Помоги проекту - поделись книгой:
Сэр Джеффри недобро улыбнулся. Вот теперь он совсем не был похож на священника – ни капли не похож…
– Я смотрю, Сицилия дурно на тебя повлияла. А может, годы сказываются. Ты раскис. Я бы тоже рад был не убирать его, но без этого не обойтись. Синхронизировать полностью мы не сможем, тебе это известно не хуже меня. И тогда у нас получится, что лейтенант Грей владеет крайне взрывоопасной информацией, более того, эта информация такова, что он может, обладая ею, усомниться в праведности того, что мы делаем. А отсюда – один шаг до предательства. Предательство распиской не профилактируется, ты это знаешь не хуже меня. И лучше пусть мы посмертно вручим лейтенанту Грею крест Виктории – или что-то в этом роде, пусть лучше ты произнесешь прочувствованную речь на его могиле, чем мы получим еще одного предателя. Пошли, у нас еще много дел…
Их машина – черный «Ровер 800», неприметный, хотя и довольно приличный, стояла у самого штаба. Сэр Колин вышел из здания первым и остановился, глядя в мертвенно-бледное лицо водителя.
– Что? – только и смог спросить он.
– Сэр… – на водителя было страшно смотреть, – только что передали по связи. Бомбили Лондон.
Капрал Джордж Стеннис был недоволен. Более того – он был просто взбешен! Неудивительно, что в этом бардаке они потерялись – при таком-то взаимодействии. Верней сказать, при никаком взаимодействии. Карт, обычных карт для ориентирования на местности – и то им не выдали.
Капрал Джордж Стеннис служил в полку Валлийских королевских стрелков. Да, Уэльс находился довольно далеко от Лондона, но тут им просто повезло. Как утопленникам.
Начиналось все довольно нормально. Вчера их батальон в полном составе был переброшен на стрельбище, находящееся всего в сорока километрах от Лондона – для прохождения усиленного курса стрелковой переподготовки с модернизированными винтовками фирмы «BSA». Переподготовка обещала занять не меньше недели – он-то еще, дурак, подумал, что в выходные можно будет запросто получить увольнительную и смотаться в Лондон, дабы узнать, каковы там женщины легкого поведения, да и просто поразвлечься – выпить пива, размяться на боулинге, на игровых автоматах – короче, простые, доступные солдату развлечения. Смотался, называется…
Весь первый день у них ушел на изучение материальной части винтовки. Преподавали двое – инструктор, старший лейтенант по чину, и представитель фирмы-изготовителя – невысокий живчик с длинным носом, поющий соловьем про достоинства уникального оружия. В чем-то он, конечно, был прав – после первой модели любая модернизация уже будет казаться огромным прыжком вперед.
Давайте посчитаем проблемы в первой модели. Тяжелая – чуть ли не наполовину тяжелее русского «АК» – раз, с североамериканской винтовкой вообще лучше не сравнивать. Несмотря на тяжесть, крышка ствольной коробки сделана из алюминия – два. Механизм – мало того, что сложный, трудный для обслуживания, требующий постоянной чистки и смазки, так еще и крайне чувствительный к любому загрязнению – три. Это тебе не русский автомат, в который можно насыпать полную коробку песка – и стрелять. Иногда винтовка и вовсе чудила – просто в любом положении переводчика-предохранителя (в том числе и «безопасно») стреляла одиночными и все. Винтовка стреляет, поставленная на предохранитель, как вам такое нравится? Магазин сложно вставить, а защелка расположена так, что при неосторожном обращении с оружием может произойти случайное нажатие, и он вывалится – четыре. Цевье – толстое, неудобное, из скользящей в руках пластмассы – пять. Вообще, любой сержант-строевик мог говорить про недостатки этой винтовки часами. К достоинствам относили только высокую точность огня и прочный четырехкратный оптический прицел на ней.
Сейчас же – если верить заявлениям фирмы-изготовителя, они привлекли помощь конструкторской группы из САСШ, той же самой, что разработала винтовку MASADA, принятую на вооружение как «Ar-20» – и решили большую часть проблем. Надежность в сложных условиях выросла на порядок за счет того, что увеличили массу затвора и оптимизировали взаимодействие подвижных частей винтовки. На цевье каждой винтовки посадили толстую круглую рукоятку производства САСШ с компактными мини-сошками внутри. Кнопку защелки магазина переносить в другое, более защищенное от случайных воздействий место не стали, но сделали вокруг нее ограждение, чтобы вероятность случайно ее нажать снизилась. Для исключения случайной стрельбы полностью переконструировали ударно-спусковой механизм. С «лишним весом» сделать уже было ничего нельзя – и так ствольную коробку, где могли, облегчили, иногда даже в ущерб прочности.
Что касается капрала, то он вообще выбросил бы все эти винтовки к чертовой матери и принял на вооружение ту же «Ar-20», по слухам, показывающую себя совсем неплохо. Про «АК» даже мечтать не стоило – его не скопируют просто из принципиальных соображений, гордость не даст перевооружиться на русское оружие. Но хотя бы «Ar-20» можно дать солдату, ведь САСШ – союзники!? Нет – национальная штурмовая винтовка – это национальная гордость. Крайним же, как всегда, оказывается солдат, которому приходится ежедневно иметь дело с такой вот… национальной гордостью.
Проделав пару раз неполную сборку-разборку – она оказалась той же самой, что и в первой модели, – валлийцы получили новое оружие, обслужили его – сняли консервационную смазку, смазали – и отправились на стрельбище. Получая оружие, капрал с ужасом увидел в оружейке знакомых уродцев – так называемые «ручные пулеметы отделения» – те же самые штурмовые винтовки, только с более длинными стволами, сошками и рукояткой внизу, за магазином, которую надо удерживать при стрельбе. И тот же самый стандартный патрон 5,56, считавшийся откровенно слабым, и даже тот же самый стандартный магазин на тридцать патронов. Считалось, что с этим оружием можно победить русских, у которых в качестве пулемета отделения – один, а в штурмовых отрядах и два пулемета «ПКМ» калибра 7,62 на отделение. У британцев же количество ротных пулеметов, наоборот, после принятия на вооружение этих уродцев сократилось.
Немного отлегло на стрельбище. Североамериканская рукоятка с сошками оказалась как нельзя кстати, количество задержек и впрямь значительно уменьшилось, а магазин случайно выпал только у одного солдата за весь день. Точность же не сократилась ни на йоту, чего опасался капрал. Значит, воевать еще можно. Но при этом основные проблемы сохранились. Ужасающая развесовка – из-за немного утяжеленного ствола и передней рукоятки с сошками она стала еще хуже – как палка, с двумя грузами на концах, причем грузами неравного веса. Навскидку стрелять сложно, от бедра – почти невозможно. Вес винтовки сосредоточен сзади, а это – очень плохо. И чтобы избавиться от этого, следовало взять прицел и приделать к нему новую винтовку.
Пропустив вечерком в ближайшем клубе сержантского состава пару кружек терпкого черного эля – здесь он оказался просто чудо как хорош, капрал завалился спать. А утром, не успели они проделать комплекс физических упражнений и принять пищу, как прозвучал сигнал тревоги. Через час они уже были в вертолетах…
Ужас всего произошедшего капрал осознал только тогда, когда на горизонте показался Лондон – огромный город-миллионник, которому не видно ни конца ни края. Над центром города поднимался дым – этих, подпирающих на удивление голубое, до прозрачности голубое небо толстых дымных столбов было не один, не два – их была пара десятков. Это не мог быть пожар – капрал уже достаточно прослужил в армии, чтобы сообразить – это могло быть только результатом либо чудовищного теракта, либо и того хуже – бомбового, артиллерийского или ракетного удара по городу.
– Кэп… Это что за дрянь такая? Не иначе кто-то побаловался спичками, – рядовой Гарри Оуэнс, как всегда, проявил остроумие, протиснувшись ближе к десантному люку Вестланда, где обзор был получше. Остальные, не отрываясь, смотрели в иллюминаторы.
– Гарри… Сядь на место и заткнись! – капралу было совершенно не до шуток, он понимал, что вляпались они здесь надолго, и сейчас пытался сообразить, где же они будут садиться, куда их ведут…
Сажать их собирались не где-нибудь, а в Хитроу, основном аэропорту Лондона. Беда уже пришла и туда – не садился и не взлетал ни один самолет, некоторые стояли прямо на рулежке, а один даже – в самом начале взлетно-посадочной полосы. К некоторым подогнали передвижные трапы – и унылые цепочки пассажиров тянулись к модерновым, сверкающим хромом и зеркалами зданиям международного терминала. В воздухе витало ощущение начинающейся
Вертолет начал тормозить, задирая нос, а потом пошел на посадку. Капрал с удивлением увидел, что сажают их не на бетонку – места на ней почти не осталось, самолеты стояли очень плотно, потому что аэропорт работал с нагрузкой едва ли не в полтора раза больше плановой – а на зеленку, разделительные зеленые газоны между полосами. Как и все газоны в Великобритании, они были идеальны…
– На выход! Строиться!
– Командиры отделений, ко мне!
Старший по званию офицер, бригадир Роберт Дюваль, был как всегда жесток и немногословен. Дождавшись, пока у вертолетов образуется некое подобие строя, а командиры отделений – в том числе и капрал Джордж Стеннис – соберутся кругом около него, он начал говорить:
– Итак, джентльмены, довожу обстановку. Вопросов не задавайте, больше того, что скажу, – не знаю. По городу нанесен артиллерийский удар. Откуда, какими средствами – неизвестно. Я даже не знаю, есть ли у нас до сих пор правительство, потому что удар был нанесен по правительственным зданиям. Наша задача – выдвинуться в город и…
– Сэр, там…
Все повернулись – и замерли. По полю шла толпа – человек пятьсот, не меньше, она бушевала у самолетов, сметая летный персонал и немногочисленных полицейских. Да какое пятьсот – там тысяча человек, больше…
– Слушай мою команду! Отделениям построиться в цепь! Примкнуть штыки, но не обнажать! Выполнять!
Командиры отделений бросились к своим подчиненным – выполнять команду. Ситуация все больше и больше начинала выходить из-под контроля.
– Надеть каски и противогазы!
Есть подразделения, где в сумки для противогаза кладут паек, патроны, в общем, что угодно, но не противогаз. Однако у них с этим строго – если сумка для противогаза, то и лежать в ней должен противогаз. Бойцы выполняют редко подаваемую команду, противогаз пахнет сырой резиной, давит на лицо. Сквозь стекла почти ничего не видно.
– Батальон!!! – бригадир Дюваль махнул рукой, словно полководец из прошлого, призывая в атаку. – За мной, шагом марш!
Строй держать было трудно – они шли через уставленное огромными, пузатыми пассажирскими лайнерами поле, четко печатая шаг по бетонке аэродрома. Толпа приближалась – армия против гражданских, хаос против порядка, власть против беспредела. Было видно, что это обычные люди – верней, они были обычными еще несколько часов назад. Вот бизнесмен в дорогом, светло-сером в темную полоску костюме, размахивающий дорогим, обшитым кожей, с посверкивающими на солнце металлическими уголками атташе-кейсом – рубашка порвана, галстук сбит, рот распялен в крике. Размахивай кейсом, как секирой, он пытается взять штурмом какой-то трап. Высокопоставленный служащий какой-нибудь компании, возможно, даже вице-президент. Очаровательная жена, двое или даже трое детей, которых он обожает, две дорогие машины, шикарный особняк с почти выплаченной закладной, небольшая яхта, возможно – дом или пентхаус на побережье. Еще утром он вел переговоры в каком-нибудь дорогом отеле, может, «Бофорт Хаус» или «Дорсет», скорее всего, добился успеха. Еще пару часов назад он сидел в VIP-зале аэропорта Хитроу и просматривал на ноутбуке электронную почту, выбирая среди бесчисленных commercials, посланий от подчиненных, приглашений на деловые встречи, посланий от любовницы действительно нужную для него информацию. А сейчас он прорывается к трапу «Боинга 747», расталкивая людей локтями и щедро отвешивая удары своим кейсом, в бессмысленной надежде прорваться в салон и улететь. Улететь куда угодно, прочь от этого ставшего в один миг смертельно опасным города, по которому залпами стреляет артиллерия, улететь в милый сердцу дом, прижать к себе детей – и все забыть, очнуться от дурного сна. Он еще не понял, не осознал,
Вот девушка – высокая, светленькая, в джинсовой куртке и брюках – измазанное в крови лицо, ужас в глазах – ее сбили с ног, она отползает от пихающейся, исходящей воем толпы, стараясь оказаться как можно дальше от этого страшного места. От восемнадцати до двадцати лет, скорее всего, приехала по программе студенческого обмена, Англия представлялась ей совершенно очаровательным милым островом, с породистыми лошадьми, изумрудно-зелеными газонами и потрясающе приятными в общении джентльменами, с которыми можно без страха позволить себе легкий, ни к чему не обязывающий флирт. За то время, что она провела в Англии, девушка успела завести себе множество друзей и даже парня из местных, с которым и провела эту ночь – прощальную. Сегодня она приехала в аэропорт, чтобы лететь на родину – она даже представить себе не могла, что здесь и сейчас начнется самая настоящая война. И когда объявили, что рейсы отменяются – все и на неопределенное время, а разъяренная толпа ринулась на штурм самолетов, ее просто увлекла за собой мутная, яростная волна безумия. И только когда кто-то ударил ее по голове, да так сильно, что она получила сотрясение мозга, только тогда она вдруг прозрела и поняла, что творится. И сейчас она, закрываясь руками от бушующего в нескольких метрах кошмара, ползет по грязному бетону, искренне желая оказаться как можно дальше отсюда и не замечая надвигающейся на нее цепи британских солдат. Она еще жила в том, разумном и безопасном мире и сейчас искренне не понимала, почему он разрушился, подобно хрупкой фарфоровой вазе под ударом кузнечного молота.
Вот парень – довольно молодой, в белой рубашке, скорее всего, сотрудник авиакомпании, героически пытающийся сдержать обезумевшую толпу и искренне понимающий, что это ему не под силу – это никому не под силу. Из бедной семьи, но родители постарались дать сыну хорошее образование. Летная школа с отличием – и вот одна из крупнейших авиакомпаний мира, знаменитая «Pan-American», берет его на работу – пока вторым пилотом, на испытательный срок, но руководство ясно дает понять – работай, старайся, и лет через восемь-десять золотые крылышки капитана и командира воздушного судна тебе гарантированы. А может, и раньше – в зависимости от того, как ты себя покажешь. Этот полет в Лондон всего лишь второй в его карьере, но он полон решимости отличиться. Пока капитан пил кофе, он читал какой-нибудь учебник по летному делу. Именно он услышал по связи срочное сообщение с диспетчерской вышки о том, что все полеты отменяются на неопределенное время. Он удивленно попросил повторить, и ему это подтвердили. Потом пришла и другая информация – слухи разносятся со скоростью молнии, – что город Лондон находится под артиллерийским огнем. Возможно, они с капитаном и другими членами экипажа посмеялись и решили, что это очередная газетная утка – и смеялись до тех пор, пока кто-то не выглянул в иллюминатор и не увидел, как обезумевшая толпа, прорвавшись на летное поле, несется к самолету – к их самолету, потому что он стоял ближе всего к аэровокзалу. Рабочий трап – обычно пассажиры попадали в самолет через «гармошки», прямо из терминала – убрать, конечно же, не успели. Капитана, пытавшегося сдержать обезумевшую от страха толпу, просто смяли, ударили по голове – и сейчас этот молодой парень, последнее препятствие на пути толпы, отбивался от летящих в него тычков и подручных предметов и пытался тащить окровавленного капитана вверх по трапу, в салон самолета – отчетливо понимая, что захлопнуть люк не успеет…
– Раз-два! Раз-два!
Стандартный шаг, как на плацу. Ты просто переставляешь ноги в такт бесхитростному ритму и ни о чем не думаешь. Раз-два, раз-два. Словно толпа роботов – с зелеными лицами, со странными утолщениями там, где у нормального человека должен быть нос, – мерно шагает, идет вперед, надвигается, держа строй. В руках у роботов – то ли оружие, то ли нет…
Когда строй и человеческая толпа столкнулись – словно разряд прошел по ним. Капрал Стеннис сквозь мутные стеклышки противогаза все, что было впереди, воспринимал как
– Батальон, стой!
Бригадир был где-то впереди, капрал его не видел, но команды слышал отчетливо:
– Снять противогазы! Медики, оказать помощь раненым!
Капрал снял противогаз и почувствовал, что его не держат ноги…
Картинки из прошлого
Его звали Хорхе Альварадо, и весь город был у его ног. По крайней мере он искренне так считал. Мало кто в этом городе мог сравниться по могуществу с молодым Альварадо, да никто и не хотел сравниваться. Все понимали, что хотя он и вынужден рядиться в овечью шкуру – волчью натуру никуда не денешь. Да и смысла сравниваться не было – от денег Альварадо в этом городе кормились очень многие.
Его отец, Мануэль Альварадо, был главой самого могущественного в мире наркомафиозного объединения – Северного синдиката. Он не скрывался, наоборот, был депутатом мексиканского парламента, уважаемым гражданином, и никто ничего не мог с ним сделать. Мануэль Альварадо умел находить язык со всеми – и с боливийцами, и с колумбийцами, и с местными отморозками. Кого-то он покупал, кого-то приказывал убить – в последнее время все реже и реже. Он, будучи закадычным другом североамериканского посла, одновременно принимал у себя в роскошном поместье «Монтесито» командование корпуса стабилизации – и выделял огромные деньги «Освободительной армии» команданте Маркоса, с которой воевал этот корпус. Гибли мексиканцы и североамериканцы, на улицах мексиканских городов происходили настоящие уличные бои, а на севере Мексики – сражения, с применением бронетехники, артиллерии и авиации, но Альварадо было все равно. Он ставил на всех лошадей сразу – и не мог проиграть. Его последним детищем, которое он пестовал втайне, было «Движение 23-го мая»[40] – опаснейшая террористическая организация, ставящая целью отторжение южных штатов САСШ от САСШ, а северных штатов – от Мексики. Если этот план увенчается успехом, то у Альварадо появится новое государство. А дальше – чем черт не шутит – речь могла пойти и о создании ЦаСШ – центрально-американских соединенных штатов – новой империи, не уступающей по влиянию никакой другой. Альварадо был уже не специалистом по отмыванию денег и транспортировке наркотиков через границу. Он уже стал государственным и политическим деятелем.
Глупо предполагать, что разведслужбы САСШ не знали об этом – знали, конечно. Но – ничего не предпринимали. Во-первых, потому что все понимали – в безумной политической жизни Мексики Альварадо – единственный ее стержень, единственный человек, с которым можно хоть о чем-то договориться – и эта договоренность не погибнет от пуль киллеров и не сгорит в пламени очередного государственного переворота. Люди приходили и уходили, а Мануэль Альварадо был вечен. Он был и правым, и левым, и центристом – он был всем.
Во-вторых, потому что Альварадо обеспечивал относительно разумное развитие наркорынка – хотя это само по себе казалось безумием. Северный синдикат и DEA[41], основная североамериканская спецслужба, существовали в некоем трогательном симбиозе, где каждый получал то, что хотел. Альварадо хотел, чтобы, когда он занимается незаконными махинациями, правительственные органы смотрели в другую сторону – они смотрели. Альварадо хотел отмывать деньги в САСШ, вкладывая их в легальный бизнес – вкладывай ради бога. Альварадо хотел доставлять наркотики в САСШ большими транспортными самолетами, чтобы получалось дешевле – доставляй. Альварадо иногда хотел вытащить из тюрьмы оступившегося человека – вытаскивали. Но и сам Альварадо оказывал ценные услуги. Он регулировал спрос и предложение на рынке наркотиков так, чтобы они никогда не стоили дешево. Цена на них сохранялась в несколько раз выше, чем была бы при свободном рынке – и это ограничивало потребление, не все могли позволить себе дозу. Он обеспечивал DEA работой – сам сообщал, где и когда пойдет очередная партия – чаще всего так он подставлял своих конкурентов или работающих в одиночку «дикарей», чтобы можно было ее перехватить и красиво отчитаться перед журналистами. Он до разумных пределов сокращал потери «контингента стабилизации» – хотя бы тем, что не давал начаться гражданской войне. Его люди уничтожали анархистов и коммунистов, освобождая тем самым от грязной работы спецслужбы САСШ.
В-третьих, Мануэль Альварадо был нескончаемым источником денег. Он сам очень многим платил в Вашингтоне, подконтрольные ему фирмы – через десятые руки, конечно – вносили щедрые пожертвования на предвыборные нужды. Если кто-то из детей сильных мира сего приобщался к наркотикам, достаточно было сказать Мануэлю Альварадо – и все! Больше ни один уличный пушер[42] не осмеливался продавать такому человеку дозу. Альварадо был нужен Вашингтону, поэтому его и не трогали.
Вот так и работал семейный тандем отца и сына. Отец действовал в Мексике, руководя страной (по факту это было именно так) из своего поместья, а сын жил в Лос-Анджелесе. Он, несмотря на относительную молодость, возглавлял местную мексиканскую общину, руководил конгломератом фирм, чьи связи простирались по всем САСШ. Он вкладывал деньги в кино и телевидение – и настолько этим увлекался, что на его визитной карточке было написано: независимый продюсер. Он старался жить по закону – в САСШ мексиканскую вольницу не понимали, ФБР работало очень эффективно. А сейчас он просто стоял с бокалом любимого мохито и смотрел на расстилающийся у его ног город. Который принадлежал ему.
– Мистер Альварадо…
Хорхе раздраженно повернулся на голос, посмевший отвлечь его от собственных мыслей. Так и есть – Берт Васко, отвратительный карлик, обычная голливудская прилипала. Работал он сценаристом на одной из студий…
– Мистер Альварадо… На вашем месте я бы присмотрел за мисс Моникой…
Младший Альварадо зыркнул так, что Васко понял – ему ничего не светит, и счел за лучшее для себя свалить. А Хорхе раздраженно швырнул недопитый бокал в город, в зарево огней, и пошел вниз…
Вечеринка была в самом разгаре. Это значит, что многие уже успели нажраться на шару, двое актрис плавали в бассейне в чем мать родила, сопровождая это занятие истошными визгами, а в углу тощий, одетый во все черное знаменитый режиссер трясущимися руками сворачивал в трубочку стодолларовую банкноту, жадно глядя на лежащее перед ним зеркальце. На этом зеркальце дожидались своего часа две дорожки белого порошка…
Но Альварадо не было дела ни до двух голых дур в бассейне, ни до наркомана-режиссера, ни до прочей пьющей, жрущей и орущей братии. Он неспешно, по-хозяйски оглядел зал, и его взгляд остановился на потрясающе красивой брюнетке в нарочито скромном платье. В отличие от всех, она не веселилась, а разговаривала у бара с каким-то парнем, одетым во все черное. Хорхе напряг память, вспоминая, не видел ли он где этого парня до этого. Кажется, лично не знакомы, но слухи о нем ходили. Тоже, кажется, продюсер из начинающих. Вот сука, на что нацелился…
Пройдя сквозь толпу, как ледокол, Альварадо подошел к беседующей парочке, бесцеремонно схватил девушку за руку.
– Пойдем-ка… надо поговорить. А ты сиди, козел, я еще с тобой потолкую…
Расталкивая народ, он потащил свою протеже в туалет и не заметил, что незнакомец в черном, поставив на стойку бокал – он так и не допил его за весь вечер – отправился следом…
– Это что же такое?.. Что ты вытворяешь, сучка?.. – Хорхе Альварадо швырнул девушку, которую тащил, на пол, да так, что она пролетела чуть ли не до противоположной стены. – Что же ты возомнила о себе? Я тебя нашел, я в тебя вкладывал деньги… Ты думаешь, что если ты найдешь кого другого, тебе светит Оскар? Да тебя даже в порно снимать не будут, если я прикажу! В этом городе один хозяин – я!
– Брось, Хорхе… Что ты так завелся? Господи, это обычный парень, я с ним просто поболтала. Ничего такого… – кривясь от боли, девушка пыталась как-то урегулировать скандал.
– С этим козлом я еще разберусь!
– Так разберись! – прозвучало от двери…
Младший Альварадо резко повернулся – и не поверил своим глазам. Этот наглый подонок посмел пойти за ними!
Он внимательно вгляделся в парня. Ростом с него, темные волосы, дорогой костюм, странная золотая заколка на галстуке с каким-то вензелем. Запоминались глаза – спокойные и холодные, цвета кобальта.
– Может, и разберусь… – Хорхе Альварадо зловеще прищурился, подходя ближе, – между прочим, я убил своими руками одиннадцать человек. А ты?
Несмотря на всю свою выдержку, Альварадо сделал шаг назад. Он почувствовал, что неизвестный не шутит.
– И знаешь, что, – продолжал незнакомец, – у каждого из тех, кого я убил, было оружие. Автоматы, пулеметы, гранатометы – и все они стреляли в меня, потому что хотели меня убить. А ты, если кого-то и убил, то убивал из засады бедолаг, которые не могли тебе ответить. Не правда ли, чичо…
Этого Хорхе Альварадо перенести не мог. Опыт кричал ему: «Не связывайся!» – но он ударил. Ударил размашистым боксерским хуком, целя незнакомцу в лицо, но тот плавным движением ушел в сторону, сделал короткое движение – и звезды вспыхнули перед глазами у младшего Альварадо…
Монике Джелли исполнилось всего двадцать четыре года, но кинокритиками она считалась самой вероятной претенденткой на Оскар в следующем году. Она была на восьмую часть француженкой – ее прадед и прабабушка были вынуждены бежать в Штаты после мировой войны, а в остальном чистой американкой, в чьем роду можно было найти людей, ведущих отсчет пребывания на этой земле еще от первых переселенцев, прибывших на «Мейфлауэре». Если же судить по внешности, то французская кровь явно брала верх, тем более что прадед Моники был французским аристократом, и она имела право на аристократическую приставку «де» к своей фамилии. Правда, в Голливуде козырять этим было бы глупо – вот если бы у нее в родословной был знаменитый маньяк – это бы здесь точно оценили по достоинству.
В модельный бизнес она пришла в пятнадцать лет, выделяясь уже тогда гордым и независимым нравом. Этот бизнес поначалу ей не нравился – просто надо было чем-то платить за учебу, а мечтала она стать, как ни странно, хирургом. Потом – втянулась, и хирургия отошла на задний план. Тем не менее – четыре курса престижного медицинского университета Хопкинса за плечами у нее было.
А в двадцать два года ее приметили продюсеры, предложив ей небольшую роль в молодежном сериале. Сериал прошел по телевизионным экранам с блеском – дорога в столицу мечты, в Голливуд, была открыта.
С Альварадо она связалась, потому что в этом городе и вправду без него ничего не происходило. Верней, связалась не она сама, а ушлый и наглый еврей, ее агент, которого она имела глупость нанять. И подписала контракт – на совершенно невыгодных для себя условиях, на целых пять лет – можно сказать, попала в кабалу. Когда это поняла – попыталась освободиться, но было уже поздно. Ее просто предупредили, что бывает с теми, кто не выполняет договорных обязательств – темнокожий подросток с ножом в поисках десяти баксов на дозу – и конец. Моника была умной девочкой и все хорошо поняла.
На незнакомца она обратила внимание сразу – запомнила его еще с предыдущей вечеринки. Ходили слухи, что у него много денег, по виду это действительно было так, но для Голливуда он был чрезмерно скромен. Он не нажирался дармовым шампанским, не нюхал наркотики, никого не лапал, не распускал сплетни, не показывал своей крутости. Он просто сидел, общался с людьми и иногда смотрел на нее. И тогда Моника решила, если гора не идет к Магомету… Что-то было в этом незнакомце – она пока не могла понять – что.
Говорил он тоже странно. В Голливуде давно был свой язык – дико исковерканный AmEnglish с вкраплениями из испанского, с ниггерским и тюремным сленгом, плюс еще режиссерский жаргон. Нормальный человек мог это понять, только хорошо вдумавшись в смысл сказанного. А незнакомец говорил на академически правильном английском с акцентом, который она определила как немецкий. Представился он как Ник – тоже странно для Голливуда, где считали, что чем необычнее имя – тем круче.
За то недолгое время, пока они общались, Моника успела понять, что незнакомец много путешествовал – точно был в России, в Германии и на востоке. России она боялась и не понимала, как и многие североамериканцы, про Германию мало что знала. Возможно, служил – проглядывала в нем какая-то… жесткость, свойственная военным. Но больше она ничего выведать не успела – какая-то сволочь донесла Хорхе.
Того, что произошло в туалете, она до сих пор не смогла осознать и понять. Она была готова к тому, что Хорхе ударит и унизит его – все равно он ей понравился, и потом она бы его нашла. Но вместо этого кулак Хорхе улетел в пустоту, а затем и сам Хорхе осел на пол с болезненным стоном. Все это произошло быстро – убийственно быстро.
Незнакомец, не обращая внимания на скорчившегося на полу мексиканца, переступил через него, подал руку лежащей на полу Монике. Та, уцепившись за нее, как утопающий за спасательный круг, поднялась, подумав, что выглядит сейчас наверняка ужасно. С опаской взглянула на своего лежащего навзничь на полу продюсера.
– Ты его убил?
– Вряд ли… Думаю, еще поживет…
Внезапно Моника почувствовала, что он не боится. Просто не боится – и все. Альварадо боялись все, он был акулой среди пираний, а этот человек, в котором ее так привлекали глаза, – совершенно не боится. В нем не было страха.
– Знаешь… По-моему, нам надо сматываться… У тебя есть машина?
– Да, конечно… – держа ее за руку, незнакомец повел Монику на выход из туалета, – осторожнее, не наступи на это дерьмо…
Все, кто был в этот момент на вечеринке, когда они вышли из туалета, смотрели на них, как на инопланетян.
– Синьор… Синьор Альварадо…
Синьор Хорхе Альварадо открыл глаза, попытался сфокусировать зрение. Что-то черное нависало над ним подобно глыбе…
– Что…
– Синьор… Синьор, что с вами?
Придя в себя, младший Альварадо обнаружил рядом Джоша – своего водителя-телохранителя. Здоровенная негритянская туша, килограммов под полтораста. Хорхе выбрал его потому, что Джош был не просто глуп – он был клинически глуп, и поэтому просто не мог предать. Он был настолько глуп что служил мексиканцу, злейшему врагу негров. Достаточно сказать, что называть своего работодателя синьором он учился полгода. Ну и… выглядел он внушительно – полтораста килограммов мышц, покрытых толстым слоем плотного, непробиваемого жира. С собой он носил позолоченную раскладную дубинку и два пистолета «кольт», тоже позолоченных – когда это требовалось. Сейчас пистолетов у него не было, а дубинка была всегда при нем.
– Помоги мне встать, придурок… – просипел Хорхе.
Радостно улыбнувшись, Джош исполнил приказание – сам поставить хозяина на ноги он не догадался. На «придурка» он тоже давно не обижался – понимал, что это так и есть.
Поделиться книгой: