Магистр

Варягам только скажи… Два десятка мореходов мигом перескочили на палубу хеландии, спотыкаясь о брошенное оружие.

– Уходим!

Олег развернул к себе навклира Феофана и от души врезал ему кулаком в челюсть. Навклир без звука полетел за борт.

– Зря ты, – пожурил его Ивор. – А казнить?

– Ничего, – утешил друга Сухов, – я кое-что получше казни придумал.

Хеландия развернулась и медленно потянулась из бухты. По правому борту забелели корабли сарацинов. Их головы в чалмах смутно выделялись в потемках. Олег прокашлялся и заговорил на арабском, надеясь, что его ширванский акцент не будет им резать слух:

– Правоверные! Вы явились сюда за рабами – мы их вам дарим! Там, в бухте, плавает две сотни крепких и безоружных молодцев! Забирайте их всех и славьте щедрость Халега ибн Романуса!

Сарацины сперва издали недоверчивый ропот, потом послышалась яростная перебранка, а ещё позже флагманский накаир направился в бухту. За ним двинулся другой, третий, четвёртый… Пиратов было в достатке и, наверное, не в одной разбойничьей голове мелькнула мысль о нападении на лодью, но хеландия с её сифоном усмиряла злодейские порывы – ни одному арабу не хотелось поджариться на «греческом огне».

Пираты, гребущие и высматривающие обещанную добычу, помалкивали, зато подняли крик ромеи, не желавшие быть проданными на невольничьем рынке.

– Как голосят! – расплылся в улыбке Ивор.

– Аж сердце радуется! – поддержал его Малютка Свен.

– Князя-то хоть не забыли? – спохватился Олег.

– Туточки мы! – проорал с лодьи Инегельд. – Ну ты и придумал, аколит! Вот это потеха! Вот это я понимаю!

– Курс на Неаполь! – скомандовал Сухов, улыбаясь. – И дайте мне что-нибудь надеть, холодно же!

Оставляя Искью по правому борту, лодья и хеландия легли на курс.

А в Неаполе всё было по-прежнему. Долбила стену гелепола, на её верхней площадке время от времени появлялись лучники и обстреливали неапольцев на соседней привратной башне, чтобы тем неповадно было пакости устраивать. Винеи за ненадобностью убрали, а вот плутей не было видно. Надо полагать, их укатили с собою те из варягов, кто тревожил защитников города со стороны Южных ворот и с севера, где к стенам подходил акведук Серино.

А вот в лагере царил полнейший порядок – дружинники, любившие побезобразничать в захваченных городах и весях, за своими частоколами сохраняли строжайшую дисциплину. Шатры выстроены в линеечку, дорожки ровные – бугры срыты, ямы закопаны. Это не было подобием немецкого орднунга, просто в бою ничто не должно отвлекать воина – ни камень под ногами, ни плохо завязанные шнурки на сапогах. Когда всю жизнь сооружаешь лагеря в походах, поневоле запомнишь, куда бежать по тревоге. Стоят палатки параллельно и перпендикулярно, значит, даже в темноте не заплутаешь. Это был тот самый случай, когда точно знаешь, где можешь упасть, – и подстилаешь соломки.

«Св. Георгий Победоносец» и «Пардус» медленно вплыли в узкое пространство между галерами-санданумами и лодьями. Варяги сразу зашумели, подхватились, забрякали вёслами, укладывая их на Т-образные козлы. Прибыли!

Сойдя на берег, Олег прежде всего умылся, потом переоделся в чистое и сухое. Решив подкрепиться, он направился к котлам, подвешенным к треногам над костерками, что висели на цепях и булькали, распространяя ароматы толокна, заправленного мясом и луком. Но не судьба ему было вкусить вкусной и здоровой пищи – затрубил рог дозорного.

Бранясь, Сухов кинулся к частоколу – верхней перекладине буквы «П», обращенной к городу. Ещё не выглянув наружу, он понял причину тревоги – страшный скрип пудовых петель разнёсся над берегом – это открывались Морские ворота Неаполя.

Тяжёлые, толстые створы расходились над узким каменным мостом, переброшенным через сухой ров.

В тени проёма Олег разглядел наполовину поднятую решетку-катаракту – и толпу воинов, с криками и воплями ринувшихся на мост. Каждый из бойцов нёс по факелу, а то и по два.

– Вылазка! – проревел Инегельд. – Акила! Ты слева! Тудор! Жми справа!

Неапольцы всей толпой вынеслись за ров и разделились – одни бросились к гелеполе, другие к лагерю. Отряд, что кинулся к осадной башне, встретили бойцы Тудора. Они теснили горожан ко рву, во всю мочь работая мечами и секирами.

Те же из неаполитанцев, кто напал на лагерь, дружно метнули факелы через частокол, стараясь докинуть их до лодий.

Варяги, отдыхавшие после ночного дозора, понеслись к стенам лагеря – кто в одних штанах, кто и вовсе без оных, но обязательно с мечом.

– Стойте! – крикнул Олег. – С теми придурками справится Акила! Тушите огонь!

Бойцы словно опомнились – побросали оружие, похватали кошмы. С размаху окуная их в море, они бегом бежали обратно, набрасывая мокрый войлок на горящую смолу, стекавшую по шатрам. Сухов подхватил пару факелов и затушил их, сунув в песок. Вовремя оглянувшись, он увидел оскаленную морду неаполитанца, влезавшего на частокол, замахнулся погасшим факелом, но его опередили – свинцовый шарик, пущенный Хуртой из пращи, врезался морде в лоб.

– Лодьи целы? – спросил Олег пробегавшего Фудри.

– Целы! Два факела долетели до «Вия», Стегги их в море сбросил, а огонь затоптал!

– Тогда хватай своих – поможем, чем можем!

Олег мигом собрал два десятка варягов и алан. Выведя отряд за стены лагеря, он убедился, что вылазка неапольцам не удалась, – варяги Тудора скинули горожан в ров, а лучники с гелеполы методично расстреливали их сверху. Акила со своими прижал остаток воинства герцога Неаполитанского к частоколу и попросту изничтожал неприятеля – не торопясь и не отвлекаясь, как машина.

С грохотом упала решётка-катаракта, отсекая пути отхода, плавно затворились врата.

Сухов облегчённо опустил меч. Справились.

– Видать, прижали мы их крепко! – оскалился Фудри.

– Бывает, волк догонит зайца, – хохотнул Алк Ворон, – а тот – бряк на спину, и давай всеми лапами отбиваться! Так и эти… Чуют, за кем победа будет!

– Победа будет за нами, – внушительно сказал Олег.

Подошедший Пончик дополнил:

– Наше дело правое – враг будет разбит… и далее по тексту. Угу…

– Поговори мне ещё, – ухмыльнулся Сухов.

И в этот момент раздался ужасный грохот. Резко обернувшись к городу, Олег успел увидеть, как оседают зубцы крепостной стены перед гелеполой, как проваливаются кирпичи, поднимая тучу ржавой пыли.

– На штурм! – заорал Сухов. – Карл и Олав! Ваши дружины идут первыми!

– У-о-о! – ответили дружины.

Откатить гелеполу было уже невозможно – груда кирпичей завалила её до половины и ссыпалась в ров. Да и некогда было откатывать. Варяги бросились на приступ слева и справа от осадной башни, пробегая по мешкам с землёю, набросанным в ров, взбираясь по пылящей кирпичной осыпи.

Пыль ещё не рассеялась, а первые «штурмовики» уже ворвались в город и скатывались по травянистому откосу.

Олег вздохнул – не видать ему обеда… Ну, зато город взят!

Быстренько нацепив шлем и застегнув ремешок под подбородком, он приготовился ждать – негоже магистру да аколиту по кирпичам прыгать. Несолидно сие.

Дожидался Олег недолго – снова заскрипели ворота Неаполя, только теперь под приподнятую катаракту подныривали варяги, машущие руками товарищам – пожалуйте, мол! Открыто!

Товарищи из сотни Вуефаста Дороги взревели радостно и пожаловали. Олег неторопливо зашагал следом, сопровождаемый Витале Ипато, Ивором и Свеном.

Под аркой ворот было сыро, зато за ними, на круглой площади, светило солнце. Площадь окружали двух-трёхэтажные дома под черепичными крышами. Стены их были столько раз белены и штукатурены, что сделались неровными и шли наплывами.

На площади лежали мёртвые тела – десятки убитых неапольцев и ни одного пришельца из леса, гор или степей. А дальше поднимались в гору улицы, на которых творился ад земной – жители метались от дома к дому с наспех собранными узлами, иные таскали вдвоём сундуки, женщины вопили, воздевая руки к небу, а одна из местных сидела прямо посреди улицы, простоволосая, и качалась из стороны в сторону, то ли оплакивая кого, то ли последний разум потеряв.

– Никого! – поражался Свен. – До чего ж народ трусливый попался!

– Нам же лучше, – заметил Ивор.

– А правда, что добычу поровну поделят? – осведомился Малютка с тревогой.

– Чистая правда, – подтвердил Олег, – беспримесная. Сложим всё в кучу, разделим на всех и свалим.

– Правильно! – горячо одобрил и поддержал Свен. – А то одному богатенький достанется, а другому вечно шваль всякая…

Ипато улыбнулся только – радовалось сердце истинного венецианца горю соперников. Олег усмехнулся и стал подниматься вверх по улице.

Варяги пока почти не трогали местных – заняты были. Десятки из дружины Вилобородого отражали контратаку вражеских всадников, орудуя копьями издали, секирами вблизи. Дружная четвёрка алан во главе с Аккером из Магаса гоняли по улице десяток солидариев – аланы хохотали, умерщвляя неапольских бойцов попарно. Они накалывали на пику сначала одного супротивника, протыкая несчастного насквозь, а потом догоняли следующего, придерживая труп на древке, и нанизывали второго. Бросали этот чудовищный «шашлык» и бежали дальше, готовя новую пику-шампур. Саук, сын Тааза, и Фудри Московский развлекались тем, что ловили местных девушек. Девушки визжали, прятались в домах, парочка их оттуда выгоняла уже голыми…

Прямо на Олега выскочила одна такая – растрёпанная, росточку небольшого, но с большими грудями, подпрыгивавшими на ходу. Девушка бежала, невзвидя свету, зажимая руками низ живота. Сухов поймал её, и та забилась, рыдая и поминая всуе имя Божие.

Фудри с Сауком вылетели из дверей, сразу же резко затормозив. Их довольные улыбки поблекли.

– Опять балуетесь? – с укором спросил Олег, отпуская девицу. Та без сил опустилась на землю.

– Да мы так просто, – решил отвертеться Саук, «джокая» по-гузски.

– Почему не в строю? – построжел аколит.

– Так всё уже! Разбежались бойцы ихние! Мы-то думали, как за стену пролезем, так самый бой и начнётся. А он кончился!

– Ладно, – махнул рукой Сухов, – балуйтесь, тролль с вами…

Да и что ему было сказать? Варяги одержали победу, значит, имели полное право эту самую победу праздновать, то есть портить девок и отбирать имущество у их родителей. В мирное время за такое голову секли, а война всё спишет…

– Что-то я не замечаю особых зверств, – улыбнулся Ипато. – Обычно после северян остаются жуткие следы…

– Спасибо вашей гелеполе, а то пришлось бы моим варягам на стены лезть. Потеряли бы многих, остальные озверели бы – и улицы Неаполя стали бы скользкими от крови!

Они вывернули на широкую улицу, заставленную двумя рядами богатых домов. Кое-где фасады украшались колоннами, попадались даже безносые статуи.

Над улицей стоял крик и стон – не желали богатые горожане беднеть. Из дверей и окон доносился стук и грохот, гневные вопли сменялись звонкими ударами. Или предсмертным хрипом. Или тонким воплем насилуемой девушки.

Олег даже не поморщился. Напротив, он чувствовал сильное раздражение, производное от голода, усталости и долгого воздержания. Алёнка далеко, а тутошних девок лапать – нет уж, увольте. Их моют два раза в жизни – при рождении и когда в гроб кладут.

В остальное время они воняют. Вроде ж и водопровод им римляне провели, ещё при Августе – купайся хоть день напролёт. Так нет же, попы постановили, что чистота духовная куда важней чистоты телесной, и поразрушили термы с купальнями, дабы женщины не мылись вместе с мужчинами, возбуждая похоть и греховные помышления. Помывки отменили, канализация сама забилась… Зато никакой аморалки. Ничего, скоро вам воздастся за грязь – чума приберёт всех, и немытых праведников, и немытых грешников…

– Не отда-ам! – хрипло заорал расхристанный мужик, выбегая на улицу в одних брэ.

Он бежал, косолапя, и прижимал к груди мешок с чем-то звякавшим. Из окна выпрыгнул Акила Длинный Меч. Смеясь, он метнул топорик-чекан, раскроивший мужику череп. Косолапый рухнул, выпуская мешок из рук, и по выщербленным плитам улицы раскатились золотые чаши, миски, кубки…

Малютка Свен с сожалением посмотрел на посуду и махнул рукой:

– Ладно, потом поделим!

– Чем занят, Свен? – жизнерадостно спросил Акила, подбирая золотые вещи.

– Гуляю, не видишь, што ль?

Длинный Меч рассмеялся и бодро потрусил к дому, крича: «Сундук тот не забудьте! Актеву! Сундук! Слышь?»

Безбородый Актеву, дергая себя за длинный пшеничный ус, высунулся из окна второго этажа и проокал:

– Понесли уже! Всё туточки, чисто!

– Дальше пошли!

– Акила! – донесся грубый голос из дверей ограбленного дома. – Тяжёл сундук-то!

– Складывай у порога, Фроутан, я телегу подгоню!

Из дома напротив с трудом выбрался варяг могучего сложения, толстая патлатая женщина волочилась за ним, цепляясь за грабителя, колотила его кулаком по спине и орала благим матом. Грабитель, красный от стыда и гнева, развернулся у выхода и ударил бабу рукой в кольчужной перчатке – орущая свалилась замертво.

Зацокали копыта. Понурая лошадь провезла телегу, полную ухищенного добра – тканей дорогих, посуды серебряной, украшений женских. Двое варягов вели лошадь под уздцы и громко смеялись, вспоминая забавный случай.

Выйдя на перекресток, Олег столкнулся с Инегельдом.

– Здорово, князь. Куда несёшься?

– Тебя ищу! Там этот, герцог тутошний, миру просит!

– Показывай дорогу. Ипато, растолмачишь его дозволенные речи?

– О, герцог Иоанн учился в Константинополе и прекрасно говорит по-гречески, сиятельный.

– Тем лучше. Быстрее найдём общий язык.

Сухов шёл не торопясь – знал, что, как только они с герцогом заключат мир, грабить станет нельзя. Остановить же варягов, обозлённых долгим сопротивлением, будет непросто. Надо уловить тот момент, когда жажда золота будет утолена в меру, а безумство разрушения ещё не овладеет воинами.

Пусть варяги врываются в дома, пусть отбирают добро, пусть даже учиняют развратные действия, лишь бы не осатанели они от крови, не устроили бы немытым неапольцам кровавую баню. Так что рановато ещё мир учинять, надо дать время его ребяткам оттянуться, как следует, распотешиться вволю.

Да и так ли уж безжалостны варяги? Взять тех же девиц. Сколько их бегало голышом по улице? Две или три. А сколько осталось дома, слабо сопротивляясь распалённым русам или отдаваясь по доброй воле? Конечно, оправдать войну нельзя, но понять можно.

Боевой Клык вывел Олега на небольшую площадь, куда выходило здание с колоннами, видать, бывшая римская курия. Ныне её занимал герцог Неаполитанский, Иоанн III, сын Марина I, с женою Теодорой.

Перед дворцом герцога в ряд стояли конники в блестящих латах с алыми накидками. Особую пышность почётной страже придавали султаны из страусовых перьев, украшавшие как шлемы, так и налобники коней.

Перед этим роскошным строем пыжился герцог – невысокий пожилой человек. Его сковывали драгоценные доспехи, посеребрённые, с золотой насечкой, а шлем он держал под мышкой. Герцог высоко задирал подбородок, но ни капли решимости не было в его лице, оно выражало одну лишь покорность судьбе.

Сухов приблизился к Иоанну, сыну Марина, и слегка поклонился.