К вершине медленно поднимаются двое юношей. Один из них тот, с которым мы только что познакомились в предыдущей сцене, у старца.
- Ты думаешь, что это сделал Долон? – спрашиает у него товарищ.
- Нет, не Долон. Помнишь, скотный базар на окраине Самарканда. Помнишь парня, который глотал слюни при виде игреневого коня?
Товарища наконец-то осенила догадка:
- Ты думаешь, что это дело рук молокососа? Ты этому веришь, Камарадин?
- Мы все когда-то были молокососами, мы все когда-то держались за сиськи матери.
- Но мы тюрки, а не барласовцы! И наш тотем – волк!
- Хорошо, пусть будет так – это не имеет большого значения. Барласовец — тот же тюрок! Мусульманин! Он также верен принципам Ислама!
- А что имеет значение?
- То, что он умеет натянуть тетиву лука – вот что!
- И все?
- Нет не все, Садридин. Важно то, что я узнал этого человека…
- Ты знаешь, кто он?
- Да, его зовут… Тимур! Ты хорошо слышишь?
- Значит, все-таки…
Камарадин воздевает руки, сжатые в кулак, кричит, почти впав в транс:
- Тимур! Будь проклят! Клянусь, я найду тебя и ты ответишь за сое злодеяние!...
На узких улочках кишлака барласовцев редкое оживление: по ним герои-пастухи, гонят “вражеский” табун… Среди погонщиков лошадей – знакомые туркмены…
- Идут! Идут! – слышится отовсюду.
На улочки выбегают люди и, конечно, в первую очередь дети.
- Едут! Едут!
К заборам устремились женщины, пожилые и девушки; из-за заборов их головы напоминают головки подсолнухов.
Обмениваются свежей информацией старухи:
- Говорят, вражья стрела сразила Долона сына Эренжена.
- А сражение возглавил сын Торгая.
- Тимур?
- Да, он. Вот тебе и мальчишка!
Какой-то молодой человек выкрикивает: “Хвала Тимуру!” “Хвала барласовцам!”, его одергивает пожилой мужчина: — “Тихо! Придержи язык за зубами – тебя слышат!” – он кивает в сторону человека, который действительно с болезненной подозрительностью глядит на них.
А между тем по ту сторону глиняного забора происходит вот что. К Тимуру подъезжает Чеку, говорит:
- Ах, как на тебя смотрит Жамбы!
- Какая из них Жамбы?
- Ты не в состоянии отличить среди обыкновенных камешков прекрасный лал!...
Но и без подсказки приятеля Тимур – а он довольно резко своей статью, излучающей ауру настоящего богатыря-молодца, выделяется среди своих товарищей…
- Ну-ка, мигом отсюда! – отстраняет от стены девушек некая дородная тетенька. – Марш! Марш!...
Все (также весело) отпрянули от забора в глубину двора. Кроме одной, очаровательной Жамбы, которая, не в силах скрыть свои чувства, смотрит на уходящий вглубь улочки табун, вернее, на одного из погонщиков – на Тимура. Тот также как бы под гипнозом глаз девушки оборачивается. На какое-то мгновение их взгляды встречаются. Впервые. И такое впечатление, что для них это самое сладостное, чарующее мгновенье…
- Какие у нее прелести – у меня текут слюнки! – говорит Чеку.
Тимур оборачивается, однако за забором уже никого нет.
- Не забывай, что этот замечательный лал специально богатые родители готовили для… Долона… А может быть для Саллеха…
- Закрой свою пасть шакал! – говорит Тимур и с нарочитой серьезностью бьет приятеля камчой по спине…
- Ой! Ой! Убивают лучшего джигита из барласовцев! – в тон подыгрывает Тимуру Чеку, разумеется, ничуть не обидевшись.
А там вдали по-прежнему слышаться (постепенно, правда, затухая) ликующее: “Едут!” ”Едут!”…
Тимур, Чеку и другие барласовцы.
Чеку преподносит Тимуру мешочек с монетами:
- Это плата за лошадей…
Тимур долго перебирает в ладонях монеты, внимательно, явно размышляя, смотрит в глаза Чеку, смеется. Следом смеется и Чеку. Но вот оба как бы разом умолкают и Тимур спрашивает тихо:
- Что делать с… этим?
- Тебе, Тимур, половина, остальное… поровну! – моментально приходит в себя Чеку.
Воцаряется напряженное молчание, которое, опять же тихо, выговаривая казалось бы каждый слог в слове, прерывает Тимур:
- Все – для всех! Каждому поровну!...
И смотрит в глаза поочередно каждому…
Панорама гор постепенно переходит в панораму предгорий, чем-то напоминающую холмогорья, а те в свою очередь, в степь, покрытую каменистой почвой и скудной растительностью.
А вот и оазис – по обеим сторонам реки – террасы, густо заросшие деревьями, кустами шиповника, барбариса, разнотравьем… В зарослях едва приметна тропа – по ней, что-то напевая себе под нос, едет… Чеку. Чеку явно доволен собой, останавливает коня, говорит себе:
- Ты молодец, Чеку Барлас! Никто лучше тебя не умеет так ловко натянуть тетиву на лук! А орудовать саблей!? Где она, родная? Ага, вот она! – Чеку тут же, не сходя с седла коня, проделывает несколько взмахов саблей, похваливает себя: — Вот так! Ай, да, Чеку! Ну и ловок же ты! Тебе бы еще и невесту… такую, как… эта Жамбы… Ах, какое у нее личико! А эти… — вдруг испуганно обрывает он фразу, останавливает коня, прислушивается…
Где-то неподалеку слышаться мужские голоса. Чеку привязывает коня за ветвь дерева, незаметно сходит с тропы, ловко крадется среди деревьев. И не напрасно, ибо вскоре на одной из полян он видит небольшую, из 4-6 человек, группу взрослых мужчин из своего кишлака. Нетрудно догадаться, что речь идет о чем-то тайном и, безусловно, серьезном…
- Кто сказал, что это он повелел угнать табун?! – спрашивает, горячась один из них.
- Об этом знают все, — огрызнулся второй.
- А мы кто!? – вопрошает, еще более горячась, первый.
- Да, кто? – поддерживает третий. — Мы братья Долону или… безмозглые сурки?
- А кто этот… Тимур! – не теряет прежнюю инициативу первый…
- Собака, которую родила навозная куча – вот кто!...
- Он убил Долона. Об этом говорят всюду. Позор нам!
- Смерть ему!
- Но может быть его предать суду? Нашему, барласовскому?
- Что наш, что шариатский суд – одно и то же…
- Что!? – в гневе вскакивает на ноги первый.
- Мы, братья Долона, мы главы племени и решение за нами…
- Смерть! Всему роду Торгая.
- Смерть! Сегодня же!
- Они хотят всех нас, барласовцев, взять в руки.
- Все за это решение? Кто против пусть покинет нас…
Заговорщики молча остаются на месте. Чеку бесшумно покидает свой “наблюдательный пост”: на цыпочках удаляется…
А вот он уже мчится по заросшей тропе, огибая неровности рельефа… мчится по степи, подгоняя коня камчой…
Двор Торгая, отца Тимура. Длинная пристройка типа конюшни. Тимур, очевидно, только что приехавший откуда-то, расседлывает своего коня. Входит взволнованный Чеку:
- Смотри, у меня трясутся руки и я не в силах натянуть даже тетиву лука! Кто скажет, увидев сейчас меня, что я лучший… э… воин-барласовец! Я не в состоянии вытащить саблю из-за пояса! Я развалина, чтоб мой язык отсох, прежде, чем молвит слово…
- Довольно! – обрывает резко и вместе с тем дружески Тимур – Дело не в твоем языке – выкладывай.
Чеку просит Тимура наклонить к нему ухо.
- Здесь нет никого, кроме нас. Выкладывай!
- Беда! – наконец-то решается говорить Чеку.
Тимур принимает серьезный, насколько это возможно, вид, машинально подставляет ухо.
- Тебя, хотят… того… — Чеку Барлас проводит острием ладони себе по горлу.
- Кто?
- Известно кто – братья, дядья Долона, — Вот эти глаза видели, а этими ушами я слышал… Только что…
Тимур мгновенно преображается, лицо его становится озабоченным…
- Они придут… ночью… но ты не отчаивайся… Я с тобой!...
Чеку входит в свою роль:
- Я их! – но увидев на лице Тимура нечто тревожное, умолкает – Что делать? Может быть пока не поздно, махнуть отсюда… В Кеш?, Самарканд?...
- Нет! Нет! Что случится, того не миновать… пусть приходят – я встречу их!
- Я с тобой! Ты хотел сказать “мы встретим”!
- Спасибо, друг! А сейчас за работу! Видишь, в углу куча попон – неси их к лежаку! – командует Тимур и после небольшого раздумья говорит то ли Чеку, то ли себе: — Подумаем, как встретить достойно гостей…