Этот несносный Ноготков

ФАНТАСТИКА? НЕТ, РЕАЛЬНЫЕ СОБЫТИЯ!

Весь мир облетела весть о беспримерном в космонавтике случае появления никем не запланированного пассажира в «Эллипсе», который (корабль. — А. С.) следует на Марс и, надо полагать, достигнет цели точно в срок, установленный руководителями полета, то есть через 32 суток, восемь часов и 46 минут после старта.

Теперь, однако, чтобы уложиться в это время, экипаж корабля должен немного увеличить скорость лайнера. Дело в том, что некоторое время «Эллипс» двигался по замкнутой кривой.

Сейчас — когда можно сказать, что почти все беды у экипажа остались позади, — сейчас есть смысл сообщить читателям о том, какие же события произошли на космическом корабле в течение последних (а по сути дела первых) трех суток.

Выяснилось, что случайный пассажир, Алик Ноготков, сын доктора биологии Филиппа Ивановича Ноготкова, обладая удивительнейшими качествами гипнотизера и телепата, подчинил своей воле весь экипаж. Члены экипажа вот уже третьи сутки ведут настоящую борьбу с этим бездумным малолетним тираном. Борьба идет с переменным успехом. Последнее, чего добились взрослые, это изолирование мальчика.

Как уже сообщалось в печати, радиосвязь с «Эллипсом» была однажды потеряна, но тогда это произошло из-за вмешательства Алика Ноготкова. Теперь же несмотря на тяжкие испытания, выпавшие экипажу советского космического лайнера, полет «Эллипса» успешно продолжается. И если кое-кому из маловеров сам факт запуска на Марс корабля казался фантастикой, мы можем радостно воскликнуть: «Нет, это не фантастика, а реальные события!»

В том же номере «Новостей» были опубликованы беседы с несколькими крупнейшими учеными СССР по поводу полета «Эллипса».

Особый интерес представляло интервью, взятое у Константина Степановича специальным корреспондентом «Новостей» Вениамином Мадригадовым. Вот оно (естественно, с некоторыми сокращениями, произведенными по настоянию упомянутого метранпажа).

ЧТО ОНИ ЕДЯТ?

Да, да, именно этот, вроде бы, весьма прозаический вопрос был задан нашим специальным корреспондентом академику Константину Степановичу Иванбву-Иванову, когда речь зашла о полете советского космического корабля «Эллипс» на планету-загадку Марс.

— Казалось бы, вопрос простой, — начал академик. — Известно, что первые советские космонавты питались особо приготовленными концентратами и частично обычной, земной, пищей. Поначалу было задумано, чтобы и пища экипажа «Эллипса» не отличалась от той, которую употребляли пионеры космоса. Однако впоследствии было решено провести крупный научный эксперимент. К нему готовились заранее, и тут надо отметить серьезную роль опытов, поставленных в лаборатории имитации руководимого доктором биологии Ноготковым института цитологии.

Смысл эксперимента состоял в том, чтобы космонавты не брали с собою все продукты питания, а создавали какую-то часть их на корабле. То есть задача заключалась в том, чтобы через несколько суток перейти на самообеспечение продуктами.

Любой человек на Земле потребляет в сутки приблизительно три килограмма пищи и воды, а также один килограмм кислорода. Учитывая это, на борт корабля следовало взять две тонны продуктов и воды, не считая семисот килограммов жидкого кислорода, — и это лишь в расчете на полет до Марса и обратно. Если же учесть необходимость иметь определенный запас на случай задержки в пути или непредвиденных задержек после высадки на Марсе, то эту цифру следует по меньшей мере удвоить. Получается внушительная цифра — около пяти с половиной тонн «жизненно необходимого груза».

Согласитесь, что было бы куда интереснее и полезней эти пять с половиной тонн груза иметь в виде различных экспонатов, проб почвы, минералов, металлов, взятых на Марсе и доставленных на Землю.

— Но чем же тогда должны питаться космонавты?

— Картофелем, морковью, капустой, помидорами и даже яблоками!

— Как же вас понимать? Ведь их вес намного превыша...

— Успокойтесь, эти продукты питания можно получить в космосе! Дело в том, что еще многие годы назад тогда еще аспирант, а впоследствии доктор биологии Мильхикер предложил проект конструкции, которую можно назвать летающей космической оранжереей. До него, правда, еще в тысяча девятьсот двадцать шестом году, о подобном проекте уже говорил друг и последователь Циолковского Фридрих Артурович Цандер. Однако Мильхикер, проектируя космо-оранжерею, рассчитывал применять ее на тех, которые должны, находиться в пути очень длительный срок, — год или даже десяток лет. Но теперь благодаря тому, что наука получила замечательный препарат роста, позволяющий достигать сверхбыстрого выращивания овощей и фруктов, было решено оборудовать такую оранжерею на «Эллипсе».

Она выполняет две функции — поставляет космонавтам продукты и обеспечивает их кислородом! Растения поглощают углекислый газ, выделяемый экипажем, и возвращают его в виде кислорода, а плоды и овощи подаются к столу космонавтов.

— Как же устроена эта удивительная оранжерея?

— Это легкая (заметьте, надувная) конструкция, прикрепленная к «Эллипсу» таким образом, чтобы растения, привыкшие к смене дня и ночи, чувствовали себя, как «дома», на Земле. Конструкция защищена от случайных попаданий метеоров. Между двумя слоями полиэтилена заложена особая пленка. Если метеор и прорвет пленку, воздух, рвущийся в космическое пространство, сам затянет пленку в наружное отверстие, закроет его. Дно оранжереи — имитация почвы.

Вернее, никакой почвы там нет. Вместо нее используется гидроаэрация — питательный раствор впрыскивается через сопла пластмассовых трубок в переплетение полосок полиуретана, где располагаются корни растений. В оранжерее почти такая же атмосфера, как и в салоне космического корабля (почти на один процент больше углекислого газа, нежели в воздухе на Земле, но это не вредит космонавтам).

Прозрачная оболочка оранжереи должна имитировать атмосферу Земли, то есть задерживать вредные, а пропускать полезные лучи. Кроме того, надо оградить растения от губительного ожога мощных потоков космических лучей.

Необходимо было также создать в оранжерее такое же магнитное поле, как у Земли, атмосферное электричество, геотоки почвы. Все это было учтено учеными.

Есть еще ряд особенностей, которые следовало учесть при создании оранжереи. Тут и низкорослость растений, и как можно большее количество листьев — этой фабрики кислорода, и определенная температура, влажность, освещенность, перегрузки, вибрации и так далее. Все эти проблемы блестяще решены. Экипаж «Эллипса» через две недели после старта начнет питаться продуктами собственного производства. А когда нужда в космической оранжерее отпадет, откроются стенки отключенной от корабля конструкции, и, сами понимаете, растения... их не станет».

Глава девятнадцатая,

в которой подчеркивается, что самый энергичный народ — пенсионеры

Статья Стребинцева, опубликованная в «Новостях», равно как и интервью с виднейшими учеными Советского Союза по поводу экспедиции «Эллипса», вызвала огромный, всепоглощающий интерес у читателей. Справедливости ради необходимо отметить, что и статья Нарзанова получила высокую оценку подписчиков областной газеты. В редакцию этой газеты, как и в «Новости», стали поступать многочисленные письма. И, естественно, большую часть их прислали, конечно же, пенсионеры. Уже давно замечено, что пенсионеры — особое племя рода человеческого, обладающее рядом совершенно парадоксальных качеств.

Казалось бы, к старости человек должен хуже видеть, хуже слышать, быстрее утомляться и так далее. А на практике?

Пенсионер раньше других замечает опечатки в газетах и книгах (о чем тут же ставит в известность редакции и издательства). Пенсионер первым обращает внимание на то, что вторая скрипка в оркестре фальшивит (о чем незамедлительно сообщает в министерство культуры и дирижеру). Пенсионер с готовностью соглашается быть членом любой комиссии по проверке любой жалобы, много и быстро двигается (особенно, добиваясь срочного ремонта своей квартиры). При этом он не ощущает никакого утомления, так же, как и по утрам, часами простаивая в очереди за любыми еженедельниками. Короче говоря, на фоне рода человеческого пенсионер выглядит, как ни странно, самым энергичным его представителем. Нередко, чтобы подчеркнуть свое превосходство, он участвует в марафонском забеге, в особо трудных кроссах, записывается в секцию «моржей» и только для отдыха, ради забавы, всю ночь напролет занимается составлением кроссворда.

Пенсионер высокой квалификации сразу же по получении документа в райсобесе обзаводится, как правило, сучковитой палкой, затем покупает хорошую авторучку. Теперь ему остается лишь писать мемуары, романы, стихи, заявления, жалобы и заметки в газеты. Пенсионер спешит, ибо лучше других понимает, что время — штука бесценная.

В редакции областной газеты никто не удивился, когда выяснилось, что пенсионеры прислали двести четырнадцать откликов на сообщения о полете «Эллипса». Пенсионер И.

Кукушенцев-Соловейко предлагал соорудить монумент покорителям Марса «на средства ушедших на заслуженный отдых трудящихся» и приложил к своему письму кредитный билет достоинством один рубль. Пенсионер А. Утюгманский предлагал отлить <>ронзовую памятную медаль «Герои беспримерного покорения Марса». Пенсионер А. Могил-Левченко ратовал за организацию общества ПЛК — Пожилых Любителей Космонавтики. Пенсионер Иван Ивандамарьин вносил предложение учредить повышенные стипендии имени «Эллипса» для учащихся высших учебных заведений «ракетного профиля».

Несколько иной характер носило письмо в редакцию пенсионера Хар. Утробина. Он выражал огромное беспокойство насчет «воспитания молодого отряда пионеров» и приводил в связи с этим примеры из своей личной жизни-образца. Главное, подчеркивал Хар. Утробин, надо воспитывать «юных борцов за космос» в духе строгой дисциплины и «не оставлять без сугубого внимания проступки, подобные тому, который совершил молодой юный пионер А. Ф. Ноготков, который без спросу у родителей и не посоветовавшись с пионерской дружиной, тайно полетел на планету Марс, бесчинствуя и мелко хулиганя по дороге».

Между тем Елена Петровна и Варвара Никаноровна вместе с Георгием Васильевичем часто собирались у телевизора или приемника, слушали и смотрели передачи о космосе, вспоминая об Алике и его отце, словно те отсутствовали по крайней мере лет восемьдесят.

Иногда Елену Петровну навещали Стребинцев и академик Иванов-Иванов, раза три-четыре к ней заходили коллеги по музыкальному училищу. Что же касается Женьки Крякова, то здесь он был постоянным гостем на правах лучшего друга Алика.

Глава двадцатая,

описывающая события непреходящего значения

После памятного случая в пилотской кабине, когда Иван Сергеевич вынужден был оглушить Алика Ноготкова ультрагипноингалятором, мальчуган впал в состояние летаргического сна, что был вынужден засвидетельствовать доктор медицины Блаженный. Когда же он через десять суток проснулся, Джонриду Феоктистовичу и Филиппу Ивановичу удалось уговорить мальчишку не проявлять своих удивительных способностей хотя бы до посадки на Марсе.

Смиренное поведение Алика радовало членов экипажа «Эллипса», и даже, когда крошечный метеорит пробил оболочку космической оранжереи, все считали это гораздо меньшим бедствием, нежели шалости Ноготкова-младшего, грозившие, по словам астроботаника, превратить их корабль в летающую БМ-10, что при расшифровке означало Братскую Могилу на Десятерых.

Молотков вызвал в пилотскую кабину Сергея Ивановича, когда тот уже завершал утреннюю трапезу.

— Что-нибудь случилось? — спросил дублер, входя.

— Так, Сергей Иванович, пустячок, — пожал плечами Молотков. — Взгляните-ка на экранчик центрального теле-устройства! — Волнуясь, дублер приблизился к экрану с едва заметными красными линиями и в волнении откинул со лба прядь волос.

— Иван Сергеевич! — воскликнул Серповский. — Будь я проклят потомками, если та крупная симпатичная румяная дынька — не планета Марс!

— За ваших потомков я спокоен, но я оторвал вас от еды. Извините!

— Да чтобы увидеть в таком солидном варианте эту бахчевую культуру, я готов голодать две недели подряд!

— Зовите всех сюда, пусть полюбуются.

Серповский нажал на одну из мигающих кнопок пульта и закричал:

— Внимание! Всем приказано перейти в пилотскую кабину! — Взглянув на телеэкран, он убедился, что понят всеми: члены экипажа покидали свои отсеки. — Видите, друзья, — обратился он минуты через три к вошедшим, — как Марс застыл на перекрестке? Это означает, мои дорогие коллеги, что теперь нам остается выйти на прямую, как говорят спортсмены.

— Для штурмана, — заметил Ташматов, — это весьма неосторожное высказывание. Учащиеся средней школы знают, что в условиях космоса кратчайшим расстоянием между двумя точками является далеко не прямая.

— Так я же подчеркнул — «как говорят спортсмены», — улыбнулся дублер. — И вообще попрошу в «тот исторический момент не придираться!

— Сколько осталось километров? — поинтересовался академик.

— Двести восемьдесят тысяч, — ответил Молотков, — сущие пустяки, ровно четыре часа пути — Как от Ленинграда до Ташкента или до Душанбе.

— Можно приготовить кинокамеру? — спросил Налотов.

— А разве вы успели ее разобрать? — удивился < орловский.

— Как дела с эн-пэ-у? — поинтересовался Филипп Мнанович.

— Налажено?

— Связь в порядке, — не отрываясь от приборов, ответил Молотков. — Ну, ладно, полюбовались, и хватит. Всем занять свои места! — Когда это приказание было выполнено, Молотков с тревогой произнес: — Торможение будет резкое, Сергей Иванович. Происходит нечто странное. То есть настолько странное, что я боялся об этом сказать при всех. Больше того: лично я, например, не могу найти сколько-нибудь разумных объяснений этому явлению. Взгляните-ка на поведение жироскопа и компаса — чудеса!

Сергей Иванович нагнулся к приборам и застыл в изумлении.

— Надо все-таки вызвать сюда Ташматова, Иван Сергеевич.

— И Романа Павловича, — добавил Молотков, нагибаясь к микрофону. — Внимание! Кандзюбе и Ташматову срочно зайти ко мне! Повторяю: срочно!

Даже сквозь иллюминатор гермошлема скафандра можно было заметить, что физик-ядерщик очень взволнован.

Внезапный вызов он, естественно, понял как крайне вынужденную меру Молоткова. Так же встревожен был и доктор геологии, который с напряжением глядел на командира корабля. Едва взглянув на компас и жироскоп, Кандзюба и Ташматов одновременно вздохнули и вопросительно посмотрели друг на друга.

— Они исправны? — с сомнением в голосе произнес Ташматов.

— Абсолютно, — заверил Молотков. — Увы!

— Магнитная буря исключена? — в раздумье спросил Кандзюба.

— Полнейший магнитный штиль, — хмуро информировал Серповский.

— Странно, — покачал головою Кандзюба, — однако впечатление такое, будто где-то совсем недалеко находится мощная магнитная аномалия. Ну, в общем, словно рядом с нами и с такой же скоростью движется астероид, состоящий сплошь из одних намагниченных пород.

— Словно вмешиваются потусторонние силы, — невесело улыбнулся Ташматов. — Какие-то грандиозные джины, выпущенные злым волшебником.

— Я «Эллипс», — монотонно заговорил Иван Сергеевич, наклонившись к микрофону, — Эн-пэ-у, я «Эллипс». Как слышно? Прием.

Несколько минут в пилотской кабине царило безмолвие. Все ждали ответного слова вн-пэ-у. Тихо жужжали приборы на пульте управления, слышно было, как в наушниках Молоткова звучала хаотическая музыка, прорывалась человеческая невнятная речь, раздавался писк морзянки, различных сигналов и позывных. Иван Сергеевич собирался было включить передатчик, когда раздался знакомый голос дежурного

НПУ:

—Я эн-пэ-у, я эн-пэ-у. Вас понял, «Эллипс». Проверьте исправность компаса и жироскопа. Руководство эн-пэ-у затрудняется дать объяснение причинам странного поведения вашего корабля. Прием.

— В общем, надо разбираться самим, — пробурчал Молотков и снова перешел на монотонную речь: — Я «Эллипс», я «Эллипс», сообщаю, что компас и жироскоп совершенно исправны. Постараемся выяснить причины интенсивного торможения. Я «Эллипс», прием.

— Иван Сергеевич, — обеспокоенно произнес Ташматов, — у меня такое ощущение, будто сейчас вступили в силу какие-то не известные нам законы физики. Ведь давно уже было всё рассчитано, мы знали, что будет с «Эллипсом» в любую минуту, а тут вдруг какие-то странные загадки...

— У нас уже, кажется, были случаи, когда всем приходилось удивляться, — с некоторым ехидством заметил Кандзюба. — А потом прояснилось.

Геолог взглянул на «зеркалку» одновременно с Ташматовым, Серповским и Молотковым. Она была отключена — экран ее не светился!

— Быть может, это новые фокусы нашего телепата, черт бы его побрал, наконец, — заволновался Серповский. — От него всё можно ожидать.

— Вряд ли, — покачал головой Молотков. — Мальчишка поклялся...

— Все-таки есть смысл проверить, — усмехнулся Кандзюба.

— Чем черт...

— В Алике я уверен, — перебил Иван Сергеевич, — но, конечно, на всякий случай можно проверить. — И он включил телеэкран доктора биологических наук. — Алло, Филипп Иванович, что поделывает ваш отрок?

— Как ни странно, спит, — ответил цитолог, голова которого появилась на экране. — Джонрид Феоктистович и я полагали, что воздействие гип...

— Извините, — перебил Молотков, — а давно он спит?

— Да уже часиков пять-шесть, очевидно. Я так думаю, что гип...

— Извините, вы с Хворостовым свернули уже оранжерею?

— Свернули. Петр Валерианович чуть не плакал, да и я, честно гово...

— Всё ясно, Филипп Иванович. Виноват, отключаюсь, очень занят.

— Полное алиби, — вздохнул Серповский. — Гора с плеч!

— Наоборот, — потускнел Ташматов, — дело приобретает серьезный оборот — теперь еще труднее объяснить этот зловещий эффект. Как видим, природа магнетизма может еще преподносить свои скверные сюрпризы.

— А как насчет общеизвестных законов физика, они нам помочь не могут, Муса Ташматович? — спросил Серповский.

— Как там по учебникам?

— А вдруг не все законы верны? — пожал плечами Кандзюба.

— В геологии допускались, например, просчеты, ставившие в тупик многих ученых.

— Бывает и так, Роман Павлович, — вздохнул физик. — Могу привести пример. Как известно, основанные на ошибочных философских взглядах утверждения о принципиальной неоднозначности формулировок законов электродинамических сил вступили в противоречие со сведениями, накопленными наукой, и оказались, представьте, несостоятельными.

— Благодарю вас, Муса Ташматович, за микролекцию, — иронически поклонился Молотков, — но она не изменила ситуации с компасом и жироскопом. Загадка не разгадана, а философия пошла по боку.

— Я попросил бы вас, Иван Сергеевич, почтительнее относиться к философии, — укоризненно покачал головою Ташматов. — Дело в том, что...