Помоги проекту - поделись книгой:
Отец был непреклонным и негодовал, мать плакала и умоляла. Слугу изгнали из королевства. Гаутама сидел в комнате в одиночестве и размышлял, постоянно возвращаясь мыслями к увиденному. Он размышлял о том, что если так много открылось ему во время короткого путешествия — его единственного путешествия, — то сколько несчастий случается на самом деле в этом мире. Он отказался от еды и сидел в тоске и унынии, не зная, что ему делать, как вырваться из дворца, чтобы стать монахом.
Отец всячески старался сделать так, чтобы грусть и беспокойство покинули юного принца. Лучшим музыкантам было приказано постоянно играть, чтобы юноша не мог в тишине предаваться своим мыслям. Фокусники, акробаты и придворные актеры старались как могли. По всему королевству ездили гонцы и собирали во дворец самых прекрасных девушек, которые владели изощренным искусством любви. Это делалось в надежде, что, увлеченный ими, Гаутама позабудет наконец о своем унынии.
Музыканты продолжали играть до тех пор, пока не выбились из сил. Девушки исполняли свои эротические танцы, пока и они не свалились от усталости. Только тут Гаутама обратил на них внимание. Он с ужасом взирал на неуклюжие позы лежащих музыкантов. Потрясенный, он смотрел на побледневших от усталости обнаженных девушек. Когда с их лиц исчез здоровый румянец, косметика казалась до уродливости яркой.
Еще раз он осознал, как скоротечна и преходяща красота, как быстро она исчезает, как грустна и мимолетна жизнь, как кричаще и безвкусно выглядят женщины, когда их танцы подходят к концу. Он решил бежать, решил бежать от всего, что знал, в поисках успокоения, где бы оно ни находилось.
Его отец удвоил, а затем утроил охрану дворца. Мать рыдала в истерике. Его жена — несчастная женщина — потеряла сознание, а все девушки дворца, словно сговорившись, рыдали в одни голос. Маленький сын Гаутамы был еще младенцем и не мог понимать, что происходит вокруг, однако он тоже плакал, глядя на окружающих. Королевские советники беспомощно разводили руками и изливали потоки никому не нужных слов.
Несколько дней Гаутама обдумывал план будущего побега. Охранники во дворце хорошо его знали. Однако люди в королевстве не знали его вообще, потому что он редко покидал дворец. Наконец, когда он был на грани отчаяния, разум подсказал ему, что нужно перехитрить лишь нескольких охранников. От одного верного слуги, который был щедро вознагражден и немедленно покинул королевство, он получил старую изорванную одежду, какую носят только нищие. И вот однажды в сумерках, перед тем, как ворота замка должны были закрыться на ночь, он надел эту одежду, взъерошил волосы, испачкал лицо и руки грязью и выбрался за город вместе с толпой нищих, которых выгоняли на ночь.
Он ушел в лес, подальше от основных дорог, подальше от людей. Он очень боялся, что неопытность в повседневной жизни выдаст его. Всю ночь он брел, стараясь добраться до границ отцовского королевства. Он не боялся ни тигров, ни других диких животных, рыщущих в ночи; всю свою жизнь он был настолько огражден от любых тревог, что даже не подозревал о существовании этой опасности.
Тем временем в замке его побег был обнаружен. Было обыскано все здание, все окрестности и парки. Король метался и отдавал распоряжения. Повсюду в готовности стояли вооруженные охранники. Однако поиски не увенчались успехом, и все отправились спать, чтобы с рассветом их продолжить. Король был разгневан не на шутку, о чем можно было судить по воплям и плачу, которые доносились из дворца.
Гаутама пробирался по лесу, по возможности избегая встреч с людьми и не отвечая ни на чьи вопросы. Он питался зернами, ягодами и плодами, а жажду утолял водой из холодных чистых источников. Однако вскоре рассказы о странном бродяге, который ведет себя очень необычно, достигли дворца. Слуги короля отправились на поиски, но не смогли обнаружить беглеца — Гаутама прятался в чащобе, куда всадники на лошадях не могли пробраться.
Отчаявшись, король приказал всем танцовщицам отправиться в лес на поиски Гаутамы и заманить его обратно в замок. Много дней они расхаживали по лесным просекам, стараясь попасться на глаза Гаутаме, и исполняли свои самые соблазнительные танцы. Дойдя в конце концов до границ королевства, Гаутама перестал скрываться.
— Я отправляюсь на поиски духовного мира и никогда не вернусь, — сказал он родным.
Жена пала перед ним, держа ребенка на руках. Но Гаутама не обратил внимания на ее мольбу. Он развернулся и продолжил свой путь».
Индийский Учитель продолжал историю, которую мы знали не хуже его:
— На почве прогнившего индуизма возникла новая религия. Это было учение, которое могло вселить надежду и даровать покой. На этом мы закончим наше занятие и вернемся к разговору о Гаутаме после перерыва. А сейчас все свободны!
Ученики поднялись и, уважительно поклонившись Учителю, вышли из комнаты. Мне же было не до этого. Я обнаружил, что мантия у меня оказалась приклеенной к ране на ноге запекшейся кровью. Учитель вышел, так и не взглянув на меня. Ощущая сильную боль, я сидел и не знал, что мне делать. Вошел старый хромой монах и удивленно посмотрел на меня.
— Я видел, как ушел Учитель и пришел вымыть пол, — сказал он.
— Что с тобой?
Я рассказал ему, как открылась моя большая рана, как из нее потекла кровь, и как я старался «заклеить» ее своей мантией.
— Тс-с! Тс-с! — прошептал старик и убежал так быстро, как только мог на своих больных ногах. Вскоре он вернулся с врачом.
Боль жгла подобно пламени. Казалось, что с меня сдирают кожу.
— Эх, сынок, — сказал врач, — видно, ты родился для неприятностей.
Затем он посмотрел на меня и пробормотал:
— И все-таки, почему некоторые из этих Учителей настолько грубы, бесчувственны и ничего не понимают?
Он закрепил у меня на ноге травяной компресс и помог мне подняться.
— Теперь тебе будет лучше. Я дам тебе новую мантию, а эту выброшу.
— О! Господин врач! — воскликнул я испуганно, а колени у меня затряслись от страха. — Я не могу надеть новую мантию, потому что все тогда будут думать, что я новичок, который был совсем недавно принят в монастырь. Лучше уж я оставлю себе эту.
Старый врач засмеялся и сказал:
— Пошли со мной, мой мальчик, пошли. Вместе придумаем, что нам сделать, чтобы справиться с этим затруднением.
Вместе мы прошли по коридору туда, где находился кабинет врача. Столы, ниши и полки в нем были заполнены травами, порошкообразными минералами и предметами, которых раньше я никогда не видел. Тибетцы обращаются за медицинской помощью только в крайнем случае. Мы никогда не пользуемся аптечками первой необходимости. Во всем мы полагаемся на заботу Природы!
Конечно, мы вправляем вывихнутые суставы и зашиваем глубокие раны. Для этой цели используется хорошо прокипяченный, длинный конский волос. Чтобы зашивать очень глубокие раны, мы используем длинные волокна измочаленного бамбука. Бамбук применяется также в качестве дренажной трубки, которая вставляется в тело, когда требуется отвести гной из внутренних полостей. Чистый, вымытый мох сфагнум способствует заживлению ран, если его использовать в качестве пористого материала для компрессов, применяя вместе с травяными мазями или без них.
Врач отвел меня в ту часть комнаты, которой я сразу не заметил. Из кучи старых и заштопанных мантий он вытащил одну. Она была чистой, в нескольких местах аккуратно зашитой и сильно полинявшей. У меня загорелись глаза, когда я представил себе» что в этой мантии я буду выглядеть как человек, живущий в монастыре уже очень давно. Врач предложил мне раздеться. Я подчинился, и он еще раз осмотрел мои раны.
— Гм! Ты слишком худой. В твоем возрасте следовало бы весить больше. Сколько тебе лет? Я ответил.
— Да? Мне казалось, что ты на три года моложе. Гм! Да
Я выпятил грудь и старался стоять прямее, чтобы выглядеть больше и выше, но ноги не слушались меня. Мантия была слишком велика для меня, и я старался скрыть это.
— Ничего, — сказал врач. — Ты еще немножко подрастешь, и она придется тебе как раз впору. Она твоя. До свидания!
Было время обеда, и поэтому я торопился поесть до начала дневных занятий. Я уже потерял много времени и теперь, придя на кухню, сбивчиво объяснил, что со мной произошло.
— Ешь, ешь, мальчик, — сказал дружелюбный, измазанный сажей повар, щедро наполняя мою чашку.
Солнечный свет вливался в окно. Я стоял, упираясь локтями в оконную раму, ел и выглядывал на улицу. Внизу стоял монах, и я почувствовал непреодолимое желание выплеснуть на него из чашки немного тсампы. Искушение было столь сильным, что я не удержался и подшутил над этим ничего не подозревающим человеком.
— Еще, парень? — спросил повар с некоторым удивлением. — Еще?! Похоже, что ты неделю не ел, или, быть может, ты пытаешься накормить кого-то за окном?
Наверное, я выглядел виновато, потому что он раскатисто рассмеялся и предложил:
— Давай я тебе насыплю в чашку золы?
Мое веселье не могло продолжаться вечно. В чашке больше ничего не было. Внизу же толпа раздраженных монахов вытирала свои испачканные макушки и подозрительно оглядывалась. Один из них даже направился на кухню. Я поспешно выскользнул в коридор и принял самый беззаботный вид. Повернув за угол, я увидел, что мне навстречу направляется возбужденный монах. Он не был уверен, видел ли он снизу именно меня.
— Покажи мне свою чашку, — прорычал он. Приняв как можно более невинный вид, я вытащил чашку из своей мантии и протянул ее для осмотра.
— Что-нибудь не так, сэр? — спросил я, — Это действительно моя чашка.
Монах тщательно обследовал чашку в поисках следов сажи, которые я предусмотрительно удалил. Он уставился на меня с нескрываемым подозрением, а затем, возвращая мне чашку, сказал:
— О! Да ты тот самый калека. Ты не можешь влезть на крышу. Кто-то оттуда сыплет вниз золу. Я поймаю его!
С этими словами он повернулся и бросился туда, где была лестница на крышу. Я глубоко вздохнул и зашагал прочь.
Позади меня раздался смех и голос повара:
— Отлично, мальчик! Тебе бы быть актером. Не бойся. Я тебя не выдам, ведь тогда мне тоже придется отвечать.
Он обогнал меня и поспешно пошел дальше, видимо, торопясь куда-то по делам. Я неохотно продолжил свой путь в класс, где проходили занятия. Оказалось, что я пришел сюда первым. Опираясь на подоконник, я стоял у окна и смотрел наружу. Мне всегда нравилось осматривать окрестности с высоты, видеть нищих у Парго-Калинг и испытывать никогда не проходящий трепет от созерцания ослепительно сверкающих вдали снежных вершин. Я мог проводить часы и дни напролет, не сводя с них глаз.
Вокруг Лхасы горы описывали громадную букву «U» — это были могучие Гималаи, которые образуют главный хребет континента. Часто на досуге я занимал себя тем, что подолгу разглядывал открывающийся вид. Выбеленные стены Поталы подо мной незаметно переходили в настоящую скалу, которая когда-то, много лет назад была вулканом.
Белизна рукотворного сооружения переходила в коричневатую серость горы. Никто не мог сказать, где заканчивалось одно и начиналось другое — так удачно они были сплавлены вместе. Нижние склоны горы были покрыты мелким кустарником. Мы, мальчики, часто играли там, вдали от взрослых. Еще ниже располагались строения деревушки Шо. Здесь находились здания суда, правительственных учреждений, типографии, службы регистрации населения и тюрьмы.
С этих склонов открывался вид на долину, которая походила на оживленную сцену. Паломники приходили сюда по Пути Пилигримов. Они надеялись, что, ступив на эту землю, они получат силу и исцелятся. Иногда они простирались ниц, а затем проползали несколько футов и снова растягивались на земле. Все это, конечно, выглядело весьма причудливо с той высоты, на которой я находился. Какие-то монахи энергично шныряли между домами, — должно быть, прокторы ищут там беглеца. Ламы верхом на лошадях чинно направлялись по своим делам. Настоятель со своей свитой свернул на нашу дорогу и медленно двинулся в сторону главного входа. Группа предсказателей, занятая бойкой торговлей, расхваливала возможности своих гороскопов: «Их благословил сам господин Настоятель. Они обязательно принесут вам удачу!»
Мое внимание привлекла зелень ив у придорожного пруда. Легкий ветерок мягко раскачивал ветви. Вода отражала проносящиеся облака и меняла цвет всякий раз, когда мимо проходил пешеход. Один предсказатель обосновался на берегу этого пруда. Он утверждал, что может «читать будущее своих клиентов в священной воде у подножия Поталы». Торговля и вправду шла бойко!
Вокруг Парго-Калинг толпились люди. Повсюду были воздвигнуты небольшие прилавки, и с них странствующие торговцы продавали пищу и сладости паломникам. Один из лотков был завален разнообразными амулетами и очаровательными шкатулками. Бирюза и золотые орнаменты ярко сверкали в лучах солнца. Бородатые индийцы с блестящими глазами бродили вокруг в ярких тюрбанах, выискивая дешевые товары и стараясь выторговать себе побольше сувениров.
Напротив возвышался монастырь Чакпори — Железная Гора. Он был немного выше Поталы, но зато не так богато украшен и не так основательно застроен. Чакпори был строгим на вид, а местами даже серым и мрачным. Чакпори был Чертогом Исцеления, тогда как Потала был Жилищем Богов. За Чакпори искрящиеся и смеющиеся воды Счастливой Реки прокладывали себе путь к Бенгальскому заливу.
Немного прищурившись, я сквозь пелену, застилающую глаза, разглядел лодочника, который перевозил пассажиров на другой берег. Его надувная лодка, сделанная из шкуры яка, всегда завораживала меня, и мне иногда начинало казаться, что намного лучше быть лодочником, чем малолетним послушником в большом монастыре. Однако у меня не было никаких шансов стать лодочником. Это я прекрасно знал. Сначала мне надо было покончить со своей учебой. И вообще, разве кто-нибудь слышал о монахе, который стал лодочником?
По левую сторону отраженными солнечными лучами слепили глаза золотые купола Йо-Канга — одного из соборов в Лхасе. Я смотрел на Счастливую Реку, которая протекала по болотистой долине и мерцала сквозь ивовые заросли, ласково журча под прекрасным Бирюзовым Мостом. Мой взгляд легко скользил по этой мерцающей серебряной полоске, которая вдалеке уменьшалась, неся свои воды по плоским низинам.
День был оживленным. Высунувшись из окна и рискуя выпасть, я увидел еще нескольких торговцев, бредущих сюда по высокогорным тропам. Очевидно, они пришли сюда из Дрепунга. Я хотел разглядеть их получше, однако вскоре они скрылись из виду. Я вспомнил, что вот-вот должны начаться занятия.
Склоны гор были усеяны монастырями. Одни монастыри были большими и находились на полном самообеспечении. Другие же были маленькими и казались прилипшими к склонам крутых скал. Самые крохотные были расположены в труднодоступных местах и служили приютом для монахов, отказавшихся от мира и решивших провести остаток жизни, затворившись в кельях.
Неужели это так хорошо, — всегда недоумевал я, — быть полностью отрезанным от мира? Неужели кому-то будет легче от того, что молодой здоровый мужчина укрывается от всех, чтобы провести около сорока лет в полной темноте и абсолютной тишине? Почему для того, чтобы разорвать оковы плоти, нужно медитировать всю жизнь вдали от людей? Как странно, что эти люди добровольно лишают себя возможности постранствовать, поговорить с друзьями и едят всего лишь раз в несколько дней.
Глава 3
Ожидание Наставника
Я думал о своем Наставнике, ламе Мингьяре Дондупе, который неожиданно был вынужден уехать в далекий Пари. Я думал о всех тех проблемах, которые появились у меня в его отсутствие, и о том, что только он одни может мне помочь. Однако завтра он уже будет здесь, и тогда я с радостью вернусь в Чакпори. Здесь в Потале было слишком много церемонности, слишком много напыщенности. Да! Множество вопросов тяготило меня, и мне не терпелось узнать на них ответы.
Через некоторое время мое внимание привлек нарастающий шум. Звуки были такими громкими, что мне показалось, будто приближается стадо яков. В класс ворвалась гурьба мальчишек; их игра требовала от них носиться по коридору, подобно якам. Я осторожно пробрался в глубину комнаты и сел, прислонившись к стене, подальше от резвящихся ребят.
С радостными криками, в развевающихся мантиях, они носились по классу и прыгали друг за другом. Вдруг раздалось громкое «Бум!», сопровождаемое чьим-то сдавленным вздохом. В классе воцарилась мертвая тишина. Все замерли и стали похожи на статуи. Мой испуганный взгляд остановился на Индийском Учителе, который с потрясенным видом сидел на полу, скосив глаза, в которых отразилась растерянность.
— Пришла очередь его чашки и ячменя вывалиться из мантии, — с ликованием подумал я.
Он осторожно пошевелился, а затем, дрожа, поднялся на ноги, ухватился за стену и огляделся по сторонам. Я был единственным, кто сидел и, очевидно, не имел никакого отношения к происходившему. О! Как прекрасно чувствовать, что у тебя совершенно чистая совесть. Я был переполнен сознанием собственной порядочности.
На полу лежал оглушенный и оцепеневший от страха мальчик, который имел неосторожность с разбегу удариться в узкую грудь Индийского Учителя. Из носа мальчика текла кровь, но индиец бесцеремонно пнул его ногой.
— Вставай! — прорычал он.
Нагнувшись, он схватил мальчика за ухо и поднял с пола.
— Неблагодарный, противный, маленький тибетский мерзавец, — кричал он, шлепая мальчика по ушам, — я научу тебя, как нужно относиться к индийским джентльменам! Я выучу тебя йоге, которая умертвит твою плоть и освободит дух!
Я подумал, что нужно будет спросить у Наставника, почему многие из этих великих Учителей ведут себя так жестоко.
Наконец рассвирепевший Учитель перестал колотить мальчишку и сказал:
— Я проведу с вами удлиненный урок. Я покажу вам, что нужно учиться, а не дурачиться. Итак, приступим.
— Однако, господин преподаватель, я здесь совсем ни при чем, я не должен оставаться со всеми, — сказал я.
Индиец повернул ко мне свирепое лицо:
— Ты! Ты здесь хуже всех. То, что ты покалечен и беспомощен, совсем не освобождает тебя от наказания за твои мысли. Ты останешься вместе со всеми!
Он собрал рассыпавшиеся листы. Мне было жалко смотреть, как прекрасная кожаная сумка с ручкой сверху и сверкающей застежкой поцарапалась в результате падения на твердый каменный пол. Индийский Учитель заметил это и прорычал:
— Кто-то дорого заплатит за это. Я потребую возмещения у Настоятеля Поталы.
Он открыл портфель и тщательно осмотрел его содержимое, приводя все в порядок. Через некоторое время он сказал:
— Мы остановились утром на том, что Гаутама отказался от жизни во дворце и решил посвятить себя поискам Истины.
Затем он продолжил начатый рассказ.
«…Гаутама покинул дворец своего отца, находясь в полном смятении. Внезапное открытие перевернуло его мировоззрение. Он увидел болезнь, не зная ничего о болезни. Он увидел смерть, не ведая о том, что это такое. И, наконец, он увидел полную уравновешенность и удовлетворенность. Человек, обладавший таким умиротворенным видом, носил монашескую мантию. Это заставило Гаутаму предположить, что спокойствие и умиротворенность можно приобрести вместе с монашеским одеянием. Поэтому дальнейшие поиски смысла жизни и внутреннего равновесия протекали именно в этом направлении.
Он уходил все дальше и дальше от королевства, которым правил его отец, надеясь встретить где-нибудь просвещенных монахов и всезнающих отшельников. Через некоторое время он обучился у лучших Учителей всему, что они могли ему дать. Заканчивая обучение у очередного Учителя, он в поисках нового знания отправлялся дальше. Он желал обрести самый драгоценный дар на земле — душевное спокойствие и умиротворение.
Гаутама был очень способным учеником. Он не был обделен талантами, однако больше всего он отличался от других тем, что обладал ясным сознанием. Он был способен воспринимать информацию и упорядочивать ее, отбрасывая все бесполезное и оставляя лишь суть, на основе которой можно было сделать полезный вывод.
Один из великих Учителей, пораженный проницательностью ума Гаутамы, предложил ему стать наставником младших учеников. Но Гаутаме это было чуждо. Он считал, что не сможет никого обучать, пока сам не достигнет полного понимания. Как он может учить других, если сам еще не нашел Истины? Он изучил пророчества и комментарии к пророчествам, но все это дало ему лишь некоторое спокойствие, тогда как осталось множество других вопросов и проблем, не ответив на которые, Гаутама не мог считать свой поиск законченным. Поэтому он отправился дальше.
