Тёмные сёстры

Вылазки к отхожему месту были для меня наказанием, я доводила до момента, когда терпеть уже не было сил, и медленно ползла к своей ямке. И в этот раз на еще дрожащих, облепленных невидимыми ежами ногах, я двинулась к ней, трясясь, как в лихорадке. Но, видимо, неправильно выбрала направление, потому что удалялась все дальше от вертикального луча моего фонарика, а углубления все не было. От злости и бессилия слезы все-таки брызнули из глаз, шарахаясь из стороны в сторону, обыскивая каждую пядь, я через какое-то время наткнулась на знакомое углубление. К своим вещам я возвращалась, почти выпрямившись, но все-таки втянув голову в плечи. Ночь перевалила за вторую свою половину. Ничего и никого. Я съела очередной бутерброд. Воды в бутылке чуть выше этикетки, но внезапно мне стало понятно, что ее хватит совсем ненадолго. А дальше-то что делать?

Мерно раскачиваясь, я тихо гудела себе под нос, чтобы слышать хоть какой-то звук. Темнота, хищно облизываясь, ластилась ко мне, как сытая кошка к обессилевшей мыши.

Слышать… так они меня не слышат!!! Вскочив на ноги, не обращая внимания на недовольство расступившейся игруньи, я завопила, что есть сил. Адреналин ударил в голову, бешеный луч от фонаря метался по невидимому потолку. Горло саднило, но, кружась на маленьком пятачке моей стоянки, я не переставала кричать, замолкая, только чтобы прислушаться и набрать побольше воздуха.

Не знаю, сколько прошло времени, голос почти сел, и очень хотелось пить. Но внезапно какой-то звук раздался далеко в темноте. Я тут же метнулась туда. Пробежала несколько шагов и остановилась тяжело дыша. Что ж я делаю?! А если показалось? Без воды!! Вернувшись к вещам, быстро надела рюкзак и перехватила этюдник. Чуть склонила голову на бок и закрыла глаза, вслушиваясь. Тишина смеялась надо мной, объединилась с тьмой и вместе они кружили вокруг как две заклятые подруги.

За терпеливое ожидание я была награждена далеким перестуком. Немного ослабев от долгого сидения, мои ноги почти бегом несли меня на далекий звук. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль – ну и громадная же пещера! Минут через пять свет фонаря внезапно наткнулся на каменную стену. Секунду я медлила, ждала повторения гулкого стука в темноте, но тишина воцарилась полная. Боясь погасить маленький огонек зародившейся надежды и потерять направление, я метнулась в сторону, откуда, как мне казалось, раздавались звуки.

Стена резко ушла вправо, и, повернув следом за ней, я, наконец, увидела потолок. Похожий на разверзнутую пасть какого – то чудовища, он весь зарос сталактитами, но мне некогда было пускаться в сравнения, потому что, отвлекшись ненадолго, я забыла о том, что неплохо бы и под ноги смотреть, и, не сбавляя хода, споткнулась о выросший из пола сталагмит и растянулась во весь свой средний рост. Очень больно ушибла колени и ободрала ладони в кровь. Фонарик, хорошо хоть не разбился, вылетел из рук. Шипя от боли и жалости к себе, я шарила вокруг трясущимися руками, а потом, стараясь не залить и совсем не испортить рюкзак, вытащила тряпочки, приготовленные для промакивания кистей,и обмотала ими многострадальные конечности.

Странный звук решил не баловать меня своим присутствием, поэтому затаился где-то далеко в тоннеле впереди. Я подняла фонарь и ахнула, когда луч осветил коридор. Впереди то тут то там возвышались из пола каменные пики, где-то они соединялись с нависающими сверху сосульками, образуя причудливые арки и проемы. Это был странный футуристический застывший лес из камня. Художник внутри меня замер в благоговейном восторге, при других обстоятельствах меня отсюда силком пришлось бы вытаскивать. Сейчас же, я была рада не большой мощности своего фонарика и пожалела о громадной относительно теплой пустой пещере позади, потому что и в том пятачке света, выхватывающем из темноты стройные силуэты, мне уже мерещились безмолвные тени скользящие на границе света и тьмы.

Я очень боялась, что люди, а в том, что это были люди, производившие этот звук, я не сомневалась, уйдут и даже не заметят, что совсем близко от них тоже был человек. Человек, который потерялся, который очень устал и хотел пить и есть. Всхлипнув, я заставила себя встать на ноги и, с большим вниманием всматриваясь под ноги, двинулась между замершими стволами. Они были влажные и склизкие эти отростки, внутренности гор. Оступившись, мне пришлось опереться об один такой, а потом с омерзением вытирать пальцы о штанину, все равно джинсы уже убиты в хлам.

Я брела и брела, как маленькая красная шапочка в огромном темном лесу. Разница была лишь в том, что девочка из сказки знала, куда шла и с собой у нее были пирожки. Живот сводило от голода, и мне пришлось съесть последний бутерброд, правда кусок сыра, я припрятала на всякий случай. А вот с водой были проблемы. Она заканчивалась! От бега очень захотелось пить, и, я выпила безрассудно много. Я шла весь день и как ни старалась экономить, но жажда всегда побеждала.

Периодически мне слышались звуки впереди, и я переходила на быстрый шаг, лавируя между коническими силуэтами каменных сосулек. На ровных участках почти бежала, мне казалось, что что-то страшное следует за мной и стоит остановиться, оно тут же накинется на меня из тени ближайшего каменного ствола.

Совсем выбившись из сил, споткнувшись в очередной раз, я тяжело осела на пол, привалилась к рюкзаку и тут же провалилась в сон. Беспокойный, наполненный странными образами, долгий и тягучий, но не приносящий отдыха.

Жажда была так сильна, что выдернула меня из ошметков сновидений и поглотила остатки воды из моей бутылки. До конца не напившись, я с сожалением засунула пустую тару в рюкзак и поплелась дальше по тоннелю. Периодически делая остановки, я прислушивалась, кричала до хрипоты, снова прислушивалась и продолжала путь, который постепенно затягивался какой-то странной пеленой.

Очевидно, так приходит безумие. Приятели не из творческой компании, считали, что все мы немного не в себе, видели бы они меня сейчас! Чтобы хоть как-то утолить жажду, я лизала каменные склизлые сосульки. Поначалу, меня нещадно выворачивало от противного горького привкуса, но потом, организм видимо смирился, ибо ему уже критически не доставало влаги. Дальше меня начало мутить уже от голода. Я подъела все возможные крохи, перетрясла рюкзак, и зачем-то этюдник, в котором кроме кистей, красок, разбавителя и холстов сроду ничего не водилось.

Оп-па! Постой-ка! А это что за фляжечка? Открутив малюсенькую металлическую пробочку, я поднесла горлышко к носу.

КОНЬЯК!!!!! Ну, ты и зараза, подруга! Такую вещицу припрятать и забыть. Ну вот, я уже и разговариваю сама с собой. Твое здоровьечко. Три глотка и половина фляжки пронеслась огненной лавиной по горлу и пищеводу и оказалась в моем желудке. Почти эйфория!

Я изобразила что-то танцевальное и надолго вырубилась.

Просыпаться было невыносимо противно. Жажда стояла нестерпимая, но хватило ума не допивать остатки коньяка, который по доброте душевной, видимо, пытаясь облегчить мои страдания по поводу поиска отхожих мест в пути, полностью вывел всю влагу из моего организма.

Несколько раз сглотнув, и осознав, что мне даже нечем облизать потрескавшиеся губы, я подхватила вещи и потащилась дальше.

Через какое-то время я поняла, что мне совершенно все равно, который сейчас час, и время суток. Я перестала кричать и слушать тоже. Все, что я делала – это шла, ела слизь, падала, забывалась, потом снова шла. Пещеры менялись вокруг меня, но я плохо замечала как именно. Они вроде то становились совсем гладкими, то обрастали наростами и сталактитами, были похожи на штольню и тут же теряли всякие границы. Но, по-прежнему, я не слышала ничего и никого, кроме себя. Тот звук, побудивший меня начать это безумное путешествие под уральскими горами – исчез совсем, и я уже сомневалась, был ли он на самом деле, или это мое воображение сыграло со мной злую шутку. Мелькали странные мысли, что такими темпами, я добреду до Москвы, и вывалюсь в районе какой-нибудь станции метро. Мое веселье по этому поводу прерывалось только приступами кашля, которыми пересохшее горло пыталось остановить это безобразное к нему отношение.

В уме навязчиво прокручивался один и тот же детский стишок, иногда я бормотала его вслух, чтобы услышать человеческий голос, пусть даже свой собственный осипший:

Я играла с тенью в прятки В темной комнате. Убегала без оглядки: « Эй-ау! Ты где?» Не могла без братца – света Тень найти меня. « Эй-ау! Подружка – Света, Раздобудь огня!» «Эй-ау! Обиды нету!» Вот уж целый день Не найдут девчонку эту Вместе Свет и Тень. Был в моем безумии один большой плюс, сквозь его пелену ко мне совсем не приходил страх перед моей врагиней, следовавшей за мной неотступно. Через какое-то время, мне даже начало казаться, что, возможно, мы подружимся. Она, скорее всего, разделяла мою точку зрения, потому что была тиха и ласкова, уже не насмехалась надо мной, а нежно подставляла свои ладони, когда я без сил падала, чтобы немного поспать. Телефон в рюкзаке давно пропищал реквием и умер, а ведь заряда батареи хватало минимум на три-четыре дня, неужели прошло столько времени?… Мое продвижение было похоже на навязчивую идею, что-то толкало, несло вперед. Несмотря на страшную усталость, мне даже не приходило в голову остановиться и подумать. Честно говоря, способность думать, по крайней мере, трезво, исчезла вместе со страхом перед тьмой и тенями, беззвучно стелящимися на расстоянии от меня. Иногда я думала, что веду куда-то странный призрачный отряд, но цель этого похода все время ускользала. Некоторым признакам разума пришлось вернуться, когда показалась развилка тоннеля. Я уже порядком устала, шла очень давно, не останавливаясь для отдыха, поэтому села возле толстенного сталагмита так, чтобы было видно оба черных провала, и увеличила мощность луча фонарика. Да, стоило напрячься и подумать, какую дорогу выбрать, потому что туннели отличались друг от друга как сталактит и сталагмит. Левый был точным продолжением моего нынешнего пути, разве что прямо на границе света-тени я заметила небольшой подъем, значит, он уходит немного наверх, правый же был совершенно гладким, да еще стены имели странные выемки, как будто очень давно они подверглись обработке. И еще в нем чувствовалось какое-то движение воздуха. Но это открытие уже не заставило меня вскакивать и нестись вперед. Я была совсем без сил, и меня мучил страшный голод и жажда, про холод я вообще молчу. Удивительно, что я еще не закочечела насмерть, судя по ощущениям, температура моего тела сейчас была такой же, как у камней вокруг. Тьма потерлась о мою щеку, успокаивая. С негодованием я отмахнулась от нее и шумно выдохнула. Непонятно как в моей руке оказался карандаш, а на коленях блокнот из рюкзака. В каком-то туманном сумасшествии, зажав плечом фонарь, я начала рисовать. Ну что же мог изобразить мой воспаленный мозг, посредством непослушной руки? Я ожидала сюрреалистический эскиз в духе Дали, но, когда пелена несколько спала с глаз, я с легким изумлением увидела добротный кусок хлеба, изображенный скорее с голландской скурпулезностью, и глиняный кувшин с водой. Откуда взялись силы на такую проработку деталей, я не знаю, но чем больше я смотрела на странный натюрморт на белом листе, тем легче мне становилось. Жажда, как будто отступила, голод же вовсе пропал. Устало прикрывая глаза, я думала о великой силе искусства… рисунка, а точнее самовнушения. Впервые я просыпалась почти отдохнувшей и не имеющей никаких желаний вроде пищи или воды. Удивляться я решила попозже, сейчас же нужно было выбрать путь. С одной стороны, тоннель со сталактитами был мне в чем-то привычен, опять же, была осточертевшая, но поддерживающая во мне силы, да и жизнь, если честно, слизь. С другой стороны, странный тоннель имел на себе следы деятельности человека, да и движение воздуха давало надежду на то, что где-то там может быть выход на поверхность. Размышляла я недолго. Перевесил фокус с рисунком, если он удастся еще раз, а лучше не один – я почти спасена, в любом случае, я смогу вернуться назад и выбрать левый проем. Своды действительно были странными, как будто огромная змея оставила отпечаток своей чешуи. Относительно гладкие они ребрились вмятинами, похожими на застывшие волны. День продвижения этой дорогой и сознание знакомо заволоклось облаком полу безумия. С рисунком ничего не выходило. Я доставала его несколько раз, и пристально пялилась в изображение, думая о еде, сытости в желудке и ключевой водичке. Ничего не выходило. Утопистка! Это ж надо было пойти у себя на поводу. Но я упорно не поворачивала назад. Ну, вот еще сто шагов и все! Вот за тем поворотом посмотреть обязательно нужно, и сразу обратно. Так прошел еще один день. Я устроилась на ночлег, и снова достала блокнот. Провела карандашом по кувшину с водой, добавила стекающую с керамического горлышка холодную прозрачную каплю, а в хлебе свежих ноздрей, от которых исходил приятный запах свежевыпеченного теста. Грифель скользил по бумаге все медленнее, а перед глазами все расплывалось, сон сморил меня. Я рывком села. Вот он звук, который разбудил меня – впереди плеск и шлепки. Вода! Я вскочила, резко натягивая рюкзак и этюдник, стерший мне кожу на плече почти до мяса. Не задумываясь о том, что пить мне особенно и не хочется, да и есть, кстати, тоже, я побежала за лучом фонаря. Вилять пришлось на удивление долго. Несколько раз я переходила на шаг, чтобы отдышаться, но плеск и не думал пропадать, наоборот, он усиливался с каждым поворотом. Казалось, что бег продолжается уже несколько часов, когда, вывернув из-за очередного выступа, я выскочила в потрясающий своими размерами зал. Пол моего тоннеля переходил в крутую тропинку и терялся в долине внизу, сама я стояла на небольшом уступе намного выше уровня пещеры. Челюсть медленно поползла вниз, а рука машинально выключила фонарь. Тусклый голубой свет, источаемый круглыми пупырчатыми камнями по всей горизонтальной поверхности, позволял разглядеть размеры этой потрясающей залы, которая, судя по обработке стен, имела явно не совсем природное происхождение. По дну через всю долину неслась бурная подземная река, с грохотом огибая сдерживающие ее берега валуны. Подхватив жевательную конечность, я запрыгала вниз по уклону, как молодая серна. От радости не удержалась и погрузилась по самую макушку в ближайший бурун. Какое наслаждение разлилось по высохшим внутренностям, холодной сладкой струей. И только через какое-то время я поняла, что звук, привлекший мое внимание так далеко от этого места, не являлся одним только плеском бегущей воды. И сейчас он прекратился. Я медленно поднялась с мокрых камней и повернулась. Эх, есть здесь все-таки радиация! Камни эти светящиеся, теперь вот это!!! Успело мелькнуть в голове, до момента, когда ветвистые челюсти жука-переростка, размером с хорошего племенного быка щелкнули у меня перед носом, и я, взмахнув руками, повалилась в пенный поток, утаскивая за собой громыхающий на камнях этюдник. Мечта энтомолога огорченно пощелкал и побежал за мной по берегу. Мне было уже совсем не до него, я старалась остаться на плаву и действительно не стать утописткой! Я отбросила лямку деревянного ящичка, он только мешал, а вот рюкзак оказался настоящим спасением, пару раз на поворотах буруны крепко приложили меня спиной о камни. Зацепиться ни за что не удавалось, ногти были сломаны под корень, а пальцы начали коченеть в ледяном потоке. Избитые ноги я совсем не чувствовала – сломаны – нет… Почти оглохнув, от грохота волн и забившейся в уши воды, я все же различила изменение в шуме порогов, извернувшись, попыталась рассмотреть, что же ждет меня впереди, и яростно заметалась в потоке. Пронеся мое бедное тело за считанные минуты через всю долину, бешеная река увлекала меня куда-то вниз под стену пещеры. Я только успела глубоко вздохнуть, и ледяная чернота сомкнулась над головой. Все закружилось в гремящем водовороте. 2. ГЛАВА – ТВОРИТЕЛЬНАЯ. Если вам случилось попасть в другой мир – не поддавайтесь панике!

– Нет, я вставать не хочу и не буду! – буркнула я и, не поворачиваясь, добавила.– Ко второй паре поеду!

Но будящий и не думал отступать от своих злобных намерений и продолжал свое премерзкое утреннее дело – тряс меня за плечо. Я открыла один глаз и тут же от удивления второй. Прямо надо мной склонилась здоровенная картофелина с глазами. Через секунду она расплылась щелью щербатой довольной улыбки. От неожиданности я крякнула и села, чуть не ударившись лбом о странную физиономию.

Словно дожидаясь в засаде именно этого момента, на меня навалилась страшная дурнота. Мозг полетел в Сайгон, и я следом за ним, но только обратно до подушки. В таком состоянии не было сил, чтобы бояться, кого бы то ни было. Мне стало совершенно все равно, будь это даже клубень-людоед, я не сдвинусь с места. Вот такая я бываю смелая по утрам.

Насладиться подвигами, мне помешало любопытство, возникшее при временном отступлении слабости. Надо же проверить, собирается меня кто-то есть или как? Снова открыв глаза, обнаружила перед носом миску с чем-то вкуснопахнущим. Таак, а это уже заявка на победу!

Сесть я не решилась, а только немного приподняла голову, одновременно принимая керамическую плошку из маленьких узловатых рук и стараясь разглядеть их хозяина.

При внимательном рассмотрении им оказался странного вида сморщенный маленький старичок.

Абсолютно лысый, не считая редких жестких волос то тут, то там торчащих из моршастой головенки. Все его тело и лицо было похоже на сросшееся семейство картофельных клубней побольше и поменьше. Или топинамбура, почему-то подумалось мне. Видок у деда, конечно, странноватый, но по крайней мере, видно, что он не желает мне зла. Глаза у старичка были добрые-добрые, как у сказочного персонажа, обычно помогающего главному герою. Лучики морщин солнышками разбегались от уголков на удивление ясных блестящих глаз, придавая взгляду несколько лукавое выражение. О! Уж не родственник ли он бабки Аксиньи из соседнего с нашим съемным дома? Той, которая нам молоко носила… Больно похож. Надо будет спросить…потом…

Одет он был в рубище без рукавов, свисавшее до самых лодышек, по фактуре похожим на многослойную паутину синего цвета. Подпоясан толстым куском веревки – весьма удобно. Запястья, наподобие наручей были обернуты такой же материей.

Я осторожно прихлебнула из плошки и довольно причмокнула. Это был густой картофельный суп-пюре с ярким пряным ароматом, не обжигающе горячий, но сильно теплый – как раз то, что нужно для моего исстрадавшегося желудка. После первого глотка мне показалось, что я могу выпить десять таких порций, но, дойдя до половины миски, поняла, что организму не справиться. Понадобиться время, чтобы привыкнуть к нормальной человеческой пище.

Краем глаза я видела, как старичок внимательно с интересом и одобрением следит за мной. Было очень неудобно отдавать недоеденную еду, с детства учили оставлять тарелку пустой, но дедок не обиделся, а только покивал и тару у меня забрал.

– Могу я спросить у Вас, где я …– начала, было, я.

Но старик мягко похлопал меня по плечу, что-то промычал и вышел в невообразимого вида дверь. Она имела форму… была похожа… да не знаю на что, похожа! Но очертания повторяли трещину в каменной стене пещерки – комнатки, и была сделана из какого-то цельного пористого материала, явно не имеющего ничего общего ни с камнем, ни с деревом.

Дремота медленно обволакивала сознание, но любопытство снова одержало победу над сопротивляющимся разумом, и я вяло огляделась. Помещение было совсем маленьким без окон, со светло-серыми каменными стенами, плавно переходящими в потолок и пол, из чего я заключила, что все еще нахожусь под землей. Во всех стенах были не большие углубления и ниши разной формы и размеров. Создавалось некоторое ощущение, что я лежу в кладовке. Видимо меня решили заготовить. На зиму. Какое-никакое, а мясцо – на холодец должно хватить. Хотя, после моего многодневного голодного турне в темноте, блюдо будет совсем ненаваристым.

В массе своей ниши были пустые, но в некоторых стояли светящиеся голубые камни, свет от них был живой пульсирующий, как будто внутри был заключен голубой огонек от свечи. Я лежала на странном ложе из пористого материала, из такого же была сделана дверь, напротив, рядом с проемом стояло небольшое кресло, а у изголовья высился столик, на котором стояла железная кружка. С водой – проверила я. Когда дошла очередь до постельного белья, сон почти сморил меня, я только подумала, что закутана во что-то тонко-нежное, и в то же время очень мягкое и теплое. Завернувшись до самого кончика носа в воздушное серебристое одеяло, легкое как паутина, и теплое как кусок овечьей шкуры, я с наслаждением провалилась в сон.

Я просыпалась и снова засыпала. И с новым пробуждением чувствовала, как силы постепенно возвращаются, а раны, промытые и перевязанные в период моего беспамятства, заживают и начинают жестоко чесаться. Каждый раз, открывая глаза, я видела тарелку супа на столике и удалявшегося старика, уносящего старые повязки. А лицо и израненные конечности приятно холодила какая-то белесая мазь. Откуда он узнавал, что я пришла в себя, да еще успевал к этому времени подогреть еду, понятия не имею. На все мои вопросы только тепло улыбался, качал головой и что-то мычал. Про себя я прозвала его дед-Герасим.

Оказывается, я была не далека от истины – на мои особенно настойчивые расспросы, он жестами дал понять, что глухонемой.

Как-то раз, мне показалось, что я пришла в себя, когда старичок сидел на краешке кровати и какой-то палочкой водил у меня перед носом, при этом от палочки ко мне тянулись длинные разноцветные светящиеся нити. Я была так удивлена не столько этой его палочкой, тоже мне, волшебник выискался, сколько многоцветием этих ниток. Расширив в восхищении глаза, я рукой потянула за одну из них, дед Герасим при этом озадаченно охнул, а в голове у меня расцвел огненный цветок, и я провалилась в забытье. Конечно, проснувшись, рассудила, что мне все привиделось, правда, дедок стал на меня странно поглядывать украдкой, думая, что я не вижу.

Свой рюкзак и как не странно этюдник, я обнаружила под ложем, когда попыталась встать. Меня немного шатало, но голова уже не кружилась от каждого резкого движения. Все вещи в рюкзаке были сухими, будто кто-то их вытащил и тщательно просушил, перед тем как убрать и задвинуть под кровать. Даже листы в блокноте были относительно ровными, не подумала бы что плавали. Телефон, правда, включаться категорически отказывался. Ну, и фиг с тобой, все равно никакого толку. Этюдник немного рассохся, но в целом был в порядке, все краски белели пластиковыми колпачками на своих местах, а кисти и разбавители в футлярах – им вода нипочем. На кресле лежала чистая сухая рубашка и носки, рядом стояли кроссовки. Он бы еще шнурки погладил, подумала я, с легким недовольством и благодарностью. Очень хотелось снять с себя грязную, хоть и высохшую майку и сменить ее на рубашку. Штанов на смену джинсам у меня, увы, не было. Но мне было ужасно жалко надевать чистую вещь, на давно немытое тело. Конечно, промывая раны, меня обмыли, но этого было совершенно недостаточно.

В таких расхристанных чувствах меня застал мой спаситель. Снова прекрасный суп, совершенно не надоевший, и яркие бусины глаз пронизывающе уставились на меня. Что-то промычав себе под нос, дед Герасим забрал у меня тарелку и поманил за собой. Это что-то новое, я просунула ноги в кроссовки и приготовилась двинуться за стариком. Он замешкался у двери и, обернувшись, указал на одеяло, рубашку и носки.

– Что? Взять с собой?– удивилась я.

Дедок торопливо покивал. Я сгребла вещи и немного неуверенно вышла в проем, завернувшись предварительно в одеяло. За ним оказалась другая пещера намного больше моей. В центре в круглом углублении между двумя каменными плитами, напоминающими столы, в полу горел большой костер, причем топливом ему служили изломанных очертаний черные ветки. Во всех стенах были ниши, частью заставленные какими-то вещами – склянками, глиняной посудой, котелками. Кое-где их освещали пульсирующие камни. Несколько трещин, закрытых дверями были в правой и левой стене, прямо чернел зев проема. Мы двинулись к нему. Попутно старичок ловко кинул миску в углубление возле стены. Раздался звонкий плеск. Так это раковина!

Но мы быстро прошли мимо, пресекая пещеру, и нырнули в черный провал. Низкий коридор привел нас в маленькую круглую совершенно пустую комнату, если не считать единственное углубление со светящимся голубым камнем. Я вопросительно посмотрела на деда. Но он, не обращая на меня никакого внимания, подошел к стене, и что-то мыча себе под нос, принялся водить руками. Обалдеть! Попала к подземному шаману! Но тут, к моему, великому изумлению, он нашарил рычаг и дернул – стена отъехала в сторону, открывая за собой очередной коридор. Старикашка нырнул в него, прихватив светящийся камень, и я, собрав удобнее вещи, последовала за ним. Куда ведет-то? Переселить решил? Сначала с вещами на выход, а дальше? Коридор имел явно природное происхождение. Я видела подобные в книжках про вулканы, когда раскаленная лава, оставляет в породе причудливые ходы. Периодически приходилось так сильно пригибаться, что, казалось, вот-вот и нужно будет вставать на четвереньки, но потолок постепенно повышался, давая отдых моим ослабшим мышцам и суставам. Деду-то хорошо, он лишь чуть голову наклонял – низенького росточка, он был мне где-то по грудь, хотя держался всегда прямо и не горбился. Идти пришлось долго, несколько раз мы останавливались передохнуть, но, судя по виду деда Герасима, он скорее жалел меня, чем сам отдыхал.

Наконец, мы вышли в большую пещеру, дальний край которой терялся в темноте, и даже яркий свет голубого камня не мог достичь его. Пройдя несколько шагов, мы повернули и пошли вдоль стены. И тут, стало заметно светлее. Сияние нашего камня отразилось в неподвижной глади подземного озера, и в глазах заиграли веселые блики. Оказалось, что по стене прямо до края озера, бесшумно стекает вода, образуя гладкую зеркальную поверхность. Создавалось впечатление, что два озера встречаются под углом в девяносто градусов. На берегу кое-где высились каменные глыбы. Дед, жестом предложив мне идти купаться, влез на одну такую лицом к озеру, и замер, глядя вдаль.

Вещи были положены на ближайший валун, а их хозяйка поковыляла к воде, зябко поеживаясь. И как я так долго продержалась в таком холоде? Погрузив ладони в воду, я радостно засмеялась, вода была удивительно теплая, как парное молоко.

-Ээй!– крикнула я старикану, собираясь скинуть одежду.– Отворачиваться не собираетесь?

Но дед Герасим только на мгновение скосил на меня глаз и снова обратил взор в темноту.

– Ну и ладно!– проворчала я.– Не людоед, так извращенец.

Раздевшись, дрожа от холода, попрыгала к берегу. Ах! Как хорошо! Вода приняла меня в свои дружеские объятья, унося остатки усталости и болезни. Я подплыла к зеркальной стене, и, встав на дно, вгляделась в свое отражение. Мдаа. Бывало и лучше. На меня из-под спутанной челки пыльно-серого цвета глядело осунувшееся существо неопределенного пола с впалыми, исцарапанными щеками, резко выпирающими скулами и лихорадочно блестящими зелеными глазищами в глубоких темных провалах. С правой стороны лба, рассекая бровь, белел шрам, придавая взгляду несколько надменное выражение. Вот уж действительно, девочка, которая выжила!

Поплескавшись немного, я подплыла к берегу и, найдя подходящий камень, принялась нещадно себя тереть. Жалко, конечно, что мыла нет, но пока и так сойдет. Оказавшись на воздухе, натертая до красноты кожа оказалась беспомощной перед толпами мурашек, парадом прошедшими от макушки до самых пяток.

Я насухо вытерлась одеялом и углом старалась просушить волосы, когда заметила сверток на камне рядом со своими вещами.

– Это для меня? – обратилась я к застывшей фигуре, казавшейся статуей Будды на пьедестале.

Никакого ответа. Пожав плечами, я развернула насыщенно-синюю ткань из многослойной паутины. Похожа по структуре на нетканый материал, но в отличие от него приятная наощупь. Может быть, она из коконов шелкопрядов? В такое же одеяние был одет мой спаситель – длинный футляр с тремя отверстиями для головы и рук. Отлично! А то я боялась, что придеться облачаться в грязные джинсы. Нежная ткань приятно щекотала кожу, только по оставшимся голыми рукам все еще маршировали толпы настырных бугорков, поэтому я натянула поверх хламиды, доходящей мне до лодышек, чистую рубашку, а подпоясалась вытянутым из джинсов ремнем. Сделав шаг вперед, обнаружила разрезы по бокам – ходить могу в своей любимой манере, т.е. быстро и размашисто.

Так, теперь стирка – я побултыхала грязные вещи в воде, нещадно теребя ими о камни. Что поделать мыла то нет. Хорошенько все отжав, разложила вещи на ближайшей глыбе и с удовольствием потянулась. Вот теперь я чувствую себя значительно лучше. Пальцами расчесав мокрые пряди, придала им некую форму и пошла проведать деда Герасима. Его поза ничуть не изменилась, я обошла камень, чтобы видеть его лицо. Так оно было сейчас на уровне моего, и я могла хорошо рассмотреть его: все узловатые складочки и морщины вокруг плотно закрытых глаз. Но сейчас оно было абсолютно безмятежно, и, тем не менее, излучало какую-то скрытую силу. Не смотря на то, что его хозяин был ростом чуть выше ребенка, и явно погрузился в медитацию, я чувствовала необъяснимое беспокойство, этот старичок явно очень опасен.

Внезапно в глазах у меня потемнело, а в голове раздался скрипучий, но тонкий голос.

– Не надо бояться старого Кёдльфёрля, дитя. Он не желает тебе зла.

Я резко обернулась – сзади никого не было. Подозрительно покосившись по сторонам, и не заметив в засаде среди камней притаившихся немецких шпионов, я с подозрением уставилась на старичка.

-Да, да! Именно этот старикашка с тобой и разговаривает, бестолочь! – я подскочила от наглого голоса, снова раздавшегося у меня в голове. Зрение опять поплыло, поэтому мне спешно пришлось сесть на камень от навалившейся дурноты.

– Слушай меня внимательно, дитя. Этот способ общения тяжело дается нам обоим, поэтому вопросы, если они у тебя остануться, ты задашь после того как я договорю.

Я согласно закивала, одновременно пытаясь избавиться от головокружения. Мне это удалось, только когда я замерла с закрытыми глазами, склонив голову набок, вцепившись обеими ладонями в острые края камня, на котором устроилась.

– Мы очень глубоко под землей…

Это уж я и так поняла.

-Не перебивай старших!

Молчу, молчу. Согласилась я и поняла, что не произнесла не звука.

– Поверь мне, девочка, мы очень далеко от других людей, и тебе отсюда не выбраться.

Я заскрипела зубами, сдерживая старающиеся вырваться слова, и чувствуя, почему-то, всем своим существом, что голос в голове говорит только правду, и при таком способе общения не может лгать.

– Но при должной подготовке, возможно, тебе это удастся. У меня очень давно не было учеников, и я не предполагал, что будут. Как видно, я ошибся. Предвосхищая часть вопросов, хочу показать тебе следующее.

И тут перед моими зажмуренными глазами начали проноситься картинки. Бесконечные толщи камня, длинные нескончаемые тоннели и проходы, подземные пропасти, проломы и провалы, и следом за ними – бурный подземный поток, оканчивающийся гигантским водопадом, низвергающимся из щели в стене пещеры под самым потолком. Я поняла, что это и есть тот единственный выход, по которому я попала сюда.

– И что же…я смогу выбраться, если стану вашей ученицей? – я чувствовала, как утекает моя надежда вместе со слезами, капающими, мне на колени.

– Не могу утверждать точно, многое зависит от тебя, но так у тебя будет больше шансов.

– Шансов! Да у меня нет никаких шансов! Если только вы не супертренер по скалолазанию и плаванию против потока в узких подземных пещерах!

– Тебе повезло. Я именно такой тренер и есть! – гордо проговорил голос, и я различила легкую иронию.

– Как же вы будете тренировать меня, если такой способ общения несколько..ммм..затруднителен, а говорить вы не можете…

– А вот это действительно дельный вопрос! Для начала, тебе придется научиться видеть льийни, хотя, с этим, я уже убедился, проблем не будет, и выучиться говорить на льйина квэлли.

Язык глухонемых что-ли?

– Можно сказать и так. Но на самом деле, это язык всех существ, разумных и не очень, живых и неживых. Язык природы.

О как! Ну что ж это прекрасно. Всегда мечтала говорить на языке природы, не вступая при этом в Гринпис.

– Так ты согласна стать Ученицей? – в голосе послышалось легкое нетерпение.– Нет, я не родственник бабки Аксиньи! – рявкнул он.

Нет, так нет, а страх как похож.

– Да, мастер Йода, я согласна!

– Что ты сказала?!!

Похоже, он рассердился.

– Коленку поцарапала, говорю, йода бы сюда.

– Ты самая несносная из учеников, Лиссанайа, которые у меня только были! – воскликнул голос.– И это притом, что обучение еще не началось! Видно, перед уроками Языка придется выучить несколько уроков Послушания!

– Как вы назвали меня, господин Кёдль…что-то там, простите.

– Учитель. Либо МАСТЕР!

– Да, мастер! Так…

– Несносная девчонка, как ты утомила меня! Таковы правила. Если ты принимаешь ученичество, то должна забыть свое прежнее имя – тебе дается новое.

– Да, мастер Кёдль!– Я смиренно сомкнула ладони на уровне груди. Немец, а имя дал какое-то японское! Видимо система обучения такая…. Плевать, хоть горшком назови, если это поможет выбраться отсюда. Паспорт, правда, менять придется …

Додумать я не успела, потому, что зрение внезапно прояснилось. Но моей радости недолго было длиться, т.к. встав, я покачнулась, и грохнулась в обморок.

Очнувшись, увидела радугу перед глазами, проморгавшись, поняла, что это не совсем радуга – это те самые разноцветные нити, тянущиеся от меня к старичку, который с важным видом склонился надо мной. Выражение его лица изменилось, и я заметила, что поменялся порядок и цвет ниток, как и их изгиб.

И тут меня осенило! Так вот как выглядит язык льйина квэлли! Это язык этих светящихся линий! Мой учитель заметно усмехнулся и радостно закивал! Линии подхватили улыбку, и понесли ее в мою сторону, окрасив нежно розовым цветом.

Я села и улыбнулась в ответ. Пучок марганцевых нитей от меня рванул к деду Герасиму. Он удивленно заморгал. Я поняла! Это не так уж трудно, нужно понять краски и оттенки эмоций – вот и язык освоен. Радостный пунцовый клубок помчался к изумленному старичку. Он нахмурился – его линии окрасились в невообразимое множество цветов.

Я озадаченно замерла. А это, видимо, уже речь. Робко подняв глаза, заметила, что учитель одобрительно кивнул. Он читал мои льйини, как раскрытую книгу, тогда как в последнем его многоцветии, я не поняла ничего. Ярко-желтый клубок льйини вырвался с моей стороны совершенно непроизвольно и совпал с голодным урчанием в желудке. Мои щеки налились румянцем, а дед ехидно захихикал. Последний пучок нитей звал меня за уже поднявшимся стариком в обратный путь в жилую пещеру, я подхватила высохшие вещи. Это ж, сколько мы болтали! И поспешила за дедом.

Скрытый рычаг, и мы снова внутри знакомых комнат. Мастер дал понять, подкрепив жесты пучком нитей, чтобы я отнесла вещи и возвращалась в гостиную, как я про себя окрестила большущую пещеру с огнем. Черные ветки все еще горели, лишь чуть-чуть уменьшившись в размерах – какое-то вечное топливо! Вернувшись, увидела, что на огне уже стоит котелок с водой. А мне мастер протянул миску с кусками клубней и ступкой. Я принялась растирать корни, старательно следя за всеми льйини, исходящими от учителя. Их было очень много, и как я поняла, это были не только слова и эмоции, но и некоторые мысли. Впрочем, о чтении мыслей я пока не помышляла, смогла вычленить из всего многоцветия только то, что учитель тоже очень голоден, хотя, возможно, и не так сильно как я.

Мда, кто бы знал, что уроки цветоведения, по которому у меня, кстати, пятерка, не пройдут даром. Правда цветовые таблицы, выкрашиваемые нами на занятиях, по многообразию не могли соперничать с количеством цветов и оттенков виденных мною линий. Но ключевым здесь является именно – видение (с ударением на первый слог). Безусловно, основное, что преподавали юным художникам, кроме надобности тренировать руку – это умение видеть, смотреть иначе, подмечать суть вещей, но раньше я не замечала за собой способности видеть какие-то цветные нитки.

Видно крепко приложилась головой, которая, кстати, стала совсем белой. Единственным плюсом было то, что волосы сохранили свою шелковистость, в отличие от обычно, жестких, как проволока седых. Но тут, скорее всего, сыграла наследственность – у бабушки были удивительной длины и красоты мягкие серебристые волосы. Мне всегда мечталось иметь такие же. Теперь вдобавок к белой матовой коже, еще и волосы побелели, прямо альбиноска какая-то, хорошо хоть глаза не красные! А то, можно в лабораторию подопытной мышью устраиваться.

Мы немного закрепили пройденное после сытной трапезы, и ко сну я отправлялась уже с некоторым словарным запасом.

Следующий день принес разочарование. Проснувшись в неплохом расположении духа и ни о чем не подозревая, я выползла на завтрак – из крепкого густого темно-коричневого напитка, чем то похожего на какао с куском непонятно чего, по виду напоминающего резиновую губку, а по вкусу – макароны с сахаром. И тут я поняла, что мастер очень внимательно следит за мной, а я не вижу никаких линий. Совсем ничего! Я потерла глаза, помотала головой – никакого результата.

Мастер же не выказывал никакого беспокойства, словно ожидал это. Я помыла кружки в нише-раковине, обратив внимание что – вода странным образом обновляется, где-то был скрытый слив и приток, и вернулась к поджидавшему меня учителю.