Царица Савская

— А вам куда надо?

— В Стокгольм, конечно, — отвечаю я. — Куда же вы думали я еду?

— Да, но этот поезд — на Кальмар, слышите, этот поезд идёт в Кальмар, — говорит он сердито.

Что же, этого я не знал, но, во всяком случае, с его стороны было жалким педантством цепляться за подобные пустяки. Он, наверно, поступал так, потому что я норвежец, из политической враждебности. Этого я ему не забуду.

— Да, но что же нам теперь делать? — спрашиваю я.

— Вы сделаете вот что… Да вам куда же, собственно, надо? По этой линии вы в Стокгольм не попадёте.

— Хорошо, тогда я поеду в Кальмар — я, собственно, и имел в виду Кальмар, — отвечаю я. — Стокгольм, собственно, меня никогда не привлекал; не могу сказать, что я стал бы занимать деньги, чтобы туда вернуться. — Эта проклятая Царица едет, значит, в Кальмар, и там будет конец моим мучениям.

— Тогда вы заплатите мне до Гемлы, и сорок эре доплаты, — говорит кондуктор. — А в Гемле вам придётся взять билет до Кальмара.

— Но я только что заплатил сто восемнадцать крон, — возразил я. Но я всё же заплатил, и ещё эти сорок эре, — это выходит одна крона и шестьдесят эре дополнительно. Но терпению моему пришёл конец, в Гемле я стремглав вбегаю на станцию и кричу в окошко кассы:

— Как далеко я могу проехать по этой линии?

— Как далеко? До Кальмара, — отвечают мне.

— Не могу ли я проехать дальше, разве невозможно проехать ещё хоть немного дальше?

— Совершенно невозможно. Дальше — Балтийское море.

— Хорошо, билет до Кальмара!

— Какого класса?

Он спрашивает, какого класса! Этот человек явно не знал меня, ничего не читал из того, что я написал, Я ответил ему так, как он того заслуживал.

— Первого класса! — ответил я.

Я заплатил и занял своё место в поезде.

Наступила ночь. Мой неприятный спутник вытянулся на своём диване и закрыл глаза, молча, не бросив на меня и взгляда. Как мне убить время? Я не мог спать, я вставал каждую минуту, осматривал двери, открывал и закрывал окно, зяб, тяжело вздыхал. Вдобавок мне приходилось каждый раз, когда поезд останавливался, быть настороже из-за этой несчастной Царицы. Я начинал понемногу клясть её.

Наконец-то настало утро. Мой спутник встал и выглянул в окно; затем он сел, совершенно бодрый, и принялся опять читать, по-прежнему не глядя на меня; казалось, его книге не будет конца. Он меня раздражал, я пел, я свистел, чтобы досадить ему, но ему ничто не могло помешать; я от души предпочёл бы вернуться к разговорам о ящуре вместо этого бессловесного важничания.

В конце концов, это стало нестерпимо, я спросил его:

— Позвольте спросить, куда вы едете?

— А, — отвечал он, — тут, недалеко. Это было всё.

— Вчера мы переехали корову, — сказал я.

— Что вы сказал?

— Вчера мы переехали корову.

— Ах, так.

И он снова стал читать.

— Продайте мне эту книгу, — сказал я вне себя.

— Книгу? Нет, — ответил он.

— Не продадите?

— Нет.

Тем дело и кончилось. Он даже не взглянул в мою сторону. Я впал в совершенное уныние от этого упорства. Собственно, и в этом была виновата эта злосчастная Царица — в том, что я встретился с таким человеком, — она поистине доставила мне много неприятностей. Но всё будет забыто, когда я встречусь с ней; ах, как я опишу ей все мои невзгоды, расскажу ей о том художественном очерке, о человеке, который ждал меня в Мальмё и которым я пренебрёг, о моём путешествии, сначала по Стокгольмской линии, потом по Кальмарской, — да, фрёкен! О, я, конечно, произведу на неё впечатление снова. И ни малейшего намека на эти несколько эре, на сто восемнадцать крон.

А поезд идёт.

От скуки я начинаю глазеть в окно. Без конца видишь всё одно и то же: лес, поле, пашни, мелькающие, как в танце, дома, телеграфные столбы вдоль полотна, и на каждой станции — всё те же пустые товарные вагоны, и каждый вагон помечен словом «golfuta»[6]. Что такое «golfuta»? Это не может быть ни номером, ни человеческим именем. Бог знает, может быть, «golfuta» — это большая река в Сконе, или фабричная марка, или даже религиозная секта! Но тут я вспомнил: «golfuta» — это определённая мера веса; если не ошибаюсь, в ней сто тридцать два фунта. И это старых добрых фунтов, почти сто тридцать два фунта в такой «golfuta», такая она тяжёлая…

А поезд идёт.

Как только может этот бессловесный болван сидеть так, час за часом, и читать, читать! Я бы за это время три раза успел прочесть такую книжонку, а он важничает, его прямо распирает от невежества, и он нисколько не стесняется. Его глупость превосходила все границы, и я не мог этого больше выдержать, вытянул шею, посмотрел на него и сказал:

— Что вы сказали?

Он поднял глаза и ошеломлённо уставился на меня.

— В чём дело? — спросил он.

— Что вы сказали?

Он совершенно не мог меня понять.

— Что вам нужно? — спросил он сердито.

— Что мне нужно? А вам что нужно?

— Мне? Мне ничего не нужно.

— И мне ничего.

— Так. Зачем же вы со мной заговариваете?

— Я? Разве я заговаривал с вами?

— Так, — сказал он и в ярости отвернулся.

Мы оба замолчали.

И проходит час за часом; наконец мы свистим перед Кальмаром.

Пришло время, сейчас будет битва! Я провожу рукой по щекам, — конечно, я небрит, всегда со мной так. Что за скверные порядки, когда на всей линии нет станции, где можно было бы побриться, чтобы выглядеть. по-человечески в ответственный момент. Я не требую постоянных парикмахеров на каждой станции, но согласитесь, что это не мелочность — требовать, чтобы хоть на пятьдесят станций был один парикмахер. Таково моё последнее слово.

Тут поезд остановился.

Я тотчас же выхожу, я стою и вижу, что выходит и Царица Савская, но её сразу окружает так много людей, что мне невозможно к ней пробиться. Какой-то молодой человек даже целует её — брат, значит, он здесь живёт, у него здесь дело, это к нему она приехала в гости! Через мгновение подъезжает экипаж, она садится, за ней — ещё двое-трое, и они уезжают.

Я остаюсь стоять. Она уехала перед самым моим носом. Даже не задумалась нисколько. Ну что же, пока делать нечего, а если вдуматься, то я был ей чуть ли не благодарен за то, что она дала мне время побриться и почиститься, прежде чем я предстану перед ней. Теперь надо не терять времени!

В то время как я стою так, ко мне подходит носильщик и предлагает понести мой багаж.

Нет, у меня нет багажа.

Как, совсем нет багажа?

Да, совсем нет багажа, понял он меня теперь?

Но я не мог отделаться от этого человека, он хотел знать, поеду ли я дальше.

Нет, я дальше не поеду.

Я буду здесь жить?

Может быть, некоторое время. Есть ли здесь поблизости гостиница?

А что я тут собираюсь делать? Может быть, я агент или ревизор?

Ещё один, который ничего моего не читал! Нет, я не ревизор.

Кто же я такой?

— Прощайте! — закричал я ему прямо в лицо и пошёл. Этакая навязчивость! Я и сам найду гостиницу, если на то пошло. Однако мне надо было измыслить себе какое-то положение, выдумать дело, которым я якобы занимаюсь; было ясно, что если такой голодранец носильщик столь любопытен, то хозяин гостиницы будет гораздо хуже. Что же я буду делать в Кальмаре — официально, перед Богом и людьми? Какое-нибудь подходящее дело у меня должно быть и для того, чтоб не компрометировать Царицу.

И я отчаянно придумываю, что мне делать в Кальмаре. Даже в то время как я нахожусь под бритвой парикмахера, этот вопрос не даёт мне покоя; ясно одно: мне нельзя показываться в гостинице, пока я это не выясню.

— Есть у вас телефон? — спрашиваю я. Нет, у парикмахера нет телефона.

— Не можете ли вы послать мальчика в ближайшую гостиницу заказать мне комнату? У меня нет времени самому пойти туда, у меня ещё есть дела.

— Да, конечно.

Мальчика посылают.

Я пошёл бродить но улицам, осмотрел церковь, гавань; шёл довольно быстро, из страха, что меня кто-нибудь остановит и спросит, какие дела у меня в Кальмаре. Наконец я зашёл в парк, бросился на скамью и предался размышлениям. Я был один.

Кальмар — что мне надо было в Кальмаре? Название казалось мне знакомым[7], я где-то читал о нём. Бог знает, было ли это что-то политическое, чрезвычайный риксдаг, заключение мира? Я попробовал: Кальмарский мир, мир в Кальмаре, может быть именно об этом я читал? Или это был Кальмарский параграф? Но после минутного размышления я сказал себе, что о Кальмарском параграфе я ничего не читал. Вдруг я вскакиваю, кажется, я нашёл: Кальмарская битва, битва при Кальмаре — так же, как битва при Кальвшинне[8] или битва при Вёрте[9]. Да, теперь я знаю. И я немедленно отправился в гостиницу. Если была битва при Кальмаре, то я буду изучать исторические места, это и будет моим делом; тут находился корабль Нильса Юля[10], там — залетевшие издалека вражеские ядра взрыли землю, словно огород под капусту, там Густав Адольф[11] пал на палубе линейного корабля. И Кольбейн Сильный[12] спросил: «Что это такое громыхнуло?» — «Это Норвегия вырвалась из твоих рук!»*[13] — произнёс Эйнар.

Но когда я подошёл к подъезду гостиницы, я позорно повернул назад и отказался от моей теории относительно битвы. Никогда никакой битвы не было при Кальмаре, битва произошла на копенгагенском рейде![14] И я снова отправляюсь назад, в город. Положение моё рисовалось в мрачных тонах.

Я бродил весь день на голодный желудок. Я был совершенно измучен. К тому же было слишком поздно, чтобы зайти в книжную лавку и купить какие-нибудь книги по данному вопросу, потому что все книжные лавки были закрыты. Наконец я дотащился до человека, зажигавшего фонари.

— Извините, — спрашиваю я вежливо, — что такое произошло в своё время здесь, в Кальмаре?

Человек отвечает только: «Произошло?» — и смотрит на меня.

— Да, — говорю я, — мне так живо помнится, что здесь, в Кальмаре, произошло что-то в своё время. Это представляет значительный исторический интерес, потому мне это и хотелось бы узнать.

Мы стоим друг против друга.

— Где вы живёте? — спрашивает он.

— Я приехал сюда исключительно для того, чтобы изучить это, — продолжаю я. — Мне это стоило порядочно денег, да, мне пришлось даже приплатить крону и шестьдесят эре, кроме ста восемнадцати крон, о которых я уже не говорю. Вы можете спросить кондукторов, если хотите.

— Вы из Норвегии?

— Да, я из Норвегии.

— Вы агент?

Как я ни был утомлён, мне пришлось снова бежать, как можно скорее; ведь я как раз и хотел узнать у этого человека, что я такое. В этом тоже была виновата Царица, во всём была виновата она, и я послал её, мягко выражаясь, к чёрту за её козни. Затем я снова направился в парк. Да, теперь я больше не видел спасения!

Я стою, прислонившись к дереву, проходящие люди начинают на меня смотреть, я не могу больше продолжать так стоять, мне надо тащиться дальше. Спустя три часа я очутился за городом, я осматриваюсь, я один, перед моими глазами возвышается чёрная громада. Я останавливаюсь, чтобы посмотреть на эту громаду, она похожа на гору с церковью на вершине. В то время, как я стою, подходит (человек, я останавливаю его и спрашиваю, что это такое за гора, по географии я её не знаю, хотя я знаю очень много гор.

— Это замок, — отвечает он.

Замок, Кальмарский замок![15] Хотел бы я знать, не там ли произошло всё то, что вертелось у меня в голове.

— Замок, конечно, в самом жалком виде разрушения и запустения по сравнению с прошлым, когда там происходили великие события? — спросил я.

— О нет, управляющий хорошо смотрит за ним, — отвечает человек.

— Кто там сейчас живёт, я хочу сказать, какой король заключён там, в южном флигеле? Вертится у меня на языке, но…

— Ну, там теперь много оружия, мечей, древностей и всяких старых вещей…

Тут мёня сразу осеняет идея: я мог приехать сюда, чтобы осмотреть коллекцию древностей в замке. Если бы у этого человека не было за спиной мешка, я бы бросился ему на шею, и я ясно помню, что осведомился о его жене и детях, прежде чем мы расстались. Около полуночи я, наконец, добрался до гостиницы.

Я нашёл хозяина и сказал, что это я заказывал комнату. Я буду изучать здесь древности, сказал я коротко и серди-то, я даже покупаю старые вещи, чтоб было вам известно, это и есть моё занятие.

Хозяин удовлетворился этим объяснением и повёл меня в мою комнату.

Проходит неделя, полная разочарований и напрасных усилий, целая неделя; Царица Савская не показывается. Я искал её изо дня в день, повсюду, ходил справляться к почтмейстеру, совещался по этому поводу с несколькими полицейскими, исходил парк вдоль и поперёк в часы гуляний, каждый день подходил к витринам фотографов, чтобы посмотреть, не появится ли она там; но всё было напрасно. Я нанял двоих людей, чтобы сторожить день и ночь на вокзале, так что она не могла ускользнуть, и ждал развязки.

Тем временем мне приходилось ежедневно бывать в замке, смотреть собрание древностей; я исписывал большие листы бумаги заметками, считал пятна ржавчины на саблях и сломанных шпорах, заносил в свои записи всё те трудные даты и надписи, которые находил на крышках ларцов и на картинах; да, я даже не поленился отметить мешок перьев, который однажды нашёл среди древностей и который, как оказалось, принадлежал управляющему. Я продолжал свои изыскания с мужеством отчаяния, скрежеща зубами от злости; раз я начал искать Царицу Савскую, я не остановлюсь на полдороге, хотя бы мне грозило при этом стать настоящим исследователем древностей.