Гаутама был одержим; это был человек с пылающей душой, которая не давала ему покоя, постоянно побуждая его к поиску знаний, поиску Истины. Однажды один отшельник убедил его, что только аскетическая жизнь может принести успокоение. Гаутама радостно ухватился за эту идею. Долгое время он жил, забыв о материальном мире, о мирских удовольствиях, жил только поиском смысла самой жизни. С каждым днем он заставлял себя есть все меньше и меньше и, как гласит предание, в конце концов был способен обходится одним зернышком риса в день.
Он проводил все свое время в глубочайшей медитации, оставаясь неподвижным в тени смоковницы. Жесткая диета подорвала его здоровье, он был изможден голодом и недостатком элементарной заботы о себе. Долгое время он находился на грани смерти, но просветление не приходило к нему. Он все еще не знал секрета успокоения. Он все еще не нашел смысла жизни.
Некоторые друзья собрались вокруг него во время голодания. Им казалось сенсацией то, что этот человек может прожить, питаясь одним зернышком риса в день. Они рассчитывали получить для себя какую-то выгоду от общения с этим выдающимся человеком. Однако все эти друзья бесславно покинули его в нужде. Один за другим они бросили Гаутаму погибать от голода, отправившись на поиски новых сенсаций. Гаутама же снова остался один, освободившись от этих ненадежных друзей, от всех своих последователей. Он по-прежнему продолжал размышлять о смысле жизни.
В жизни Гаутамы наступил поворотный момент. Многие годы он практиковал йогу, которая умерщвляла плоть и освобождала дух от оков тела. Но сейчас эта йога была бесполезной для него. Она была лишь средством для управления непослушным телом и не способствовала духовному развитию. Гаутама понял также бесполезность продолжения аскетической жизни. Аскетическая жизнь могла привести лишь к смерти, оставив неразрешенными вопросы, которые не давали ему покоя.
Его дух был озарен тем, что открылось ему при выходе на астральный план во время медитации. Он достиг просветления и помнил все, что увидел в астральном мире. Теперь он был освобожден от несчастий, сопровождающих земную жизнь, освобожден от возвращения на Землю в нескончаемом круговороте рождения, становления и смерти. Он обрел знание о причинах человеческих страданий, об их природе. Он понял, как прекратить эти страдания.
С этого момента Гаутама стал пробудившимся Гаутамой, или Буддой Гаутамой. Он задумался снова. Ему хотелось понять, что делать дальше. Раньше он страдал и учился сам. Должен ли он теперь учить других, или нужно позволить им самим найти ответ с помощью тех средств, которые он использовал? Он сомневался, поверит ли кто-нибудь в реальность того переживания, которое так сильно потрясло его. В конце концов он решил, что единственный приемлемый для просветленного образ жизни — это помогать другим, рассказывая им о просветлении, которое низошло на него.
Поднявшись на ноги и взяв с собой немного пищи и воды, он отправился в путь к Бенаресу. Там он надеялся найти пятерых своих последователей, которые оставили его, когда он больше всего нуждался в их помощи.
В результате путешествия, длившегося довольно долго, — ведь Гаутама был еще очень слаб — он наконец попал в Бенарес, где встретил тех, кого искал. Он поговорил с ними и поведал им обо всем, что ему довелось испытать. Его рассказ вошел в историю как «Проповедь о вращении колеса закона».
Он рассказал своим слушателям о причинах и природе страдания. Он также поведал им о том, как избежать страданий, и изложил основы религии, которая известна в наши дни под названием буддизм. Буддизм — это религия для тех, кто ищет пробуждения.
Итак, Гаутама чувствовал голод. Я чувствовал голод тоже! Мне хотелось, чтобы Учитель с пониманием отнесся к этому. Мы никогда не ели вдоволь. У нас никогда не хватало времени на самих себя. Однако голос Учителя продолжал монотонно вещать, тогда как время тянулось нестерпимо долго. Мы были голодными, уставшими, и поэтому нам было трудно понять всю важность того, о чем он говорил.
Мальчик, столкнувшийся с Учителем, сидел недалеко от меня и громко сопел. Его нос был явно поврежден, а возможно, и сломан, но он сидел, стараясь пальцами остановить кровотечение и не дать Учителю повода для новой вспышки гнева. Я не мог понять, почему Учитель ведет себя так. Почему те, в чьей власти проявить милосердие, участие и понимание, поступают как садисты? Я решил, что как только приедет мой Наставник, я постараюсь лучше разобраться в этом вопросе, который не давал мне покоя.
Поделиться книгой: