Жизнь — это вечность в миниатюре.
Жизнь — не страдание и не наслаждение, а дело, которое мы обязаны делать и честно довести его до конца.
Жизнь — путешествие, которое лучше совершать одиноко.
Человеческую жизнь можно выразить несколькими междометиями; ба, ба! ах, ох! ой! фу! тьфу!
Конец жизни печален, середина никуда не годится, а начало смешно.
Жизнь коротка, искусство вечно, случайные обстоятельства скоропреходящи, опыт обманчив, суждения трудны.
Жизнь тасует нас, как карты, и только случайно — и то не надолго — мы попадаем на свое место.
Мы не можем вырвать ни одной страницы из нашей жизни, хотя легко можем бросить в огонь самую книгу.
Жизнь — трагедия для того, кто чувствует, и комедия для того, кто мыслит.
Если бы мужчина хорошо знал, что такое жизнь, он не давал бы ее так легко.
Это боги устроили так, что всякий может отнять у нас жизнь, но никто не в состоянии избавить нас от смерти.
Жизнь часто кажется чем-то вроде долгого кораблекрушения, обломки которого — дружба, слава, любовь: ими усеяны берега нашего существования.
Наша жизнь — одна бродячая тень, жалкий актер, который кичится какой-нибудь час на сцене, а там пропадает без вести; сказка, рассказанная безумцем, полная звуков и ярости и не имеющая никакого смысла.
Жизнь — это ряд усилий. Мы видим цель, но не всегда видим дорогу. В. Шкловский
В уединении мы счастливее, чем в обществе. И не потому ли, что наедине с собой мы думаем о предметах неодушевленных, а среди людей — о людях?
Кто стремится стать философом, тот не должен пугаться первых печальных открытий на пути к познанию людей. Чтобы постичь человека до конца, нужно преодолеть ту неприязнь, которую он в нас вызывает: нельзя стать искусным анатомом, пока не научишься взирать без гадливости на человеческое тело и его органы.
О людях, живущих уединенно, порою говорят: «Они не любят общества?» Во многих случаях это все равно что сказать о ком-нибудь: «Он не любит гулять?» — на том лишь основании, что человек не склонен бродить ночью по разбойничьим вертепам.
Бог — ради человеков, чтобы их просветить, дабы поняли сами, что они это скот и только.
Человек есть мера всех вещей: существующих, что они существуют, несуществующих, что они не существуют.
Человек по природе добр.
Для ума существует то, что он не может познать; для силы существует то, что она не может поднять; для могущества существует то, что оно не может победить.
Сколько людей, столько и мнений.
Всякому — свое.
Земной человек — это слабая душа, обремененная трупом.
Люди существуют друг для друга.
Человек есть ум.
Вот — КТО ты есть! Но не забывай и о том — ЧТО ты есть!
Кто знает, не лишены ли мы одного, двух, трех или нескольких чувств?
Чувство слабо и заблуждается…
Пошлость, к примеру, то, что каждый недоволен своей участью, даже блестящей, зато доволен своим умом, даже весьма неблестящим.
В двадцать лет царит чувство, в тридцать — талант, в сорок — разум.
Люди — это малые боги.
Мы оставим этот мир столь же глупым и столь же злым, каким застали его.
Как-то у Вольтера спросили: где бы он хотел быть после смерти — в раю или в аду? Он ответил: «В раю климат лучше, но в аду компания настолько приятнее!»
Люди не в состоянии изменить свою природу.
Чтобы любить людей, надо от них мало ожидать.
Деятельность есть наше[1] определение.
Мы должны быть ничем, но мы хотим стать всем.
Отличительное свойство человека — желать непременно все начинать сначала…
Человек может то, что он должен.
Мы не потому действуем, что познаем, а познаем потому, что предназначены действовать.
Что человек делает, таков он и есть.
В одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле.