Тайна третьего кургана

Я знал, Сергею будет трудно согласиться со мной. Открытие Еранского могильника – его заслуга, и он имел полное право здесь распоряжаться, несмотря на то, что руководителем раскопок был я. Однако Бычихин согласился, видимо поняв, что его спешка выглядит по-мальчишески.

Занявшись курганом, я совсем забыл о Фросе. Она сидела под сосной и что-то рассказывала Алене, доверительно склонившись к ее уху. Я подошел к ним, и Фрося стыдливо вскочила.

– Идти мне надо, – сказала она и поискала кого-то глазами, – Лычиха там помирает, воды подать некому…

Она сделала несколько шагов и вдруг спряталась за дерево. Между сосен мелькала гимнастерка Шкуматова. Он нес лопату. Фрося, выглядывая из-за дерева, подождала, пока Иван пройдет мимо, затем пригнулась и побежала.

– Спасибо! – запоздало крикнул я, но она даже не обернулась.

– Представьте себе, для нее еще война не кончилась… – тихо и задумчиво проронила Алена. – Тридцать лет войны. Какой ужас!..

Я услышал в ее голосе страх, и ощущение его передалось мне. Что такое тридцать лет войны?.. Нет, я не представлял. Я мог представить войну и эпоху железного века, с подробностями, в деталях. Воображение, так необходимое археологу, рисовало жестокую картину побоища. И прошлая война мне виделась тоже, я представлял ее с детства. Но для Фроси война – это не бой, а что-то другое. Может быть, ожидание своего жениха с фронта, похоронки, пришедшие в деревню, работа, одним словом, героическая жизнь тыла, о которой я тоже знал. Давно нет войны, а сумасшедшая Фрося все еще живет ею…

– Я хотела объяснить, что война кончилась, – не понимает, – продолжала Алена. – Спрашивает, где же тогда Гриша? Почему не идет домой? И почему другие не идут?.. Гришу, наверное, убили…

– Нужно ли это объяснять? – размышляя, спросил я. – Важно помнить, Фрося – больной человек.

– Да нет, Павел Александрович, я так… – Она тряхнула головой и встала. – Просто исключительный случай, трагическая судьба… Мысли притягивает. – Алена виновато улыбнулась. – Вы меня вечером в деревню отпустите? Мне нужно узнать, какие тут поют песни. Вы не забыли, что у меня фольклорная практика?

Я пообещал отпустить. От кургана мы пошли на мыс, где решили ставить лагерь. Начинались житейские хлопоты, и я старался больше не думать о Фросе.

– Вы знаете, почему она ходит летом в шапке? – неожиданно спросила Алена. – У нее голова мерзнет. Она простудилась на лесоповале в войну и с тех пор носит шапку… Понимаете?

Я не ответил, прикидывая, как расположить палатки. Мыс был идеальным местом для лагеря. Пожалуй, за все экспедиции я не встречал такой красоты.

Мы с Иваном и Стасом установили палатки, соорудили стол, подготовили площадку для работы с материалом раскопок и принялись разбирать оборудование и приборы. Сергей Бычихин помог растянуть одну палатку, но вдруг заскучал и, прихватив с собой оваловский план, ушел на разведку. Ему не терпелось поскорее начать раскопки. Алена все поглядывала на меня, стараясь оказаться рядом: видимо, хотела еще о чем-то спросить. Это злило меня, и я отправил ее готовить обед. Не было уверенности и в том, что она сможет сварить какой-нибудь суп. Я бы не взял ее в Еранское, если бы за нее не попросил Бычихин. Но зато эта милая неумеха отлично знала теорию и любила пофилософствовать – хлебом не корми. Вторым философом-теоретиком в экспедиции был школьник Кареев. За дорогу до Еранского я наслушался от него всякого. Багаж его знаний и кругозор, откровенно сказать, иногда меня ошеломляли. Из него мог получиться археолог, ботаник, филолог, а может, и еще кто-то – об этом не знал и он сам. Однако со Стасом было проще, чем с Аленой. Он трудился изо всех сил, хватаясь за самое тяжелое, не ожидая команды. Изнемогал, злился и, стиснув зубы, пытался не отстать от Ивана Шкуматова. Иван был самым надежным человеком в экспедиции, и я доверял ему больше, чем «философам».

Мы построили лагерь, Алена сообщила, что обед готов, а Бычихина все не было. С момента его ухода прошло часа три. Мы сели есть без него. Как и следовало ожидать, вместо супа Алена изготовила глиноподобную вермишель с тушенкой.

– Да-а… – протянул Стас, – это не французская кухня… Ваш будущий муж, Алена, обязательно умрет от заворота кишок.

– Ешь что дают… – буркнул Шкуматов, – привыкай, может пригодиться.

Алена самостоятельно вымыла посуду и, скрывшись на минуту в палатку, вышла оттуда с диктофоном и сумочкой через плечо.

– Я иду в поселок, – заявила она и пошла по тропинке вниз. Шкуматов сделал попытку встать, но отвернулся и негромко засвистел. У меня тоже было желание пойти с Аленой в Еранское, поговорить с сельчанами, узнать, есть ли легенды о курганах, да и просто так, глянуть, что за люди живут. Кроме Фроси, мы еще никого не знали. Однако мне нужно было готовиться к началу раскопок и готовить ребят.

После ухода Алены прошел час, а Сергей все не появлялся. Беспокоиться не было причин. Бычихин прекрасно ориентировался в тайге, а заблудиться на выпуклой гриве мудрено. Значит, он нашел что-то интересное? Это как раз меня и волновало. Но что он мог найти любопытного после Овалова, который, судя по дневнику, излазил гриву и ее окрестности вдоль и поперек?

Чтобы отвлечься от сомнений, я принялся объяснять ребятам азы археологии и правила раскопок. Шкуматов слушал, впитывая слова, как сухая губка, Кареев же задумчиво ковырял пальцем песок, и на лице его время от времени появлялась ироническая улыбка.

– Павел Александрович, разве обязательно раскапывать все могильники? – будто невзначай спросил он. – Какой-нибудь древний город – понятно. А могильники?.. Вот вы уничтожите их и напишете диссертацию. И это все, что получит человечество. Памятник наших праотцев исчезнет навсегда. А что дороже? И вообще, кто уполномочил наших современников рыться в костях и эпохах?.. Вопрос, конечно, дилетантский, но…

Я понял, что обыкновенным ответом от Кареева не отделаться. Объяснять ему, как я объяснял студентам, зачем нужны обширные раскопки, было бесполезно.

– В самом деле, Павел Александрович, мы вот приехали сюда, ворвались как варвары, разрушили святыню и уехали, – продолжал он, грубовато играя простачка. – Да как у вас рука на это поднимется?

– Заставят, и поднимется, – бухнул Иван Шкуматов. – И никуда ты не денешься. Развел тут демагогию: как, как… Обыкновенно, лопатой. Поумнее тебя люди думали.

– Мне жалко вас, Шкуматов. – Стас улыбнулся и покачал головой. – Привыкли в своем стройбате все решать лопатой…

– Я в десанте служил, в особой группе, понял? – с вызовом сказал Иван. – Туда не всех берут… А ты точно в стройбат попадешь.

– Не расстраивайся, Иван, – подбодрил я. – Наш Стас еще молодой. Ему еще осенью писать сочинение «Как я провел каникулы».

– И напишу, – спокойно сказал Кареев. – А вы, Павел Александрович, не уходите от ответа. Если ребенок задает вопрос – взрослый должен отвечать. Иначе у ребенка может сложиться неправильное представление о мире.

Меня начинал разбирать смех.

– Если я тебе скажу, зачем мы и ради чего роемся в святых костях, это будет слишком просто, – сказал я. – Ты же не хочешь этого?.. Истину в археологии все же находят с помощью лопаты.

– Дипломатия – положительная черта руководителя, – проронил Стас. – Ваш намек понял.

Он взял лопату, оглядел ее со всех сторон и, пожав плечами, встал рядом со Шкуматовым. Я открыл дневник Овалова. Учить, решил я, буду на раскопках. Пусть вначале прикоснутся сами к этим «святым костям» и предметам в могиле наших предков, почувствуют трепет от ощущения времени: наверняка многое поймут без объяснений.

Бычихин вернулся, когда солнце садилось в тучу за дальним берегом, отчего сосновый бор на гриве вдруг заполыхал красным, пожарным светом. Я выжидательно смотрел на Сергея, однако он, как всегда, с известиями не спешил. Бычихин съел целую миску остывшей и оттого совсем невкусной вермишели, напился чаю и поинтересовался, где Алена.

– За песнями пошла, – бросил я, едва скрывая нетерпение.

– Старик Овалов ошибся, – наконец сказал Сергей, – курганов тут не два, а три. Я их сразу и нашел… Впрочем, что искать. Они все вдоль этой тропы…

– Не может быть, – засомневался я. – Овалов – и ошибся?

Сергей молча дернул плечами: дескать, что здесь особенного. Не узрел одного, мимо прошел или вовсе не дошел…

– Погоди, а ты нашел тот, что вскрывал Овалов? – ухватился я за возможность проверить. – Там должны быть ямы…

– Никаких ям, – отрезал Бычихин, и мне показалось, что он чем-то сильно озабочен. – Выходит так: либо Овалов просчитался, либо… мы просто попали на совершенно другой могильник. Скорее всего, конечно, первое.

– Где же тогда следы от раскопок?

– Не знаю! Не знаю, – раздраженно ответил Сергей. – Я все курганы излазил. Чисто… Может быть, ямы затянуло песком, задерновалось все… Времени-то сколько прошло? Полвека!.. Короче, завтра разберемся, А сейчас я падаю спать. Надеюсь, сегодня гостей от наших соседей не предвидится…

Бычихин скрылся в палатке, а я взял дневник Овалова я открыл на том месте, где он писал о раскопках. Мелкий, убористый почерк профессора читался трудно. Но я уже успел привыкнуть к нему. Вообще Овалов был педант. Это надо же, почти ежедневно исписывать по полстраницы, фиксируя самую разную и зачастую наверняка ненужную информацию. В толстой тетради можно было найти все: от сведений по экономическому положению местных жителей и их происхождению до описаний растений, животных, геологии района и погоды.

«…Я попросил Фрола Трегубова пойти со мной на раскопки. Фрол очень живо интересуется историей, но своеобразно, – читал я, – часто в наших долгих вечерних беседах, распалившись, он стучит себя кулаком в грудь и говорит: «Мы делаем историю!» Лицо его при этом просветляется…

Поверхность кургана оказалась глубоко задернованной. Мы вырубили дерн с южной стороны погребения и начали осторожно вынимать грунт. Он состоял из крупного желтого песка и мелкой гальки, хотя повсюду на гриве встречается только мелкозернистый, пылеватый песок с подзолом. Фрол очень удивился, когда мы на глубине в тридцать вершков обнаружили каменную плиту из глинистого сланца, грубо обработанную металлическим инструментом. Плита прочно зажата, и мне пришлось кликнуть на помощь Фрола. Бывший матрос и чекист оказался сентиментальным человеком. Мне пришлось уговаривать его. Наконец мы сняли плиту, под которой обнаружили засыпанный песком каменный ящик. Около часа мы осторожно выгребали песок, пока не очистили два человеческих скелета. Взрослый скелет принадлежал мужчине средних лет, судя по крепким, хорошо сохранившимся зубам. Кость предплечья оказалась переломленной, а в затылочной части черепа имеется большой вдавленный пролом, будто от удара тяжелым кистенем или булавой. Рядом с останками мужчины находится второй скелет, принадлежащий, судя по тазовой кости, девочке лет 8-12, без каких-либо видимых повреждений. Обстоятельство, что они находятся в одном захоронении, немало поразило моего помощника. Он принялся строить догадки и увлек ими меня. Я мог предположить, что в этом каменном ящике похоронены погибшие в бою отец и дочь, что всего скорее и было. Но Фрол меня поразил. «Может, девчушка-то с горя померла? – сказал он. – Тятьку убили, а она плакала-плакала, да и…» Я понимаю, что русскому мужику присуща сентиментальность. Однако Фрол сказал совсем другое! Одной своей фразой он сказал, что люди железного века не были дикарями, а чувствовали глубоко, может быть, сильнее, чем мы, – культурная и развитая цивилизация. Ах, как это важно понять в наше жестокое время!..

Список железных предметов, найденных в захоронении:

1. Меч, видимо имевший когда-то деревянную рукоять и ножны, сильно изъеденные ржавчиной, но хорошо заметны обушок и лезвие, прямое, длина – 37 сантиметров…

2. Наконечник копья с раструбом и конусным лезвием…» Список был длинным, и я пробежал его глазами, остановившись на концовке описания раскопки. В это время за моей спиной встал Бычихин.

– Не ищи, нет там ничего, – сказал он, хлопая комаров на голом животе. – Я уже все проверил.

– Знаешь что? – неожиданно осенило меня. – Они могли зарыть могилу после раскопки. Этот самый Фрол Трегубов мог!

– Где Алена? – спросил Сергей, глянув на часы. – Время одиннадцать.

Я моментально забыл об оваловском дневнике. Внизу, далеко за озером, краснели в закате редкие крыши Еранского. Алена была где-то там…

И где-то там я слышал пение. Слов было не разобрать, путало эхо, такое же протяжное и высокое. А пели хорошо. Но пение доносилось не из деревни, а с излучины реки.

– Там Алена! – засмеялся я.

Сергей прислушался, но так ничего и не сказал. Мотив песни был грустный, но эхо каким-то странным образом очищало его от грусти. Казалось, будто поют одновременно два хора и совершенно разные песни.

– Какая интересная акустика! – сказал я, и пение исчезло. Вернее, замерла мелодия грустной песни, и эхо, повторив оборванную концовку в вершинах сосен на нашей гриве, медленно пошло на нет.

– Гляди, Павел, я за Алену отвечаю перед ее матерью, – серьезно сказал Бычихин. – И на будущее: одну больше не отпускай. Поручи вон тому гренадеру, – он кивнул на Шкуматова, – пусть сопровождает.

– Шкуматов! – окликнул я. – Иди встречать Алену.

– Есть! – с готовностью сказал он и рысью, не мешкая, устремился по тропе вниз.

В последнюю секунду я заметил, что вместо значков и знаков на его гимнастерке остались лишь темные, невыцветшие пятна.

Алена и Шкуматов пришли за полночь.

– Они не поют… – проронила Алена и бессильно опустилась на землю. – Как у меня ноги устали…

– Кто не поет? Тебе что, не понравилось? – удивился я.

– Они… – Алена кивнула в сторону Еранского, – отказываются…

– Но я только недавно слышал!

– Это они пели, когда с луга возвращались, – пояснила она, – а в деревню зашли – в рот воды набрали, разговаривать не хотят…

– Ты сама подумай! – оборвал ее Шкуматов. – Я же тебе говорил: помахай-ка литовкой день на такой жаре – не до песен будет. Вот ты в колхозе не работала и не знаешь. А я с детства испытал! Язык на плечо, и едва ногами перебираешь… Не поют…

– Да не поэтому, – досадливо отмахнулась Алена. – Помолчи, если не понял. За дорогу надоел… Сначала они хорошо меня встретили, Павел Александрович. Я к ним навстречу вышла, на речку… Они пели… А когда я сказала, что мы археологи и приехали раскапывать курганы, они будто взбесились… И Фрося еще добавила: я, говорит, их на курганы свела. Так ее чуть не избили. Одна женщина даже за волосы ее схватила… Кошмар какой-то…

– Чего кошмар-то? – пробурчал Иван. – В деревне это обыкновенно.

– Давайте по порядку, ничего не пойму! – оборвал я.

– Ну что тут непонятно? – резко спросила она. – Они говорят: не позволим курганы разрывать, убирайтесь откуда пришли! Нехристи, богохульники и прочее… Я боюсь, они что-нибудь с Фросей сделают.

В деревне яростно лаяли собаки, и эхо билось над нашими головами, путаясь в вершинах бора…

С утра отправились на обследование могильника.

За завтраком мы обсуждали вчерашние события в деревне. Сергей озабоченно хмурился.

– Ничего особенного, – пожал плечами Стас. – Простые язычники. Идолопоклонство. Реликтовая община. В такой глуши – неудивительно.

– Язычники? – подхватил Бычихин. – Черт их знает, может, и язычники…

– Бросьте вы, – возразил Шкуматов. – Видел я их… Обыкновенные люди.

– У Овалова о язычниках ни слова, – пошутил я. – Он бы обязательно упомянул…

– Допустим, Овалов хоть и профессор, но не бог, – рассудил Бычихин, – а у язычников на лбу не написано.

– Короче, надо решать, что делать, – сказал я.

– А все давно решено, – спокойно ответил Сергей, – и даже не нами с тобой.

– Я боюсь… – несмело произнесла Алена. – Вы бы видели вчера их лица…

– Не бойся, если чего – так встретим, – заверил Шкуматов, – мужиков у них нету…

– Как нету? – не понял я.

– Ни одного не видел, – сказал Иван, – на шум бы обязательно пришли.

– Амазонки-язычницы? Оригинально! – засмеялся Стас. – Для сочинения «Как я провел каникулы» уже слишком. Не поверят.

Обследование мы начали с дальнего кургана. Я сразу же убедился в точности Овалова: схема расположения могильника совладала, но один курган оказался «лишним», тот самый, что стоял неподалеку от нашего лагеря. Все археологи давно привыкли к обратному: курганов всегда не хватало. То мелиораторы снесут и распашут холм, то на месте кургана построят что-нибудь или он попросту обвалится в воду вместе с берегом. Но чтобы оказались лишние – такого ни я, ни тем более Бычихин не помнили. Все-таки Овалов ошибся, и ошибся приятно для нас. Чем больше могильник, тем обширнее информация. Сам профессор раскопок проводил очень мало, но, путешествуя по Сибири и Дальнему Востоку, открыл много археологически любопытных районов. Это были редчайшие памятники древних культур самых разных эпох: стоянки первобытных людей, могильники, жертвенники, городища. Он составлял подробные описания, фотографировал, зарисовывал, будто специально берег Для нашего времени. Впрочем, в двадцатые годы, при жизни Овалова, было не до археологии. Профессор геологии, бывший преподаватель университета, по заданию Совнаркома искал в то время свинцовое месторождение и археологией занимался попутно. Тогда нужны были не ископаемые черепки, а пули.

Мы двинулись к лагерю, подробно изучая каждый курган и намечая разведочные рассечки. Я увлекся, и утреннее беспокойство начинало казаться смешным. Определив центральный курган, мы с Сергеем решили сегодня же начать его раскопки. День опять выдался знойный, одуряюще пах цветущий багульник, и на земле совсем не ощущался ветер, хотя вершины бора шумели над головами. Мы присели в тени, и только Алена продолжала бродить вокруг холма, нагибаясь и что-то высматривая.

– Павел Александрович! – неожиданно окликнула она.- Глядите, за курганами кто-то ухаживает!

Стас Кареев рассмеялся.

– Родичи наезжают! По воскресеньям. Садятся в машину времени – и сюда!

– Вы заметили, что на курганах не растут деревья! – продолжала Алена, игнорируя веселье Стаса. – Вот здесь я нашла пни, кто-то рубил…

Я подошел к Алене. Она указала на пучок мелких, как грибные ножки, пеньков срубленных кедерок. Я осмотрел весь курган и обнаружил гнилушки от пня толстенной сосны. В самом деле, кто-то время от времени очищал курганы от деревьев, хотя вокруг густо поднимался бор.

Я взял тонкий металлический щуп и в нескольких местах

осторожно проткнул могильную насыпь. Каждый раз щуп упирался во что-то твердое. Наверняка это были каменные плиты ограды и могильных ящиков. Для верности я отошел от кургана и по рукоятку трижды загнал щуп в песок.

– Не бойся, тут камней не может быть, – успокоил меня Сергей, – камни сюда поднимали с реки.

К середине дня мы пришли к последнему кургану, что был недалеко от палатки, и когда обмеряли его, то оказалось, что он больше по размерам, чем центральный. По известным правилам от центрального, самого древнего, всегда располагались по сторонам курганы помоложе и поменьше. Но Еранский могильник оказывался перепутанным.

– Да, старик, – задумчиво проговорил Бычихин. – Тут действительно какая-то особая культура… Но меня раздирают жуткие противоречия! Иван, тащи сюда щуп!

Шкуматов подобрал щуп и направился было к нам, но вдруг остановился и замер, глядя вдоль тропы.

– Давай, давай! – поторопил Сергей. – Чего ты?