Шли за попом, как за пророком, Молили жалобно царя. Незабываемым уроком Стал день девятый января. Оплакав братские могилы, Прокляв навек слова мольбы, Мы накопляли долго силы Для сокрушительной борьбы. День расправы кровавой, Мы клялися тобой Завершить твое дело Всенародной борьбой! Терзал нам грудь орел двуглавый. Палач казнил нас без суда. И шли не раз мы в бой кровавый Под красным знаменем Труда. Врагов настигла злая кара. И после многих страшных встреч Для беспощадного удара Мы поднимаем грозный меч. День расправы кровавой, Мы клянемся тобой: Это будет последний И решительный бой! ТРУДОВОЕ ВОЙСКО
Со тиха Дона был охотник.
(Казацкая песня.) Ехал со тихого Дона охотник, Казак удалой и работник, Звериною ехал тропою, Искал для коня водопою. Скакал он три дня и три ночи, Гнал конька, что есть силушки-мочи. "Доеду, — гадал, — не доеду?" Погоня скакала по следу. Как доехал казак до станицы, Напоил он конька из криницы. Напоивши конька из криницы, Он спросил у прохожей девицы: "Уж любовь ли моя, ты досада, Не видала ль какого отряда?" Отвечала казачка казаку: "На тебе никакого нет знаку, Кем ты прислан сюда и откуда. От старшин аль от бедного люда?" Отвечал молодец ей с усмешкой: "Говори же скорее, не мешкай. Аль не слышишь погони за мною? На ножах я со всей старшиною!" Не сказала казачка — пропела: "Коль не враг ты народного дела, Научу я братишку Афоню, Как со следу сбить злую погоню. Ты ж спокойно отселева шагом Поезжай этим самым оврагом. Час проедешь оврагом не боле, На пикеты наедешь ты в поле, Там увидишь и слева и справа — Рядовая все наша застава, Сила наша за ней рядовая, Рать казацкая вся трудовая. Приставай там к любому отряду. Дай вам, господи, общего ладу!" * * * Вам казаки, товарищи братья, Открываем мы наши объятья. С вами вместе мы твердо и смело Постоим за народное дело. Став единой семьей трудовою, Не боимся мы вражьего вою: Нам, работникам фабрик и пашен, Никакой вместе дьявол не страшен. МИТРОШКИН ЗАЯЦ,
ИЛИ ЗЕМЕЛЬНЫЙ ДЕКРЕТ
ПОКОЙНОГО ЭСЕРОВСКОГО
УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ
Какой был случай: поутру Митрошка зайца нес к господскому двору, — Мужик угодлив был и до подачек лаком, Ступал он по давно проторенным следам, — Митрошкин заяц был, сказать короче, знаком Любви Митрошкиной, холопской, к господам. И вдруг — такая незадача! Стоит Митрошка, чуть не плача: Откуда ни возьмись, на скакуне лихом Батрак помещичий, Пахом, И у несчастного Митрошки хвать зайчишку Себе подмышку! Хвать — и айда! Такое, дескать, блюдо И батраку поесть не худо. Пропала барская еда! Так что ж Митрошка наш? Не показать чтоб вида, Как велика его обида (Ведь зайца все равно ему уж не видать!), Кричит Митрошка вслед Пахому: "Бери, брат, зайчика!.. Не отдал бы другому, Ну, а тебе… ей-ей, я сам хотел отдать!" * * * Повадка истинно эсерья: Смесь хамской подлости и злого лицемерья. Так "учредительный" их сброд, На власть Советскую рискнув идти походом, Землею наделял народ, Землей, которая… уже взята народом! ПОКОЙНИЦА
Умерло ли Учредительное собрание?
(Черновское "Дело"; 24 янв.) "Экая вышла невпорушка, — Плачется дядя Викторушка, — Что-то мне плохо эсерится, Что-то в успех мне не верится, В партию ль встать мне кадетскую, Власть ли признать мне советскую? Кончив совсем с Учредилкою, Крест водрузить над могилкою? Только денек поэсерили, Как уж тебя и похерили. Дай мне, голубка, ответ, Что ты, жива или, нет?" "Умерла, родименький, умерла, Умерла, Викторушка, умерла". МЫ НЕ ОДНИ
Мы ждали, в даль вперяя очи, Когда ж откликнутся они? Мы шли одни во мраке ночи, Мы шли одни. Но, веря в близкий час рассвета, В один сомкнувшися порыв, Мы ждали братского ответа — На наш призыв. И вот горит заря пожаром, Зажглися братские огни. Друзья! Боролись мы недаром! Мы не одни. МЕРТВОЕ УМИРАЕТ
"Единство" взяв случайно в руки, Читатель умирал со скуки, И вдруг нежданный камуфлет: Читатель жив — "Единства" ж нет. "Единство" кончило работу, Почив под общую зевоту. Рыдает "Новый луч" в тоске — Жизнь и его на волоске. И "Новой жизни" слышны вздохи. Там то ж делишки очень плохи, Ни взад, бедняжка, ни вперед, — Видать, придет и ей черед Почить при равнодушье общем. Жалеем очень, но не ропщем. ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕВАЛ
Везут меня иль сам я еду, Но знаю, сидя на возу, Что рано праздновать победу, Что гады ползают внизу, Что воздух весь насыщен ядом И что свободно мы вздохнем, Когда в бою с последним гадом Ему мы голову сdернем. Друзья, в великом, как и в малом, Есть заповедная черта: Перед последним перевалом Дорога более крута. Напрячь должны мы все усилья, Чтоб после схватки боевой С вершин в Долину изобилья Войти семьею трудовой! КОММУНИСТИЧЕСКАЯ МАРСЕЛЬЕЗА
Мы — пожара всемирного пламя, Молот, сбивший оковы с раба. Коммунизм — наше красное знамя, И священный наш лозунг — борьба. Против гадов, охрипших от воя, Пожиравших все наши труды, Для последнего страшного боя Мы сомкнем трудовые ряды. Кто честен и смел, пусть оружье берет, Свергай кабалу мироеда! Нас ждет или смерть, иль победа, Вперед, вперед, вперед, вперед, вперед! Наших братьев погибших мильоны, Матерей обездоленных плач, Бедняков искалеченных стоны — Скажут нам, где укрылся палач. Пусть же знает, укрывшись в палаты, Кто служил золотому тельцу, Что настал час жестокой расплаты Кулаку и банкиру-дельцу. Кто честен и смел, пусть оружье берет (и т. д.). Всем насильникам воли народной, Всем кормившимся нашим трудом, Всем, кому был статьею доходной И завод и молитвенный дом, Всем, чьих прибылей ради разбойных Наша кровь и текла и течет, — Умиравшие, гнившие в войнах, Неоплатный предъявим мы счет. (Припев.) Нам грозят еще гнусные гады, Но уж пробил последний их час, И не будет в бою им пощады, Им, не знавшим пощады для нас. Пусть не знают бойцы состраданья, Чтобы враг обмануть нас не мог. На развалинах старого зданья Возведем мы наш светлый чертог. (Припев.) Никакая на свете работа Для мозолистых рук не страшна. Но ничья от народного пота Не разбухнет уж больше мошна. Хищный плут будет жадничать втуне, Не набьет он своих сундуков. В трудовой пролетарской коммуне Нет богатых и нет бедняков! (Припев.) Против общего злого вампира, Против шайки попов и господ Встаньте, все пролетарии мира, Обездоленный черный народ! Встаньте, рыцари нового строя! Встаньте, дети великой нужды, Для последнего страшного боя Трудовые смыкайте ряды! Кто честен и смел, пусть оружье берет, Свергай кабалу мироеда! Нас ждет или смерть, иль победа, Вперед, вперед, вперед, вперед, вперед! НОВОЖИЗНЕНСКИЕ ЛЯГУШКИ
Чем демократичнее власть, тем она дороже обходится народу.
("Новая жизнь", 16-3/II.)
Вот это строгий суд! Суда не надо строже: Народная им власть обходится дороже, Чем власть — какая же? Ну, что стесняться зря! Чья власть милей вам и дешевле? Не ваши ль это предки древле Пред Зевсом квакали, чтоб дал он им царя? РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ГУДОК
Глубокою ночью воздух морозный Прорезал призыв твой тревожный и грозный: "Вставай, поднимайся, рабочий народ! Смертельный твой враг — у ворот!" Твой голос, стозвучным подхваченный гудом, Звучал, как набат, над трудящимся людом: "Вставай, поднимайся, рабочий народ! Насильник стоит у ворот!" Твой клич повторил пролетарий всесветный, Доносится к нам его голос ответный: "Проклятье злодеям, творящим разбой! К оружью, народ трудовой!" Услышав твою боевую тревогу, К нам рать трудовая спешит на подмогу, И, слыша ее сокрушительный шаг, Трепещет зарвавшийся враг. Священные храмы труда и свободы, Застыли в суровом молчанье заводы, Проходят пред ними в щетине штыков Ряды пролетарских полков. Гуди же, гудок! Всему миру поведай, Что все мы умрем иль вернемся с победой! "Вставай, поднимайся, рабочий народ! Смертельный твой враг — у ворот!" РАБОТНИЦЕ
Язык мой груб. Душа сурова. Но в час, когда так боль остра, Нет для меня нежнее слова, Чем ты — "работница-сестра". Когда казалось временами, Что силе вражьей нет числа, С какой отвагой перед нами Ты знамя красное несла! Когда в былые дни печали У нас клонилась голова, Какою верою звучали Твои бодрящие слова! Пред испытанья горькой мерой И местью, реющей вдали, Молю, сестра: твоею верой Нас подними и исцели! МАЯК
Мой ум — мужицкой складки, Привыкший с ранних лет брести путем угадки. Осилив груды книг, пройдя все ранги школ, Он все ж не приобрел ни гибкости, ни лоска: Стрелой не режет он воды, как миноноска, Но ломит толстый лед, как грузный ледокол. И были для него нужны не дни, а годы, Чтоб выровнять мой путь по маяку Свободы. Избрав, я твердо знал, в какой иду я порт, И все ненужное, что было мне когда-то И дорого и свято, Как обветшалый хлам я выбросил за борт. Душа полна решимости холодной — Иль победить, иль умереть свободной. Все взвешено. Пути иного нет. Горят огни на маяке Свободы. Привет вам, братья, с кем делю я все невзгоды! Привет! ПЕСНЯ ДЕДА СОФРОНА
Ты играй, моя дуда: ду-ду, ду-ду, Ду-ду, ду-ду! А я, старенький, иду, я все иду, Я все иду, — По дорожкам, по проселочкам плетусь, Плетусь, плетусь… Приюти меня, прими, родная Русь, Родная Русь! Побреду я от деревни до села, И до села, Зазвоню я, дед, во все колокола, Колокола. Ой ты, медь, ты, медь певучая, гуди, Гуди, гуди, Всю Расеюшку набатом разбуди, Да разбуди. Как я гряну во все сорок сороков, Да сороков, — Как я крикну на Москве всех батраков, Всех батраков: Гей, ты, черный люд, рабочий, трудовой, Люд трудовой, Встань за вольную отчизну головой, Встань головой! Лютый ворог стал ногой в родной земле, В родной земле! Гей, не быть — не быть нам, братцы, в кабале, Да в кабале! Не потерпим вновь татарской злой поры, Лихой поры. Гей, точите-ко вы, братцы, топоры, Да топоры! А чтоб вышли ваши косы все остры, Да все остры, — Чтоб готовы были вы зажечь костры, Зажечь костры, И по первой по тревоге боевой, Да боевой, Заградить себя стеною огневой, Да огневой. То-то вороги заскачут! Их-ха-ха! И эх-ха-ха! Как мы красного им пустим петуха, Да петуха! Гей, ты, Русь, ты, Русь родная, вольный край, Наш вольный край, Боевую свою силушку сбирай, Да собирай! Ты дуди, моя дуда: ду-ду, ду-ду, Ду-ду, ду-ду! А я, старенький, проселками иду, Иду, иду!.. Ге-ей!.. "ПРАВДЕ"
Броженье юных сил, надежд моих весна, Успехи первые, рожденные борьбою, Все, все, чем жизнь моя досель была красна, Соединялося с тобою. Не раз теснила нас враждебная орда И наше знамя попирала, Но вера в наш успех конечный никогда У нас в душе не умирала. Ряд одержав побед под знаменем твоим И закалив навек свой дух в борьбе суровой, В тягчайшие часы мы верим: мы стоим Пред новою борьбой и пред победой новой! Стяг красный водрузив у древних стен Кремля, Стяг красный "Правды" всенародной, Знай, трудовая рать, знай, русская земля, Ты выйдешь из борьбы — великой и свободной! БАТРАЦКАЯ
Песня
У окошечка сижу Да в окошечко гляжу. Эх-ма! Три деревни, два села… Ну ж, ребятушки, дела! Эх-ма! Из деревни от отца Поджидаю письмеца. Эх-ма! Как письмо я получу, Сундучок заколочу. Эх-ма! По дорожке по прямой Едет молодец домой. Эх-ма! Поклонюся я родне, И сохе, и бороне. Эх-ма! И сохе, и бороне. Всей родимой стороне. Эх-ма! Окружит меня родня, Будет спрашивать меня. Эх-ма! Поведу с родней я речь, Как нам волю уберечь. Эх-ма! Где налечь и где нажать, Чтоб земельку удержать. Эх-ма! Чтоб не взгрел нас барский бич, Кликну я по селам клич. Эх-ма! Кликну клич средь мужиков: "Все в ряды большевиков!" Эх-ма! Все — в ряды большевиков! Собирай всех батраков! Эх-ма! Собирай всех батраков! Напирай на кулаков! Эх-ма! МЕНЬШЕВИСТСКИМ ЛИЦЕМЕРАМ
Меньшевистские повадки И речей их дребедень, Их бесстыжие нападки Знаем мы не первый день. Передержки, подтасовки, Резолюций лживых пук, Хитроумные уловки, Воровская ловкость рук. Если врут — то без заминки, Если плачут — то навзрыд, Обездоленные свинки У разрушенных корыт. Буржуа? — Позвольте ручку! Большевик? — Долой! Ату! — За какую ж вы получку Продаете бедноту? Возмущаясь "безобразьем" Петербурга и Москвы, Над несчастным Закавказьем Что теперь творите вы? Что вы скажете, к примеру, Если, взяв у вас урок, Примерять к вам вашу меру Мы начнем… в ближайший срок? НА ЗАВАЛИНКЕ
(Беседа деда Софрона)
Кто на завалинке? А, ты, сосед Панкрат! Здорово, брат! Абросим, здравствуй! Друг Микеша, это ты ли? Ну, что вы, деда не забыли? А я-то до чего вас, братцы, видеть рад!.. Покинувши на время Петроград, Прибрел я, старина, в родную деревеньку. Что? Как мне в Питере жилось? Перебивался помаленьку, Всего изведать довелось. С врагами нашими за наше дело споря, Немало вытерпел я горя, Но… терпит бог грехам пока: Не только мяли нам бока, Мы тоже кой-кому помяли их изрядно. Да, схватка крепкая была… Как вообще идут дела? Ну, не скажу, чтоб очень ладно: Тут, глядь, подвох, а там — затор. Народные враги — они не дремлют тоже. Одначе мы… того… нажмем на них построже. Чай, не о пустяках ведем мы с ними спор. Не в том суть нашей схватки, Что мироедов мы уложим на лопатки. Нет, надо, чтобы враг наш лютый — сбитый с ног — Подняться больше уж не мог. Иначе, милые, сыграем мы впустую. Подобный проигрыш случался зачастую. Раз наши вечные враги, Очнувшись, сил накопят, Они не то что гнуть начнут нас в три дуги, А всех в крови утопят. И учинят грабеж такой, Что ой-ой-ой! Вот почему всегда твержу я, Чтоб по головке, мол, не гладили буржуя. Вот, други-братцы, почему Из щелкоперов кой-кому, Умам трусливым и нелепым, Я стариком кажусь свирепым. А вся загвоздка в том, что я твержу одно: Родной народ, тебе другого не дано. Сваливши с плеч своих грабительскую шайку, Завинчивай покрепче гайку! Завинчивай покрепче гайку!! И если хочешь ты по новой полосе Пройти с сохою трудовою, Все корни выкорчуй! Все корни злые, все, Со всею мусорной травою!.. ЛУКЕРЬЯ
У бабушки Лукерьи Кривобокой До старости глубокой Осталася привычка юных дней Все прибирать к рукам, что под руку попало, Свое, чужое — горя мало: Была б кладовка лишь полней. Сама, должно, в грехе она была зачата, В нее же все пошли и дети и внучата. Одначе, ежели случалося порой, Что бабе правду всю кто скажет без утайки, — За честь своей семьи (сказать вернее — шайки!) Вставала бабушка горой: "Мой Кузька гуся спер? Где? У кого? Откуда? Гусь сам ко мне забрел во двор. Что? У соседа Клим стянул овса три пуда? А кто поймал, скажи? Не пойман, так не вор. У Еремеевых Машутка Стянула, баешь, полотно? Ну, вот! Ребяческая шутка. И было это так давно. Я, милые, детей учила не плохому. Был, правда, грех, что Клим, забравшись в клеть к Пахому, Был пойман и избит. Ну что ж? И поделом. И не журила ль я его пред всем селом? Всю, как рукой, не я ль с него сняла заразу? Не пойман больше Клим ни разу, Хотя… Кто нынче без греха? Что? У кумы, соседки Насти, Сама я, говоришь, стянула петуха? Смешала со своим, — не разобрала масти. Ох-ох! Глаза не те и память уж плоха!" * * * Лукерьи речь — бесстыжьи бредни. Однако, выслушав намедни Речь меньшевистского вождя, Я подивился, уходя, Его лганью и лицемерью: Он в краску б мог вогнать Лукерью. "КУКУШЕЧКА"
Нет Государственной думы и вообще никакой арены.
(Ек. Кускова. "Родина") Ку-ку, ку-ку, кукушечка! Так грустно не кукуй! Мадам Кускова, душечка, О прошлом не тоскуй! Ах, было счастье — минуло. И отцвела любовь! Что минуло, то сгинуло И не вернется вновь! Молитвы благодарственной Царю не возносить И Думы государственной Уже не воскресить! Не прогремит командою Родзянки зычный крик. С корниловекою бандою Спасается старик. Нежданною отрадою Звучит — "Владивосток". Идти ль туда с лампадою? Ах, что он даст, микадою Посаженный росток? Гучков в Китае молится "Большому кулаку". И хочется и колется… — Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! НЕ ЗАБЫВАЙТЕ КЛЯТВЫ
Памяти жертв Ленского расстрела.
Мы дрогнули в те дни от страшной вести. В один порыв сердца у всех слились. Мы плакали, готовясь к часу мести, И мы клялись. Наш лютый враг, свершивший злой посев, Заслуженной дождался ныне жатвы. Товарищи, да будет свят наш гнев. Идет борьба. Не забывайте клятвы! УТРОБУШКА
(Буржуазная)
Буржуазная утробушка — Все не свыкнется с пайком. Приходи, моя зазнобушка, Побалуемся чайком! И чтоб чай не пить впридумочку, Расстарайся к вечерку: Прихвати с собою в сумочку Два кусочка сахарку. Опущу на окнах шторы я, На дверях стяну драпри. Выну книжечки, которые Мне подсунули в Твери. Меньшевистские издания — Нам, голубка, сущий клад. За кавказского Жордания Трех Гучковых дать я рад. Мартов, Дан — компанья честная, — Лучших слуг нам не найти. Нам работа их совместная Расчищает все пути. Их статьи — напевы райские, В честь хозяина салют; Их призывы первомайские Стариною отдают. Социальной революции И в зародыше, мол, нет, — По дорожке эволюции Надо плесться сотни лет. Жить должна вся рать рабочая С буржуазией в ладу. Ну, и прочая, и прочая — В ту же, стало быть, дуду. Кончим с тягою стихийною! Разберись-ка тут! Хитро? Ах, под вывеской "партийною" Узнаю свое нутро! Меньшевистские издания, — Не жалеючи, плати! Меньшевистская компания Расчищает нам пути! ДЕД СОФРОН НА ЗАВАЛИНКЕ
Ой ты, жизнь моя, былинушка, До седых дошла седин! На завалинке старинушка Прохлаждаюся один. На зеленой на проталинке Травка свежая блестит. Вряд ли деда на завалинке Кто сегодня навестит. Пьян народ погодой вешнею, Разбрелися все с утра. Перед новою скворешнею Суетится детвора. "Глянь-ко, глянь сюда, Егорушка!" "Осторожней, не спугни!" Щебетун веселый, скворушка, Сам не свой все эти дни. Пар встает над огородами, Сохнет рыхлая земля. Греет солнце. Скоро всходами Разукрасятся поля. Встанет рать неодолимая Вольных пахарей Руси. "Мать-сыра земля родимая, Напитай нас и спаси!" В ОГНЕННОМ КОЛЬЦЕ
Еще не все сломили мы преграды, Еще гадать нам рано о конце. Со всех сторон теснят нас злые гады. Товарищи, мы — в огненном кольце! На нас идет вся хищная порода. Насильники стоят в родном краю. Судьбою нам дано лишь два исхода: Иль победить, иль честно пасть в бою. Но в тяжкий час, сомкнув свои отряды И к небесам взметнув наш алый флаг, Мы верим все, что за кольцом осады Другим кольцом охвачен злобный враг, Что братская к нам скоро рать пробьется, Что близится приход великих дней, Тех дней, когда в тылу врага сольется В сплошной огонь кольцо иных огней. Товарищи! В возвышенных надеждах, Кто духом пал, отрады не найдет. Позор тому, кто в траурных одеждах Сегодня к нам на праздник наш придет. Товарищи, в день славного кануна Пусть прогремит наш лозунг боевой: "Да здравствует всемирная коммуна!" "Да здравствует наш праздник трудовой!" ГОСПОДСКАЯ ТЕНЬ
На Красной площади намедни три туза: Помещик — без земли, заводчик — без завода И хищник банковский, сидящий без дохода, Час битый пялили глаза На торжество рабочего народа. Им в первомайский день с утра Спокойно дома не сиделось: Глазком прикинуть захотелось, Измерить силу рати той, Что их теснит своей железною пятой. Налюбовавшися, пошли домой все трое. "Ну, как?" "Да так. Тоска". "Казенный юбилей. День этот проходил куда как веселей При прежнем строе. Ушла поэзия. Отпал волшебный фон. Как живописен был разгон Всей этой сволочи, сбирающейся в шайки, Когда ее жандармский эскадрон Возьмет, бывало, всю в нагайки! Р-раз! Шляпа на боку! — Два! Лопнуло пальто! — Три! Шайки всей как не бывало! В участок волокут толпу. А нынче что?! Ушла поэзия. И красок ярких мало!" Нетрудно угадать, как первомайский день Расписан был потом в газетах буржуазных. Буржуи с нами вкусов разных: Там, где нам — солнышко, для них — сплошная тень. НА РАСПУТЬЕ
Графа Мирбаха увидя, Подавил буржуй наш вздох, Чуть не крикнул, растерявшись, Верноподданного "гох"! С ликом Марксовым знамена Нес рабочих бодрый стан, Пел народ: "Соединяйтесь, Пролетарии всех стран!" Сей призыв услыша властный, Наш буржуй стоит-грустит. Трусит Мирбаха несчастный, — Маркса — сердце не вместит. Мирбах… жуть, но все ж с просветом, Маркс… одна сплошная жуть. Два пути перед буржуем, Есть еще и третий путь. Путь на Вологду проторен. "Вуле-ву, мусью Нуланс?" Три союзных кавалера С ним играют в преферанс. Англичанин смотрит хмуро, Распинается француз. У японца в мыслях с кем-то Сепаратнейший союз. С кем? Никто пока не знает, Мирбах знает, но молчит. У российского буржуя Сердце трепетно стучит. "Перемешаны все карты, Вот изволь тут, вылезай! Что кричать мне, боже правый: "Вив" ли, "гох" ли, иль "банзай"?! ВОЖДЮ
Тов. Ленину в день рабочей печати посвящаю.
Как этот день мне мил и дорог! Ряд долгих лет прошел с тех пор… Теперь — повержен злой наш ворог, Тогда — мы с ним вступали в спор. Тогда — нас было так немного, Но знали мы, на что идем… Был каждый шаг проверен строго Тобой, испытанным вождем. Рождалась "Правда" наша в муках, Окружена стеной врагов, — Но пролетарий в первых звуках Услышал звон своих шагов. Ты был за дальнею границей, Но духом с нами был всегда, — Росла, страница за страницей, Святая библия труда… Нам каждый день грозила кара И беспощадный вражий суд, Напор открытого удара И козни тайные Иуд. Из ликвидаторского стана Какой бесстыжий несся вой! Работой Мартова и Дана Был восхищен городовой. Для заклинателей "стихии", Для дряблодушных торгашей Мы были аспиды и змии, Гроза мещанских шалашей. Теснил нас лютый враг жестоко. Редел отряд наш боевой, И в злую пору одиноко Звучал далекий голос твой. Но перенесши все невзгоды И взявши с бою каждый шаг, Мы на крутых путях свободы Вновь утвердили алый стяг. Незыблем он на новой грани! И наша вера велика: — Не осквернит священной ткани Ничья враждебная рука! "ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ"
У батюшки Ипата Водилися деньжата. Конечно, дива тут особенного нет: Поп намолил себе монет! Однакоже, когда забыли люди бога И стали сундуки трясти у богачей, Взяла попа тревога: "Откроют, ироды, ларек мой без ключей!" Решив добро свое припрятать повернее, Поп, выбрав ночку потемнее, Перетащил с деньгами ларь В алтарь И надпись на ларе искусно вывел мелом: "Сей ларь — с Христовым телом". Но хитрый пономарь, Пронюхав штуку эту И выудивши всю поповскую монету, Прибавил к надписи: "несть божьих здесь телес. Христос воскрес!" Что пономарь был плут, я соглашусь, не споря, Плут обманул плута — так кто ж тут виноват? Но я боюсь, чтоб поп Ипат Не удавился с горя. ОСIНОВЫЙ КIЛ РАДI
Чоловiк каже: "гречка!" Жiнка каже: "мак! мак!" — Нехай так! Нехай так! Нехай буде з гречки мак! Рада каже: "самостiйность!" Нiмець каже: "гох! гох!" — Ох, ох, ох! Оце ж гох! Щоб ты, бридкiй нiмець, здох! Ждали лiта, ждалы лiта, А прiйшла зима. Була Рада, була Рада, А тепер нема! Ой ти, дядьку Мусiю, Чи бачив ты чудасiю? Як не бачив, подивись: Любив нiмець Раду, Цiлував iи колысь Спереду и сзаду. Цiлував и милував, Кохав щиро, покы Выпив всю iи красу, Видавив всi соки. Потiм с гетьманом Павлом Перебив iй спину И, проткнувши всю колом, Кинув в домовину. — От, тепер лежи i гнiй, Бо була проворна. Я ж казав тобi, дурнiй: "Не кохай Эйхгорна!" По заслузи маешь плату, Голова змiнна! Прокляне тебе, прокляту, Трудова Вкраiна! ТЕМНОТА
Кулак один, купив пудовую свечу, Тем малость совесть успокоил. А мироед другой взял да собор построил: "Не всякому со мной ровняться по плечу!" В синодской грамоте был подвиг сей отмечен. Был этой грамотой, бесспорно, богачу Рай после смерти обеспечен. "Как смерть моя придет, — велел богач жене И всей родне, — Не убивайтеся по мне И не тужите. Застраховался я от адских мук вполне. Вы эту грамоту в персты мои вложите!" Что ж вышло? Померли тузы в одном году И повстречалися… в аду! Туз первый диву дался: "Кого я вижу? Ну, дела! Что ж грамота твоя? Ужель не помогла? А ты как ею величался! Она не стоила, выходит, и гроша!" "Ох, — молвил туз второй, — бумага хороша, Первеющего сорта. Был беспременно б я в раю, Да по душу мою Какой-то черт прислал безграмотного черта! Я грамоту ему, проклятому, сую, А он, подлец, глаза таращит И прямо в ад меня без разговору тащит!" * * * Недавно случай был подобный с богачом. Оставшись ни при чем, То-бишь ощипанный изрядно беднотою, Он объяснял беду — "народной темнотою". Конечно, грамота, друзья мои, важна, Конечно, нам она вот до чего нужна, От прошлой темноты пора нам излечиться. Но… чтобы правильно судить о богачах, Тем, у кого они сидели на плечах, Не надо грамоте учиться. МОЛОДНЯК
Годков тому, примерно, пять Помещик некий в лес заехал погулять. На козлах Филька красовался, Такой-то парень — богатырь! "Вишь, как тут заросло, а был совсем пустырь. — Молодняком помещик любовался. — Как, Филька, думаешь? Хорош молоднячок? Вот розги где растут. Не взять ли нам пучок? В острастку мужикам… на случай своеволья!" "М-да! — Филька промычал, скосивши вбок глаза. — М-да… розги — первый сорт… Молоднячок… Лоза!.. Как в рост пойдут, ведь вот получатся дреколья!" * * * Какой же в басенке урок? Смешной вопрос. Года всё шли да шли, — и молодняк подрос. МАРТЫШКА
На соединенном заседании ЦИК и
Московского Совета после принятия резолюции об
усиленной работе по организации мощной
Советской армии, укреплении всех, организаций,
объединяющих широкие трудовые массы рабочих и
крестьян, о внутренней спайке и дисциплине, -
меньшевики запели похоронный марш.
(Из газет.) Ногой баба топнула,
Дверью баба хлопнула,
С того баба рассердилась.
Что в солдаты не годилась.
(Частушка.) Я ли, ты ли, мы ли, вы ли… Громче, Мартов! Крепче, Дан. Надрываясь, долго выли, Как голодный волчий стан, Крепко шаркали ногами, Похоронный пели марш. Ай да головы с мозгами! Вместо мозгу — жалкий фарш! Социальная кубышка, Буржуазный винегрет. Меньшевистская мартышка Нарядилася в берет, В рог трубит и машет шпагой, Похоронный марш орет И с безумною отвагой Мчится… задом наперед! БОГОМОЛКА
Монаси — чины ангельский. У лавры Троицкой, в слободке, Монах повадился ходить к одной молодке. Муж со двора, монах во двор. Зачем? Нескромный разговор. Одначе как-то муж все шашни обнаружил И, сцапав в добрый час духовного отца, Уж так-то, так его утюжил: С того и с этого конца! То видя, всплакалась соседка-богомолка: "Стой, стой, безбожник! Стой! С ума сошел, Миколка! Не тронь священного лица!" "Так я ж накрыл его с женою, шельмеца!" "Накрыл его с женой… Подумаешь — причина! Да ты б еще ценил, что, может, через год Вдруг женка даст тебе приплод, — И от кого приплод, пойми ты, дурачина: От ангельского чина!" * * * Вот с богомолкою подобной и толкуй. Не дай господь такой обзавестись хозяйкой!.. Заладит, что ни день, "Исайя, ликуй!" С монахом снюхавшись, с Исайкой! В БУРЖУАЗНОМ СТАНЕ
"Манчестер гардиен", помещая декларацию
гетмана Скоропадского, говорит: "Вновь
образованное украинское правительство
опирается на германские штыки. Германия во
всех оккупированных ею областях строит свой
фундамент на землевладельческих и коммерческих
кругах. До сих пор мы привыкли верить, что
буржуазные классы России являются убежденными
сторонниками союзников. Однако германцы,
видимо, думали иначе, что и доказали тем, что
в министерство Скоропадского вошли кадеты и
октябристы, представители наиболее преданных
союзникам партий".
Жулик жулика надул. Жулик крикнул: караул! Жулик жулика прижал. Третий жулик прибежал. Кто с кого и что сдерет, Сам тут черт не разберет. Мчит на крик со всех концов Шайка новых молодцов: Разгорается война. * * * Наше дело сторона. ТОВАРИЩЕСКАЯ ПОДМОГА
В Москву Пегашка из села Возок с поклажею везла, А сзади пес Брехун трепался. Перед заставою — не помню уж, какой — Савраска, общий их знакомец городской, Навстречу им попался. "Вот на! — Пегашка ржет. — Куда ж ты это, друг? А я к тебе, как видишь, в гости. Да что с тобой? Тебя узнаешь-то не вдруг: Глянь, кожа весь да кости!" "Ох, ох, Пегашечка, — Савраска ржет в ответ, — Жив — и за это слава богу. Чем кормимся? Овса давно в помине нет. Тож и сенца. Жуем солому понемногу. Вам хорошо по деревням, А городским коням — Конец, коль не придет деревня на подмогу". "В деревне, — молвила Пегашка, — знаешь, тож… Двор со двором не схож. Все ж, чаю, беднота, — и плохи пусть делишки, — Кой-что для города сумеет наскрести, А ежли богачей покрепче потрясти, Пожалуй, сыщутся изрядные излишки!" "Чтоб городской кормить табун? — Хозяйский прихвостень — Брехун — Оскалил зубы на Пегашку. — Что вижу, больно ты щедра Насчет хозяйского добра!" "Отстань! — ответила Пегашка. — Неча злиться, Не про тебя идет тут речь. Твоя обязанность — хозяйский хлам беречь, Моя — с товарищем последним поделиться!" * * * Все были улицы не так давно полны Хозяйских прихвостней бесстыдно-злобным лаем: Мы-де весь хлеб отнять у деревень желаем. Кто вам поверит, Брехуны? Рабочих мужики без хлеба не оставят, И в селах мужики не тронут бедняков, Но что до жадных кулаков, Их закрома открыть заставят! О ПОПЕ ПАНКРАТЕ, О ТЕТКЕ ДОМНЕ
И ЯВЛЕННОЙ ИКОНЕ В КОЛОМНЕ
СИРЕЧЬ — ПРО ПОПОВСКИЙ КАРМАН
И ПОПОВСКУЮ СОВЕСТЬ
ДУШЕСПАСИТЕЛЬНАЯ ПОВЕСТЬ
Глава I
"Эх, кабы мне да такой приход, сиречь парафия, Как у отца Евграфия! — Плакался поп Панкрат: — Сам ему черт не брат. Прихожане у него, как прихожане: Богатые горожане, Дворяне родовитые Да купцы именитые. Что ни праздничек, то приношение. Сущее искушение! Живет себе, значит, отец Евграф, Как какой-нибудь князь или граф. Все-то у него водится, Пояс на нем не сходится, Ряса с шелковыми отворотами, Не удручен никакими заботами. Попадья одета по-модному, Дети ходят по-благородному, — Три раскрасавицы дочки, Словно весною цветочки, Грудью — пышны, талией — узки Лопочут весь день по-французски; Надушатся да припомадятся, — Что куклы нарядятся: В шляпках, в перчатках, в шалях, Мастерицы играть на роялях. Шуры-муры ведут с женихами — Изъясняются с ними стихами; В постные дни скоромятся. Сундуки от приданого ломятся!.. Вот где приходец попался! Господи! — поп убивался. — Чем я так пред тобой провинился, Что на бедной поповне женился, Что взял за нею в приданое Бездоходный приход да одеяло рваное? Всего-то у меня живота — Собака да два кота. Хожу по приходу На смех народу — Тощий, замызганный, Грязью забрызганный; Попадья — в кисейном платочке; Кацавейка в заплатах — на дочке. Без призору поповна бродит: Где кормят, туда и ходит; Догуляться так долго ль до срама? Народ весь отбился от храма. Посмотришь в церкви — не густо, Пошаришь в карманах — пусто! На трех старушонок глянешь, Сразу увянешь. Сердце полно сокрушения. Церковь — без украшения, Врата покосилися, Ризы давно износилися, Правь хоть службу в рогоже. Вразуми мя, праведный боже! Как безбожников к церкви привадить? Как мне дело наладить, Чтоб от нищенской жизни избавиться, С нуждой-горем расправиться?" Дошло поповское к богу моление, И бысть попу вразумление. И о том будет речь моя, братие, Как господь порадел о попе Панкратие. Глава II
Кто бывал на базаре в Коломне, Говорить тому неча о Домне. Трещит тетка, Словно трещотка, Перед старым ларем: "Пряники с инбирем! Пряники с инбирем! Недорого берем! Пышки с медом — Фунтик с походом! Петьки, Гришки, Вот где коврижки: У кого — с гнилью, У меня — с ванилью!" Парод у ларька толпится. Тетка на слова не скупится: Шутки-прибаутки, Не молчит ни минутки, В гости позовет и в гости напросится, Со всеми словцом перебросится, — Все-то у нее покупатели Друзья-приятели. Опроси полбазара: Старосту Вавилу, бакалейщика Назара, Фильку лесника И Прова мясника, Кузнеца Фрола, бондаря Акима, Дьячка Афанасия и сторожа Клима, — Ухмыльнувшись ухмылкой нескромною, Все не нахвалятся Домною! Шла когда-то про Домну слава: Раскрасавица, бойкого нрава, — Мужу — молодка, свекру — находка. Овдовела — соблазн для всего околотка, И не раз уверял, кто узнал ее в деле: Сатана в бабьем теле! Не боялася Домна ни порчи, ни глазу. Целый полк мужиков хороводила сразу; Ублажая охочих ребят без отказу, Не одну горемычную душу согрела. Нынче тетка весьма постарела, Притомилась — умаялась, По церквам монастырским в содеянном каялась — За большую теперь прослыла богомолку. В час досужий бубнит без умолку, Разъясняет святое писание: Кому, за что и какое наказание, Исполняя обеты все в точности, Пребывает Домна в непорочности, И уж святости теткиной есть подтверждения: Бывают тетке видения! Глава III
Дело было весною в начале поста. Поп Панкрат, попадью лобызнувши в уста, Молвил как-то ей утречком в среду: "В Москву на денечек поеду". Обошел поп в Москве все толкучки, Нагляделся на всякие штучки. Чего на толкучках тех нету! Успевай вынимать лишь монету. Бирюльки, свистульки, хлопушки, Одеяла, ковры и подушки, Рубахи из лучшей сарпинки, Посуда, калоши, ботинки, Гармошки, книжонки, картинки, Браслетки, колечки, брелочки ("Эх, купить бы для дочки!"). Обошел поп весь Сухарев рынок, Воротил отец нос от новинок, Средь народа толкался-топтался, В старом хламе копался, С затаенной усмешкою щуря глаза На затрепанные образа. Разбирался в иконах без устали: "Николая купить? Златоуста ли?" Перебрал дюжин пять страстотерпцев-святителей, Преподобных отцов-небожителей. Поплюет на икону, подышит, потрет, Бросит в хлам и другую икону берет. О цене осторожненько справится. Чем икона старей, тем попу больше нравится. "Ну, вот этой иконе какая цена?" "Пять целковых". "Посовестись! Ветошь одна! Лик весь темен, и риза облуплена!" Сторговались: икона за трешницу куплена! Поп уехал домой в восхищенье великом С богородичным выцветшим ликом. Глава IV
