об их головой, — ответил Л. — Мы принимаем некоторые догмы и верования по различным психологическим причинам, и с течением времени то, что таким образом было принято, становится „неизбежным“, так называемой потребностью человека».

«Если Л. принимает как неизбежное побуждение искать, тогда он будет продолжать поиск, и для него это не проблема», — сказал М. — Ученый, хитрый политик, несчастный, больной — каждый ищет его собственным способом и время от времени меняет объект его поиска. Мы все ищем, но, кажется, мы никогда не спрашиваем себя, почему мы ищем. Мы не обсуждаем цель нашего поиска, благородную или позорную, а пробуем выяснять, не так ли, почему мы вообще ищем?

Что является этим побуждением, этим постоянным принуждением? Действительно ли это неизбежно? Имеет ли это бесконечное продолжение?

«Если мы не будем искать, — спросил И., — не станем ли мы ленивыми и просто остановимся в развитии?»

Конфликт в одной форме или другой кажется образом жизни, и без него, мы думаем, жизнь не имела бы никакого значения. Для большинства из нас прекращение борьбы смертельно. Поиск подразумевает борьбу, конфликт, и действительно ли этот процесс необходим для человека, или все же есть иной «образ» жизни, в котором нет поиска и борьбы? Почему и что мы ищем?

«Я ищу способы и средства для обеспечения не моего собственного выживания, а выживания моей нации», — сказал Л.

Есть ли такое огромное отличие между национальным и индивидуальным выживанием? Индивидуум отождествляет себя с нацией, или со специфической формой общества, и затем хочет, чтобы та нация или общество выжило. Выживание той или иной нации — это также выживание индивидуума. Разве не индивидуум вечно стремится выжить, иметь продолжение, отождествляясь с чем-то большим или более благородным, чем сам он?

«Неужели нет точки или момента, в котором мы внезапно оказываемся без поиска, без борьбы?» — спросил M.

«Такой момент может быть просто в результате усталости, — ответил Р., — короткая пауза перед новым погружением в порочный круг поиска и страха».

«Или это может быть вне времени», — сказал М.

Является ли тот момент, о котором мы говорим, вне времени, или в действительности же это только точка отдыха перед началом нового искания? Почему мы ищем, и возможно ли этому поиску положить конец? Пока мы не обнаружим самостоятельно, почему мы ищем и боремся, состояние, в котором поиск заканчивается, останется для нас иллюзией без особого значения.

«Неужели нет никакого различия между разными объектами поиска?» — спросил B.

Конечно, различия имеются, но во всяком поиске побуждение, по сути, то же самое, не так ли? Стремимся ли мы выжить индивидуально или как нация, идем ли мы к учителю, к гуру, к спасителю, следуем ли мы специфической дисциплине или находим какие-то другие средства улучшения себя, не является ли каждый нас, ограниченно или повсеместно, ищущим некой формы удовлетворения, продолжения, постоянства? Так что мы теперь спрашиваем себя, не что мы ищем, а почему мы вообще ищем? И действительно ли возможно завершение всякого поиска не через принуждение или расстройство, или потому что вы нашли, а потому что побуждение полностью прекратило быть?

«Мы оказались в ловушке привычки к поиску, и я предполагаю, что это результат нашей неудовлетворенности», — сказал Б.

Будучи недовольными, неудовлетворенными, мы ищем удовлетворенность, довольство. Пока есть это побуждение стать удовлетворенным, довести что-то до конца, будет поиск и борьба. При стремлении к полному удовлетворению всегда будет тень страха, верно?

«Как же избежать страха?» — спросил B.

Вы хотите удовлетворения без укуса страха, но существует ли вечно длящееся полное удовлетворение? Конечно же, само желание полного удовлетворения — вот причина расстройства и страха. Только, когда значение полного удовлетворения понято, тогда желанию приходит конец. Становиться и быть — это два совершенно разных состояния, и вы не сможете перейти от одного к другому, но с окончанием состояния становления, возникает состояние бытия.

Слушание

Полная луна только поднималась над рекой, и была дымка, из-за которой она становилась красной. Так как было холодно, от многих деревень шел дым. На реке не было ряби, но течение была невидимым, сильным и глубоким. Ласточки летали низко, и одна или две кончиками крыла коснулись воды, совсем немного потревожив спокойную гладь воды. Вверх по реке вечерняя звезда едва была видима вдали над минаретом в отдаленном, переполненном городе. Попугаи возвращались, чтобы быть около человеческого жилья, и их полет никогда не был прямым. Они, было, обрушивались с визжанием, подбирали зерно и разлетались в стороны, но всегда двигались вперед к покрытому листвой дереву, где собирались сотнями. Тогда они взлетали, было, снова к более укромному дереву, и когда темнота наступала, возникала тишина. Луна была хорошо видна над вершинами деревьев, и на неподвижных водах создавала серебристую дорожку.

«Я понимаю важность слушания, но интересно, слушаю ли я когда-либо по-настоящему то, что вы говорите, — заметил он. — Так или иначе мне надо сделать большое усилие, чтобы услышать».

Когда вы делаете усилие, чтобы услышать, разве вы слушаете? Разве не само это усилие есть отвлечение, которое мешает слушанию? Вы делаете усилие, когда вы слушаете что-то, что приводит вас в восторг? Несомненно, такое усилие, чтобы услышать — форма принуждения. Принуждение — это сопротивление, не так ли? А сопротивление порождает проблемы, таким образом слушание становится одной из них. Само слушание никогда не является проблемой.

«Но для меня оно — проблема. Я хочу слушать правильно, потому что чувствую, что то, о чем вы говорите, имеет глубокое значение, но я не могу выйти за пределы словесного значения».

Если можно так сказать, вы не слушаете сейчас то, о чем говорится. Вы сделали из слушания проблему, и эта проблема мешает вам услышать. Все, чего мы касаемся, становится проблемой, одна проблема порождает множество других проблем. Воспринимая это, возможно ли не порождать проблемы вообще?

«Это было бы изумительно, но как же прийти к тому счастливому состоянию?»

Снова, как видите, вопрос «как», способ достижения некоего состояния, становится опять-таки другой проблемой. Мы говорим о том, как бы не порождать проблемы. Если можно заметить, вам надо осознать способ, которым ум создает проблему. Вы хотите достичь состояния слушания в совершенстве, другими словами, вы не слушаете, но вы хотите достичь какого-то состояния, и вам необходимо время и заинтересованность, чтобы получить это или любое другое состояние. Потребность во времени и заинтересованности порождает проблемы. Вы просто не осознаете, что вы не слушаете. Когда вы осознаете это, сам факт, что вы не слушаете, будет иметь его собственное воздействие, воздействует сама суть факта, а не вы воздействуете на факт. Но вы хотите воздействовать на него, изменить его, искусственно создать его противоположность, вызвать желательное состояние и так далее. Ваше усилие воздействовать на факт порождает проблемы, в то время как наблюдение сути факта приводит к его собственному освобождающему действию. Вы не осознаете истину, разве вы видите ложное как ложное, пока ваш ум поглощен усилием в любом его проявлении, сравнением, оправданием или осуждением.

«Все это может быть и так, но со всеми конфликтами и противоречиями, что продолжаются во мне, мне все еще кажется, что слышать почти невозможно».

Само слушание — законченный акт, сам акт слушания приносит его собственную свободу. Но вы действительно заинтересованы в слушании, или же в изменении внутренней неразберихи? Если бы вы слушали, сэр, в смысле осознавали бы ваши конфликты и противоречия без того, чтобы вынуждать соответствовать какому бы то ни было образу мышления, возможно, они могли бы в целом прекратить существовать. Видите ли, мы постоянно пытаемся быть этим или тем, достичь особого состояния, чтобы получить один вид опыта и избежать другого, так что ум постоянно чем-то занят. Он никогда не бывает спокоен, чтобы услышать шум его собственной борьбы и боли. Будьте просты, сэр, и не пробуйте стать кем-то или получить некий опыт.

Огонь недовольства

В течение нескольких дней шел очень сильный дождь, и потоки воды были огромными и шумными. Коричневые и грязные, они текли от каждого оврага и присоединились к более широкому потоку, который протекал через середину долины, а он в свою очередь впадал в реку, которая спускалась к морю несколькими милями дальше. Река была полной и быстро текла, пролегая через сады и открытую местность. Даже летом река никогда не высыхала, хотя все ручьи, которые питали ее, демонстрировали свои голые камни и сухие пески. Теперь же река текла быстрее, чем человек мог идти, и на обоих берегах люди наблюдали грязные воды. Это случалось не часто, когда река была настолько переполнена. Люди были возбуждены, их глаза блестели, потому что стремительная вода вызывала восхищение. Город около моря мог пострадать, поскольку река могла выйти из берегов, затопив поля и рощи и нанося ущерб домам. Но здесь, под одиноким мостом, коричневые воды пели. Несколько человек удили рыбу, но они не могли бы поймать много, так как течение было слишком сильным, неся с собой развалины ото всех впадающих потоков. Снова пошел дождь, но люди все же остались, чтобы наблюдать и восхищаться простыми вещами.

«Я всегда была искателем, — сказала она. — О, я прочла так много книг по многим предметам. Я была католичкой, но оставила эту церковь, чтобы присоединиться к другой. Ее я оставила также и присоединилась к религиозному обществу. С недавних пор я читаю восточную философию, учение Будды, и, вдобавок ко всему этому, сама прошла психоанализ. Но даже это не остановило мой поиск, и теперь я здесь и говорю с вами. Я чуть ли не поехала в Индию в поисках мастера, но обстоятельства помешали мне поехать».

Она продолжала, рассказывая, что была замужем и имела двоих детей, ярких и интеллектуально развитых, которые ходили в колледж. Она не беспокоилась за них, они могли сами о себе заботиться. Общественные увлечения больше ничего не значили для нее. Она серьезно пробовала медитировать, но ни к чему не пришла, и ее ум был столь же глуп и блуждающ, как и прежде.

«То, что вы говорите о медитации и молитвах, так отличается от того, что я читала и думала, что меня это очень озадачило, — добавила она. — Но во всем этом утомительном беспорядке я действительно хочу найти истину и понять ее загадку».

Вы думаете, что, ища истину, вы ее найдете? Не может ли случиться так, что так называемый ищущий никогда не сможет найти истину? Вы никогда не вникали в это побуждение искать, не так ли? Все же вы продолжаете искать, переходя от одного к другому, в надежде найти то, что вы хотите, которое вы называете истиной и делаете из него тайну.

«Но что плохого в нахождении того, чего я хочу? Я всегда находила то, что хотела, и чаще, чем не находила».

Может быть и так, но не считаете ли вы, что можете добывать истину, как вы бы добывали деньги или картины? Вы думаете, что это еще одно украшение тщеславия? Или же ум, который стремится к приобретению, должен полностью прекратить это, чтобы возникла истина?

«Возможно, что я слишком стремлюсь найти ее».

Нисколько. Вы найдете то, что ищете в вашем рвении, но оно не будет реально.

«Тогда что же вы мне предложите делать, просто лежать и прозябать?»

Вы поспешно делаете выводы, не так ли? Разве не важно выяснить, почему вы ищете?

«Ну, я знаю, почему я ищу. Я полностью недовольна всем, даже тем, что я нашла. Боль недовольства возвращается снова и снова. Я считаю, что я овладела чем-то, но это вскоре исчезает, и снова боль недовольства сокрушает меня. Я испробовала все способы, о которых можно только подумать, чтобы преодолеть ее, но так или иначе она слишком сильна внутри меня, и мне нужно найти что-нибудь, истину, ну, или что-то другое, что даст мне мир и удовлетворенность».

Не надо ли вам быть благодарной, что вам не удалось потушить этот огонь недовольства? Преодолеть недовольство было проблемой для вас, не так ли? Вы искали удовлетворенность, и, к счастью, вы его не нашли, найти ее означает остановиться в развитии, оставаться обездвиженной.

«Наверное, это то, что я в действительности ищу: спасение от этого грызущего недовольства».

Большинство людей недовольны, ведь так? Но они находят удовлетворение в простых вещах жизни, то ли это лазанье по горам, то ли удовлетворение некой амбиции. Неугомонность из-за недовольства по глупости превращают в достижения, которые удовлетворяют. Если мы потревожены в нашей удовлетворенности, мы скоро находим способы преодолеть боль недовольства, так что мы живем на поверхности и никогда не проникаем в глубины недовольства.

«Как же проникнуть под поверхность недовольства?»

Ваш вопрос указывает на то, что вы все еще желаете убежать от недовольства, верно? Жить с той болью, без того, чтобы пробовать убегать от нее или изменять ее, означает проникнуть в глубины недовольства. Пока мы пробуем добраться до чего-нибудь или быть кем-то, обязательно будет боль конфликта, и тогда, вызвав эту боль, мы хотим убежать от нее, и мы убегаем с помощью разных видов деятельности. Объединиться с недовольством, остаться с ним и быть его частью без наблюдателя, вынуждающего его вписаться в общепринятые виды удовлетворения или принятия его как неизбежного, значит позволить тому, что не имеет никакой противоположности, никакого секунданта, возникнуть.

«Я слежу за тем, что вы говорите, но я боролась с недовольством так много лет, что для меня теперь очень трудно быть его частью».

Чем больше вы боретесь с привычкой, тем больше жизни ей придаете. Привычка — это мертвая вещь, не боритесь с ней, не сопротивляйтесь ей. Но с восприятием сути недовольства прошлое потеряет значение. Хотя это и болезненно, но быть недовольным изумительно, вместо того, чтобы душить это пламя знанием, традицией, надеждой, достижением. Мы забываемся в таинстве достижения человека, в таинстве церкви или реактивного самолета. И опять же, все это поверхностно, пусто и приводит к разрушению и нищете. Есть тайна, которая вне способностей и силы ума. Вы не может разыскать или пригласить ее, она должно прийти без спроса, и с нею приходит благословение для человека.

Переживание блаженства

Это был очень жаркий и влажный день. В парке многие люди разлеглись на траве или сидели на скамьях в тени густых деревьев. Они потягивали прохладительные напитки и жадно вдыхали чистый, свежий воздух. Небо было серым, не дуло ни малейшего ветерка, и пары этого огромного механизированного города заполнили воздух. В деревне, должно быть, было прекрасно, поскольку весна только что перешла в лето. На некоторых деревьях только пробивались листья, и по дороге, которая пробегала вдоль широкой, искрящейся реки, распустились всевозможные виды цветов. Глубоко в лесу наверняка стояла та особая тишина, при которой почти можно слышать, как все рождается, а горы, с их глубокими долинами, были синими и приятно пахнущими. Но здесь же, в городе!..

Воображение извращает восприятие того, что есть, и все же, как мы гордимся нашим воображением и предположением. Предполагающий ум с его запутанными мыслями не способен к фундаментальному преобразованию, это не революционный ум. Он приодел себя в то, что должно быть, и следует за образцом его собственных ограниченных и замкнутых проекций. Хорошее не в том, что должно быть, оно находится в понимании того, что есть. Воображение мешает восприятию того, что есть, так же как и сравнение. Ум должен остановить воображение и предположение, чтобы была реальность.

Он был весьма молод, но у него была семья. Он был деловым человеком, как предполагали. Он выглядел очень взволнованным и несчастным и жаждал что-то рассказать.

«Некоторое время назад у меня было самое замечательное переживание, и, так как я никогда прежде не говорил об этом с кем-то, мне интересно, смогу ли я объяснить это вам. Я надеюсь, что смогу, поскольку я не могу пойти к кому-либо еще. Это было переживание, которое привело в полный восторг мое сердце, но оно прошло, и теперь у меня осталась лишь пустая память о нем. Возможно, вы сможете помочь мне вернуть его. Я расскажу вам настолько подробно, как смогу, каково было то благословение. Я читал о таких вещах, но это были всегда пустые слова и воздействовали только на мои чувства, но то, что случилось со мной, было вне всякой мысли, вне воображения и желания, а теперь я потерял это. Пожалуйста, помогите мне вернуть это». Он сделал паузу на мгновение, а затем продолжил.

«Однажды утром я проснулся очень рано, город все еще спал, и шум его еще не начался. Я почувствовал, что мне надо выйти, так что я быстро оделся и спустился на улицу. Даже грузовик с молоком еще не был на своем маршруте. Это было ранней весной, и небо было бледно-голубым. У меня было сильное чувство, что я должен пойти к парку, на милю или около того. С того момента, как я вышел из моей передней двери, у меня было странное чувство легкости, как если бы я шел по воздуху. Здание напротив, серый многоквартирный дом, потеряло все свое уродство, сами кирпичи казались живыми и понятными. Любой небольшой предмет, который обычно бы я никогда не заметил, казалось, имел в себе необычайное качество, и удивительно, но все, казалось, было частью меня. Ничто не было отдельно от меня, фактически, „я“ как наблюдатель, как воспринимающий, отсутствовало, если вы понимаете, что я имею в виду. Не было „меня“, отделенного от того дерева, или от той бумажки в грязи, или от птиц, которые кричали друг другу. Это было состояние сознания, которое мне никогда прежде не было известно.

На пути к парку, продолжал он, есть цветочный магазин. Я проходил мимо него сотни раз, и я имел обыкновение глядеть на цветы, когда я проходил. Но в это особое утро я остановился перед ним. Окно из плоского стекла было слегка матовым изнутри из-за высокой температуры и влажности, но это по-настоящему мешало мне наблюдать большое разнообразие цветов. Когда я стоял и смотрел на них, я обнаружил, что улыбаюсь и смеюсь от радости, которую я никогда прежде не испытывал. Те цветы говорили со мной, и я говорил с ними, я был среди них, и они были частью меня. Из-за моего рассказа у вас может создаться впечатление, что я был в истерике, что моя крыша слегка поехала, но это было не так. Я очень тщательно оделся и осознавал, что одет в чистые вещи, как смотрел на свои часы, как видел названия магазинов, включая магазин моего портного, и как читал названия заглавий книг в книжном магазине. Все было живым, и я любил все. Я был ароматом тех цветов, но не было «меня», который нюхал цветы, если вы знаете, что я подразумеваю. Не было никакого разделения между ними и мной. Тот цветочный магазин был фантастически оживлен цветами, и красота всего этого, должно быть, была ошеломляющей, так как время и его измерение прекратило существовать. Я, должно быть, простоял там в течение более, чем двадцати минут, но я ручаюсь, у меня не было никакого чувства времени. Я едва мог оторваться от тех цветов. Мир борьбы, боли и печали был рядом, и все же его не было. Понимаете, в том состоянии слова не имеют никакого значения. Слова описывают, разделяют, сравнивают, но в том состоянии никаких слов не было. «Я» не переживало, было только то состояние, то переживание. Время остановилось, не было прошлого, настоящего или будущего. Было только — о, я не знаю, как выразить это словами, но это не имеет значения. Это было присутствие — нет, не то слово. Это было, как если бы земля со всем, что в ней и на ней, была в состоянии благословения, и я, идущий к парку, был частью этого. Когда я притащился к парку, я был абсолютно очарован красотой тех знакомых деревьев. От бледно-желтых до почти черно-зеленых листья танцевали с жизнью. Каждый листочек выделялся отдельно, и целостное богатство земли было в единственном листе. Я осознавал, что мое сердце быстро билось, у меня очень здоровое сердце, но я едва мог дышать, когда я вошел в парк, и я думал, что свалюсь в обморок. Я сел на скамью, и по моим щекам покатились слезы. Стояла тишина, которая была совершенно невыносимой, но та тишина все очищала от боли и горя. Когда я прошел глубже в парк, в воздухе заиграла музыка. Я удивился, так как поблизости не было дома, и никто не будет слушать радио в парке в тот утренний час. Музыка была частью всего этого. Все совершенство, все сострадание мира было в том парке, и там был господь.

Я не богослов и не очень-то набожный человек, — продолжил он. — Я побывал дюжину раз или около того внутри церкви, но она никогда не значила что-нибудь для меня. Я не перевариваю всю ту ерунду, которая происходит в церквях. Но в том парке было бытие, если можно применить такое слово, в котором все жило и имели свое бытие. Мои ноги затряслись, и я был вынужден присесть снова, облокотившись спиной о дерево. Ствол был живым существом, каким был я, и я был частью того дерева, частью того бытия, частью мира. Наверное, я упал в обморок. Это все было слишком для меня: яркие, живые цвета, листья, камни, цветы, невероятная красота во всем. И на всем было благословение…

Когда я пришел в себя, солнце взошло. Обычно мне требуется приблизительно двадцать минут, чтобы пройти к парку, но прошло почти два часа, как я вышел из дома. Физически, казалось, у меня не было сил, чтобы вернуться назад. Так что я сидел там, собираясь с силами и не осмеливаясь думать. Когда я медленно шел домой, все то переживание было полностью со мной, оно продолжалось два дня и исчезло так же внезапно, как и возникло. Тогда начались мои пытки. Я и близко не подходил к моему офису в течение недели. Я хочу опять вернуть это странное переживание жизни. Я хотел жить раз и навсегда в том блаженном мире. Весь это произошло два года назад. Я серьезно подумывал о том, чтобы отказаться от всего и удалиться в какой-нибудь укромный угол мира, но я знаю в глубине души, что таким образом не смогу вернуть это. Никакой монастырь не сможет дать мне то переживание, не сможет и освещенная свечами церковь, которая только имеет дело со смертью и темнотой. Я раздумывал над тем, не отправиться ли мне в Индию, но эту мысль я также отбросил. Тогда я попробовал определенный наркотик, он делает все более ярким и так далее, но наркотик — это не то, что я хочу. Это дешевый путь к переживанию, это обман, а не реальная вещь».

Так что я здесь, — закончил он. — Я бы отдал все, свою жизнь и все имущество, чтобы жить снова в том мире. Что же делать?»

Это пришло к вам, сэр, незванно. Вы никогда это не искали. Пока вы ищете это, вам никогда не иметь это. Само желание жить снова в том экстатическом состоянии предотвращает новое, свежее переживание блаженства. Вы понимаете, что случилось: вы имели тот опыт, и теперь вы живете мертвой памятью о дне вчерашнем. То, что было, мешает новому.

«Вы хотите сказать, что я должен избавиться и забыть все то, что было, и продолжать жить своей глупой жизнью, умирая от голода внутри изо дня в день?»

Если вы не будете оглядываться назад и просить больше, что является трудной задачей, тогда, возможно, то самое, над которым вы не имеете никакого контроля, может действовать, как оно пожелает. Жадность, даже по отношению к возвышенному, порождает печаль, побуждение к большему открывает дверь для времени. То блаженство нельзя купить с помощью какой-либо жертвы, какой-либо добродетели, какого-либо наркотика. Это не награда, не результат. Это приходит, когда пожелает, не ищите его.

«Но было ли то переживание реальным, было ли оно наивысшим?»

Мы хотим, чтобы другие подтвердили, уверили нас в том, что было, и таким образом что находим в этом защиту. Стать уверенным или убежденным в том, что было, даже если это было реально, означает усилить нереальное и порождать иллюзию. Переносить в настоящее то, что является прошлым, неважно, радостным или болезненным, означает предотвращать реальное. Реальность не имеет никакого продолжения. Она есть от мгновения до мгновения, бесконечная и неизмеримая.

Политик, который хотел делать добро

В течение ночи шел дождь, и ароматная земля была все еще влажной. Тропа уводила от реки в гущу древних деревьев и манговых рощ. Это была тропа паломничества, утоптанная тысячами, поскольку считалось традицией в течение более, чем двадцати веков, что все хорошие паломники должны пройти по той тропе. Но это не было подходящее время года для паломников, и тем особым утром только сельские жители шли по ней. В своих забавных цветных одеждах, с солнцем позади себя и с грузом сена, овощей и дров на своих головах, они создавали красивое зрелище. Шли они с изяществом и достоинством, смеясь и разговаривая о делах в деревне. По обеим сторонам тропы простирались, насколько было видно глазу, зеленые, засаженные поля озимой пшеницы, с широкими кусками земли гороха и других овощей для рынка. Это было прекрасное утро, с ясным синим небом, и на земле царила благодать. Земля была живым существом, изобилующим, щедрым и священным. Это не было священностью искусственных вещей, храмов, священников и книг, это была красота полного умиротворения и полной тишины. Каждый купался в ней, деревья, трава, и большой бык были частью нее, дети, играющие в пыли, осознали ее, хотя они не знали ее. Это не было мимолетным явлением, это было без начала и без окончания.

Он был политиком и хотел делать добро. Сам он отличался от других политических деятелей, говорил он, поскольку его беспокоило благосостояние людей, их нужды, здоровье и процветание. Конечно, он был амбициозен, но кто не был? Амбиция помогала ему быть более активным, а без нее он бы обленился, был бы неспособен делать много хорошего для других. Он хотел стать членом кабинета и преуспевал на пути к этому, и, когда добрался туда, то увидел, что его идеи выполнялись. Он путешествовал по всему миру, посещая различные страны и изучая системы различных правительств, и после тщательного раздумья он был способен разработать план, который действительно принесет пользу его стране.

«Но теперь я не знаю, смогу ли я довести его до конца, — сказал он с явной болью. — Понимаете, в последнее время мне не очень хорошо. Доктора говорят, что я должен успокоиться, и мне, вероятно, придется лечь на очень серьезную операцию. Но я не могу заставить себя смириться с этой ситуацией».

Если можно спросить, что мешает вам относиться к этому легко?

«Я отказываюсь смириться с перспективой быть инвалидом в течение оставшейся части моей жизни и неспособным делать то, что я хочу делать. Я знаю, по крайней мере на словах, что я не могу поддерживать на высоком уровне неопределенное время тот темп, к которому я привык, но если меня положат, то мой план никогда не сможет завершиться. Естественно, есть другие честолюбивые люди, и это вопрос жестокой конкуренции. Я побывал на нескольких из ваших встреч, так что я подумал, а не прийти ли мне и не поговорить ли с вами».

Ваша проблема, сэр, из-за расстройства? Существует возможность длительной болезни со ухудшением полноценности и снижением популярности, и вы находите, что не можете признать это, потому что жизнь была бы крайне бесполезной без завершения ваших планов, так ли это?

«Как я сказал, я столь же честолюбив, как рядом стоящий человек, но я к тому же хочу делать добро. С другой стороны, я действительно весьма болен, и я просто не могу принять эту болезнь, таким образом во мне происходит ожесточенный конфликт, который, как я вполне осознаю, делает меня более болезненным. Есть также и другой страх, не из-за моей семьи, в которой все хорошо обеспечены, а страх чего-то, что я никогда не был способен описать в словах, даже самому себе».

Вы подразумеваете страх смерти?

«Да, думаю, что он, или, скорее, уход из жизни, не выполнив то, что я намеревался сделать. Вероятно это мое самое большое опасение, и я не знаю, как успокоить его».

Эта болезнь полностью помешает вашим политическим действиям?

«Вы знаете, как это случается. Если я не нахожусь в центре событий, я буду забыт, и у моих планов не будет никакого шанса. Это будет фактически означать уход из политики, а я не желаю так поступать».

И так, вы можете либо добровольно и легко принять факт, что вы должны уйти, или одинаково счастливо продолжать выполнять вашу политическую работу, зная серьезную природу вашей болезни. В любом случае, болезнь может сорвать ваши намерения. Жизнь очень странная штука, не так ли? Если позволите предложить, почему бы не принимать неизбежное без горечи? Если присутствует цинизм или горечь, ваш ум будет ухудшать болезнь.

«Я полностью осознаю все это, и все же не могу принять с наименьшим счастьем, как вы предлагаете, мое физическое состояние.

Я мог бы, возможно, продолжить немного свою политическую работу, но этого недостаточно».

Вы считаете, что завершение вашего намерения делать добро — это единственный способ жизни для вас, и что только с помощью вас и ваших наработок ваша страна будете спасена? Вы — центр всего, как предполагается, делаемого добра, не так ли? В действительности же вы глубоко заинтересованы не в процветании людей, а в добре, проявленном через вас. Важны вы, а не процветание людей. Вы так отождествили себя с вашими планами и с так называемым процветанием людей, что вы принимаете ваше собственное исполнение за их счастье. Возможно, ваши планы превосходны, и они, с помощью какого-то счастливого случая смогут принести добро людям. Но вам хочется, чтобы ваше имя было отождествлено с этим добром. Жизнь странна, болезнь охватила вас, и вам мешают в продвижении вашего имени и вашей значимости. Именно это вызывает конфликт внутри вас, а не беспокойство о том, что людям нельзя будет помочь. Если бы вы любили людей и не баловались простым запудриванием мозгов, это бы оказало собственное непосредственное влияние, что принесло бы существенную помощь. Но вы не любите людей, они просто инструменты вашей амбиции и вашего тщеславия. Творение добра находится на пути к вашей собственной славе. Надеюсь, вы не возражаете, что я все это высказываю?

«Я по-настоящему счастлив, что вы выразили так открыто то, что глубоко скрыто в моем сердце, и мне стало лучше от этого. Я, так или иначе, чувствовал все это, но никогда не разрешил себе столкнуться с этим напрямую. Это огромное облегчение услышать, как об этом так открыто заявлено, и надеюсь, что я теперь буду понимать и успокаивать свой конфликт. Я посмотрю, как все обернется, но я уже чувствую себя немного более отстраненным от моих неприятностей и надежд. Но, сэр, как насчет смерти?»

Эта проблема более сложна, и она потребует глубокого понимания, правильно? Вы можете дать разумное объяснение смерти, говоря, что все живое умирает, что свежий зеленый весенний лист сдувает осенью и так далее. Вы можете рассуждать и находить объяснения смерти или пробовать победить с помощью воли страх смерти, или найти веру как замену этого страха. Но все это остается еще действием ума. И так называемая интуиция по поводу правды о перевоплощении или жизни после смерти может быть просто желанием выжить. Все эти рассуждения, интуиции, объяснения, находятся в пределах области мышления, не так ли? Они все являются действиями мысли, чтобы преодолеть страх смерти, но страх смерти нельзя так банально победить. Желание индивидуума выжить через нацию, через семью, через имя и идею или через верования является все еще страстным стремлением его собственного продолжения, не так ли? Именно это стремление, с его сложными сопротивлениями и надеждами, должно добровольно, легко и счастливо завершиться. Нужно умирать каждый день для всех воспоминаний, опытов, знаний и надежд. Накопленные удовольствия и раскаяния, приобретенные добродетели должны прекращаться от мгновения до мгновения. Это не просто слова, а подтверждение действительности. То, что продолжается, никогда не сможет познать блаженство неизведанного. Не накапливать, а умирать каждый день, каждую минуту, вот что такое бесконечное бытие. Пока существует побуждение довести до конца с его конфликтами, всегда будет страх смерти.

Конкуренция как способ жизни

На дороге расположились обезьяны, а по середине дороги обезьяна-малышка играла с собственным хвостом, за ней присматривала мать. Они все хорошо осознали, что кто-то там был, на безопасном расстоянии. Взрослые самцы были крупными, тяжелыми и довольно злобными, и большинство других обезьян избегало их. Они все ели какие-то ягоды, которые упали на дорогу с большого, тенистого дерева с толстыми листьями. Недавние дожди наполнили реку, и поток под узким мостом был булькающим. Обезьяны избегали воды и луж на дороге, и когда появился автомобиль, разбрызгивая грязь, когда он шел, они через секунду отошли от дороги, а мать взяла с собой малыша. Некоторые залезли на дерево, а другие спустились к берегу по каждой стороне дороги, но вернулись назад на нее, как только автомобиль умчался. Теперь они весьма привыкли к человеческому присутствию. Они были столь же беспокойны, как человеческий ум, и склонны ко всем видам уловок.

Рисовые поля с обеих сторон дороги были сочны, искрясь зеленью на согревающем солнце, а на фоне голубизны за рисовыми полями птицы были белыми и медленно летающими. Длинная, коричневатая змея выползла из воды и отдыхала на солнце. Блестяще-синий зимородок спустился на мост и готовился к следующему нырянию. Это было прекрасное утро, не слишком жаркое, и уединенные пальмы, разбросанные по полям, говорили о многом. Между зелеными полями и синими холмами была общность, песня. Время, казалось, проходило так быстро. В синем небе кружились коршуны, иногда они присаживались на ветки, чтобы почистить свои перья, а затем снова взлетали, крича и кружась. Парило также несколько орлов, с белыми шеями и золотисто-коричневыми крыльями и телами. Среди недавно выросшей травы бегали большие красные муравьи, они резкими рывками двигались вперед, внезапно останавливались, а затем разбегались в противоположном направлении. Жизнь была настолько насыщена, настолько изобильна и незаметна, что, возможно, и было именно то, чего все эти живые существа, большие и малые, хотели.

Молодой вол с колокольчиками вокруг его шеи тянул легкую телегу, которая была изящно сделана. Ее два больших колеса были соединены тонким стальным бруском, на котором была установлена деревянная платформа. На этой платформе сидел мужчина, гордящийся быстро несущимся волом и ездой. Вол, крепкий и в то же время стройный, придавал ему важность, теперь каждый смотрел бы на него, как делали проходившие сельские жители. Они останавливались, смотрели восхищенными глазами, делали комментарии и шли дальше. Как гордо и ровно сидел мужчина, смотря прямо вперед! Гордость по отношению ли к незначительным, или к большим достижениям является по существу одинаковой. То, что человек делает и что он имеет, придает ему важность и престиж, но человек сам по себе, как существо вообще, кажется, вообще едва имеет какое-либо значение.

Он пришел с двумя своими друзьями. Каждый из них имел хорошую степень колледжа, и у них все было хорошо, говорили они, в их различных профессиях. Они были женаты и имели детей, и казались довольными жизнью, но все же что-то их тревожило.

«Если можно, — сказал он, — я хотел бы задать вопрос, чтобы начать разматывать этот клубок. Это не праздный вопрос, и он несколько тревожил меня с тех пор, как я услышал вас несколько вечеров назад. Помимо других вещей вы сказали, что соревнование и амбиции — это разрушительные побуждения, которые человек должен понять и таким образом освободиться, если он хочет жить в мирном обществе. Но не является ли борьба и противоречие частью самой природы существования?»

Общество, как оно устроено в настоящем, основано на амбиции и конфликте, и почти каждый принимает этот факт как неизбежный. Индивидуум находится в зависимости от его неизбежности, через образование, через различные формы внешнего и внутреннего принуждения, его заставляют быть конкурентоспособным. Если он хочет вписаться в это общество вообще, он должен принять условия, которые оно устанавливает, иначе он переживает довольно тяжелые времена. Мы, кажется, думаем, что нам надо вписаться в это общество, но почему мы должны?

«Если мы не сделаем это, мы скатимся на дно».

Интересно, случилось бы это, если бы мы увидели целостное значение проблемы? Мы могли бы и не жить согласно обычному образцу, но жили бы творчески и счастливо, с совершенно иной перспективой. К такому состоянию нельзя прийти, если мы принимаем существующий социальный образец как неизбежный. Но вернемся к вашей точке зрения: действительно ли амбиция, соревнование и конфликт составляют предопределенный и неизбежный путь жизни? Вы, очевидно, предполагаете, что да. Теперь давайте начнем оттуда. Почему вы принимаете этот основанный на конкуренции путь жизни как единственный процесс существования?

«Я конкурентоспособен и амбициозен, как и все вокруг меня. Это факт, который часто доставляет мне удовольствие, а иногда причиняет боль, но я просто принимаю его без сопротивления, потому что я не знаю какого-либо другого жизненного пути, и, даже если б знал, наверняка я боялся бы попробовать его. На мне большая ответственность, и я бы серьезно беспокоился о будущем моих детей, если бы я покончил с обычными мыслями и привычками в жизни».

Вы можете быть ответственны за других, сэр, но нет ли на вас также ответственности за то, чтобы создать мир на планете? Не может быть никакого мира, никакого длительного счастья для человека, пока мы — индивидуум, группа и нация — принимаем это основанное на конкуренции существование как неизбежное. Конкурентоспособность, амбиция подразумевает конфликт внутри и снаружи, не так ли? Амбициозный человек — это не мирный человек, хотя он может говорить о мире и братстве. Политик никогда не сможет привнести в мир умиротворение, не могут и те, кто принадлежит любой организованной вере, поскольку они все отвечали условиям мира лидеров, спасителей, руководителей и примеров. И когда вы следуете за другим, вы ищете удовлетворения вашей собственной амбиции либо в этом мире, либо в мире воображения, либо в так называемом духовном мире. Конкурентоспособность, амбиция подразумевает конфликт, верно?

«Я понимаю это, но что же делать? Оказавшись пойманным в этих сетях соревнования, как выбраться из них? И даже если удастся выбраться из них, какая гарантия, что между человеком и человеком будет мир? Пока все из нас не поймут суть проблемы одновременно, восприятие той сути одним или двумя вообще не будет иметь никакой ценности».

Вы хотите знать, как выбраться из этих сетей конфликта, удовлетворения расстройства. Сам вопрос «как?» подразумевает, что вы хотите быть уверенным, что ваша попытка не окажется напрасной. Вы все еще хотите преуспеть, только на ином уровне. Вы не видите, что всякая амбиция, всякое желание успеха в любом направлении создает конфликт, как внутренний, так и внешний. «Как?» является путем амбиции и конфликта, и этот самый вопрос мешает вам наблюдать суть проблемы. «Как?» — это лестница к дальнейшему успеху. Но сейчас мы не мыслим понятиями успеха или неудачи, скорее, понятиями устранения конфликта. И разве из этого следует, что без конфликта застой неизбежен? Конечно, мир возникает не благодаря мерам предосторожности, санкциям и гарантиям, а тогда, когда нет вас, вас, который является действующим лицом конфликта, с вашими амбициями и расстройствами.

Другая ваша точка зрения, сэр, что все должны понять суть этой проблемы одновременно, является очевидной невозможностью. Но для вас возможно понять это, и когда вы так сделаете, та суть, которую вы поймете и которая приносит свободу, повлияет на других. Это должно начаться с вас, поскольку вы — это мир, так же как и другой.

Амбиция порождает посредственность ума и сердца, амбиция поверхностна, так как она постоянно стремится к результату. Человек, который хочет быть святым или успешным политиком, или крупным руководителем, заинтересован в личном достижении. Отождествленное ли с идеей, нацией, или системой, религиозной или экономической, побуждение быть успешным укрепляет эго, «я», чья структура хрупкая, поверхностная и ограниченная. Все это является довольно очевидным, если приглядеться к этому, верно?